Трудно сказать, какъ сложится въ будущемъ русская государственная жизнь, но новымъ строителямъ Россіи необходимо ознакомиться съ сущностью русской самодер­жавной власти для того, чтобы убедиться въ томъ, что Россія погибла не потому, что пользовалась устарелыми и отжившими формами правленія, якобы не отвечавшими потребностямъ народа, а какъ разъ наоборотъ, потому, что пренебрегала этими формами, идя навстречу нездо­ровому духу времени. Самодержавіе всегда было и останется орудіемъ созидательной власти. Русскіе люди не берегли и не ценили своего самодержца, а позднейшія поколенія, начи­ная со второй половины XIX века, получали даже невер­ное представленіе о содержаніи и сущности правъ и обя­занностей русскаго царя.

Задачи предотвращения дальнейших побед левого радикализма требуют его бескомпромиссного осуждения и противодействия ему, а также всемерной идеологической поддержки политики, какую вёл Николай II с Д.С. Сипягиным против бундовцев, большевиков и эсеров, с И.Л. Горемыкиным против них же, Г. Думы и всей оппозиции. При всей актуальности, их опыт нравственно достойного и продуманно целеустремлённого правления, уклонения от популизма, клептократии и тоталитаризма, путь естественного развития частной инициативы без сращивания капитала со властью и образования олигархии, максимально возможного христианского призрения, сопротивлению злу силой, остаётся незадействованным и политическая преемственность потеряна.

Модой на национальную идею во многом объяснялся и энтузиазм по поводу объявления Балканской войны. «1877 год. 12 апреля была объявлена война Турции. Давно уже все были возбуждены против турок, мучивших балканских христиан; газеты были полны известей о турецких зверствах. Сербия и Черногория давно дрались за свою независимость… Надо было видеть всеобщую радость: знакомые и незнакомые поздравляли на улицах друг друга с объявлением войны. Манифест и газеты раскупались нарасхват. Воинственная горячка охватила всех, все хотели быть причастными к делу. Кто хлопотал поступить в действующую армию, кто в «Красный крест», кто жертвовал, кто пил за успех русского оружия»[29].

Когда русские войска стояли в 1878 году в Сан-Стефано, у стен Константинополя, в высших правительственных кругах царило замешательство. Взвешивались все аргументы за и против штурма, политики при дворе искали самое разумное и рациональное решение. На одной чаше весов лежала возможность столкновения с Англией, флот которой вошел в Мраморное море, на другой –- фактическая обреченность на успех операции – Стамбул не мог оказать серьезного сопротивления. После бурных споров, сомнений, советов и размышлений Александр II совершает самый иррациональный поступок, какой только можно себе представить. Он отправляет в ставку главнокомандующего сразу две депеши: одну с приказом штурмовать турецкую столицу, другую с приказом не штурмовать. Вскоре следует поспешный отвод войск от Константинополя - подальше от соблазна.

До Дона полк не дошел. Попав в осиное гнездо, кишевшее большевиками, полк пробивался с большим трудом и нес большие потери. 26-го ноября, после того, как мы вырвались из очередной засады, устроенной большевиками под Унечей, генерал Корнилов, решив идти дальше с горстью офицеров и всадников, отпустил полк. Пошел генерал в направлении на Новгород-Северск, но, не желая подвергать риску и этих последних преданных ему людей, он отпустил и их, а сам незаметно пробрался в Новочеркасск по железной дороге. Текинский полк с большими приключениями добрался до Киева. Оттуда текинцев, после долгих мытарств, удалось отправить в Ахал. Небольшая часть всадников попала на Юг России.

Я иногда вспоминаю тѣ вечера, когда мы собирались, чтобы или въ карты поиграть, или просто посидѣть вмѣстѣ за чашкой чая и вдругъ, какъ это всегда бываетъ у насъ русскихъ, отъ случайнаго вопро­са кто-то начнетъ что-то вспоминать. Иногда это былъ старый жандармскій полковникъ или морякъ, капитанъ перваго ранга, или русскій калмыкъ, у котораго были стада барановъ, числа которыхъ онъ никогда не зналъ, и кто только у насъ не перебывалъ. Вся Россія была налицо; бы­ло много молодежи, благо, что мы всѣ были бѣдны и никакая машина насъ никуда не могла увезти. Мы за­сиживались до двухъ утра и никому не хотѣлось расходиться. Это были неза­бываемые вечера. Никакія лекціи самыхъ талантливыхъ профессоровъ намъ не дали бы той духовной, эсте­тической, нравственной и даже исто­рической культуры и знанія, которыя мы впитывали въ свои души на этихъ вечерахъ. Вся настоящая, красочная, скромная, молчаливая, неоцѣненная въ свое время, Россія проходила предъ нашимъ взоромъ. Итакъ, по­вторю еще - всѣхъ этихъ людей больше нѣтъ. Но ничего не происхо­дить подъ солнцемъ безъ воли Божіей, а намъ съ помощью Божіей, Свящ. Писанія и Свв. Отцовъ надлежитъ стараться понять, осмыслить мудрость дѣйствующей воли Божіей, Промысла Божія. Теперь постараем­ся увидѣть, гдѣ мы стоимъ на величественномъ пути нашего православнаго самосознанія, куда идемъ и куда насъ зоветъ Господь.

Что отвечать на это?.. Статья, писанная Русским против России на французском языке, по одному этому заслуживает уже смех и презрение. Но добрый патриот не будет смеяться: он с сожалением укажет в ней отцам и матерям на бедственные следы французского воспитания. Оставя дух вредного вольномыслия, видно, что автор изучал историю отечества по Леклерку и Левеку, и наблюдал его быт по заключениям аббата Шапа и аббата Перреня. Родители! ужаснитесь мнимоневинного желания, чтобы дети ваши отличнее других лепетали на языке наших врагов-завистников, оставляя в небрежении свой, богатый и благозвучный. Пусть их сердца пленятся сперва родными его звуками; пусть на нем передадутся им события отечественного края, слава и высокие добродетели предков; пусть возгордятся они своим, а после отдадут справедливость и чужому, хваля достойное хвалы, отрицая достойное порицания, пусть будут они просвещенными, но просвещенными Россиянами, - дабы великая тень Петра не разбила, подобно Моисею на Синае, скрижалей своих, где предначертал он нам твердое величие и беспримерную славу.

......

Национальный язык – хранитель и зиждитель народного духа. Степень владения им – в целом определяет уровень мышления. Совершенство речи в сущности определяет и совершенство культуры человека. Состояние речи – это состояние мысли, состояние мысли – это состояние сознания, состояние сознания – это предпосылки поступков, поступки – это сущность поведения людей, сущность поведения людей – это судьба народа. Поэтому ныне, присно и во веки веков должны все мы исполнять свой человеческий, гражданский, национальный долг: стоять на страже своей духовной родины, нашей речи, укоренённой в великом, могучем и свободном языке нашем.

Воскресение после Троицына дня называется по-церковному Неделей Всех Святых, а называется оно так потому, что в это воскресение Св. Церковью постановлено праздновать память всех Святых. Каждый день посвящен Св. Церковью в память и честь какого-либо Угодника Божия, но нужно было назначить и один день для всех Угодников и как бы собрать их всех для чествования в один день, чтобы показать, что одною силою они все действовали; силою Того же Иисуса Христа, Спаса нашего все направлялось, хотя и разными путями, но к одной цели – Тому же Единому Господу. Это и не могло быть иначе, потому что все они взирали, т. е. приняли за образец Единого Подвигоположника – Того же Иисуса Христа, за то и увенчаны от Него одним венцом Славы, – каждый по достоинству, и составляют Едину Св. Церковь Небесную в горнем мире; Церковь эта, в свою очередь, составляет едино с Церковию земною, со всеми верующими на земле.

Активная дѣятельность протоіерея, его растущее вліяніе на вѣрующихъ вызывали раздраженіе влас­тей. Передъ кончиной преп. Серафимъ сказалъ батюшкѣ: «Я назвалъ тебя архіереемъ и смутилъ тебя. По­хоронишь меня, а на пасхальной недѣлѣ и не захочешь, а тебя возьмутъ и дадутъ 25 лѣтъ — это архіерейская почесть. Далеко будешь служить, и те­бя будутъ слушаться какъ архіерея. А какъ побудешь архіереемъ, встрѣтимся — будешь ходить ко мнѣ на могилку и на могилку жены своей — мы будемъ рядомъ лежать. Я умру, а ты послѣ меня еще 15 лѣтъ прожи­вешь». И дѣйствительно, арестовали о. Алексія 21 января, а осудили въ день Пасхи — 17 апрѣля 1950 г. Въ постановленіи на арестъ говорилось, что онъ занимается въ Вырицѣ антисовѣтской агитаціей, призываетъ въ церковныхъ проповѣдяхъ вѣрующихъ молиться за заключенныхъ и арестованныхъ лицъ. Но въ дальнѣйшемъ на слѣдствіи эти темы никакъ не фигури­ровали, видимо, органы госбезопасно­сти рѣшили ограничиться казавшимся имъ «безпроигрышнымъ» обвиненіемъ священника въ пособничествѣ нѣмецко-фашистскимъ оккупантамъ.

Солнечное майское утро 1911 года в доме надворного советника, подполковника полиции Московского Андрея Николаевича выдалось излишне оживленным. Тремя днями раньше семья собралась в родительском доме в полном составе. По случаю окончания Михаилом гимназии в Симбирске, приехали уже замужние Клавдия и Анна. А так же с высших женских курсов из Казани вернулась Лиза. Андрей Николаевич, получая на своей должности солидное жалованье в 1450 рублей, имел просторный крепкий дом, и за собственный счет сумел дать достойное образование старшим дочерям. На очереди теперь были, подрастающие дети Мария и Василий, а так же юношеского возраста Михаил, который собирался поступать в Казанский Императорский университет.

Вспоминается, с каким напряжением вся Россия следила за маленькой героической кре­постью Ивангород, мужественно отбивавшейся от наседавших на нее германских корпусов, форсировавших Вислу и охвативших крепость с обоих флангов. Драматические дни пережива­лись защитниками. Помощи ждать было неот­куда. Под Варшавой шли страшные бои, прико­вавшие к себе все силы и все внимание. Только одну ничтожную часть могла выделить Ставка в помощь геройскому гарнизону: отдельный морской батальон особого назначения. Он пос­пел вовремя. В самые критические дни, пере­житые крепостью, батальон был уже на месте, сея смерть из своих морских скорострельных батарей, вкопанных в землю. Тут-то, на его глазах и произошел знаменитый предмостный рукопашный бой, решивший участь крепости. Моряки-артиллеристы, свидетели этого боя, рас­сказывали потом, что это был за ужас! После ураганного огня с той и другой стороны, всю ночь сотрясавшего землю и к рассвету достиг­шего апогея, вдруг наступила тишина. Но не­надолго: рев орудий сменил поднявшийся со всех сторон дикий вой. То началась атака, пере­шедшая в рукопашную. Страшную, глухую, звериную. Ни криков, ни выстрелов. Стенания, хрип, стон, скрежет. «Нет, - говорили моряки, - лучше пережить сколько угодно минных атак или наших артиллерийских морских боев, чем одну такую рукопашную!».

За полторы тысячи вёрст от Петербурга, на Волге, на её нагорной стороне, раскинуто село Высокое - красивое и богатое. Главная, впрочем, его краса, это - большая каменная церковь, во имя Казанской Божьей Матери, а его богатство - отличная чернозёмная почва, на которой всё, что ни посадишь, изобильно родится. Тому года два, в самое половодье, в половине мая пароход остановился под горою; тогда подъехала к нему рыбачья лодка, в неё прыгнул какой-то господин, и через минуту лодочка причалила к берегу. Ребятишки играли в кучке, тут же на песке. - Никак, к нашему попу гость приехал, - сказал один из них. - И то гость, - подхватили другие. В это время по крутой дороге в гору тихо поднимался барин; это был мужчина лет пятидесяти, худощавый, высокого роста, скромно одетый, в серой круглой шляпе; на вид, его стариком назвать было нельзя, а длинные усы и длинные волосы, выходившие из-под шляпы, были совершенно седые, как серебро. Он нёс под мышкой свёрнутый дождевой зонтик и небольшой чемоданчик, а в правой руке держал палку, на которую опирался, поднимаясь в гору.

В день прославления всех святых слышим мы исполненные бодрости слова апостола: «Святые верою побеждали царства, творили правду, избегали острия меча, укреплялись от немощи, были крепки на войне, обращали в бегство полки чужих» (Евр. XI, 33 - 4). Не видите ли, не чувствуете ли, как много говорит нам это апостольское слово в переживаемые дни войны, - которая, будучи сама по себе необычайной, невиданной по трудностям и размерам, вдруг на наших глазах и неожиданно, - к стыду и горю, к позору нашего народа, - пришла к такому бездействию на фронте и к такому страшному и грозному развалу нашей армии в тылу и внутри России! .

В оппозиционной прессе заслуживающие всякого восхищения усилия правительства Императора Николая II игнорировались или перевирались, чем создавался ложный информационный фон в интересах захватнических устремлений блока либералов и террористов. Либералы и доныне не в силах признать неправоту своей вражды к Царской России. М.А. Давыдов, описавший во многим замечательной «Российской модернизации» (2016) нигде небывалую продовольственную и денежную помощь населению и постоянно списываемые долги крестьян, выяснив полноту революционной лжи, начал корить власть не за чудовищную эксплуатацию народа. Нет, оказывается, плох был излишний патернализм – не заставляли крестьян рассчитывать только на себя, слишком уж заботились.

Когда мы были арестованы, гэбистская публика нас стращала. Говорили: «Вы знаете, вас всех надо в психиатрические лечебницы! Что это у вас за христианство такое?!» Я говорю: «Милые мои! У нас же официально существует Патриархия. И представляет Советский Союз на всех международных совещаниях». Ну, они говорят: «Так это старики! А вы-то - молодежь. Сейчас мы вам экспертизу устроим!» А сейчас они сознательно, вплоть до президентов, других должностных лиц приходят в храм, начинают креститься! Ах вы сукины дети!

Наиболее целесообразной с точки зрения исследования имперского сознания представляется «крестообразная» модель его изучения, именно такая модель позволяет сравнивать имперское сознание разных империй, существовавших в истории последовательно и наследовавших друг у друга принципы имперского строительства, модифицируя их в протяжении времени, а равно позволяющую сравнивать империи-современницы. В этой главе попытаемся сравнить «Три Рима» – Римскую, Византийскую и Российскую империю и проследить преемственность центрального принципа империи, его изменения и развитие в процесс Translatio Imperii. Этот подход позволит нам лучше понять идеальные (и идеологические) основания строительства Российской империи. В следующих главах займемся Британской империей в ее взаимодействии с Российской.

Сегодня существует и реальная опасность использования корректирующих психотехнологий, воздействующих через тесты и тексты школьной учебной литературы, и зомбирующих методов преподавания, разрушающих естественные, традиционные, логически здоровые способы овладения знаниями и искажающих целостное и самостоятельное сознание свободной личности. Да, сейчас напор разрушительной дезинформации колоссален. Но вот что обнадеживает: мы еще стоим. Другой народ при таком напоре лжи и растлевающем воздействии давно уже свихнулся бы окончательно и бесповоротно. Мы же еще стоим, благодаря Святой вере и глубоким духовно-нравственным ценностям национальной русской православной культуры. О подобном стоянии хорошо сказал Ф.И. Тютчев, отрывком из стихотворения которого завершаю мой доклад: Ужасный сон отяготел над нами, Ужасный, безобразный сон: В крови до пят мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон... И целый мир, как опьяненный ложью, Все виды зла, все ухищренья зла!.. Нет, никогда так дерзко правду Божью Людская кривда к бою не звала!.. О край родной! — такого ополченья Мир не видал с первоначальных дней... Велико, знать, о Русь, твое значенье! Мужайся, стой, крепись и одолей! Будем же с Божьей помощью служить святому делу просвещения и возрождения нашего Отечества!

Итак, мы должны всегда любить свою нацию, не должны бросать и презирать ее. И эта наша любовь будет состоять то в отождествлении, т.е. слиянии с содержанием народной жизни в случае его совершенства, то в работе для народного блага с целью довести народную жизнь до степени идеала. Если же мы всегда должны любить свою родину, свою нацию, какая бы она ни была, то ясное дело, что формула о том, что „мы любим родную нацию, родное государство как форму бытия этой нации преимущественно пред другими нациями“, не означает того, будто мы предпочитаем худшее лучшему, а лишь то, что мы любим в родине особый, непохожий на другие, предмет, любим то, что для нашего сознания в данном случае является единственным объектом, любим в родине то, чего нет в других объектах любви, а нет в них связующих нас с родиной отношений материнства и сыновства. Родина ведь ваша мать, поскольку мы получаем от нее блага человеческого существования, и наше дитя, поскольку мы трудимся над ее созданием. И я могу любить другие объекты, например, высокую культуру Франции, больше, чем свою, но я в данном случае люблю Францию уже под другой категорией, и от этого мое чувство к России как родине нисколько не уменьшается. Мы любим родину, как свое, но это не этический принцип эвдемонистического характера, а характеристика объекта любви: этот мотив мы не прилагаем к другим объектам, как оценивающий, а лишь как признак, которым другие предметы не характеризуются. „Это не наше“,– говорит патриот о продуктах других наций, и если он истинный патриот, то он не хочет этим сказать, что поэтому оно худо, а только то, что оно нам не соответствует, по условиям нашей жизни не пригодно. Бесспорно, в таком суждении нет ничего человеконенавистнического, ничего оскорбительного для других наций, а лишь есть одна попытка объективного рассмотрения вещей.