Украинизация Волыни
Официальная Варшава в своей политике в отношении жителей «восточных кресов» (восточных территорий возрожденной Польши) стремилась к полной ассимиляции восточнославянского населения. Роман Дмовский, лидер польской партии национал-демократов (эндеков), ставший одним из главных творцов политики Польши, в одной из своих работ, написанной еще в начале ХХ века, задолго до возрождения Польши, откровенно отзывался о белорусах, литовцах и украинцах как о «поляках низшего сорта», неспособных к собственной государственности»[26].
Польские власти были озабочены тем, что на Волыни большинство населения православного вероисповедания. По этой причине, в противоположность Галиции, где Польша начала борьбу с украинством с целью окончательной полонизации галичан, на Волыни, напротив, проводилась украинизация. Главную роль играл в этом волынский воевода (с перерывами в 1928-38 гг) Генрик Юзевский. Он был одним из организаторов украинства в новых условиях. Неслучайно во время Гражданской войны он даже был «министром» в «правительстве» Петлюры. Политика Юзевского получила название «волынского эксперимента» и заключалась в «государственной ассимиляции» украинизированных волынцев. Иначе говоря, поскольку быстрое ополячивание большинства жителей Волыни было невозможно, их надлежало дерусифицировать посредством проверенных методик украинизации. Юзевский считал, что необходимо осуществить синтез украинской и польской культур, осуществив «насыщение украинских национальных черт побегами польской» культуры[27]. Ампутация русского самосознания у галичан свидетельствовала, что дерусификация вполне возможна. Таким образом, считающие себя украинцами должны были стать лояльными польскому государству без усвоения католицизма и польского языка. При этом учитывалось также, что украинство может быть эффективной в противоборстве с большевиками, которые сами затеяли украинизацию в Украинской Советской республике. Юзевский считал, что Волынь может стать очередным украинским «Пьемонтом» - основой строительства независимой Украины, естественно, под польским руководством. Подобно Тадеушу Чацкому, Юзевский считал, что для полного отрыва Волыни от Русского мира необходима школа, но не польская школа для элиты, а массовая польская школа для украинцев с идеологически правильной программой. С этой целью Юзевский стал открывать польские школы с обязательным преподаванием украинской мовы, а также т.н. ультраквистские (двуязычные польско-украинские) школы. В 1932-33 гг. в Волынском воеводстве было 853 польские школы с обязательным украинским языком преподавания, 555 польских школ и 520 двуязычных. Русских школ не было вообще, да и сама попытка преподавать по-русски рассматривалась как подрывная деятельность. Впрочем, и «только» украинских школ не было. Украинский язык в школах должен был лишь ускорить усвоение польского. Юзевский, несмотря на нехватку учительских кадров, уволил практически всех «старорежимных» учителей, в том числе и поляков, пригласив на Волынь в качестве учителей из собственно Польши. Украинство в массы должны были нести осевшие на Волыни бывшие петлюровцы и прочие активисты самостийников, слишком запятнавшие свою репутацию, и поэтому не привлеченные «украинизировать» советскую Украину. Впрочем, на Волыни эти бывшие петлюровцы занимались той же работой украинизации малороссов. Только если в СССР «украинцы» должны были стать частью всемирной республики трудящихся, то в восточных кресах Польши от украинцев требовалось стать счастливыми и верными хлопами у пана.
Одновременно Юзевский стал издавать в Луцке газету «Украинская Нива», открывал «Ридны хаты» - клубы для украинской интеллигенции, на селе организовывались «Просвитянски хаты», организовывались различные фольклорные и музыкальные украинские общества. Вся идеология этих обществ была проста - украинцы есть нация, ничего общего с москалями не имеющая, счастливая жить под отеческой властью поляков. При этом все украинские организации из Галиции подвергались на Волыни преследованиям - галичане стали заниматься антипольской деятельностью, а волынцы должны были стать лояльными украинцами.
Особую тревогу у Юзевского и правительства в Варшаве вызывала православная церковь. Власти пытались возродить на Волыни униатство. Впрочем, особых успехов в деле возрождения унии не было. К 1937 году во всей Польше появилось лишь 20 тысяч «католиков восточного обряда», перешедших из православия. Впрочем, учитывая, что униатская церковь в Галиции все более занимала антипольские позиции, реанимация унии стала выглядеть не очень привлекательно в глазах официальной Варшавы. Гораздо большего можно было достигнуть, размывая православную церковь посредством украинизации богослужения.
Юзевский начал активно украинизировать богослужение, удалив большую часть прежней русской иерархии. Украинизация православия, или «размосковление» церкви, собственно, началась еще до воеводства Юзевского, сразу после окончания советско-польской войны. Уж осенью 1921 году в Почаевской Лавре состоялся Волынский епархиальный съезд, на котором было признано необходимым украинизировать церковь путем замены церковнославянского языка на разговорный. Самое курьезное заключалось в том, что предлагаемый язык был галицкий, гораздо меньше понятный волынцам, чем привычные языки - церковнославянский и литературный русский. Главным украинизатором церкви стал очередной профессиональный украинец, епископ Кременецкий, провозглашенный в 1923 году митрополитом автокефальной польской православной церкви Дионисий. Уроженец Центральной России, родом из Мурома, кондовый москаль, Дионисий начал обращаться к пастве на каком-то странном жаргоне, который не понимали даже активисты украинского движения. Украинской мовой Дионисий так и не овладел до конца своих дней (что, впрочем, было понятно, учитывая, что этим искусственным языком, только создаваемым в то время, вообще не владел никто, а крестьяне разговаривали на своих диалектах русского языка).
Украинизаторами церкви стала небольшая, но шумная группа из весьма темных личностей. Как отмечал в 1937 году один эмигрантский автор, «Лидеры этого (церковного) украинства - бывшие псаломщики, ремесленники, учителя, мелкие кооператоры, базарные торговцы»[28]. Ведущим украинизатором церкви был врач по профессии Арсений Речинский, издававший специальный журнал «На Варти». Нашлись, увы, и некоторые иерархи, из корыстных побуждений заделавшиеся «украинцами». Главным украинизатором стал Алексий (Громадский). Некогда член Союза Русского Народа, в новых условиях пошел на службу польскому правительству, покорно выполняя распоряжения об украинизации церкви. В 1932 году он стал правящим епископом всей Волынской епархии, начав масштабную украинизацию. Впрочем, в 1939 году, после воссоединения Волыни с исторической Россией он присоединился к Московской патриархии, но осенью 1941 году в условиях немецкой оккупации был провозглашен «экзархом» Украины. Впрочем, как и большинство профессиональных украинцев, его ждал бесславный конец - Алексий был убит в результате нападения банды самостийников в окрестностях Ровно.
Также видным церковным украинизатором был луцкий епископ Поликарп (Сикорский). Он усердно внедрял наспех сочиненные «украинские» церковные термины в богослужебную литературу, повсюду проповедуя лояльность Польше. Но после падения Польши вернулся в Русскую православную церковь. Наконец, сделал еще один кульбит - в декабре 1941 года все тем же митрополитом Дионисием был назначен «Временным администратором Православной автокефальной церкви на освобождённых (то есть оккупированных немцами) землях Украины». На соборе, состоявшемся в феврале 1942 года, архиепископ Поликарп объявил себя главой Украинской Православной автокефалии. Определением от 28 марта 1942 года за N 12, согласно судебному делу на него, как на изменника Родины, наложено запрещение Русской Православной Церкви[29]. После поражения Германии бежал за границу, где провозгласил себя митрополитом Украинской Автокефальной Православной Церкви. В условиях начавшейся Холодной войны Поликарп со своей малочисленной паствой поступил на службу спецслужбам США. Таковы были церковные (да и светские) украинизаторы. Но это все было впереди, а в 20-30 е гг. украинизаторы церкви настойчиво пытались сделать церковь украинской.
Но даже при полной поддержке властей украинизация церкви не имела ни малейшего успеха. И духовенство, и простые верующие отказывались молиться по - украински. Тогда украинизацию православия стали проводить грубой силой. Летом 1927 года в Луцке был проведен украинский церковный съезд, резко выступивший против русских православных традиций в богослужении. Путем запугивания и откровенного подкупа иереев удалось украинизировать примерно 30 % приходов Волыни. Впрочем, чаще всего эта украинизация была формальной, священник подписывал обязательство, и продолжал служить по староотеческим обрядам. Виновником власти считали Дионисия, хотя тот, как положено ренегату, изо всех сил бился за украинизацию своей паствы. Недовольные медленным ходом украинизации православия, польские власти и самостийники в 1933 году устроили настоящий переворот в церкви, устроив в Иово-Почаевский Лавре демонстрацию с требованием назначить свидомого украинца главой церкви.
В итоге, по данным современной исследовательницы Е. Ю. Борисенок, к концу 1937 года из 687 храмов епархии украинский язык употреблялся в 415. При этом исключительно на украинском языке богослужение совершалось в 124 храмах, поочередно в 40 храмах, периодически в 126 храмах, а в 99 храмах богослужение проводилось на церковнославянском, но чтение Священного писания, молитв «Отче наш» и «Символа веры» ‒ на украинском, в 26 - на церковнославянском языке с украинским произношением [30].
Впрочем, украинизация церкви немедленно сменилась полонизацией. Созданный в 1935 году Комитет по национальным вопросам при Совете министров Польши на своем первом заседании принял решение о том, что «православная церковь должна стать инструментом для распространения польской культуры на восточных землях»[31]. Закон Божий (православный) должен был преподаваться в школах на польском языке. По распоряжению министерства вероисповеданий, начиная с 11 ноября 1936 года абсолютно все богослужения в день польских государственных праздников должны совершаться только на польском языке.
На Волынь, как и на западную Белоруссию, устремились различные протестантские секты. Если в собственно польских землях сектанты подвергались преследованиям, то на оккупированных восточнославянских территориях для деятельности сектантов были созданы все условия. В Варшаве надеялись на углубление расколов среди русского населения. Впрочем, особыми успехами сектанты похвастаться не могли, обратив в свою «веру» примерно 90 тысяч человек.
Православные все равно преобладали среди населения. По данным статистики, состав Волынской епархии на 1 января 1936 года составлял: православных - 1 405 299 человек, римо-католиков - 315 272, евреев - 198 885, евангелистов - 51 555, других сектантов - 39 326 человек.[32].
Для ускорения дерусификации православных священников были реорганизованы на польский лад все духовные православные образовательные учреждения. Единственным языком преподавания всех учебных дисциплин стал польский язык. Расчет был прост: при таком обучении официальная Варшава надеялась получить кадры православных священников, полностью польских по духу. В 1938 году был издан президентский декрет, полностью подчинивший православную церковь в Польше государству. Все церковные должности могли заниматься только с разрешения правительства. Рукополагаться в церковный сан могли только лица, окончившие полонизированные духовные учебные заведения. В армии православные должны были молиться на польском языке (при том, что католики читают молитвы на латыни). Имена православных должны были писаться на польский манер, метрики и выписки из церковно-приходских книг должны были писаться по-польски и все православные имена и понятия должны были писаться по правилам польской орфографии.
Впрочем, уверовав в ослабление православия, польские власти в 1937 году начали кампанию по «возвращению» волынцев в католицизм. При этом сие «возращение» проводилось грубыми полицейскими мерами и имело противоположный результат. Даже формально перешедшие в католичество крестьяне, которых оказалось лишь 4 тысячи человек, исповедовались и каялись православным священникам. Тогда власти начали целенаправленное уничтожение православных храмов. Особый размах этот вандализм принял на территории Холмщины, в которой преобладало католическое население, так что власти могли надеяться на поддержку своих действий у большинства населения. Всего в отдельно взятой Волыни в 1938 году в католические костелы были превращены 139 православных церквей, включая православную церковь XII века в селе Вышгородок, а уничтожено 189. Все эти действия вызвали широкий протест за рубежом, и поставили Волынь, как и Западную Белоруссию, на грань восстания. Поняв, что зашли слишком далеко, польские власти приостановили уничтожение православных храмов в начале 1939 года. Впрочем, жить «Второй Речи Посполитой» оставалось совсем немного.
Политика полонизации волынцев через украинизацию имела парадоксальные последствия: русские Волыни не стали поляками, но превратились в украинцев. Ополячить волынцев не только не удалось, но грубые методы полонизации вызвали резкие антипольские настроения, что и проявилось в ходе войны. Провал полонизации во многом объяснялся также и тем, что сами польские паны стремились лишь выбить из своих бывших крепостных русское самосознание, дабы у работавшего на них быдла не было никаких надежд на объединение с другой частью русского народа - основой великой державы, но не хотели превращения потомков своих крепостных в поляков. Ведь полная полонизация уравнивала панов и бывших малороссов, что совсем не нравилось панам. (Именно по этим же соображениям остзейские немцы в Прибалтике не поощряли германизацию эстонцев и латышей). Украинство, как полагали польские деятели украинизации, сделает малороссов полностью зависимыми от них «младших братьев». Вот что писал в своих мемуарах, изданных в 1980 году, генерал Зигмунд Подхорский, один из военных руководителей в Польши в роковом 1939 году: «...мою хлопоманию усиливало то, что я любил этот украинский народ и, прекрасно зная его язык, с легкостью с ним объяснялся. Мне казалось, что я понял его нужды и я мечтал о том, чтобы создать условия для сосуществования поляков высших слоев и руського крестьянства в симбиозе, в котором поляки были бы наставниками и вели бы этот народ к более высокому уровню культуры и морали, приучая его к идее общей родине, Польской республике, на основе принципов Гадячского договора, под дорогими каждому символами орла, Погони и Михаила Архангела»[33]. Впрочем, где-нибудь на юге США многие плантаторы, вскормленные черными кормилицами и воспитанные черными няньками, да и белая беднота, могли искренне желать успеха «своим» неграм, ценить их музыку и фольклор, заботится об их благосостоянии. Но в то же время эти белые негролюбы всегда считали, что негры пусть остаются неграми и знают свое место в мире белых господ.
И вот украинизация действительно увенчалась успехом. За два межвоенных десятилетия Волынь приобрела особые черты, став областью, населенной «украинцами».
«Золотая осень» 1939 года
В сентябре 1939 года начался новый этап истории Волыни. После разгрома польской армии и бегства за границу польского военного и политического руководства Красная армия 17 сентября 1939 года перешла границу и быстро заняла «восточные кресы» бывшей Польши. Местное население Волыни, как и в Западной Белоруссии (но не в Галиции и Виленщине) восторженно встречало Красную армию. Уже к 19 сентября Красная армия вышла на линии разграничения с немецкими войсками. Наступил «золотой сентябрь», как называли в массах сентябрь 1939 года (заметим, что в советской пропаганде этого понятия никогда не употребляли). Хотя на Волыни и не было народных восстаний против польской власти, как в Западной Белоруссии, и не действовали антисоветские формирования, как в Галиции, все же советские органы отметили со стороны волынских крестьян многие случаи самосуда и расправ над осадниками, польскими чиновниками и военными.
Советизация Волыни началась немедленно. Уже 28 сентября был подписан советско-германский договор «о дружбе и границах», юридически закрепивший очередной раздел Польши между Германией и Россией. Линия разграничения войск стала государственной границей. 22 октября 1939 г было создано Народное собрание Западной Украины, состоявшее из крестьян, рабочих, служащих, представлявших все национальности края. На основе обращения Народного собрания V внеочередная сессия Верховного Совета СССР (1-2 ноября 1939 г) приняла закон о включении Западной Украины в состав СССР и воссоединении ее с Украинской ССР. 13-15 ноября 1939 г. состоялась внеочередная третья сессия Верховного Совета УССР, единогласно одобрившая Закон о вхождении Западной Украины в состав УССР. На вновь присоединенной территории Волыни были образованы Волынская и Ровенская области.
Начались социалистические преобразования. Частная собственность заменялась общенародной. Было экспроприировано большинство промышленных предприятий (впрочем, в отсталой Волыни их было немного, да и сами предприятия были скорее кустарными). Значительная часть помещичьей земли, а также земель осадников, вместе со скотом, семенами и техникой была передана безземельным и малоземельным крестьянским хозяйствам. Расширилась сеть больниц, поликлиник. Реорганизована система народного образования. Но, как и в других «западноукраинских» территориях все местные русские были объявлены украинцами, мова стала языком преподавания и официальных документов.
Вскоре начались депортации «классово чуждых» категорий населения. «Сталинские депортации» стали таким же образцом тенденциозного преувеличения, как и «ГУЛАГ». Поэтому некорректны цифры в миллионы депортируемых, о которых писали некоторые историки (так, канадский украинец О.Субтельный называл цифру в 1 200 тыс. поляков и 400 тыс. украинцев депортируемых в 1939-41 гг. из Западной Украины). Огромные цифры присутствуют в любом сочинении про пакт Молотова-Риббентропа и «оккупацию» восточной Польши. Но закордонные историки подводят под категорию «депортированных» всех - и интернированных солдат польской армии (это более 190 тыс.), и призванных в Красную Армию в 1940 году, и местных безработных, трудоустроенных в других местах УССР (от 50 до 140 тыс.), и отселенных из погранзоны (более 36 тыс.), и даже беженцев, самовольно уезжавших вглубь УССР (около 78 тыс.). Заметим, что один человек при этом мог быть сосчитан несколько раз. По данным современной исследовательницы В. С. Парсадановой, всего депортированных из Западной Украины и Западной Белоруссии бывших польских граждан, было 387 932 чел[34]. По данным Центрального архива ФСБ РФ на август 1941 года, когда последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР о предоставлении амнистии польским гражданам, содержащимся в заключении на территории СССР, численность арестованных, осужденных к заключению в лагерях, высланных, военнопленных и интернированных польских граждан составляла 391 575 человек (то есть данные почти совпадают с цифрами Парсадановой).
К февралю 1940 года были депортированы осадники общей численностью 140 тысяч человек (из них 18 тысяч из Волыни). Вторая волна депортации охватила семьи польских военнопленных (напомним, что 18 декабря 1939 года правительство Польши в изгнании объявило войну СССР, что автоматически сделало интернированных польских военных в СССР военнопленными), а также семьи политических заключенных из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии и семьи военнослужащих, бежавших за границу. Третья волна - беженцев с территории Польши, оккупированной немцами, среди которых самой многочисленной группой оказались польские граждане еврейской национальности.
К лету 1941 года не только резко сократилось число волынских поляков, но и практически полностью исчезла немецкая этническая община.
16 ноября 1939 года в Москве был подписан советско-германский договор о переселении этнических немцев, ранее проживавших на территориях Польши, отошедших к СССР, на «историческую Родину». Переселение проходило довольно быстро, и уже к 5 февраля 1940 года с Волыни выселились 66 297 немцев[35]. Понятие «волынские немцы» ушло в историю.
На Волынь вернулись уроженцы края, которые в сентябре 1939 года находились за пределами новых советских территорий. СССР и Германия заключили соглашение, по которому все военнопленные, призванные в польскую армию с территории, отошедшей СССР, но взятые в плен немцами, передавались Советскому Союзу, и наоборот. В результате обмена в октябре и ноябре 1939 года СССР было передано около 25 тысяч военнопленных - граждан бывшей Польши, уроженцев территорий, отошедших Советскому Союзу, а Германии - более 40 тысяч. Большую их часть, рядовых и сержантов, распустили по домам.
Снова под Польшей
Первая мировая война превратила Волынь в поле сражений. Именно здесь прогремели кровопролитные бои на реке Стоход, под Луцком было главное направление Брусиловского прорыва. Затем на Волыни сходились в схватках воюющие армии в период Гражданской и советско-польской войн. По Рижскому миру Волынь (точнее, западная часть дореволюционной губернии) отошла к Польше, в составе которой пребывала до сентября 1939 года. Как все «восточные кресы» (восточные окраины) Польши, Волынь переживала застой, нищету населения, острые социальные конфликты, которые в тех конкретных условиях чаще всего носили этнический характер. Еще в период войны многие жители Волыни были эвакуированы из прифронтовой полосы, немцы и часть поляков как не внушающие доверия были депортированы. Лишь часть из них смогли потом вернуться назад. Многие евреи эмигрировали. В результате население сократилось весьма серьезно. В 1921 году по официальным польским данным, на Волыни (Волынском воеводстве) проживали 1 487 тысяч жителей. Впрочем, высокий уровень рождаемости сохранялся, и население вновь стало быстро увеличиваться. Через 10 лет, в 1931 году, на польской Волыни проживали 2 085 тысяч жителей. Плотность населения была 48 человек на км2. По российским меркам плотность населения была высокой, хотя в собственно Польше значительно выше - 83 человека на километр.
Польские власти постарались восстановить польское помещичье землевладение, хотя все же полного восстановления прав собственности добиться не удалось. Зато польское правительство объявило о национализации поместий, ранее принадлежавших русским помещикам, земель, брошенных прежними хозяевами, а также земельных угодий, бывших во времена Российской империи казенной собственностью. Многие волынские крестьяне, которые не имели на руках документов о своем праве на владение землей (что в условиях военного хаоса было понятным), лишились своей земли, или, по крайней мере, стали считаться арендаторами на земле, которую считали своей многими поколениями.
С целью изменения этнического состава населения и усиления польского элемента власти возрожденной Польши на Волыни стали активно расселять «осадников» - отставных солдат и офицеров польской армии, участников только что закончившейся советско-польской войны 1920 года. Цель расселения осадников официальной Варшавой не скрывалась. Так, лидер польской Крестьянской партии (Стронництво людове) Винценты Витос прямо писал, что только польский крестьянин способен закрепить за Польшей земли восточнее Буга[23]. Правитель Польши Юзеф Пилсудский подвел под идею осадничества целую философскую концепцию, изложенную с прямотой солдата. В своем выступлении перед польской общественностью Волыни в январе 1920 года он сказал: «Когда мы говорим о Кресах, мы должны отдавать себе отчет, что это такое. Кресы - это столкновение одного народа с другим, одной культуры с другой, одного воспитания с другим воспитанием. Поэтому самым трудным заданием приграничной политики властей является формирование среди населения крепкого, непоколебимого уважения к самим себе. Во всем мире приграничная политика похожа. Я не знаю другой приграничной политики, кроме выражающейся лозунгом: «Горе побежденным!»[24]
Уже весной 1921 года стали прибывать первые осадники. Они бесплатно или по символической цене получали земельные участки от 12 до 45 га на семью. Затем на «восточные кресы» устремились гражданские осадники, то есть колонисты, не имевшие военных заслуг. Всего на Волыни обосновались 3 159 хозяйств «гражданских» поселенцев, и 3 432 хозяйства «осадников», навербованных из числа демобилизованных военнослужащих. Сюда же были направлены многочисленные чиновники из центральной Польши, а также нахлынули всякие проходимцы, которые стремились обогатиться за счет волынского мужика. Согласно польской статистике, всего было переселено порядка 78 тыс. чел., по советской - 115 -130 тыс. чел[25]. (Советские органы учитывали также тех выходцев из центральной Польши на Волыни, которые юридически не относились к осадникам). Вся эта масса отличалась весьма грубыми манерами, отсутствием всякого желания заниматься трудом в поте лица. При этом осадники имели право владеть оружием, а также имели полномочия вершить суд над местными жителями. Почти 400 осадников занимали должности войтов (глав районной администрации). Все это привело к чудовищному произволу со стороны осадников. Большие льготы и полномочия, предоставленные им официальными властями, совсем не способствовали фермерству на земле. Мало кто из осадников действительно занимался сельским хозяйством. Большинство же предпочли немедленно сдать в аренду предоставленную им землю и вести паразитический образ жизни. Волынские осадники относились к самым крупным должникам (в 1932 году задолженность их оценивалась в среднем по 458 злотых на гектар, при том, что максимальная прибыль на гектар не превышала 90 злотых). В 1935 году власти пошли на погашение долгов на 50%, в следующем году - на очередные 30%, с учетом предыдущего погашения.
Таким образом, надежды Витоса на сельскохозяйственную колонизацию поляками восточных земель не оправдались. Скорее напротив, осадничество только разоряло бюджет и так небогатой Польши.
Впрочем, и в самой Варшаве постоянно опасались всеобщего бунта, и прихода Красной армии. Понятно, что никаких инвестиций в восстановление опустошенной в результате войн Волыни практически не было. Таким образом, к старой классовой и этнической вражде русских крестьян к польским помещикам добавилась теперь жгучая ненависть к осадникам и польской государственности в целом. И очень скоро это дало кровавый результат.
В 1931 году, согласно польской переписи, в Волынском воеводстве проживало, как уже говорилось, 2 085,6 тысяч жителей, из которых украинцы (как официально были переименованы малороссы и полещуки), составляли 1 426,9 тысяч (68,4 %), поляки - 346,6 тысяч (16,6 %), евреи - 205,5 тысяч (9,8 %), немцы - 46,8 тысяч, остальные великороссы, которые поляки выделили в отдельную категорию, а также чехи, и пр. Волынь оставалась аграрным краем, в котором 90 % населения составляли крестьяне. Самым крупным городом был Ровно, имевшим 40 тысяч жителей, в основном евреев. Малороссов в Ровно насчитывалось 3200 человек. Волынь оставалась бедным и отсталым краем, причем бедность и осталось только увеличились с установлением польской власти. Например, на одного врача в 1926 году приходилось 3 130 жителей городов и 15 640 человек, проживающих в селах, а больницы всей Волыни имели всего лишь пятьсот коек (на два миллиона населения!).
Хотя Волынь имела то отличие от малороссийских губерний Российской империи, что в ней имелось довольно крупное польское меньшинство, к тому же представленное не только помещиками и средними городским слоями, но также и большим количеством крестьян, а также осадников, этого все же было недостаточно для твердой польской власти. Уже осенью 1921 года жители Волыни (как, впрочем, и Галиции) бойкотировали перепись населения, проводимую польскими властями. Показательно, что на выборах в сейм в 1922 году от Волыни не был избран ни один поляк. Была сделана попытка признать выборы недействительными, но не было никаких доказательств, что волынские избиратели имели какие-то нарушения, ибо Верховный Суд так и не разрешил это дело.
Подавляющее большинство жителей Волыни считали свое пребывание под польской властью чем-то временным. При этом если в Галиции среди тех, кто считал себя украинцами, господствовало желание создания своего украинского государства, волынцы видели свое будущее в возвращение в состав России. Не случайно на Волыни определенную популярность имела местная компартия. Мир с Польшей был подписан 18 марта 1921 года, но на Волыни продолжали греметь выстрелы. К лету 1921 году партизанским движением были охвачены Дубновский, Ровенский, Сарненский, Острожский, Ковельский и Владимир-Волынский уезды. В последнем уезде действовало до 3 тысяч красных бойцов. Партизанско-диверсионная деятельность на Волыни (как и в Западной Белоруссии) продолжалась до лета 1925 года, когда советский Разведупр принял решение временно свернуть «активную разведку» на территории тогдашней Польши. Волынские партизаны имели полную поддержку среди местного населения. Уверенные в скором крушении Польши, волынские коммунисты в конце 1924 года взяли непосредственный курс на подготовку всеобщего вооруженного восстания. При этом волынцы под руководством Петра Кравченко, известного тогда под псевдонимом «Форналь», действовали самостоятельно, не очень слушая указы из Москвы и не подчиняясь Польской компартии. Но весной 1925 года при помощи своего агента польская полиция произвела массовые аресты, обезглавив всю боевую организацию, арестовав 1500 человек. Впрочем, как раз к этому времени в Москве приняли решение остановить действия партизан. В результате партизаны перешли границу, уйдя в СССР, частью остались нелегально на Волыни, ожидая «часа Икс». Последняя точка в споре за Волынь еще не была поставлена.
Сергей Лебедев
|
