Если бы не было их, этих тысяч, народ проклял бы нас, и мы прокляли б народ за духовную выжженность, за рабье непротивление злу, за самоуничтожение. Если бы не было их, этих жертв вечерних, и современник, и историк имели бы полное право сказать: "Когда банда моральных и умственных психопатов подняла над Россией арапник, весь русский народ покорно склонил голову". Они, тысячи, не склонили головы. Оплеванные и осмеянные, преданные и проданные, они исполнили до конца свой горький дол

В русской эмиграции не угасает естественная и политически верная потребность объединения. Но этой потребности не соответствует наличность элементарных навыков и политических умений. С одной стороны, левое крыло отводит правое и само отводится этим последним. С другой стороны, продолжается партийное дробление, доктринерское по форме: «не совсем то, значит, совсем не то»; - честолюбивое по мотивам «я веду, а не ты и не он». Единение не удается потому, что люди живут духом части, а не духом целого и личное или партийное фигурирование ставят выше Национального Дела. Этот же дух проявляется и в обилии политических «главарей». Необходимо отличать национального вождя от партийных главарей. Вождь один, а партийных главарей - число неограниченное.

Дума говорила и говорила. Каждый депутат старался сказать что-нибудь удивительно прекрасное и правдивое, что-нибудь заманчиво хорошее. Один говорил, что смертная казнь ужасна, другой, что народу нужна земля, третий, что громить евреев особенно преступно. Всё это прекрасно, красиво, подкупает людей, увлекает их, но рядом с этим прекрасным говорением сделала ли что-либо Дума, чтобы провести в жизнь это прекрасное, чтобы исполнить свои обещания?

В последнее время меня все неотвязнее мучает горестное недоумение: почему люди, живущие на государственном или благотворительном попечении, так яро понукают других как можно быстрее бросаться в рыночную стихию? То есть продолжают жить по звериной большевистско-блатной логике: ты умри сегодня, а я — завтра.

Стать русскими, во-первых, и прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому русскому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас самих уважать. И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее. Тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас. Мы и на вид тогда станем другими. Став сами собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний.

Надо уметь и хотеть бороться. Надо называть вещи своими именами, надо быть честным с самим собой и даже в неравный бой выходить с открытым забралом. Подавляющее большинство русской эмигрантской молодежи геройской борьбой на антибольшевицких фронтах доказало свою пламенную верность национальной идее. Теперь, в шаткое время затишья и предательской переоценки наших вечных ценностей, эта верность, на погибель кнутобойничающим в России и их лакеям в Европе, должна быть утверждена и закреплена не только патриотической скорбью, но и патриотической страстью, патриотическим действом, волей к непримиримой борьбе за право с гордостью носить имя и кипучей ненавистью к гасителям народного духа, к убийцам нашей страны. Ибо в наши горькие дни уместнее, чем когда-либо, сказать: Кто живет без печали и гнева, Тот не любит отчизны своей!

При описании событий, случившихся в России, тяжёлых боевых схваток мятежников с войсками они применяли особый способ для того, чтобы раздражить общество против войска и правительства. Если при подавлении беспорядков были убиты и ранены мятежники, они помещали длинные статьи о зверстве солдат и офицеров. Убитых они называли несчастными жертвами дикого произвола и насилия «опричников», они рисовали ужасные картины действия войск, чертили планы домов, в которых были убиты мятежники. Убитые мятежники описывались, как люди чуть не святой жизни, совершенно невинные. Если почитать эти газеты, то оказывается, что в России тишь да гладь, мирный труд процветает, и только войска, как дикие звери, ходят и расстреливают ни в чём неповинных безоружных людей.

И если мы спросим: было бы все то, что мы можем любить и чем можем гордиться, если бы в свое время не совершен был Великий Первый Поход, — то должны сказать, что ничего не было бы. Ни родины — потому что можно ли назвать родиной страну, не способную даже возмутиться? Ни отечества — ибо можно ли назвать отечеством С. С. С. Р.? Ни доброго имени, ни воинской чести — ибо некого было бы помянуть и нечего было бы вспомнить. Не было бы Первопоходников — не было бы ни родины, ни отечества, ни чести.

Нынешняя Россия — это симбиоз вчерашних номенклатурных растлителей с откровенной и абсолютно безнаказанной уголовщиной, наглая всемирная побирушка, не вызывающая у цивилизованного человечества ничего кроме брезгливости и презрения. И самое невыносимое и унизительное для меня состоит в том, что до этого позорного состояния ее довели те же самые, выражаясь по Щедрину, твердой души прохвосты, нынче наспех напялившие на себя демократическую одежонку, из-под которой хорошо просматривается их старая коричневая шкура: недавние областные гауляйтеры, партийные журналисты и писатели, комсомольские запевалы, брежневские теле-клоуны и творцы помпезных кино - и театральных эпопей во славу родной партии и правительства. Господи, когда же Ты, наконец, избавишь Россию от этой прожорливой саранчи?

Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем настойчивее, чем нетерпеливее и чем беднее революционер, тем острее становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами; чем решительнее он «отвергает капитализм» и чем больше он, в качестве социалиста или коммуниста, «презирает частную собственность», тем ближе он подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого Петр Верховенский прямо говорит: «Я ведь мошенник, а не социалист». Это предвидел Лесков (в «Соборянах»): «Мошенники, ведь, всегда заключают своею узурпациею все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться». Это предвидел граф А. К. Толстой и другие. Но предотвратить этого развития в России не удалось.

Есть в христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? — Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? — Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, — даже из одного мира в другой, из видимаго в невидимый.

Братья, будем стойки. Будем неуязвимо преданы нашему великому Краю, друзья! Как бы много ни было седин в нашей душе, пусть ничто временное, случайное пусть ничто преходящее не заслонит вечного и непреложного - Россию. Пусть помнит каждый из нас, что в эти Варфоломеевские годы мы обязаны научиться служить своему народу. Пусть каждый, по мере сил, готовит себя к такой службе, если хочет - к подвигу, если может - к жертве. Как бы ни давило наши плечи бремя неисчислимых потерь, лишений и издевательств, мы не должны, мы не имеем права сгибаться, падать, беспомощно плакать. После каждой новой утраты, после каждого нового плевка надо еще тверже уверовать в нашу правоту, в правоту тех, что мученической смертью утвердили наши заветы, наши чаяния. Надо еще выше поднять плечи. Потому что, когда во мгле песни победные запоет день и падут застенки - слышите, уже дрогнули их устои! - мы, молодые, мы, грядущая смена, понесем на плечах своих ношу тяжелую и святую - Россию.

Заклинания о попранных «ленинских нормах» не сходят со страниц советских средств массовой информации. Но вот передо мной широко известная на Западе и получившая хождение в тамиздате на Востоке книга Мельгунова «Красный террор», охватывающая период с 1917 по 1924 год, то есть эпоху расцвета тех самых «ленинских норм», по которым нынче так ностальгируют советские пропагандистские сирены. В этой книге огромное количество потрясающих своей достоверностью документов, показаний и свидетельств вопиющих преступлений против прав личности, совершенных в те годы так называемой ленинской гвардией, вдохновленной и направляемой своим человеколюбивым вождем и учителем.

На наших плечах лежит великое бремя: научно понять, духовно осмыслить и творчески преодолеть переживаемый Россиею кризис. И вслед за тем заставить простой народ внять этому голосу разума, подчиниться ему и выполнить его волю и его предначертание. Таково патриотическое задание русской интеллигенции. Она должна с ним справиться, и она разрешит его, ибо Россия не погибает и не погибнет. Вопрос только в сроке и в размерах предстоящего страдания; но и эти оба условия зависят, прежде всего, от честности мысли и энергичности действующей воли. И я глубоко верю, что мы, преподаватели русских университетов, будем и впредь служить нашей России на этих основах живого духовного патриотизма.

Несостоявшиеся прозаики, бездарные ученые, незадачливые литературоведы, бесцветные адвокаты, куплетисты, пародисты, гитаристы, вчерашние комсомольские поэтессы и профсоюзные деятельницы — саранчовой тучей катятся по стране, пожирая на своем пути все, что только можно сожрать и переварить: государственные квартиры и служебные помещения, природные ресурсы и космическую технику, военное снаряжение и лесные пространства. Нет в России ничего съедобного, чего не перемололи бы их хищные челюсти. В этом они действительно профессионалы, правда, профессиональность эта давно и квалифицированно определяется большинством статей Уголовного кодекса РСФСР.

Можно все забыть: и долгие годы освободительной борьбы, немногими понятой, разочаровавшей многих, и ноющую боль утрат, и горький конец нечеловеческого напряжения, и вязкие эмигрантские дороги. Но людской неблагодарности, но шкурной черствости тех, кто во имя кого велась эта борьба и кто предал ее, ни забыть, ни простить нельзя.

В наши дни душа живет скорбью и гнетом. Мы все ходим подавленные, в непрестанной борьбе с чувством стыда и беспомощной растерянности. Душою овладевает странное и невыносимое чувство, что нас нет; то, что мы считали собою, рассыпалось; распалось; и не стало единого, великого народа; нет его воли; умолк его разум; извратилось его чувство; разложилась его жизнь. Где то, что называлось сотни лет «русским государством»?

Странно слышать заявление отцов – «мы партия Христова», когда они гонят тех, которые вовсе не отрицают Христа, а исповедуют Его открыто. И неужели св. отцы этим одним заявлением – «мы партия Христова» – думают создать и выгородить свою, якобы беспартийность, приличную им одним? А что же, разве паства-то ваша о Христе, разве она не удел Христов, разве она не часть Христова? Вы-то, почему пастыри Христовы? Разве не потому, что и паства – ваша Христова паства, Его удел и вам поручена Христом пасти? Правильно ли вы, отцы, решили о себе, отделив себя так от Богом данной вам паствы? Забыли вы, кажется, и упустили из вида, что все мы христиане – часть Христова, Его партия. Но пока наша жизнь проходит здесь, на земле, и наше спасение-то во Христе совершается в обиходе и обороте земных вещей и в условиях общественной, семейной и государственной жизни, извольте, св. отцы, снизойти до нас и руководить нами во всех явлениях нашей сложной жизни, чтобы она везде носила христианский характер, и всячески содевалось наше спасение.

...

Напрасно некоторые из православных удивляются существующей пропаганде Римской Церкви, мнимому самоотвержению и деятельности ее миссионеров и усердию латинских сестер милосердия, и неправильно приписывают Латинской Церкви такую важность, что будто бы, по отпадении оной от Православной Церкви, сия последняя не пребыла такою же, а имеет необходимость искать соединения с нею. По строгом исследовании мнение сие оказывается ложным; а энергическая латинская деятельность не только не возбуждает удивления, но напротив возбуждает глубокое сожаление в сердцах людей благомыслящих и разумеющих истину