Передо мною лежит тетрадь - труд ген. шт. подполковника Николаева, в котором автор описывает первые шаги, предпринятые Генералом Алексеевым и его сподвижниками «для освобождения Родины от группы лиц, захвативших власть над величайшей страной с двухсотмиллионным населением». Я не собираюсь опровергать описываемые подполк. Николаевым события, совершавшиеся на юге России, а хочу лишь дополнить их описанием того, что творилось в соседнем с Новочеркасском Ростове-на-Дону, так как из строк подполк. Николаева можно вынести впечатление, что только в г. Новочеркасске и было начало антикоммунистической борьбы.

Итак, Лев Александрович развенчивает миф о благотворном влиянии иностранного капитала на российскую экономику. Создается впечатление, что строительство иностранцами предприятий на территории нашей страны укрепляет Россию. Но это иллюзия. Тихомиров пишет: «Иностранный капитал усиливает, конечно, производство в России, но это не значит усиливать русское производство. Он строит здания, доменные печи, заводы. Но ведь это все принадлежит ему. На долю России приходится только заработная плата да в иных случаях рента».

Да сохранит Господь Вседержитель Вас ещё на многие годы! Нельзя, говоря о Вас, дорогой Петр Николаевич, не вспомнить Вашего самого верного Друга — спутника всей Вашей жизни, в своё время бросившую для мужа и армии свою блестящую сценическую деятельность, удобства жизни, променявшую блистательный Санкт-Петербург на китайскую границу, поддерживающую Вас в дни испытаний, поистине друга в радости и беде - дорогую Лидию Федоровну. Дай Бог, чтобы каждый русский офицер имел такое счастье в семейной жизни, какое далось Вам, и, конечно, не без помощи Лидии Федоровны сотник Краснов в Абиссинии, есаул Краснов в С.-Петербурге, полковник Краснов у Памира, генерал Краснов в Великую войну, Донской Атаман и теперешний наш Воспитатель, и Учитель всегда являл собою строгий образ благородного офицера, безукоризненного начальника и достойного Духовного Руководителя.

Чтобы заслужить небесную помощь в тяжелых обстоятельствах отечества, нужна твердая вера в божественную помощь – а главное, покаяние в грехах, вызвавших гнев Божий на Россию, – исправление нравов, а не усиление пороков во время самого разгара войны. Праведное небо не может быть в общении с человеческими неправдами. Какое может быть общение света со тьмою, правды с беззаконием, Христа с сатаною? (2 Коринф. 6, 15). Какого только еще не сделали зла русские люди, и в России живущие? Какими еще не растлили себя грехами? Все, все сделали и сделают, что подвигает на нас праведный гнев Божий: и явное безверие и богохульство, отвержение всяких истинных начал веры, разврат, пьянство, всякие увеселения вместо того, чтобы облечься в траур общественного покаяния и печали о грехах, прогневляющих Бога, – неповиновение начальству. Непонятная автономия, обеспечивающая всем полную разнузданность и неповиновение начальству; своевольная, вредная для всех забастовка, полная анархия.

Россия творится ныне более всего в кельях. В их сосредоточенности и ясновидении; в их молчании; в их скорбных молитвах… Только келейным отшельникам видно все, — и даль, и глубина. Только в их скорби — мука русского народа осмысливается до дна и становится духовно плодотворною… Понимаем ли мы это, мы, живые свидетели и участники этой муки? И вот перед нами творческая келья Ивана Сергеевича Шмелева[1], где он сам, страдая и терзаясь вместе с Россией и о России, созерцает ее муку, как явление мировой скорби.

Сейчас привыкли в печати именовать все действия, идущие из Москвы — русскими. Россию отожествили с ее коммунистическими оккупантами. И это в такой мере, что, например, с полной серьезностью задание освободительное от Советского ига в США отожествляется с заданием освободительным национальных меньшинств от их принадлежности к целому Исторической России. Заряда хватает на то, чтобы поддерживать те движения, в основе которых лежит отделение от подлинной России. Сама же Россия, которую оставляют существовать в своей русскости, суженной до великорусскости, как бы законно отдается под иго коммунистов, якобы являющееся лишь законной стадией развития Исторической России — в ее аспекте, приемлемом для свободного мира. А между тем, если объективно смотреть на вещи, то именно такое отношение к России является прямой поддержкой коммунистического режима в России, в той его грандиозной концепции, которая прочно вошла в состав экуменически строящегося сейчас мира.

Розово догорает тёплый августовский вечер. Я еду с кн. Д-И.* на маленьком речном пароходике, перевозящем публику из Белграда в Зимун. Шумят колёса парохода; с Дуная веет вечерней сыростью. На жёлтой полосе горизонта чётко видны тянущие утки. Темнеет. Князь тихим голосом – не при всех “избеглицах” можно говорить всё – перебирает свои воспоминания о Государе Императоре и Царском Селе.

Нынѣ Святая Церковь прославляетъ въ своихъ пѣснопѣніяхъ святыхъ первоверховныхъ апостоловъ Петра и Павла. Чѣмъ же они заслужили такую великую славу и прославленіе? Своею пламенною и усердною любовію къ своему Учителю и Господу, ревностными и неутомимыми апостольскими трудами въ распространеніи божественнаго ученія, своею преисполненною лишеній и скорбей жизнію, которую они окончили мученическою смертію; св. апостолъ Петръ былъ распятъ, а апостолъ Павелъ усѣченъ мечемъ.

На реке Клязьме, около старого города Гороховца, особенно хороши летние закаты. А может быть, это мне только кажется, потому что там моя Родина, и миновала она, как миновала и моя далекая юность, и обе они, сплетясь, меркнут далеко в розовой дымке заката, в темнеющих соснах “Булыгинского” бора и в заливных заречных лугах, куда ползёт тёплый туман со стынущей Клязьмы. Давно это было…

Затворившись у себя в этот вечер, Ася, уже раздетая, опустилась на колени на коврике у постели. О, что за день! Он весь был полон любви и света! Она будет умирать и будет помнить этот день. Ей опять стало страшно за него. Надо помолиться. Старец Серафим всегда всех слышит, уж если он слышал ее тогда за крокетом, то тем более услышит теперь. Перед глазами Аси на минуту возникла Березовка и крокетная площадка, где шла ожесточенная битва - Ася и кузен Миша с одной стороны, братишка Вася и Сергей Петрович - с другой; силы явно неравные. Это было в 1916 году. Сергей Петрович - в те дни молодой офицер - приехал на несколько дней в отпуск с фронта и, появляясь между детьми на крокетной площадке, производил фурор: метали жребий, кому играть с ним в одной партии, и приходили одни в восторг, другие в отчаяние от каждого удара его молотка, так как бил он без промаха. И вот в этот знаменитый вечер шар его по обыкновению прошел с первого же хода весь путь и, став разбойником, объявил крокировку шару Миши; крокировка эта грозила тем, что новоиспеченный разбойник, забрав себе все ходы, сгонит с позиции шары противной партии и под своей опекой в одну минуту поможет закончить Васе. Ася, страстно увлекавшаяся игрой, приходила в отчаянье от этой возможности. Шары стояли на таком коротком расстоянии, что даже среднему игроку легко было попасть, а такому чемпиону, как Сергей Петрович, удар этот, казалось, не стоит усилий. Спасения не было никакого: Сергей Петрович уже взялся за молоток с артистической небрежностью и изящной самоуверенностью. Замирая от страха, семилетняя Ася надвинула на лицо пикейную шляпку и, закрыв глаза, на минуту сосредоточилась: «Старец Серафим! Милый, чудный, родной старец! Помоги мне и Мише! Сделай так, чтобы гадкий дядька промазал! Защити от него!»

В сегодняшний день, когда Церковь прославляет великого праведника - честного, славного пророка, Предтечу и Крестителя Господня Иоанна, "больше которого - как сказал Сам Спаситель мира - не восставал между рожденными женами никто,". В этот день я хочу обратить ваше внимание на один случай из жизни нашего Спасителя, прямо касающийся святого Иоанна Предтечи.

25 лет тому назад, в 1969 году, отвечая Сахарову на его брошюру "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", я писал, что ужасно народу потерять свободу слова, так, как мы потеряли в 1917, но ещё болезненнее будет возврат свободы слова. Потому что за годы и годы мы так разбредёмся на 77 дорог, что перестанем быть соотечественниками, мы вообще перестанем понимать друг друга. Мы будем как люди разных племён, разных планет. И вот этот процесс начался с 1985-86-87-го годов, и он проходит так болезненно, что здесь сегодня выступали люди словно из разных стран, живущие в разной обстановке и абсолютно не понимающие друг друга. Этого следовало ожидать.

Солдат, прощавшийся с Асей, долго не покидал храм, а все переползал от иконы к иконе. «Отпусти мне грехи мои, Господи, - шептал он перед Распятием. - Знаю я все окаянство мое, ох, грешен я! Но за убожество и за скорби мои прости меня, Господи! Ибо ведаешь ты, сколько намаялся я, калека, без семьи, без дома, без лишней копейки. Все это Тебе, Господи, ведомо, за то и не внидешь Ты в суд с рабом Твоим». Он с грустью смотрел, как люди из церкви домой торопятся, каждого хозяйка ждет, детки или другие родичи, а он, убогий, как перст, и нет на земле человека, который бы пожалел его или порадовал чем к празднику. Кабы он только одну ногу потерял, мог бы еще жить припеваючи. Да видно, лютое горе - как привяжется, и конца ему нет. Была бы жива его Аленушка - не посмотрела бы она, сердечная, что он, аки червь, по земле пресмыкается, не погнушалась бы - еще пуще бы его пригревала и жалела, оттого, что сердце золотое ей Господом в грудь было вложено. Да ведь Господь дал, Господь и взял! Со святым она, поди, радуется теперь на небесах, может, и на него другой раз глазком взглянет: как это, дескать, Ефим мой мытарится? «Погляди, погляди, Аленушка, да помолись за меня святым, чтобы мне Господь по скорости даровал кончину мирную, непостыдную и упокоил в месте злачном, да с тобой сподобил встретиться, - гостьюшкой желанной мне тогда смерть покажется!»

Автор "Войны и Мира" не ограничивается одним изображением военных сцен и военных типов, но вдается и в теоретические рассуждения по поводу таких, напр. вопросов: возможна ли какая нибудь теория в военном искусстве? Какое значение главнокомандующего в армии? Какие причины вызвали мировое движение 1812 года? Решения на эти вопросы дает иногда он сам, иногда герой его романа, кн. Андрей. В разборе мнений относительно этих вопросов нам придется несколько повторяться, так как одна и та же мысль повторяется иногда по нескольку раз и в сочинении, только в измененной форме.

Да неужели же нам по большевикам равняться? Разве аристократизм только привилегия? Если так, он уже не существует! Я считаю, что аристократизм понятие столько же внутреннее, сколько внешнее; благородная порода осталась - у лучшей части дворянства еще надолго сохранятся рыцарские черты и чувство чести, и это отнять у нас никто не властен! Такие люди вызывают к себе доверие больше, чем люди другой среды. Я - офицер. Теперь часто говорят «бывший» - почему? Никто не снимал с меня этого звания и не ломал шпагу над моей головой.

...

Много крови льется на полях битв; еще больше льется слез по лицу родной земли. И собирают эти слезы Ангелы Божии, наши хранители бесплотные, и несут их, как дорогие жемчужины, к престолу Царя царей Господа Бога, и приемлет их Господь как жертву чистую, благоуханную, от любящих сердец приносимую во искупление и очищение многих грехов много пред Богом согрешившей Руси, когда-то святой. О, Господи, Боже милосердый! Да будут эта слезы купелью, очищающею наши сердца, загрубевшие в нерадении и духовном разленении!

Лев Александрович, считая, что приоритет в экономическом развитии России должен отдаваться внутреннему рынку, уверен, что это возможно и при таком способе производства, который принято называть «капиталистическим». Тут Тихомиров вступает в заочную полемику с Карлом Марксом, который считал, что одним из коренных противоречий капитализма является противоречие между производством товаров, с одной стороны, и потреблением, вернее, платежеспособным спросом на товары, с другой стороны. Платежеспособный спрос ограничен в силу того, что часть создаваемой стоимости изымается капиталистом в виде прибавочной стоимости, и именно это изъятие порождает дисбаланс между предложением произведенных товаров и платежеспособным спросом на них. Единственный способ избежать так называемого «кризиса перепроизводства» – выбросить избыточную массу товаров на внешний рынок. Тихомиров называет подобные рассуждения классика марксизма большой абстракцией. Да, конечно, описанная в «Капитале» модель капитализма имеет право на существование. Но могут быть и другие варианты капитализма.

Соблазн следовать по пути английского капитализма, т.е. развивать обрабатывающую промышленность ради того, чтобы вывозить ее продукцию, у петербургской чиновничьей элиты велик по той причине, что такой путь позволяет быстро и значительно увеличить приток денег в казну государства. Но это соблазн, который невольно приводит к тому, что «финансовая экономия» оказывается выше «народной экономии» (выше я отметил, что эти два вида «экономий» заимствованы Тихомировым у Фридриха Листа). А это лишает страну долгосрочных перспектив экономического развития. России же надо строить экономическую политику, рассчитанную на века: «Людей чисто практических может привлекать мысль о том, что капитализм дает чрезвычайные удобства для увеличения государственных доходов. Против законности этой последней заботы, конечно, ничего нельзя возразить. Но, с другой стороны, нельзя и забывать: как ни важны интересы государственного казначейства, однако даже и с его точки зрения было бы неблагоразумно искажать правильное экономическое устроение страны из-за временного повышения казенных доходов. Нашему государству предстоит жить с русской нацией не год, не десяток лет, а вечно, и доходы нужны ему не только теперь, а и через сто, и через двести лет».

В первой беседе актер Николай Дупак вспоминает семью, детство и юность. Он рассказывает о крепком хозяйстве отца на Донбассе, которое стало причиной дальнейших несчастий семьи — раскулачивания и ссылки родителей на лесоповал в Архангельскую область. Николай Лукьянович описывает, как из школьного драмкружка он попал в Таганрогский театр, поступил к Юрию Завадскому в Ростовское театральное училище и прошел пробы у Александра Довженко на фильм «Тарас Бульба». Беседа завершается рассказом о дружбе с Сергеем Бондарчуком.