 После консультации с экспертами Самуэли через Биренцвейга сделал Гюльбенкяну предложение на четыре картины. Интересно вновь заглянуть в его отчет и посмотреть на цены и те негативные характеристики, которые заместитель председателя Антиквариата дает мировым шедеврам, превращая их тем самым в товар, который может быть без сожаления продан:
«Рембрандт — Титус (находится в очень плохом состоянии, немецкий антиквар Заценштейн (Зазенштейн. — Е.О.) предложил по фотографии за нее 40.000 ф., но после осмотра в Ленинграде отказался совершенно от нее) — по цене 40.000 ф.
Рембрандт — Ян Собесский (совершенно нерыночный товар, максимальная цена, по моему мнению, 40.000 ф.) — по цене 50.000 ф.
Тер-Борх — Стакан лимонада (картина обрезана, максимальная цена от 12 —15.000 ф.) — по цене 25.000 ф.
Ланкрэ — Купающиеся женщины за 15.000 ф.»
Таким образом, сразу же после заключения второго контракта с Гюльбенкяном начался третий тур переговоров. Он был продолжен затем все тем же Биренцвейгом из советского торгпредства в Париже.
Сам того не зная, Самуэли в своем докладе обозначил имя появившегося нового покупателя шедевров Эрмитажа — Эндрю Меллона. Советское руководство, читая доклад Самуэли о его поездке в Европу, и не подозревало, что продажи государственному казначею США, бизнесмену и миллионеру Эндрю Меллону уже начались. Если бы знали, то назначали бы, наверно, другие, более высокие цены. «Немецкий антиквар Заценштейн» (в другой транскрипции Зазенштейн или Цаценштейн), о котором пишет Самуэли и которому предлагались картины «Портрет Титуса» Рембрандта и, видимо, ранее «Портрет Елены Фурман» Рубенса являлся главой антикварной фирмы «Матиссен Геллери» в Берлине. Эта фирма, как показали дальнейшие события, была посредником в продаже шедевров Эрмитажа Эндрю Меллону. В том же докладе Самуэли сообщает о продаже Матиссен Геллери картины Ван Дейка «Лорд Уортон» по цене 20 тыс. фунтов стерлингов и о предложении этой фирмы купить картину Ван Эйка «Благовещение» за 80 тыс. фунтов (отчет Самуэли свидетельствует, что он не понимал, что речь шла о разных художниках, так как называл их одним и тем же именем). Обе картины предназначались для Эндрю Меллона и вскоре оказались в его коллекции.
Тем временем торг по третьей сделке с Гюльбенкяном, начатый еще зимой 1929/30 г. во время поездки Самуэли по Западной Европе, продолжался. Как свидетельствует Биренцвейг, «парижский покупатель» был не очень доволен сделанным предложением и старался уклониться от обсуждения выбранных Самуэли четырех картин, настаивая на обсуждении более интересных для него вариантов. Но Биренцвейг твердо стоял на своем. В результате Гюльбенкян согласился и за первые три картины (без Ланкрэ) предложил Антиквариату 80 тыс. ф.ст., что было меньше цены, 115 тыс., назначенной Самуэли. При этом картины Рембрандта он оценил в 30—35 тысяч ф. ст.
Переговоры продолжались до весны и список шедевров, о которых шел торг менялся. Видимо, чтобы оживить ход переговоров советская сторона согласилась продать Гюльбенкяну статую Гудона «Диана», которую он очень хотел получить. Однако вместе с тем «в нагрузку» был дан Ватто, который Гюльбенкяна не очень интересовал. Биренцвейг так описывает торг:
«...покупатель заявил мне, что он хотел бы от покупки Ватто отказаться, ибо он за это время купил в Берлине картины этого художника по более дешевым ценам. Я с его точкой зрения не согласился и сказал, что мы не можем вести переговоров с музейным ведомством о передаче нам тех или иных картин и потом заявить, что продавать этих картин не можем. Поэтому он должен эту картину взять, а если мы возьмем (видимо, «а если не возьмет». — Е.О.), то мы в таком случае не дадим статуи («Диана» Гудона. — Е.О.). В конце концов покупатель согласился взять картину Ватто и за все предложил 123 000 фунтов».
Хотя эта цена устраивала советских продавцов, переговоры вновь застопорились, потому что от Гюльбенкяна потребовали 100 тыс. в качестве аванса. Сделка, наконец, завершилась весной. Самуэли полностью приписывал ее «успех» себе и тем тактическим изменениям, которые он провел. Он писал:
«Через два месяца мне удалось продать Рембрандта «Человек с усами» (имеется в виду «Портрет поляка» или так называемый «Портрет Яна Собесского», картина была продана Матиссен Геллери для Меллона. — Е.О.) вместо 35 000 ф. за 50 000 ф., заменить эту картину в группе парижского покупателя картиной «Палада» («Афина Паллада» кисти Рембрандта. — Е.О.), вместо Тер-Борга дать менее ценную Питер де Гоог (Питер Хоох. — Е.О.) «Завтрак» (по данным биографа Гюльбенкяна ему была продана другая картина — Тер Борх «Урок музыки». — Е.О.) и за Гудона вместо 13 000 ф. получить 20 000 фунтов».
Таким образом, в результате третьей сделки коллекция Гюльбенкяна пополнилась статуей «Диана» Гудона и пятью картинами — «Портрет Титуса» и «Афина Паллада» Рембрандта, «Вестник» Ватто, Тер Борх «Урок музыки» (по другим источникам — Питер Хоох «Завтрак») и «Купальщицы» Никола Ланкре. Общая стоимость сделки составила 140 тыс. фунтов стерлингов, из них 120 тыс. приходились на картины. Гюльбенкян позже перепродал все эти картины, кроме «Афины Паллады», Галерее Уилденстайна в Нью-Йорке.
Хотя сделка была оформлена в мае 1930 г., но отправка купленных предметов откладывалась. Агент Гюльбенкяна, приехавший как обычно в Ленинград наблюдать за отправкой, был вынужден ждать несколько недель — Антиквариат просто игнорировал его присутствие. Очевидно, в то время как он ожидал известий в номере отеля, а Гюльбенкян писал обиженные письма Пятакову, представители Антиквариата пытались продать те же картины Матиссен Геллери (фактически Эндрю Меллону) по более высокой цене. Только после того, как стало ясно, что Меллона эти картины не интересуют, отправка в Берлин состоялась. Говорят, что паковка в Ленинграде велась спешно при свете свечей и в отсутствии специалистов.
Судя по всему, переговоры с представителями Антиквариата стоили Кал госту Гюльбенкяну немалой выдержки. Хотя те, кто его лично знал, характеризуют Гюльбенкяна как человека бесконечного терпения, его письма к Пятакову полны обид и раздражения. Антиквариат пытался успокоить покупателя. Вот письмо Самуэли, написанное в октябре 1930 г. председателю Госбанка Г.Пятакову:
«М. (видимо, месье, господин. — Е.О.) Гюльбенкиан некоторое время тому назад через тов. Биренцвейга обратился к нам с просьбой продать ему какую-то золотую чернильницу, находящуюся в Петропавловском музее. Одновременно с этим мы купили в Ленинграде одну золоченую чернильницу, находившуюся в Петропавловском музее, за 150 р. Я послал фотографию этой чернильницы в Париж, на которую Гюльбенкиан ответил, что это не та чернильница, но тоже интересует его. Так как стоимость этой чернильницы небольшая, может быть около 1000 р., у меня возникла мысль послать ему чернильницу в подарок от Вашего имени.
Я запросил тов. Биренцвейга как он думает об этом. Он ответил следующее:
«Мне чрезвычайно понравилась Ваша мысль преподнести ее (т.е. чернильницу. — Е.О.) в качестве подарка от имени тов. Пятакова. Это несомненно доставит ему большое удовольствие и на некоторое время избавит нас от его постоянных жалоб и нареканий. Постарайтесь добиться согласия и заставьте тов. Пятакова написать ему несколько слов.
Прошу Вас, черкните мне свое мнение. Если Вы согласитесь, то мы пошлем Гюльбенкиану чернильницу. Конечно, франке, без расходов для Вас».
Заканчивая историю продаж Калюсту Гюльбенкяну, следует сказать о его последней, четвертой, сделке с Антиквариатом, которая завершилась осенью 1930 г. Гюльбенкяну был продан «Портрет старика» Рембрандта за 30 тыс. ф. ст.17. Значение «французского покупателя» к этому времени существенно упало, хотя в истории советского экспорта шедевров он навсегда останется первым покупателем. К концу 1930 г. Гюльбенкян уже не был главным и наиболее значимым покупателем. Пальма первенства перешла к Эндрю Меллону. При посредничестве Матиссен Геллери к лету 1930 г. в его коллекции оказались уже многие шедевры Эрмитажа.
Документы свидетельствуют, что ответственным за переговоры с Гюльбенкяном и проведение продажи ему названных выше шедевров Эрмитажа являлся заместитель председателя Антиквариата Г.Самуэли. Сам Самуэли описывает сделку с Гюльбенкяном в
таких выражениях: «я предложил», «я заменил», «я продал» и т.д. Он считал, что «покупатель платит неплохие цены». Другого мнения был новый председатель Антиквариата Н.Ильин, который занял этот пост в апреле 1930 г., уже после завершения главных сделок с Гюльбенкяном. В своем письме руководству Наркомвнешторга он резко обвинил Самуэли в разбазаривании шедевров. Склока между Самуэли и Ильиным и спор о том, кто прав, а кто виноват продолжалась все время их пребывания в Антиквариате. Та и другая сторона написали на имя высшего руководства немало едких обвинительных писем. Каждый твердо верил в свою правоту: Самуэли в то, что он выторговал наиболее высокие по тем временам и условиям цены, и продал наименее ценное из шедевров Эрмитажа; Ильин — в то, что продать можно было дороже, не ограничиваясь одним покупателем и используя конкуренцию на мировом антикварном рынке.
Оценивая валютный итог продаж Гюльбенкяну в 1929—1930 г., можно сказать, что СССР за проданные шедевры Эрмитажа получил от него немногим более 380 тыс. фунтов стерлингов (или около 4 млн руб.), что было лишь каплей в планируемой Политбюро реализации на 30 млн руб.
По окончании сделок Гюльбенкян не отказал себе в удовольствии высказать в письме к Пятакову свое истинное мнение по поводу продаж:
«Вы знаете, что я всегда придерживался мнения, что предметы, которые составляли многие годы коллекции Ваших музеев не следует продавать. Они не только составляют национальное достояние, но они также — великий источник культуры и предмет гордости нации. Если продажи совершатся и этот факт станет известен, то престиж Вашего правительства пострадает. Будет сделан вывод, что Россия в самом деле находится в плохом состоянии, коль скоро Вам приходится распродавать предметы, которые в действительности не дадут Вам достаточно больших сумм для улучшения финансового положения государства.
Продавайте что угодно, но только не из музеев. Если продажи затронут национальное достояние это только вызовет серьезные подозрения. Если у Вас нет потребности в получении иностранных кредитов, Вы можете делать что пожелаете, но Вы нуждаетесь в таких кредитах и в тоже самое время делаете все, чтобы навредить себе. Не забывайте, что те, у кого Вы собираетесь просить кредиты есть в то же самое время потенциальные покупатели предметов, которые Вы желаете продавать из Ваших музеев.
Я откровенно говорю, что Вам не следует продавать даже мне и тем более другим. Я говорю это, потому что я не хочу, чтобы Вы думали, будто я пишу это с тем, чтобы Вы продавали только мне одному»18.
Подобные предостережения, высказанные уже после проведения сделки, звучат довольно странно, особенно в связи с одним обстоятельством. В своих воспоминаниях о встречах с Гюльбенкяном директор Национальной художественной галереи в Вашингтоне, Джон Уолкер (John Walker), пишет, что, по собственному признанию Гюльбенкяна, предложение купить художественные ценности из Эрмитажа шло изначально от него самого, как ответ на вопрос советских представителей, что он бы хотел получить взамен за содействие в продвижении советской нефти на мировой рынок19. Думается, что порицание распродажи российского национального художественного достояния, высказанное Гюльбенкяном уже после завершения сделок, хотя и могло быть искренним, скорее всего было вызвано появлением нового покупателя — конкурента, Эндрю Меллона.
Время новых покупателей
В развитии советского художественного экспорта Калюет Гюльбенкян выполнил роковую миссию. Сделки с ним свидетельствовали, что советское руководство действительно было готово продавать шедевры. Конечно, Антиквариат по требованию советского руководства пытался сохранить в тайне продажи Гюльбенкяну. Сам покупатель по договоренности должен был держать язык за зубами. Он, возможно, и старался выполнить это условие, но гордость коллекционера за приобретенные шедевры брала порой верх. Именно от Гюльбенкяна Матиссен Геллери получила информацию о купленных им шедеврах Эрмитажа, следствием чего стали продажи Эндрю Меллону. Утечка информации могла происходить и по линии торгпредства. Так или иначе, но к осени 1930 г., времени завершения сделок с Гюльбенкяном, слухи о продажах, которые циркулировали уже давно, приобрели более определенную форму. Парижское торгпредство тревожно доносило:
«Мы считаем необходимым обратить Ваше внимание на появляющиеся в последнее время в заграничной печати сведения о наших продажах картин.
Если до сих пор все эти сведения носили характер слухов, то прилагаемые при сем три вырезки из газеты «Возрождение» носят уже другой характер. Рассматривая эти заметки, вы сами убедитесь, что они сообщают уже конкретные сведения, причем как видно, сведения получены из достоверного источника. Нас поразило то, что в этих сведениях имеются данные, которые показывают, что информатор газеты знает не только о якобы состоявшихся продажах, но даже о некоторых картинах, которые трактовались для продажи. Мы имеем в виду два названия, картины — это «Купальщицы» Вижье Лебрэна20 и картина Джорджони». Появились в разных концах мира и авантюристы, которые, выдавая себя за уполномоченных советских торгпредств, стали предлагать для покупки шедевры из Эрмитажа «на выбор».
Советское торгпредство в Париже, видимо, по приказу обеспокоенной Москвы продолжало поиск каналов утечки информации. Проведенное расследование позволило директору экспортного отдела торгпредства Биренцвейгу сделать следующее предположение. В своем донесении из Парижа в октябре 1930 г. он писал:
«У нас был разговор с известным Вам покупателем (видимо, Гюльбенкяном. — Е.О.), который сообщил нам следующее.
Агенты Дивина (Дювина. — Е.О.), которые были в Ленинграде и в Москве, зашли к нему и сообщили, что они осмотрели Эрмитаж и сделали себе выписку всех картин, которых в Эрмитаже не оказалось (по заявлению этих агентов им не удалось проверить состояние скульптуры и др. предметов). На вопросы сотруднику музея, где находятся недостающие картины в Эрмитаже, им было заявлено, что они пересланы в московский музей, при чем даже агенты Дивина заявили нашему покупателю, что во время их пребывания в Ленинграде или за несколько дней до их прибытия была снята картина за № 149 при чем сотрудник музея спросил этих агентов во сколько они оценивают эту картину. Весь список изъятых картин они передали нашему покупателю».
Антикварный мир, видимо, был не на шутку взбудоражен слухами о продаже шедевров Эрмитажа. Антиквары прибегали к различным тактикам, чтобы получить необходимую информацию. Об этом свидетельствует продолжение истории с агентами Дювина:
«Они (агенты. — Е.О.) направились тогда в Москву и в Москве посетили все музеи, стараясь найти те картины, причем на вопрос, заданный сотрудникам московских музеев, где находятся эти картины, последние не зная в чем дело сказали, что эти картины находятся в Эрмитаже и никаких картин московские музеи из Эрмитажа не получают».
Советское руководство явно недооценило энергию и предприимчивость антикваров, ограничив инструктаж сотрудниками Эрмитажа. Следовало бы послать любопытных не в Москву, а подальше, сказав, например, что картины отправлены в Магнитогорский или Новосибирский музеи для поднятия культурного уровня рабочих на великих стройках коммунизма. Появление в западной прессе статей о продажах шедевров Биренцвейг напрямую связывал с розыскной активностью агентов Дювина:
«По словам нашего покупателя Дивин поставил себе целью найти следы, куда картины ушли и кто их купил. Поэтому они будут помещать во всей прессе заметки, стараясь вызвать опровержения» (читай, получить подтверждение. — Е.О.). Кроме того Биренцвейг сообщал, что Дювин решил в ближайшем будущем опять послать своих людей в СССР, чтобы на месте «различными путями» узнать судьбу пропавших из Эрмитажа картин, и просил не давать агентам Дювина разрешения на въезд. Однако в данном случае пожелания Биренцвейга шли в разрез с планами нового председателя правления Антиквариата Ильина, который искал новых покупателей. Наступало время Эндрю Меллона.
Некоторые итоги
Массовый экспорт художественных ценностей, включая продажу шедевров Эрмитажа, продолжался до середины 1930-х гг. Цены, полученные за шедевры, хотя в условиях депрессии на Западе и казались немалыми, сейчас выглядят до смешного низкими. Так, например, диптих Ван Эйка «Распятие» и «Страшный суд», проданный Антиквариатом в мае 1933 г. за 195 тыс. долларов, в 1978 г. был оценен в 2 млн долларов. В настоящее время этот диптих украшает музей «Метрополитен» в Нью-Йорке, как когда-то украшал российский Эрмитаж.
В первой половине 1930-х гг. СССР вывозил антикварные и художественные ценности за рубеж буквально тысячами тонн. Однако валютные результаты этой кампании оказались незначительными, а ущерб, нанесенный российским музеям, и особенно Эрмитажу, огромен. Наиболее болезненной для Эрмитажа стала покупка Меллона — 21 картина из числа лучших в Эрмитаже. Все они в настоящее время входят в основную экспозицию Национальной художественной галереи в Вашингтоне.
По приблизительным оценкам наркома просвещения Бубнова антикварный экспорт выручил порядка 40 млн руб. Если оценить эту сумму в «индустриальном» выражении, то она равна примерной стоимости импортного оборудования для Горьковского автомобильного завода или Магнитки. Примерно за тот же период времени, например, магазины Торгсина, которые продавали продукты и товары советским гражданам в обмен на иностранную валюту, драгоценные металлы и камни, выручили для индустриализации существенно больше — порядка 300 млн руб. Так, золотые царские монеты, бытовое золото, ординарные ювелирные изделия сделали для индустриализации больше, чем продажа Рембрандтов и французского серебра21.
Дальнейшее развитие событий, однако, показало, что не Торгсин, и тем более не Антиквариат решили проблему золотого и валютного резервов, а разработка, силами заключенных ГУЛАГа, золотых месторождений Сибири. Благодаря сибирским рудникам во второй половине 1930-х гг. СССР стал активно продавать золото на мировом рынке. Бесполезность художественного экспорта на фоне роста золотодобычи страны стала очевидной.
Примечания
1 Данная статья представляет собой сюжет из новой книги Елены Осокиной об экстраординарных источниках финансирования советской индустриализации. Статья написана на материалах центральных Российских архивов: Российского Государственного архива экономики (РГАЭ), Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ). Использованы фонды Центрального Комитета ВКП(б), Политбюро ЦК. ВКП(б), Совета Народных Комиссаров СССР, Центрального Исполнительного Комитета СССР, Народного комиссариата внешней торговли СССР, Народного комиссариата финансов СССР, Народного комиссариата просвещения РСФСР, Государственного банка СССР, личные фонды В.М.Молотова и А.И.Микояна. Более детальная информации об архивных источниках будет приведена в книге.
2 Значительная часть золотого запаса России (более 240 млн руб.) была растрачена в годы гражданской войны в результате перехода золота «из рук в руки» — от большевиков к чехам, от чехов к Колчаку, атаману Семенову, а затем обратно к большевикам. Другие статьи расхода, ответственность за которые лежит полностью на большевиках, составили: расчеты с Германией по Брестскому миру (по данным, опубликованным в секретных материалах комиссии СТО — 124,8 млн руб.), выплаты по мирным договорам с прибалтийскими государствами в 1920 г. (22 млн), по мирному договору с Польшей 1921 г. (более 5 млн), закупка хлеба, семян и продовольствия за границей в 1921 г. (77 млн), финансирование работы Коминтерна в 1920 г. (более 2 млн), по смете Внешторга, через который шли заказы различных народных комиссариатов (в 1920 и 1921 гг. около 540 млн) и другие. Подробно о золотой казне России см.: Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994. С. 79—92; Smele J.D. White Gold: The Imperial Russian Gold Reserve in the Anti-Bolshevik East, 1918—? (An Unconcluded Chapter in the History of the Russian Civil War) // Europe-Asia Studies. Vol. 46. № 8. 1994. P. 1317-1347.
3 Об этом подробно см.: Yu. Goland. Currency Regulation in the NEP Period // Europe-Asia Studies. Vol. 46. № 8. 1994. P. 1251-1296.
4 Выражаю благодарность Андреа Грациози за то, что он позволил мне ознакомиться и использовать результаты его исследования о кредитной реформе 1929—1931 г.
5 В 1925 г. в СССР, например, была прекращена чеканка серебряного рубля, а в 1928 г. — полтинника. Никелевая монета заменила денежное серебро. О других способах валютной экономии смотри, например: Goland Yu. Currency Regulation in the NEP Period. P. 1277.
6 Об этом более подробно см.: Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994.
7 Биографии других руководящих работников Антиквариата, Наркомата внешней торговли СССР, Наркомата просвещения РСФСР, советских торговых представителей за рубежом, которые участвовали в организации и проведении экспорта художественных ценностей в годы индустриализации будут приведены в книге.
8 Newsweek, March 2. 1935. P. 23. Описание этого случая см.: Williams R.C. Russian Art and American Money. P. 147.
9 Оппозицию в вопросе массового экспорта художественных ценностей заняло и Экономическое управление ОГПУ. В июле 1928 г. об этом сообщалось в письме заместителя председателя ОГПУ Ягоды.
10 Germain Seligman. Merchants of Art, 1880—1960: Eighty Years of Professional Collecting. New York: Appleton—Century—Crofts, 1960. P. 169—176.
11 Затзенштейн станет одним из посредников в продаже шедевров Эрмитажа Меллону.
12 До революции особняк Юсуповых на Мойке в Петербурге блистал великолепием. Их художественное собрание включало немало шедевров европейского искусства. В числе прочих ценностей во владении Юсуповых были две известные картины Рембрандта: «Портрет дамы со страусовым веером» и «Портрет господина с перчатками и в высокой шляпе». Эти картины привлекали внимание западных коллекционеров и Юсуповы получали предложения продать их. Так, перед началом Первой мировой войны во дворце Юсуповых побывал бизнесмен из Филадельфии Уайднер (Р.А.В. Widener), основатель фамильной коллекции произведений искусства. Он был очарован картинами и предпринял через своего агента попытку купить в 1911 г. двух юсуповских Рембрандтов. Юсуповы в то время были значительно богаче любого американского миллионера. Они ответили отказом и якобы даже указали незадачливому коллекционеру на дверь.
Революция заставила Феликса Юсупова, как и многих других представителей российской аристократии, бежать из страны. Покидая в апреле 1919 г. на пароходе Крым и Россию, Феликс тайно вывез картины Рембрандта. Всего один год, проведенный в эмиграции, существенно подорвал финансовое положение Феликса Юсупова, который несмотря на изменившиеся условия продолжал привычный для него расточительный образ жизни. В 1920 г. он начал переговоры с Дювином о продаже Рембрандтов. Дювин в данном случае выступал агентом Калюста Гюльбенкяна, который хотел пополнить этими шедеврами свою коллекцию европейской живописи. Дювин предлагал Юсупову за Рембрандтов 150 тыс. ф. ст., тот же хотел получить за картины 200 тыс. Переговоры продолжались 6 месяцев, но покупатель и продавец так и не сошлись в цене. Сделка не состоялась.
Между тем финансовое положение Юсупова все ухудшилось и в 1921 г. он начал новые переговоры о продаже картин. На этот раз покупателем был Джозеф Уайднер, сын филадельфийского бизнесмена, получившего от Юсуповых отказ продать картины в 1911 г. Ход переговоров показывает, что Феликс Юсупов не хотел расставаться с картинами и пытался не продать их, а отдать под залог с сохранением возможности выкупа. Уайднер отклонил все предложения Юсупова о займе под залог картин и вел речь только об их продаже. Предметом обсуждения были не только условия продажи, но и цена. Уайднер предлагал 100 тыс. ф. ст. и твердо стоял на своем. Видимо финансовое положение князя Юсупова было неважным — в июле 1921 г. он согласился продать картины Уайднеру за 100 тыс. ф. ст., цену меньшую, чем год назад ему предлагал Дювин. Однако Юсупов все еще пытался оставить для себя возможность вернуть фамильных Рембрандтов. Договор о продаже содержал следующее условие: за князем сохранялась возможность выкупить картины за ту же сумму плюс 8% годовых в любое время до 1 января 1924 г. «в случае, если существующее ужасное положение в России будет изменено» и Юсупов «будет вновь в состоянии хранить и наслаждаться этими прекрасными произведениями искусства». Видимо, князь серьезно верил в то, что советская власть долго не продержится в России, в то время как американский бизнесмен, заключая сделку, был уверен, что условия в России в ближайшие годы не изменятся. В августе 1921 г. договор о продаже был подписан.
Осенью 1923 г. Феликс. Юсупов захотел получить Рембрандтов назад. Старался ли он для себя или нашел более выгодного покупателя трудно сказать. Скорее всего второе, так как деньги для выкупа картин он одолжил у Калюста Гюльбенкяна, которому не удалось получить эти картины в 1921 г. за 150 тыс. ф. ст. По условиям денежного займа между Юсуповым и Гюльбенкяном последний должен был хранить у себя в течение года картины до возвращения занятых Юсуповым денег.
После заключения сделки с Гюльбенкяном Юсупов приехал в Филадельфию к Уайднеру, но получил от него отказ вернуть картины. Дело было передано на рассмотрение в суд. Слушания длились довольно долго, но в 1925 г. Верховный суд Нью-Йорка отклонил иск Юсупова. Принимая такое решение, суд указал, что условие договора о продаже, при котором картины могли бы быть возвращены Юсупову, не было выполнено: ни исторические условия в России, ни финансовое положение Юсупова, который вынужден был занимать деньги у Гюльбенкяна, не изменились. Апелляционный суд в 1927 г. подтвердил ранее принятое решение. Юсупов, однако, был не в накладе. Деньги Гюльбенкяна обеспечили ему существование в Париже и Нью-Йорке. Гюльбенкян не получил их назад. Фактически Юсупов получил за две картины больше, чем просил — более 200 тыс. ф. ст. (100 тыс. от Уайднера и 100 тыс. плюс 8% годовых от Гюльбенкяна для выкупа картин). Уайднер тоже был не в обиде. Он наслаждался своим приобретением и в конце жизни передал коллекцию Национальной художественной галерее в Вашингтоне. Из участников этой истории пострадал только Гюльбенкян, который не получил ни картин, ни денег.
13 Так называемый «список Пятакова» включал картины из Эрмитажа, о которых он, в бытность свою советским торговым представителем, вел переговоры о продаже с Калюстом Гюльбенкяном в Париже.
14 В примечании к списку Гюльбенкян писал: «Я готов купить все эти картины. Если это невозможно, то две, три или четыре из тех, что отмечены звездочкой, за указанную цену». За «Мадонну Альбу» он предлагал наиболее высокую цену — 50 тыс. ф. ст., Ватто и «Пейзаж с радугой» Рубенса оценивались в его списке по 15 тыс., «Портрет Титуса» — 20 тыс., за остальные картины Гюльбекян предлагал по 25 тыс. ф. ст.
15 В письме Г.Самуэли на имя наркома внешней торговли СССР А.П.Розенгольца рассказывается история продажи этой картины. Оценку картины проводила эксперт Берлинского посольства Розенталь. Она оценила картину не очень дорого (80 тыс. марок). Как пишет Самуэли, «высокую цену получили только потому, что покупатель был прямо «влюблен» в эту картину. Зная это, Самуэли и Биренцвейг не торопились продавать картину, пытаясь получить за нее 60 тыс. ф. Однако Хинчук настаивал на немедленной продаже, опасаясь, что Гюльбенкян откажется от своего предложения, что случалось ранее. Картина находилась в постоянной музейной экспозиции и по завершении сделки она перекочевала буквально со стены Эрмитажа в частную коллекцию Калюста Гюльбенкяна. После продажи соответствующая информация и фотография «Елены Фурман» появились в заграничной печати. Эта картина предлагалась также и Матиссен Геллери. В случае успеха этой сделки она могла оказаться в коллекции Меллона, а затем в Национальной художественной галерее в Вашингтоне. Матиссен Геллери предлагала взять эту картину на комиссию по цене 55—60 тыс. фунтов, из которых должна была получить 10%, но без всякой гарантии, что картина будет продана. Советскую сторону эти условия не устроили.
16 После этого в списке, как писал Самуэли, остались: «Франс Галс — Портрет офицера — предложил необязательно 25.000 ф.; Рембрандт — Паллас — 30—40000 ф. Рембрандт — Титус — 30—32000 ф. Рембрандт — Ян Собесский — 30000 ф. Тер—Борх — Бокал лимонада — 20—25000 ф. Фрагонар — Семья фермера — 15000 ф. Ланкрэ — Весна, Ланкрэ — Лето, Ланкрэ — Камарго, Питер де Хох — Дама и кухарка, Статуя Гудона — Зверь, Статуя Гудона — Диана — 12—15000 ф.
Кроме того ему понравилась картина Ланкрэ — Купающиеся женщины — числящаяся в каталоге Эрмитажа и обмененная нами ранее с Эрмитажем, оцененная в 25000 руб., за которую после того, что он назвал приблизительную цену в 10000 ф., мною была назначена цена 15000 ф.»
17 Самуэли сообщал по поводу продажи этой картины: «Наркомпрос выделил нам эту картину с оценкой в 300 000 р. и был очень доволен с вырученной ценой». Эта картина была снята со стены Эрмитажа 13 сентября 1930 г.
18 Perdigao J., Calouste Gulbenkian. Collector. Lisbon: Gulbenkian Museum, 1975. P. 121.
19 Walker J., Self-Portrait with Donors. Confessions of an Art Collector. Little, Brown and Company. Boston—Toronto, 1974. P. 242.
20 Так в источнике.
21 Более подробно о деятельности Торгсина см.: Осокина Е.А. За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927-1941. М.: РОССПЭН, 1998.
267
Краткая библиография
Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. М., 1994. Мосякин А. Продажа // Огонек. 1989. № 6, 7, 8. Мосякин А. Антикварный экспортный фонд // Наше наследие. 1991. № 2, 3.
Behrman, S.N. Duveen. Random House. New York, 1952.
Epstein, E.J. Dossier. The Secret History of Armand Hammer. New York: Random House, 1996.
Habsburg, Geza von. When Russia Sold Its Past // Art & Auction. March. 1995.
Hersh B. The Mellon Family: A Fortune in History. New York: William Morrow and Company, Inc., 1978.
Hoving, Thomas. The Chase, the Capture. New York: Metropolitan Museum of Art, 1975.
Jones, R.A. Battle for the Masterpieces // Los Angeles Times Magazine. May 22. 1988.
Perdigao, J. Calouste Gulbenkian. Collector. Lisbon: Gulbenkian Museum, 1975.
Seligman, Germain. Merchants of Art, 1880—1960. New York: Appleton-Century-Crofts, 1960.
Walker, John. Self-Portrait with Donors. Boston and Toronto: Little, Brown, 1969.
Williams, R.C. Russian Art and American Money, 1900—1940. Cambridge, Massachusetts, and London, England: Harvard University Press, 1980.
___________________________________________________________
Источник:
Экономическая история: Ежегодник. 2002. — М.: «РОССПЭН», 2003. С. 233—268.
|
