А человек, предлагай ему самые лучшие программы, он все испортит. Он и монархию испортил у нас, и республику испортил. Да что вы хотите? Он все испортит. Потому что его забыли. Его никто не перерождает. Ему никто не предлагает стать лучшим. Но предложить быть лучшим – это еще мало. Надо средства, надо силу. Мало ли кто мне что хорошего скажет. Но если он мне не поможет, я останусь на том же месте. Мне что-то говорят хорошее, предлагают. Но ведь предложение одно без реальной помощи, чтоб осуществить эту так называемую их хорошую программу, это ни к чему не приведет.

Увидев, что его путь преградили несколько вооруженных красногвардейцев, которые пререкались с женщинами и угрожали им оружием, отец Петр вступился за женщин и стал увещевать красногвардейцев не производить насилия над верующими и укорять их за издевательство над народными святынями. Один из красногвардейцев направил револьвер на священника и в упор выстрелил ему в лицо. Пуля попала в нижнюю челюсть и прошла в шею. Отец Петр, потеряв сознание, упал, и тут же подоспевшие люди уложили его на носилки и перенесли в лаврскую больницу. Положение раненого, однако, было настолько тяжелым, что он был отправлен в лазарет, находившийся на Невском проспекте неподалеку от Лавры. Там его посетила супруга, а затем митрополит Вениамин, который благословил смертельно раненого священника. Отец Петр открыл глаза, узнал митрополита, но уже что-либо сказать не мог. Несмотря на усилия врачей, состояние здоровья священника к 10 часам вечера резко ухудшилось, и в 10 часов 45 минут протоиерей Петр скончался.

«Полковник Дыдоров сумел сохранить, укрепить и довести до наивысшего жертвенного героизма тот дух, который удалось вдохнуть в маленький добровольческий отряд на территории Курляндии, когда силы последнего измерялись только десятком штыков. Сохранение этого духа в целой дивизии — заслуга полковника Дыдорова и его ближайших помощников», — Светлейший князь Ливен

Биографию мыслителя описать весьма просто и одновременно сложно: окончил Керченскую гимназию (1870), учился в Императорском Московском университете, состоял в революционных организациях, был главным народовольческим теоретиком, далее эмиграция и духовное перерождение, возвращение в Россию, тридцатилетняя писательская работа, революция и смерть в Сергиевом Посаде. Такова внешне биографическая канва жизни Льва Тихомирова. Но перечисление событий в жизни настоящего мыслителя всё же не даёт нам понять его значение для Русского мира.

30 января 1930 года в СССР началась "ликвидация кулака как класса". Принудительная передача имущества крестьян в колхозы сопровождалась арестами и ссылками, в которых побывали более двух миллионов человек. От голода и болезней погибла треть депортированных крестьян. Как раскулачивание проходило в Коми, где советские власти создали десятки спецпоселков, заставив "капиталистов" и "вредителей" бесплатно валить лес для пополнения экспортных запасов.

Не стану сейчас говорить общеизвестные вещи: что такое Третий Рим, об этом уже много сказано и написано. Предлагаю подумать над вопросом восстановления самосознания и статуса Третьего Рима в наше время. С моей точки зрения, это понятие представляет собой не только явление русской национальной культуры, традиции, геополитики, и это даже не просто религиозное понятие некоего идеала. В этом термине – Третий Рим – я предлагаю видеть один из фундаментальных принципов Божественного міроустройства. Бог несомненно имел Свой план міроустройства для людей даже после их грехопадения. Этот план должен быть в принципе единым для всех народов, ибо все люди созданы одинаково – по образу и подобию Божию. И если у разных народов ныне разные религии, разные государственные идеологии и культурные ценности – то лишь в силу их отхода, большего или меньшего, от единого вселенского Божественного идеала.

Бледнеет русский тип в образованных людях. Оторванным большею частью от деревни, то есть от земли и народа, развивающимся в городах, на руках обезличенных родителей, а то под надзором воспитателей или иностранцев или «всечеловеков», - откуда детям образованных классов набраться русского духа? Все меньше таких людей, о которых можно бы сказать, что в них жизненно бьется то, что всего лучше означить словами «вечно русское», - и люди чисто русского склада должны аукаться между собою как в дремучем лесу. И если еще что может сохранить нас от утраты нами нашего русского «образа и подобия» - это жизнь в Церкви, воздействие выдающихся созданий русской литературы и соприкосновение с мiром простых русских людей.

Наши припасы закончились скоро, и уже не манзы косили наши ряды, но враг куда более страшный и беспощадный. Бледная Смерть. Царь-Голод… Видали ли вы, читающие сии строки, как варят шкуру павшей лошади, а затем с жадностью рвут ее зубами, давятся ею, а затем блажат и маются от жестоких колик? А как выбирают из конского помета всякое непереваренное зерно? Голод лишает разума, голодный человек способен съесть все… К зиме 1686 года из 826 защитников крепости осталось нас лишь 150. И эти полторы сотни походили скорее на тени, чем нам людей.

Грамоте выучил меня, Лукьянова сына Ивана, в дни албазинского сидения крестный мой Афанасий Иванович Бейтон. Родительница моя, Богу душу отдавая, наказала мне идти к нему: человек он, де, милостивый, сироту не отставит. Сиротою же остался я, когда желтолицые манзы[1] сожгли нашу Покровскую слободу, перебив или пленив ее жителей. Так богдойцы отомстили за свой дозор, вырезанный нашими казаками на Левкоевом лугу… В Покровской слободе мать моя жила в семье брата после того, как погиб ее муж, отец мой Лукьян. О родителе моем ведомо мне немного. Знаю, что дед мой, Степан, в Сибирь попал вместе с Никифором Черниговским. Сей Никифор в Смоленскую войну на стороне ляхов сражался супротив Москвы с другими запорожцами. И он, и дед Степан, были царскими стрельцами взяты в плен и отправлены охлаждать буйство нрава своего в Сибирь. Правда, кровь запорожскую никакой холод остудить не властен. Атаман Никифор крепко повздорил и илимским воеводою и убил его. И не миновать бы топора лихой головушке, когда бы не ушел атаман со своими казаками подале от Царевой десницы. За Амуром поставили они крепостицу Албазин, вокруг которой разбили несколько селений. Жили хлебопашеством, лесным и речным промыслами, а к тому собирали ясак с местных племен.

Где же он, мой милый, добрый наставник, сам научился читать? Конечно, в армии. Пришел в 16-й стрелковый полк железной Скобелевской бригады новобранец. Неграмотный, неловкий, растерявшийся от шума большой Одессы, от непривычной, непонятной военной обстановки, совсем не похожей на домашнюю, от окриков дядьки - ефрейтора, от всего того, что встречает новобранца… Потом, на службе, подтянулся, выровнялся и, когда началась японская война, он уже был старослужащим и… грамотным. Ибо большинство русских полков не только муштровали солдат и учили их строю, но и считали долгом научить солдата грамоте. Полк был и школой.

В начале ХХ века в в селе Старая Барда Троицкой волости Бийского уезда Томской губернии проживали около трехсот русских семей. Основным занятием населения было скотоводство, в меньшей степени — земледелие. Почти треть крестьян занимались отходничеством. Поворотным моментом в жизни крестьян Старой Барды был переезд сюда Аггея Ефимовича Антонова, ставшего инициатором открытия первых кооперативов в селе. На новом месте он открыл небольшую лавку по заготовке кожи, одновременно организовал библиотечный кружок, в котором читал крестьянам газеты, журналы, художественную литературу.

В ночь на 1-ое ноября 1917 г. кубанскими казаками, юнкерами и офицерами был разоружен имевший стоянку в Екатеринодаре «армейский запасный артиллерийский дивизион Кавказского фронта», насчитывавший от 3.000 до 3.500 запасных солдат, уже отравленных большевицкой пропагандой. Солдат отпустили по домам, материальная часть поступила в распоряжение Войска, а почти все офицеры дивизиона - в большинстве молодежь последнего выпуска Киевского Николаевского артиллерийского училища - присоединились к казакам. На другой же день из этих офицеров, с добавкой казачьих юнкеров артиллерийских и кавалерийских училищ, была сформирована первая на Кубани «Отдельная офицерская батарея», командиром которой был назначен Гв. артиллерии капитан Б. Ожаровский - происходивший из оренбургских казаков[1]. Пишущий эти строки, чей законный отпуск с театра военных действий совпал о этими днями пребывания в Екатеринодаре, был назначен вахмистром этой батареи.

Кто узрит лице Господне и жив будет! В тот день, когда Бог явил славу Свою и дал услышать глас Свой народу еврейскому на горе Синайской, слава Божия явилась в облаке, глас Божий слышался из среды огня. Но народ, внимая заповедям Божиим с благоговейным трепетом, испытывал тяжкое чувство ужаса, в котором сладости не было, не было, по-видимому, и любви. Страх, один только страх овладел душою слышавших. Оттого, когда явление совершилось, народу страшно стало, как бы еще не повторилось оно.

Странная молва разнеслась в земле Иудейской. Стали говорить, что в пустыне Иорданской появился человек Божий - живет уединенно в подвижничестве, отказался от всех сладостей жизни, дому не имеет, одет в верблюжью шкуру с кожаным поясом, питается тем, что дает ему пустыня, и всех, кого встречает, зовет к покаянию и погружает в струях Иорданских, и всем говорит про какого-то нового Пророка, который придет вслед за ним и будет сильнее его и принесет народу новое крещение. В эту пору все, у кого в сердце хранился еще религиозный завет отцов и праотцов, и кого волновала народная забота о судьбах Израиля, - все находились в каком-то смутном ожидании исполнения пророчеств и явления обещанного Мессии, все были заняты вопросами: Кто Он будет? откуда явится? где Его видеть? как Он устроит дело славы и освобождения? И вот, прослышав о явлении Иоанна в пустыне, толпы стали собираться к нему из окрестностей Иордана, со всей Иудеи и из Иерусалима: «Еда той есть Христос?»

8 августа 1827 года эскадра под командованием контр-адмирала Логина Петровича Гейдена[1] в составе 4 линкоров, 4 фрегатов, 1 корвета и 4 бригов, выделенная из состава эскадры адмирала Сенявина, вышла из Портсмута в Архипелаг. Остальная часть эскадры возвратилась в Балтийское море. На Средиземноморском отряде был принят к неукоснительному наставлению наказ Сенявина, что офицеры должны “знать дух русского матроса, которому спасибо иногда дороже награды”. Усердия же в службе надо добиваться не столько строгостью, сколько умением “возбудить соревнование к усердной службе в своих подчиненных ободрением отличнейших”.

Было уже совершенно темно, когда в штаб дивизии прибыл командир дивизионного обоза капитан П. и просил моего разрешения теперь же отправиться в свой полк. Он был очень не­доволен, что его сверстники в строю уже под­полковники, а он все еще капитан! Я советовал ему подождать хотя бы до утра, так как ночью он все равно не получит никакого назначения и будет подвергаться опасности без всякой по­льзы для дела. Но он, можно сказать, пря­мо рвался в полк, эта идея им совершенно овладела, и в конце концов я согласился. Ра­но утром полк донес мне, что он убит!

«Горе тебе, Вавилон, город крепкий...» В чем-то ошибся Вавилон, что-то напутал - будто бы заколебались самые устои его, устои жадной, грешной и жестокой жизни. Страхом бедности, страхом войны объят мир. А с Востока уже попахивает кровью.1 Там - только бы до нее добраться. Там не устанут точить ножи: новый Вавилон, возросший на грехах прежнего - много прежнего горший. ...Под мягкий ветер, ростепельный, ласково накидывающийся, идет Новый Год. Что даст он? Первые ли шаги к лучшему? Или рост худшего? Это неведомо. Можно гадать, можно надеяться, можно отчаиваться. И конечно, человеку свойственно пытаться прорвать тайну: хоть бы силой, да ответ добыть. Ответ этот (или, вернее, попытка ответа) связан с темпераментом и складом вопрошающего. По своему «образу и подобию» создает он образ будущего. Один ждет начала, другой конца.

Первая генерала Маркова батарея понесла тяжелые потери за 3 года борьбы против красных. Пали в боях ее командир полк. Миончинский, весь выдающийся первоначальный командный состав и большинство рядовых чинов. Оставшиеся почти все были переранены, многие по несколько раз. Были убиты и две сестры милосердия и дважды ранена третья. О них я и хочу вспомнить.

Годы как будто все далее уводят нас от России. Незаметно, но неуклонно растет число зим и весен, проведенных в изгнании. Сколько раз встречали уже мы здесь Пасху, Рождество? Да, во времени и пространстве отдаление есть. Душевно же Россия, именно теперь, столь крепко в нас входит, с такою мучительной сладостью, как не было и тогда, когда спокойно и барственно сидели мы у себя дома, на Арбатах, Пречистенках. Теперь все Арбаты за тысячи верст. Для чего-то так надо было. Что-то понять в жизни по-новому, глубже и значительнее, как-то переустроиться, новому научиться, кое от чего от прежнего отказаться - вот что нам было предложено.

Программа снималась в доме-музее К.С. Станиславского. Алексей Баталов рассказывает о тайнах дома, где Константин Сергеевич прожил свои последние годы, о репетициях спектаклей, которые великий режиссер, будучи больным, проводил дома, о знаменитых актерах МХАТа. Программа состоит из двух частей.