...В начале войны из-за сдачи неприятелю обширнейших территорий происходит резкое сокращение посевных площадей зерновых культур и урожайности, что сказалось на валовых сборах. За 1940 — 1943 годы фактический урожай в стране снизился с 95,5 до 29,4 млн. тонн. После войны и засухи 1946 года (она поразила Молдавию, северные и юго-западные районы Украины, области центрально-черноземного района, правобережья Нижнего Поволжья, Крым) начинается постепенный рост всех показателей зернового производства. И хотя в первую послевоенную пятилетку довоенный уровень не был восстановлен полностью, в 1950 году в СССР собрали 81,2 млн. тонн зерна. Военные обстоятельства и погодные условия никак не повлияли на заготовительную политику правительства: в 40-е годы удельный вес заготовок составлял от 42 до 46 процентов ежегодного фактического урожая.
Для правильной оценки хлебозаготовительной политики правительства в сталинскую эпоху коротко остановимся на вопросе о национальном резерве хлеба. В исторической литературе сведения о государственном хлебном запасе впервые обнародованы в работе Д. А. Волкогонова "Семь вождей”. Однако ее автор приводит цифры только по состоянию на 1 июля каждого года, то есть накануне нового урожая, что не дает представления о главном — действительных размерах запаса, его пополнении и расходовании. Еще в 1932 году на Комитет резервов при Совете Труда и Обороны (СТО) было возложено наблюдение за состоянием и образованием мобилизационных запасов на случай войны (затем этот комитет был преобразован в Министерство государственных продовольственных и материальных резервов). Уже в 30-е годы это ведомство обладало разветвленным аппаратом в центре и на местах, в его ведении находились также особое строительство НКВД (хлебных городков), собственные базы и элеваторы. Разбронирование государственных резервов и мобзапасов производилось в самых исключительных случаях, каждый раз по специальному решению правительства. Войну страна встретила имея резерв хлеба более 5 млн. тонн (примерно таким же запасом обладал и наш противник — Германия). По сведениям Главного управления резервов, за 1941 — 1944 годы для нужд Красной Армии и народного хозяйства было разбронировано 15 047,8 тыс. тонн хлеба (включая продовольственное зерно, зернофураж, муку и крупу), а заложено в госрезерв — 10 074 тыс. тонн. Превышение расхода над поступлением за четыре военных года составило около 5 млн. тонн, то есть почти равнялось размеру хлебного резерва накануне войны. Наиболее трудное положение сложилось в 1944 году, когда весь запас к лету сократился до 2,7 млн. тонн. Это объясняется несколькими причинами. На начальном этапе войны значительная часть населения страны жила в оккупации (около 80 млн. человек к ноябрю 1942 года), и у правительства появилась возможность резко сократить расходы по снабжению населения, экономно используя зерновые ресурсы. В декабре 1942 года на нормированном снабжении находились: 40,9 млн. человек, снабжаемых по городским нормам (рабочие 1-й категории получали в день хлеба 800 граммов, служащие — 500, иждивенцы и дети — по 400 граммов); 2,1 млн. человек, снабжаемых хлебом в закрытых учреждениях и в порядке котлового довольствия; 20,8 млн. человек, снабжаемых по сельским нормам (которые были ниже городских, а сами выдачи носили нерегулярный характер), в том числе 3 млн. эвакуированных; 10,5 млн. человек, числящихся в Вооруженных Силах СССР; 1,5 млн. заключенных в лагерях и колониях ГУЛАГа НКВД 23 . Деревенское население, непосредственно связанное с сельским хозяйством, на государственное снабжение не принималось. Гарантированные нормы снабжения хлебом устанавливались только для работников районных предприятий и учреждений (преимущественно партийно-советской номенклатуры), членов их семей, инвалидов Отечественной войны, эвакуированных, а также для рабочих предприятий, расположенных в сельской местности.
В 1943 и особенно в 1944 годах, когда страна в основном уже была очищена от врага, расходы возросли, поэтому накануне урожая 1944 года запас сократился до самой низкой отметки. В августе 1944 года правительство принимает решение о создании неприкосновенного государственного хлебного резерва в количестве 8 млн. тонн, который должен был обеспечить полугодовую потребность страны (при среднем месячном расходе 1300 тыс. тонн). Редкая, наверное, войсковая операция готовилась с такой тщательностью, как государственная кампания по закладке резерва из урожая 1944 года! После войны национальные запасы хлеба из года в год непрерывно растут (в январе 1951-го они составили 21 млн. тонн). Однако это не спасло население страны от голода в 1946 — 1948 годах. Отметим, что во многом благодаря этим запасам Хрущеву удалось улучшить снабжение населения хлебом и попытаться провести ряд аграрных реформ!
Как же государство распределяло зерно, которое изымало у деревни?
Приведем выдержку из секретного постановления ЦК партии и правительства от 15 июля 1952 года, наглядно свидетельствующую о характере распределительных отношений между государством и колхозами: "Признать недопустимым, что во многих районах все еще имеет место неправильная практика распределения и использования доходов в колхозах, когда после выполнения обязательств перед государством почти все зерно, картофель, другие сельскохозяйственные продукты и значительная часть кормов распределяются по трудодням, в результате чего такие колхозы не создают в необходимых размерах семенные, фуражные, страховые фонды... Такая неправильная практика распределения почти всех доходов по трудодням препятствует дальнейшему развитию общественного хозяйства” 24 . Так была подтверждена незыблемость колхозной системы, при которой обеспечение работников продовольствием (после выполнения государственных обязательств!) рассматривалось властью как "неправильная практика”.
Понимая, что в силу необходимости крестьянин вынужден будет выращивать продукцию на приусадебном участке (жестко регламентированном в размерах), государство обложило его сразу двумя налогами: натуральным — обязательные поставки мяса, шерсти, молока, яиц и т. д. — и денежным, выплачиваемым колхозниками с 1939 года по прогрессивным ставкам .
При помощи первого за бесценок изымалась определенная часть выращенной сельскохозяйственной продукции. И тут одна характерная деталь: подсобные хозяйства, не имеющие скота или птицы по причине того, что их часто нечем было кормить (а таких было немало), также не освобождались от уплаты натурального налога, для них не делалось никаких скидок. Подобное положение вынуждало членов семьи искать заработков на стороне, а поскольку это было для того времени непростым делом, крестьянам чаще всего приходилось продавать продукты, отказывая себе в самом необходимом.
Этот неадекватный человеческому разумению способ "подъема” производства подкреплялся ценовой политикой государства. С одной стороны, с отменой в декабре 1947 года карточной системы розничные цены на сельхозпродукты государством снижались, а с другой — размеры денежных налогообложений повышались. В результате этих "ножниц” налицо был объективно достоверный факт: продажа продуктов, произведенных в личных хозяйствах, из года в год увеличивалась. Только вот крестьянин по-прежнему оставался нищим.
Значительная часть выручки уходила на выплату налогов (в период войны помимо сельхозналога взимался еще и военный налог, делались взносы по государственным займам, носившим принудительный характер). Следовательно, реальная денежная масса, которой располагало население, была довольно небольшой. Но поскольку во многих колхозах денежная оплата по трудодням не производилась вовсе, продажа продуктов на рынке часто была единственным способом добывания денег для уплаты налогов и займов.
Такая политика не могла не привести к полному ее банкротству. К началу 50-х годов резко сократилось число хозяйств, имеющих коров; увеличилось число недоимщиков (главным образом за счет стариков и старух, вдов с детьми). Чтобы не платить налоги, крестьяне вырубали сады и ягодники (они тоже облагались налогами), прибегали к иным мерам стихийной самозащиты (например, к фиктивному разделу крестьянских дворов).
Таким образом, распределение сельхозпродукции в личном и коллективном хозяйстве не ставилось государством в прямую зависимость от эффективности производства. Колхозы, выполнившие государственный план, получали дополнительные задания; личные хозяйства, если даже они и преуспевали, не приносили владельцам желательного дохода. Была еще одна сторона дела, которой правительство придавало исключительное значение, — искоренение у крестьян "частнособственнических инстинктов”. Интересно отметить, что в этом вопросе инициатива "сверху” подпитывалась настроениями и предложениями зомбированных идеологией советских людей. Так, в октябре 1942 года драматург Н. Богданов в письме Сталину, описывая тяготы фронтовых буден (окружение армии, сдача в плен крестьян-красноармейцев), предлагал: "После войны не во всех, но во многих районах и областях надо перейти от колхозного строя к строю сельскохозяйственных рабочих, с обязательной ликвидацией крестьянских изб, как ячейки основы, рассадника частнособственнических мыслей, желаний, стремлений. Надо будет, по моему мнению, после войны стереть с лица колхозной, точнее, с.-х. земли крестьянские избы и создать, построить коллективные многоквартирные дома. Пока существует изба, огород, приусадебная земля, корова, свинья, овцы, козы, куры и т. д., до тех пор будет существовать мелкособственническая идеология среди крестьянства, а отсюда и чаяния на возврат к прошлому, к получению земли, к созданию своего индивидуального хозяйства. А отсюда и их отношение к социализму, коммунизму” 25 . Вот по какой линии проходил фронт борьбы советской власти против крестьян. Отношение государства к личному хозяйству мужика (даже в том жалком и урезанном виде, в котором оно продолжало сохраняться в колхозный период) в первую очередь подразумевало (помимо чисто экономических выгод для правительства) эту идеологическую сторону дела.
Общество, в котором нехватка продуктов питания становилась хронической, имело социальную стратификацию, совершенно отличную от "путеводной” идеологической формулы "От каждого — по способностям, каждому — по труду”. Что, в свою очередь, способствовало невиданному росту паразитарных слоев деревни за счет многочисленных представителей советских, государственных и партийных органов районного и областного звена, колхозной верхушки и проч., оседлавших честного труженика.
Уже отмечалось, что в период послевоенной засухи государство располагало необходимыми запасами зерна, чтобы накормить население голодающих районов. Вместо этого рос экспорт зерна за границу: в 1946 году — 1230,2 тыс. тонн, в 1947 году — 609,5, в 1948 году — 2594,8, в 1949 году — 2401,2, в 1950 году — 2800 , 2 тыс. тонн. Помимо того, что экспорт зерна представлял важную статью валютных поступлений в казну, он использовался как средство большой политики и при Ленине, и при Сталине. В 40-е годы этот аспект заграничной торговли зерновой продукцией выступает на первый план. Как известно, согласно кредитному соглашению между СССР и Германией (август 1939 года), Советский Союз в обмен на кредиты, заказы и оборудование поставлял немецкому партнеру сырье, а также хлеб (за два предвоенных года общий экспорт зерна составил 1983,3 тыс. тонн). После войны цели государства оставались прежние. "Учитывая тяжелое продовольственное положение во Франции и просьбу французского правительства, — отмечалось в 1946 году при подписании соглашения о поставках зерна во Францию, — Советское правительство решило пойти навстречу Франции как своему союзнику”. Политическая направленность помощи понятна — поддержать французских коммунистов и повысить их престиж на выборах. На советского человека Кремль, можно сказать, плевал. Помимо Франции зерно поставлялось в Болгарию, Румынию, Польшу, Чехословакию, Берлин (летом 1948 года в связи с берлинской блокадой), другие страны. Крестьяне голодающих районов рассматривали поставки зерна за границу как политику, враждебную по отношению к ним: "Меньше продавать хлеба за границу. Кормить досыта свой народ”, "Куда идет наш хлеб — в Берлин для наших исконных врагов, кто уничтожил богатства нашего труда? А теперь сидите (дурака вы трудитесь), а мы будем пожирать ваш труд” 26.
Анализ важнейших демографических показателей, проведенный нами по большинству сельских и городских поселений Российской Федерации, показал, что в подавляющем большинстве районов России рождаемость резко снизилась в 1947 — 1948 годах по сравнению с 1946 годом, что противоречит распространенному среди историков мнению о том, будто низкие темпы роста населения в первые послевоенные годы связаны с войной и оккупацией. Отчасти так оно и было, но только отчасти. Основным же фактором, способствующим снижению численности населения российской деревни, была антинародная политика Советского государства. Этот вывод подтверждается и при анализе половозрастной структуры сельского населения, уровня рождаемости для районов, которые полностью или частично находились в оккупации. Заметное падение рождаемости проявилось в районах Севера, Урала, Сибири. Голодающие регионы охватывали более широкую территорию, чем та, которая, согласно правительственным сводкам, была затронута засухой 27.
Таким образом, роль государства в колхозный период целиком свелась к внеэкономическому принуждению сельского работника производить зерно и другие продукты с последующим их регламентированным распределением, фактически не учитывающим народные нужды. В своем известном сборнике "Экономические проблемы социализма в СССР” Сталин писал : "Основная ошибка т. Саниной и Венжера (экономисты, участвующие в дискуссии 1951 года. — В. П.) состоит в том, что они не понимают роли и значения товарного обращения при социализме. ...Чтобы поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, нужно выключить излишки колхозного производства из системы товарного обращения и включить их в систему продуктообмена между государственной промышленностью и колхозами. В этом суть”.
Сделаем одно небольшое отступление, позволяющее, на наш взгляд, лучше уяснить масштаб и предмет обсуждаемой проблемы. Ближайший сталинский сподвижник В. М. Молотов в застольных беседах на закате своей многолетней жизни говорил: "Я считаю успех коллективизации значительней победы в Великой Отечественной войне. Но, если б мы ее не провели, войну бы не выиграли. К началу войны у нас уже было могучее социалистическое государство со своей экономикой, промышленностью...” 28 Мнение достаточно распространенное, но оставляющее в стороне следующие вопросы, вытекающие из приведенной оценки: какая партия в погоне за мировой революцией заключила в 1918 году сепаратный Брестский мир, заплатив контрибуцию и отдав в руки немецких оккупантов значительную часть территории России? по чьей инициативе в начале 20-х годов началось военное сотрудничество советской России с разгромленной Германией? какое событие XX века побудило Гитлера сделать заключение о том, что Россия — это колосс на глиняных ногах, и напасть на нашу страну? Факты свидетельствуют, что раскол нашего гражданского общества, достигший апогея в годы коллективизации, был одной из главных причин катастрофических поражений Красной Армии на начальном этапе Отечественной войны; об этом же говорит и огромное число военнопленных, а также тех, кто добровольно перешел на сторону противника для борьбы с советским режимом. Заменив причину следствием, Молотов, впрочем, прав в одном: для советского государства сохранение беспредельной власти, основанной исключительно на насилии над народами собственной страны, было куда значительней победы над врагом внешним. Приведем мнение человека, который на собственной шкуре познал прелести жизни в Советской России и нацистской Германии и сделал следующий вывод: "Сельское хозяйство подорвано на десятилетия: скот вымер, поля засорены, леса вырублены, ликвидированы самые хозяйственные элементы крестьянства. Разгромлены ремесла, выросшие веками. В СССР в 1935 году правительство уже не смогло найти людей, еще сохранивших технику кустарного художественного ремесла. В Германии уже нет молодежи, которая могла бы принять на себя наследство старинного и высококвалифицированного немецкого ремесла. Но: созданы ни для какой нормальной жизни не нужные гиганты военной промышленности и воспитаны миллионные кадры ни для какой нормальной жизни не нужных людей: сыщиков, плановиков, председателей колхозов, или бауэрнфюреров, красных директоров, или трейгендеров, пропагандистов и лжецов, философов диалектического материализма и профессоров гегелевской диалектики; воспитаны десятки миллионов молодежи мужской и даже женской, которые ни на что, кроме войны, не годны и которые ничего, кроме ненависти, не знают. Вся хозяйственная жизнь всех революционных стран подчинена полностью интересам слоя подонков, паразитирующих на хозяйственном строе, возведенном на самых современных философских и идиотских основаниях. Этот слой не производит ничего. Но он и другим ничего не дает производить” 29.
С учетом сказанного перейдем теперь к оценке аграрного курса Хрущева в той его части, которая касается зернового производства.
...В декабре 1953 года министр сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктов направил в ЦК партии на имя Хрущева докладную записку, в которой предлагал увеличить производство зерна в стране за счет распашки перелогов, залежей, целинных земель, а также малопродуктивных лугов и пастбищ. Министр обращал внимание руководства страны на то, что начиная с 1951 года государственные заготовки в стране начали отставать от расхода хлеба (особенно резкий разрыв наблюдался в 1953 году). Опасную ситуацию, по мнению министерства, следовало преодолеть за счет дополнительной распашки за 1954 — 1960 годы 30 млн. гектаров под зерновые культуры. По первоначальным наметкам это должно было дать в 1956 году от 500 до 600 млн. пудов зерна, а в 1960 году — около 1 млрд. пудов 30 . Никита Сергеевич ухватился за это предложение и уже спустя полтора месяца направляет за своей подписью записку в Президиум ЦК, которая повторяла основные положения из документа, подготовленного Бенедиктовым. Интересно отметить, что хрущевская записка начинается с того, что в ней дезавуируется заявление, сделанное Маленковым в 1952 году на XIX съезде партии об "окончательном и бесповоротном” решении зерновой проблемы в СССР.
В отечественной историографии установилась следующая точка зрения на характер аграрных реформ в 50-е годы: "Хрущевские реформы 50-х — начала 60-х годов были направлены на постепенный вывод колхозов из-под государственного диктата и создание условий для их развития как самостоятельных хозяйств, действующих в условиях регулируемого рынка” 31 . Если это было так, почему миллионы колхозников убежали в город? (Общий прирост городского населения страны в 1960 — 1964 годах за счет притока сельских жителей составил около 7 млн. человек; были заброшены десятки тысяч деревень, объявленных государством "неперспективными”.) Крестьянство проголосовало против хрущевских начинаний самым зримым образом — ногами. По воспоминаниям "железного Шурика” — А. С. Шелепина, бывшего в 1958 — 1961 годах председателем КГБ СССР, на встрече Н. С. Хрущева с колхозниками села Калиновка "после завтрака собрали сход. Никита Сергеевич говорил два часа — убеждал односельчан отказаться от приусадебных участков. "Земляки, поддержите меня. Зачем вам свиньи, коровы — возиться с ними? Колхоз и так вам все продаст по государственной цене”. И так далее, и тому подобное. Из толпы послышался возглас: "Никита, ты что, сдурел?” И сельчане стали расходиться. Хрущев обозлился и уехал” 32.
Провал целинной эпопеи (как средства решения зерновой проблемы в том виде, как ее понимали советские вожди) убедительно показал правительству, что запрещение личных хозяйств крестьян под любым благовидным предлогом — единственный универсальный способ вновь заставить мужика безропотно работать в колхозе. Вот где коренятся истоки хрущевского "волюнтаризма”, очередной "смены курса” в аграрной политике, возвращения к внеэкономическим методам принуждения деревни.
...Последующие правители СССР — Л. И. Брежнев и М. С. Горбачев — также не смогли кардинально решить продовольственную проблему в стране. Каждый из них действовал, как казалось, с учетом ошибок предшественника, используя все имеющиеся в его распоряжении средства и методы. Брежнев начал свой знаменитый "новый курс” с того, что списал числящуюся за колхозами денежную задолженность (она возникла главным образом в результате принудительной продажи колхозам старой и изношенной техники МТС по ценам новой), установил "твердые планы” закупок хлеба на ряд лет (которые затем неоднократно нарушались), повысил закупочные цены на зерно, то есть усилил факторы материального стимулирования в аграрном секторе. Помимо этого резко увеличили поток производственных ресурсов, направляемых в деревню из других отраслей, беспрецедентно повысился уровень государственных капиталовложений в сельское хозяйство (объем их за годы брежневского правления вырос почти втрое). Среднегодовое производство зерна в СССР за годы восьмой пятилетки (1966 — 1970) увеличилось на треть в сравнении с предшествующей, но затем темпы роста начинают замедляться. Чтобы скрыть это, ЦСУ перестает публиковать абсолютные цифры производства зерна в СССР. Это почти зеркальное повторение "итогов” хрущевских реформ! Мощные капиталовложения при сохранении основных пороков колхозной системы означали, что деревня при активной шефской помощи города стала выращивать "золотой” хлеб. Колоссальные затраты не окупались. Так было в колхозах и в совхозах, которые играли в эти годы большую роль в производстве зерна (государственные предприятия — госхозы, совхозы — также сдавали государству хлеб по принудительно установленным низким ценам).
По неопубликованным данным историка Р. Г. Пихоя, в 60 — 70-е годы ежегодно на закупки хлеба за границей расходовалось около 300 тонн золота. К началу горбачевской эпохи СССР ежегодно закупал до 50 млн. тонн хлеба, что составляло около 40 процентов всех хлебофуражных запасов страны. Поэтому не правы те ученые (см.: Радугин Н. П. "Радикальная экономическая реформа” в Российской Федерации и продовольственная безопасность страны. М. 1996), которые связывают угрозу национальной продовольственной безопасности страны с периодом ельцинских аграрных реформ, а не с более ранним периодом и общими пороками колхозно-совхозной системы. За подобной позицией проглядывает и политический расчет: убедить население и своих думских оппонентов в незыблемости прежних порядков, необходимости их сохранения любой ценой. Ибо вчерашняя советская номенклатура не мыслит себя вне колхозной системы, как некогда помещик не мыслил себя без крепостных крестьян.
Новый руководитель страны М. С. Горбачев на очередном пленуме партии, посвященном аграрной политике КПСС, вынужден был констатировать, что экономические условия хозяйствования были подорваны усилением неэквивалентного обмена между городом и деревней, что бесхозяйственность "уносит до 20, а по некоторым продуктам — до 30 — 40 процентов всего произведенного на селе” 33 . Больно и сегодня читать слова Горбачева, сказанные им в ноябре 1988 года на Орловщине и как бы подводящие общий итог политики коммунистической партии: "Мы вконец раздавили деревню, вдобавок расстроив и финансовую систему страны”. При этом новый правитель не отказался от использования прежних государственных средств. Вначале, как некогда Хрущев, он усмотрел корень бед в структуре управления сельским хозяйством и в 1985 году на базе пяти министерств и одного госкомитета создал нового управленческого монстра — Госагропром СССР. Убедившись в неэффективности этой меры, Горбачев начинает говорить о необходимости "творческого использования ленинской идеи” о продналоге и о "социалистическом рынке”, развития которого, уверял он, не следует бояться, поскольку ключевые позиции находятся в руках государства. Вот только реализовывать эту политику никто не собирался, и потому результат "новаций” был заранее предрешен, как и итог так называемой аграрной реформы 1991 — 1995 годов.
Если отбросить словесные рассуждения многочисленных комиссий, в том числе о формах собственности на землю, и обратиться к фактам, то они таковы: за 1992 — 1994 годы совокупный индекс сельскохозяйственных цен вырос в 100 раз, а промышленных — в 400 (опять налицо "ножницы цен”), в 199 4 году в поле стоял урожай под 100 млн. тонн, а собрала Россия 83 млн. 34 . Не забыт и зерновой рынок — 15 мая 1993 года принимается закон "О зерне”, декларирующий отказ от государственной монополии 35 . На деле же реальные рычаги по регулированию зернового рынка — планирование правительством цен, система госзакупок, отсутствие государственных гарантий производителям проданного зерна в виде предоставления дополнительных кредитов, налоговых льгот и т. п. — целиком сохранились за государством. Знакомая картина! И потому понятны слова, случайно услышанные в чужом разговоре: "Опять русскому мужику хода нет”.
Существует устойчивое мнение, будто современной крестьянской семье не под силу выполнять весь цикл сельскохозяйственных работ как по причине своей немногочисленности, так и из-за отсутствия необходимых профессиональных знаний; что, превратившись за годы колхозно-совхозной жизни из самостоятельного хозяина в наемного рабочего, сельский житель утратил интерес к крестьянскому труду; что рост мелких индивидуальных фермерских хозяйств, который наблюдается в наши дни, — свидетельство кризиса в сельском хозяйстве, это откат к исторически бесперспективному семейно-потребительскому уровню (кто же тогда накормит всю Россию!). Все это — не более чем обычное лукавство. Не потому люди цепляются за колхозы и совхозы, что им мила эта жизнь, а потому, что своим практическим умом мужик понимает: оставшись вне их, он столкнется с тем же государственным беспределом, но уже один на один. Зачем же, спрашивается, менять шило на мыло? Лучше выждать до лучших времен, а для этого необходимо сегодня выжить.
Зерно остается важнейшим фактором мировой политики, ибо оно — сама жизнь. При отсутствии единой объединяющей цели политические амбиции отдельных социальных групп в России стремятся использовать этот фактор в своих узкокорыстных интересах, а не для налаживания зажиточной жизни всего народа. Потому коммунистическая номенклатура и сохраняет свои позиции во многих зерновых районах страны, что она опирается на прежнюю колхозно-совхозную систему, по этой же причине и центральная власть не может отказаться от своего монопольного положения на зерновом рынке, и обе эти силы продолжают прежнюю коммунистическую политику.

1 Кондратьев Н. Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М. 1991 (1-е изд. — 1922).
2 Кондратьев Н. Д. Указ. соч., стр. 222 — 223.
3 "Политические деятели России 1917”. Биографический словарь. М. 1993, стр. 186.
4 Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М. 1990, стр. 16 0 — 161.
5 Волкогонов Д. А. Ленин. Политический портрет. В 2-х кн. Кн. 2. М. 1994, стр. 159.
6 Волкогонов Д. А. Семь вождей. Галерея лидеров СССР. В 2-х кн. Кн. 1. М. 1995, стр. 138.
7 "Справочник по хлебному делу”. М. — Л. 1932, стр. 22 — 24, 164.
8 "Известия ЦК КПСС”, 1991, № 6, стр. 211.
9 "Предположительный хлебо-фуражный баланс СССР на 1927/28 сельхозгод”. М. 1927, стр. 5. Позже эти расчеты были объявлены как составленные "под влиянием некоторых элементов Госплана, культивировавших меньшевистско-буржуазные теории планирования”.
10 "Исторический архив”, 1994, № 4, стр. 147 — 152.
11 "Социологические исследования”, 1991, № 10, стр. 3 — 21.
12 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М. 1994, стр. 62 — 67.
13 Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 8040, оп. 8, д. 360, лл. 1-а, 2.
14 РГАЭ, ф. 1562, оп. 329, д. 4592, лл. 1 — 22.
15 РГАЭ, ф. 8040, оп. 8, д. 5, лл. 352 — 352 об.
16 РГАЭ, ф. 7486, оп. 37, д. 179, лл. 23 — 25.
17 "Неизвестная Россия. XX век”. Кн. 2. М. 1992, стр. 278.
18 Осокина Е. А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928 — 1935 гг. М. 1993, стр. 15 — 20.
19 "Отечественная история”, 1994, № 6, стр. 256 — 263.
20 "Россия XXI”, 1994, № 1-2, стр. 116 — 1 17.
21 "Отечественная история”, 1995, № 3, стр. 16 — 32.
22 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 8009, оп. 32, д. 27, лл. 1 — 22.
23 "Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941 — 1945”. Статсборник. М. 1990, стр. 202 — 203.
24 "Отечественные архивы”, 1995, № 4, стр. 84 — 85.
25 Архив Президента Российской Федерации (АПРФ), ф. 45, оп. 1, д. 883, лл. 7 — 12.
26 Приведены выдержки из крестьянских писем. См.: Попов В. П. Российская деревня после войны. М. 1993, стр. 105, 137.
27 "Социологические исследования”, 1994, № 10, стр. 76 — 94; 1995, № 12, стр. 3 — 15.
28 Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. М. 1991, стр. 383.
29 Солоневич И. Л. Диктатура импотентов. Социализм, его пророчества и их реализация. Новосибирск. 1994, стр. 59 — 60.
30 РГАЭ, ф. 7486, оп. 47, д. 250, лл. 23 — 34.
31 "Формы сельскохозяйственного производства и государственное регулирование. XXIV сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы”. М. 1995, стр. 12.
32 "Неизвестная Россия. XX век”. Кн. 1. М. 1992, стр. 276.
33 Горбачев М. С. Об аграрной политике КПСС в современных условиях. М. 1989, стр. 5 — 14.
34 "Формы сельскохозяйственного производства...”, стр. 19; "Известия”, 1995, 12 января.
35 " Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации”, 1993, № 22, ст. 799.
(с)Валерий Попов