Моя малая и большая родина – деревня Вощанки Кормянского района Гомельской области. Здесь я родился в 1945 году, и на этой благодатной земле белорусской прошли годы моей молодости: детство, отрочество и ранняя юность. Здесь я ходил босиком в начальные классы Вощанской семилетней школы. Одноэтажная бревенчатая школа с большими окнами и просторными светлыми классами была построена в довоенное время, и в её строительстве принимали участие местные крестьяне-мужики, лучшие и умелые плотники деревни, в том числе и мой дед по материнской линии Прокофий Иванович Лазаренко.

Двумя самыми памятными днями в году были Рождество и Пасха. У Великой княгини остались самые теплые и яркие воспоминания об этих праздниках. Прежде всего, это были счастливые семейные торжества, но в эти два дня понятие "семья" включало не только Императора, Императрицу и их детей, но также великое множество родственников. К ней принадлежали тысячи слуг, лакеев, придворной челяди, солдат, моряков, членов придворного штата и все, кто имел право доступа во дворец. И всем им полагалось дарить подарки.

Только слабовольный человѣкъ, констатировавъ фактъ, тѣмъ самымъ уже склоняется передъ нимъ волею и, робко приспособляясь, фактопоклонствуетъ чувствомъ. Ибо, каждый «фактъ» есть для него непреодолимая преграда, сплющивающій молотъ, поводъ для растерянности... Но именно потому онъ самъ не сила и не реальность. И существованіе его не вѣситъ въ судьбахъ и путяхъ его родины.

Революция застала Карягина в Петербурге, где он отдыхал, пользуюсь отпуском после ранения. Далеко де глупый человек, он быстро понял, что при новом строе центр тяжести сосредоточен в правительстве, а в совете рабочих и солдатских депутатов. Крайне честолюбивый, он мечтал если не о наполеоновской карьере, то, во всяком случае, о солидном и влиятельном посте в будущей России. Еще не принимая никакого решения, Карягин стал посещать этот совет, не пропуская почти ни одного заседания.

Ни имени, ни фамилии, ни происхождения этого диковинного человека я так и не узнал за все наше долгое совместное сидение в петроградском Революционном трибунале, который тогда находился в реквизированном дворце великого князя Николая Николаевича. Не узнает я также и причины, по которой он попал в это злокозненное и жуткое место, хотя говорили мы с ним часто и помногу. Очень невеселая штука — сидеть в огромном, пустом, тихом доме, ежеминутно, днем и ночью, ожидая, что вот-вот придут за тобою и скажут: «Идите, товарищ, вещей можете не брать с собою».

Подошли к полотну железной дороги идет товарный поезд с пустыми вагонами. Вдруг лицо ефрейтора осветилось улыбкой, и Коля узнал в нем прежнего своего товарища. Он его подвел к самому поезду, который шел на подъем очень медленно и говорит: «Прыгай Ваше благородие, спасайся» и схватив его, помог ему вскочить в вагон и уехать. Как сумел после оправдаться ефрейтор, конечно не было известно, но я верю, что Господь и его спас, за спасение моего сына, который смог благополучно добраться до семьи. О всех исторических событиях этого времени я не берусь писать, и это не цель моих воспоминаний.

У Юлиньки слово никогда не расходилось с делом. Уже на другое утро запряженная парой коляска везла их на окраину Москвы, где некогда Петр Первый основал парусную фабрику и матросскую слободу. Позже по перемещении фабрики в Новгород, Император поселил в ее здании ветеранов и инвалидов. Он издал указ, согласно которому по данной улице не могли ездить кареты и повозки, дабы ее обитателей ничего не тревожило. Так родилось название улицы – Матросская Тишина… Ныне здесь были две достопримечательности – казармы Гренадерского саперного батальона и Преображенская больница.

В очерке «Вычегодская Диана (Попадья-охотница)» (1883) Лесков отмечал: «Такие энергические и… всепобеждающие характеры везде редки, и их, как зажженную свечку, нельзя оставлять под спудом, а надо утверждать на высоком свешнике - да светят людям. Бодрый, мужественный пример часто служит на пользу ослабевающим и изнемогающим в житейской борьбе. Это своего рода маяки. Воодушевить угнетенного человека, сообщив его душе бодрость, - почти во всех случаях жизни - значит спасти его, а это значит более, чем выиграть самое кровопролитное дело. Это стоит того, чтобы родиться, жить, глядя на «смысла поруганье», и умереть с отрадою, имея впереди себя праведника, который умер «за люди», оживив изветшавшую лицемерную мораль бодрым примером своего высокого человеколюбия».

Февраль — ошибка, из которой ничего, кроме Октября, в той ситуации и выйти не могло. Считаю, что эти, Февральскую и Октябрьскую, ошибки надо исправить, реставрировав в России монархию. Это, как ты совершенно правильно пишешь, является «предметом моей живой веры и трепетной мысленной заботы». Но передо мной стоит очень серьезный вопрос, на который я опять не знаю ответа. Реставрировать монархию нужно, но делать это в сегодняшних русских реалиях — невозможно. Вот дилемма! Был бы я монархическим доктринером, дилеммы бы не было: «монархия — немедленно и во что бы то ни стало!». Но я не доктринер, и поэтому, единственное, что могу сегодня делать и делаю — готовлю верноподданных для будущего Царя.

Мы часто спрашиваем себя: что значит жить по-русски? Что такое русская судьба, русский характер, русский образ жизни? Как началась Россия? Откуда мы родом?

Среди страданий и ужасов пережитого, как прорвавшееся через мрачные грозовые тучи солнышко, до сей поры сверкает в памяти и в душе одна огромная и чудесная радость, о которой мне хочется рассказать вам в этой статье, посвященной воспоминаниям великой эпопеи первого Корниловского похода, в котором, как некогда в Крестовом походе, шли на Голгофу страданий и смерти за Родину юноши и подростки. ..

В августе на сентябрь нам дали план хлебозаготовок 183 тыс. тонн, сюда входил хлебозаготовительный план и возврат ссуды. 9 сентября получено сообщение от Комитета заготовок об увеличении сентябрьского плана на 82 тыс. тонн. Хлебозаготовительный план на сентябрь спущен на места к 1 сентября, уборка шла плохо, были дожди, затянулось созревание поздних посевов. Сейчас все силы брошены на уборку хлебов, нужно в ближайшие 10-15 дней закончить уборку во что бы то ни стало, с тягловой силой обстоит отвратительно, возка чрезвычайно затруднена.

Русские изгнанники, которые – в катастрофическом для отечественной культуры количестве — оказались за пределами России, всегда надеялись, что их творчество когда-нибудь да будет востребовано именно на их родине. Как мы должны относится сегодня к их наследию? Как к репликам эмигрантского (т.е. редуцированного) историко-литературного процесса, когда (в сердцах) Адамович мог именоваться Гадамовичем, а Ходасевич – Худосеичем? Это ли будет «последовательным историзмом», «научностью» ХХ века превращенной в какую-то почти религиозную догму?

«Суд функционирует вовсю. Немало арестованных при милиции умерло. За один 1932 г. разбежалось в разные части СССР более 10 тыс. из Звенигородского района. Разрушенных построек жилых и хозяйств в Звенигородке и по селам чрезвычайно много; по улицам много пухлых, истощенных. Слом, положение не лучше, чем после нашествия жестокого неприятеля, военной осады или стихийного бедствия».

Осень – время прощаний… 15 сентября на 87-м году скончался Валентин Семенович Непомнящий – известный российский литературовед, пушкинист, автор замечательных книг «Поэзия и судьба. Статьи и заметки о Пушкине» (1983), «Пушкин. Русская картина мiра» (1999), «Да ведают потомки православных. Пушкин. Россия. Мы» (2001), «На фоне Пушкина» (2014). В конце 1980-х – начале 1990-х мне довелось часто встречаться с ним. В то время он работал в «Альманахе библиофила» и журнале «Вопросы литературы». Обе редакции располагались тогда в «Доме Нирнзее» – одном из самых интересных, загадочных и легендарных сооружений Москвы. В этом, построенном в 1912-1913 гг. по проекту архитектора Эрнста-Рихарда Нирнзее (1873–1934) первом московском небоскребе («Тучерезе», как говорили тогда) в Большом Гнездниковском переулке, кто только не жил и не бывал.

Hастоящими праздниками были те дни, когда, услышав, как часы на башне дворца бьют три раза, Великая княжна и ее брат Михаил получали сообщение о том, что Его Императорское Величество изволит взять их с собой в гатчинские леса.

Что такое Россия? Вы скажете - шестая часть земной суши, страна без тесноты, великая христианская держава, государственность святой земли, безграничная душевность ее народа с бескрайностью чувств, добрых и недобрых - добрых, конечно, больше. Россия - земля терпения, смирения, простоты , и земного, и душевного раздолья. Земля любви, грусти, безудержа и своевольства, красоты и святости. Земля будущего, перестрадавшаяся, покаянная и чистая, по которой по первой пройдет Христос в Свое второе пришествие, как по более достойной.

Расправа над русской поэзией не завершилась 30-ми годами. Казалось бы, с истреблением плеяды крестьянских поэтов советская «литература» была избавлена от слишком русской ноты, вычищена от «шовинистов», окончательно оторвана от корней. Но и в ту пору ещё один, последний голос продолжал петь по-своему, петь о России. И не просто о России, но о русской старине, о великой её истории, о летописной славе.

Не знаю. То есть внутри мы оба знаем, что спасение России в возвращении к монархии, знаем, что все события последних двух месяцев ясно доказали, что народ не способен был воспринять свободу, что масса населения, не участвующая в митингах и съездах, настроена монархически, что многие и многие агитирующие за республику делают это из страха. Все это ясно, но признать этого мы просто не можем.

Сергей Семенович Уваров (1786–1855) – фигура знаковая для русского консерватизма. В духовной и общественно-политической жизни первой половины XIX столетия – на протяжении двух царствований и двух разных эпох – он неизменно играл яркую и выдающуюся роль. Помимо весьма солидного (по меркам раннего консерватизма) идейного наследия, которое С.С. Уваров оставил после себя, он оказал русскому консерватизму столько символических услуг, сколько, пожалуй, ни один его современник-единомышленник. И, пожалуй, самой значимой из них является создание им триады «Православие. Самодержавие. Народность», ставшей символом русского консерватизма.