Период с начала революции до прихода к власти большевиков в конце октября 1917 года был для всех офицеров самым страшным, опас­ным и трудным временем. Фактически они на­ходились вне закона; кто угодно мог убить офи­цера безнаказанно. Достаточно вспомнить, что первый солдат, поднявший руку на своего ко­мандира, унтер-офицер Волынского полка Кир­пичников был первым «революционным» во­енным министром Гучковым награжден Геор­гиевским крестом, высшей наградой, дававшейся в России за проявление большой храб­рости. В дальнейшем Георгиевских крестов за убийства не давали, но убийцы оставались не обнаруженными и обнаруживать их никто не хотел. Печать того времени, включая буржуаз­ную, твердила на все лады об удивительной, ни­когда раньше не случавшейся «Великой бескровной революции». Поэтому о многочислен­ных убийствах в тылу и на фронте умалчива­лось, и сведения о них проникали в население путем «пантофельной почты». Умолчать об убийствах моряков было для печати значительно труднее, так, как они происходили на базах флота, в многолюдных центрах, на глазах мно­гочисленных свидетелей.

Я хорошо себе представляю, что в дальней­шем ходе революции, после убийств и жестокостей красного террора, ужасов гражданской войны, сталинской эпохи, раскулачивания и «углубления» революции, унесших миллионы жертв, убийство двухсот морских офице­ров не может в 1965 г. произвести на читателя сильного впечатления, тем более что при раз­витии событий в России, как в свое время и во Франции, по метким словам поэта Савина, «всю кровь с камней и рук легенда стерла».

* * *

Большинство убийств в Балтике были про­изведены в самом начале революции, 3 марта, и произошли так же неожиданно, как и сама революция. Душевное состояние офицеров можно сравнить с состоянием человека, попав­шего в стихийную катастрофу, разразившую­ся в тот момент, когда он сам был занят мело­чами своей повседневной служебной жизни. Никакого сопротивлении происходящему со сторо­ны офицерства не было и при внезапности со­бытий и быть не могло. Я это подчеркиваю, за­ранее отводя возражение, что эксцессы явились результатом взрыва со стороны матросских масс против командного состава, оказывавше­го якобы сопротивление революции. Так же не­основательно мнение, что эксцессы были след­ствием озлобленности масс, вызванной слиш­ком строгой дисциплиной и несправедливостями со стороны командного состава, своего рода ме­стью. На флоте, конечно, существовала дисци­плина, он она была значительно легче, чем в армии, и сам командный состав был по своим установкам весьма либерален. Кроме того, боль­шинство убитых офицеров «мордобойцами» не были и убиты они были в большинстве случа­ев не своей командой, а неизвестными им мат­росами. Среди пострадавших было много нача­льников, весьма популярных среди своих под­чиненных.

В газетах того времени писалось, что офи­церы были убиты «лицами, одетыми в матрос­скую форму». Этим утверждением газеты хо­тели оправдать матросскую массу, свалив вину на каких-то «посторонних флоту лиц».

Но это не соответствовало действительности и не подтверждалось фактами. Убийцы были настоящими матросами, а отнюдь не ряжеными. Обращает на себя внимание подвижность этих убийц. Определенные группы и отдель­ные лица ходили и убивали там, где они могли застать свои жертвы, причем можно констати­ровать явное стремление обезглавить флот. Убийцам не удалось перебить все офицерство по обстоятельствам не от них зависящим, в бо­льшинстве случаев — вследствие сопротивле­ния, оказанного им со стороны подчиненных убиваемых.

Проследив развитие событий, я могу отме­тить, что в течение дней 3, 4 и 5 марта 1917 года в Гельсингфорсе были убиты: командующий Балтийским флотом вице-адмирал А. И. Непенин, командующий 2-ой бригадой линейных ко­раблей контр-адмирал А. К. Небольсин, коман­дир порта, флота генерал-лейтенант В. Н. Прототопов. На л/к «Андрей Первозванный» убит лейтенант Бубнов, ранен и убит по дороге в ла­зарет мичман Воробьев. На л/к «Павел I» уби­ты старший офицер старший лейтенант В. Я. Яновский, лейтенанты старший штурман Ланге и H. Н. Совинский, мичманы Шиманский и Булич (последние два убиты кочегаром Руденком, подкравшимся сзади и размозжившим го­ловы кувалдой). На крейсере «Диана» капитан 2-го ранга Б. Н. Рыбкин. На І-м дивизионе тра­льщиков старший лейтенант В. Н. Кулибин, лейтенант А. Н. Репнинский, мичман Д. И. Чай­ковский, капитан 2-го ранга К. П. Гильдебрант, старший лейтенант Л. К. Львов и лейтенант А. Г. Бопе.

На сторожевой дивизии убиты: командир «Меткого» ст. лейтенант П. Г. Витт, на посыльном судне «Куница» лейтенант А. П. Ефимов, на сетевом заградителе «Зея» лейтенант граф Подгоричани-Петрович.

На эскадренном миноносце «Эмир Бухарский», стоявшем у стенки, за завтраком были убиты вбежавшим в кают компанию чужим матросом старший лейтенант Варзар и мичманы Лауданский и Нейберг.

На э/м «Уссуриец» убиты капитан 2-го ран­га M. М. Поливанов и инженер механик стар­ший лейтенант А. Н. Плешков.

На э/м «Гайдамак» — мичман Биттенбиндер.

В порту убит корабельный инженер Л. Г. Кириллов, приехавший накануне и шедший с командиром порта Протопоповым.

Убиты: на э/м «Москвитянин» командир капитан 2-го ранга А. А. Рыжей. На заградите­ле «Волга» лейтенант Г. А. Бакалым. На тран­спорте «Русь» старший лейтенант барон Б. Э. Майдель, который был старшим штурманом л/к «Андрей Первозванный» и одновременно на­чальником Школы рулевых и сигнальщиков, помещавшейся на транспорте «Русь».

Кроме них были убиты следующие офице­ры, место службы которых мне не удалось вы­яснить: штабс-капитан по Адмиралтейству П. А. Попов, поручик по Адмиралтейству И. И. Сафо­нов (Див. сторожевых судов (?)),и приблизи­тельно 12 марта 1917 года врач С. Ф. Кистяковский, который, будучи случайно свидетелем не­которых убийств, знал убийц.

В Кронштадте были убиты: адмирал Р. Н. Вирен, вице-адмиралы А. Д. Сапсай и А. П. Курош, контр-адмиралы А. Г. Бутаков и Н. Г. Рейн, флота ген. майор Н. В. Стронский, капитаны 1-го ранга Н. И. Повалишин, К. И. Степанов и Г. И. Пекарский, капитаны 2-го ранга А. И. Басов, В. И. Сохачевский и В. К. Баллас, старший лейтенант Н. И. Ивков и мичман Б. Д. Висковатов.

В Петрограде убиты: флота генерал-майор Гире, ходивший с 28 фев­раля с красным бантом, и делопроизводитель 2-го Экипажа, фамилия которого мне неизвестна.

На судах, базировавшихся на Ревель, убий­ств не было.

В Гельсингфорсе наиболее бурно протекали события на 2-ой бригаде линейных кораблей, состоявшей из л/к «Андрей Первозванный» и л/к «Император Павел I».

На обоих кораблях убийства были произведе­ны, как исключение, собственной командой и если бы не мужество, находчивость и исключи­тельная популярность командира «Андрея Первозванного» капитана 1-го ранга Г. О. Гадда, то на этом корабле весь командный состав был бы ликвидирован.

В кратких словах ход событий на»Андрее Первозванном» был таков: 1 марта утром корабль посетил командующий флотом адмирал Непенин и объявил перед фронтом команды об от­речении Государя Императора и о переходе власти в руки Временного правительства. 2 мар­та был получен акт отречения и прочитан ко­манде, внешним образом принявшей известия об этих событиях спокойно. 3 марта днем из Петрограда должна была прибыть делегация представителей Временного правительства и на Вокзальной площади должны были собраться для встречи толпы представителей Свеаборгского гарнизона и Балтийского флота.

2 марта из Петрограда вернулся начальник 2-ой бригады линейных кораблей контр-адми­рал А. К. Небольсин.

Около 8 часов вечера 3 марта в команде стало замечаться волнение, о чем старший офи­цер доложил командиру, а последний — ад­миралу, который отнесся к этому сообщению как-то безразлично, видимо, не придав ему бо­льшого значения, и сказал: «Ну, с этим вы справляйтесь сами, а я пойду в штаб команду­ющего флотом». Командир Г. О. Гадд решил сам обойти корабль и путем беседы с командой успокоить ее. По дороге в командные кубрики ему сообщили, что на верхней палубе убиты ар­тиллерийский офицер лейтенант Г. А. Бубнов и адмирал. Как потом выяснилось, адмирал Не­больсин после разговора с командиром спустил­ся на лед, чтобы идти к командующему флотом; неожиданно с палубы корабля по нему была открыта стрельба; тогда он круто повернул и пошел обратно на корабль, но, поднимаясь по трапу, был застрелен в упор.

Получив такое сообщение, капитан 1-го ран­га Гадд на минуту задумался, как лучше посту­пить, и в этот момент увидел двух кондукторов флота, бегущих ему на встречу и кричавших, что команда разобрала винтовки и стреляет. Это сообщение тут же подтвердилось: кругом загремели выстрелы и засвистели пули, под ко­торыми командир пошел обратно в кормовое помещение и приказал офицерам, вооружив­шись револьверами, собраться в кают-компа­нии. По дороге он снял часового, стоявшего у денежного сундука, из предосторожности, что­бы его не убило шальной пулей, и приказал лейтенанту Матвееву связаться со штабом ко­мандующего флотом и доложить о происходя­щем. Последнему удалось это сделать, несмо­тря на то, что матрос, находившийся у телефо­на, хотел, но не решился помешать.

Группа матросов, шедшая в кают-компанию по коридору, увидев, что офицеры вооружены, не рискнула продолжать свое наступление. Они начали стрелять в помещение через све­товой люк с верхней палубы. Такой род дей­ствий им был облегчен тем обстоятельством, что кают-компания была ярко освещена и по­тушить свет удалось только частично, так как выключатели находились под обстрелом. Офи­церы разделились на две группы, заняв два имевшихся выхода в коридор, не подвергав­шихся обстрелу через иллюминаторы, но зато имелся трап на верхнюю палубу, огороженный сверху на зимнее время фанерной надстройкой, через которую производилась стрельба с верх­ней палубы вслепую. Этими выстрелами был убит один из вестовых — татарин, бывший на стороне офицеров, и тяжело ранен в грудь и живот мичман Т. Т. Воробьев.

Осада и беспорядочная стрельба продолжа­лась некоторое время. Командир предложил офицерам выйти на верхнюю палубу и попро­бовать образумить команду. Сам он, показы­вая пример, стал первым подниматься по тра­пу, но был встречен градом пуль, заставивших его спуститься обратно.

Все это продолжалось около часа, когда не­ожиданно кто-то закричал сверху через люк: «Мичмана Румянцева наверх!». Было извест­но, что этот мичман был любимцем команды. Командир посоветовал ему выйти и попробо­вать образумить команду. Мичман Румянцев последовал совету командира, но выстрелы и крики продолжались.

Тогда командир, осенив себя крестным зна­мением и решительно поднявшись по трапу, вы­шел на верхнюю палубу. Открыв дверь над­стройки, он прямо против себя увидел матроса с направленной на него винтовкой, а в двадцати шагах толпу матросов человек в сто, стоявшую в молчании с видом зрителей. Было уже тем­но, по палубе бегали несколько матросов, воору­женных винтовками, и что-то кричали.

От толпы отделились несколько матросов и бросились навстречу командиру с криком: «Скорее, скорее идите к нам, командир!».

Капитан 1-го ранга Гадд понял из этих слов, что времени терять нельзя, и, бегом бросившись в толпу, вскочил на кнехт и обратился к ко­манде с речью.

— Матросы, — сказал он, — я ваш коман­дир. Я всегда желал вам добра и сейчас хочу помочь вам разобраться в происходящем. Я пе­ред вами один и убить меня ничего не стоит, но выслушайте меня сначала и скажите, чего вы хотите, почему напали на своих офицеров и что они вам сделали?

В это время около него оказался какой-то человек в гражданском платье, по-видимому рабочий, перебивший его речь криком:

— Не слушайте этого кровопийцу, он нашу кровь пил, мы ему за это покажем!

Командир в свою очередь перебил его и за­кричал:

— Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил!

Тогда кто-то из толпы матросов крикнул:

— Офицеры нас к вам не допускали!

Командир возразил:

— Неправда! Я лично ежемесячно справлял­ся у вас о претензиях и, если таковые были, назначал время прийти ко мне для изложения их. Правду я говорю или нет?

На это последовали крики:

— Правда, правда! Они врут все! Мы про­тив вас ничего не имеем!

В этот критический момент на палубу бы­ли вытащены два кондуктора с окровавленны­ми головами и застрелены в упор из винтовок. Застрелившие их матросы с винтовками в ру­ках подошли к окружавшей командира толпе и стали кричать: «Чего вы его слушаете? Бро­сайте за борт на лед, жалеть их нечего!» В тот же момент подбежавший к толпе матрос закричал: «Офицеры убили часового у денеж­ного ящика!».

— Ложь! — закричал командир полным го­лосом, — я сам его снял, оберегая от пуль!

Почувствовав перелом в настроении, коман­дир стал убеждать матросов в том, что всякие беспорядки на флоте во время войны только на руки врагу, что они губительны для всего го­сударства, но в этот момент подошло еще не­сколько человек с винтовками наперевес, кри­ча:

«Разойдись, ребята, мы его сейчас на шты­ки возьмем!».

Командир схватился за револьвер, решив выпустить 7 пуль в убийц, а восьмую в себя, но окружавшая его команда, выйдя из пассив­ного и нерешительного состояния, двинулась навстречу убийцам, крича: «Не смеете! Мы не дадим нашего командира в обиду!». К этим крикам присоединились остальные и стали тре­бовать, чтобы командира не трогали. На этом месте капитан 1-го ранга Гадд сорвал голос и ничего более сказать не мог. В этот момент оказавшийся рядом с ним мичман Бородин, как позже выяснилось, тоже вызванный своей ко­мандой наверх из блокированной кают-компа­нии, закричал: «На ура командира!», и толпа матросов с криками «ура» стала качать коман­дира.

Положение в отношении командира было временно спасено, но с остальными офицера­ми дело обстояло по-старому.

Чтобы найти выход, командир предложил перейти в ближайший каземат и там обсудить положение. Для успокоения команды и спасе­ния своих офицеров командир предложил, что он пойдет к офицерам, отберет у них оружие и они будут арестованы в адмиральском поме­щении с приставлением к ним караула до вы­яснения положения. На это матросы возрази­ли, что они не допустят, чтобы командир куда-либо от них ушел, так, как в таком случае он несомненно будет убит. В конце концов было ре­шено, что командир вызовет офицеров в казе­мат, но приказ этот должен быть передан по телефону не самим командиром, а с его слов ма­тросом. Риск для офицеров был велик. Вместе с тем было ясно, что, оставаясь в том помеще­нии, где они находились, и выпустив все свои пули, они были бы в конце концов убиты мат­росами. Соотношение сил было приблизитель­но 30:1000.

При передаче матросам приказания коман­дир стоял рядом с ним и громко диктовал свое распоряжение, чтобы принимавший его офицер слышал его голос. Не успел командир закон­чить, как в каземат вошел матрос с «Павла 1-го», и громко спросил: «Ну что, покончили со своими офицерами? Всех перебили?». В от­вет матросы стали кричать: «Убирайся, мы са­ми знаем, что нам делать», и вопрошавший ретировался.

В конце концов офицерам удалось благопо­лучно перебраться в каземат. Положение как будто несколько установилось, но опасность расправы висела над их головами.

Вместе с тем та группа матросов, которая за­далась целью перебить офицеров, видя, что их влияние на массу ослабело, собралась в одном из кубриков и организовала импровизирован­ный суд, приговоривший всех офицеров, кроме командира и мичманов Румянцева и Бородина, к расстрелу. Этим они, по-видимому, хотели легализировать убийства.

Вместе с перешедшими в каземат офицера­ми туда был принесен тяжело раненный мич­ман Воробьев. Было решено переправить его в лазарет. Он просил пить, ему дали стакан во­ды. По дороге в лазарет он был убит на глазах у сопровождавшего его судового врача Подкопаева.

Офицеры были обезоружены, переведены в адмиральское помещение и к ним был при­ставлен караул с наказом не пропускать нико­го, кроме командира.

Однако на корабле продолжались стрельба и крики, — это шла охота на кондукторов и унтер-офицеров, попрятавшихся в разных ме­стах корабля.

Командир ушел в свою каюту. Из нее ему была видна дверь, за которой помещались аре­стованные офицеры, и охранявший их караул.

Пока происходили эти события на л/к «Анд­рее Первозванном», на л/к «Императоре Пав­ле I» положение было не лучше. Командир, его, капитан 1-го ранга С. Н. Дмитриев в собы­тия не вмешивался и сидел в своей каюте, ни­чего не предпринимая в защиту своих офице­ров.

Там бунт начался с того, что в жилой палу­бе был поднят на штыки штурманский офицер лейтенант Ланге. На шум, поднятый во время этого убийства, вышел старший офицер, стар­ший лейтенант В. А. Яновский, предваритель­но пославший мичмана Шиманского передать распоряжение, чтобы офицеры шли в свои роты.

Старший лейтенант Яновский был избит, сброшен с палубы на лед и прикончен несколь­кими выстрелами с палубы. Мичман Шиманский, исполнявший приказание старшего офи­цера и направившийся в свою роту, был убит на пути кувалдой подскочившим сзади коче­гаром Руденком (из крестьян Полтавской гу­бернии). Этот же Руденок той же кувалдой убил лейтенанта H. Н. Совинского и мичмана Булича, шедших к своим ротам.

К сожалению я не нашел никого из офице­ров этого корабля, который мог бы дать мне более подробное описание происходившего.

На крейсере «Диана», офицеры были разо­ружены и арестованы группой матросов. Стар­ший офицер капитан 2-го ранга Б. Н. Рыбкин и старший штурман корабля, 4 марта под вечер под конвоем нескольких матросов были отправ­лены на гауптвахту для предания в дальней­шем суду. Так гласило постановление импро­визированного матросского суда. По дороге на берег они были встречены группой матросов с неизвестного корабля, так как на них были надеты зимние меховые шапки без названия корабля. Те прогнали конвоиров и застрелили конвоированных. Капитан 2-го ранга Рыбкин был убит, а штурман только ранен. Местные жители, проходившие мимо, подобрали его и до­ставили в частную больницу, откуда он, попра­вившись, был тайно отправлен в Петроград.

В данном случае мы тоже видим группу мат­росов с неизвестного корабля, бродящую с це­лью убийства офицеров. Причем, видимо, пре­следовалась цель обезглавить, по возможности, флот, чтобы сделать его легкой добычей револю­ции. Этой целью объясняется убийство коман­дующего флотом вице-адмирала А. И. Непенина. Штаб флота помещался на посыльном суд­не «Кречет», стоявшем на зимовке в Гельсингфорсском военном порту. Как я уже упоминал, 3 марта днем ожидался приезд делегации Вре­менного правительства для разъяснения обста­новки и произнесения речей перед матросами и гарнизоном, для чего и те и другие были соб­раны на Вокзальной площади перед вокзалом. Команда «Кречета» ушла на митинг почти вся поголовно. По каким-то соображениям сам ад­мирал на митинг не пошел. Около 12 часов к «Кречету» явилась группа матросов, пытав­шаяся проникнуть на корабль и требовавшая, чтобы адмирал тоже шел на митинг. Учиты­вая, что в штабе хранятся важные документы и было бы неосторожно допустить на корабль неизвестных лиц, адмирал выразил согласие. В сопровождении своего флаг-офицера лейте­нанта Тирбаха он сошёл на берег и во главе этих матросов направился к выходу из порта. Было около половины первого. На улице, ве­дущей от порта в город и построенной в два уровня, из которых верхний расположен на 5­6 метров выше нижнего, жили почти исключи­тельно морские офицеры и в числе их мой друг, лейтенант Таранцев. Он собирался завтракать, когда вбежавший вестовой закричал: «Ваше благородие, там внизу, на улице убивают ко­мандующего флотом!».

Лейтенант Таранцев бросился вниз, и гла­зам его представилась следующая картина: группа людей стояла у перил улицы и смотре­ла вниз, где на снегу, лицом вверх лежал адми­рал Непенин, а стоявшая от него в 10 шагах группа матросов стреляла в него из наганов. Увидев стоящую над ними и глядящую на про­исходящее публику, один из матросов направил на них наган и закричал: «Расходитесь, а то будем по вас стрелять!». Люди шарахнулись от них, а лейтенант Таранцев отошел в сторо­ну, продолжая наблюдать происходящее. Как потом выяснилось, при выходе из ворот порта матросы оттеснили лейтенанта Тирбаха и вы­стрелом в спину убили шедшего впереди адми­рала, который упал на снег, лицом вверх. Затем они открыли по нём стрельбу из наганов, после чего скрылись обратно в порт, предваритель­но обшарив карманы убитого.

Тело адмирала пролежало на снегу до трёх часов дня, когда к месту убийства подъехал грузовик. Соскочившие с него матросы броси­ли тело на платформу и увезли в покойницкую Клинической больницы Гельсингфорсского Университета, куда свозились трупы всех уби­тых офицеров.

Лейтенант Таранцев, потрясённый происхо­дящим, пошёл вдоль улицы по направлению к городу, когда его внимание привлекла другая группа матросов, громко говорившая, что со стоявшего поблизости транспорта его коман­дир капитан 2-го ранга Гильдебрант не разре­шает команде сойти на берег. Один из матро­сов, вынув наган, сказал: «Сейчас мы это нала­дим», и направился в сторону транспорта. Че­рез короткое время он вернулся обратно к ожи­давшей его группе, размахивая наганом крича со смехом: «Разряжен!».

Как оказалось, капитан 2-го ранга Гильде­брант был им убит.

В это время по Военному порту шёл его ко­мандир генерал-лейтенант Протопопов в соп­ровождении приехавшего накануне молодого инженера-кораблестроителя Л. Г. Кириллова. Шедший ему навстречу матрос остановился и, пропуская генерала мимо себя, крикнул ему в лицо: «Ты, генерал, — вор!». Генерал, кинув на него взгляд, прошёл дальше; в этот момент матрос выхватил наган и выстрелил ему в спи­ну. Вторым выстрелом в упор был убит инже­нер Кириллов.

Эти кровавые выступления поразили всех своей жестокостью, они застали многих врасп­лох, но не явились полной неожиданностью.

Ход политических событий в феврале 1917 года, со дня роспуска Государственной Думы, приведших к отречению Государя от престола, внушал каждому мыслящему офицеру серьезные опасения относительно того, как будет на них реагировать и Балтийский флот и Свеаборгский гарнизон, в которых неоднократно вспыхивали бунты в связи с политическими событиями.

Адмирал Непенин, получив известие об от­речении Государя, созвал начальников отрядов и командиров судов для обсуждения того, как следует относиться к развёртывающимся событиям и какие меры принять для поддер­жания боеспособности флота. Никто из при­сутствующих не сомневался в том, что немцы воспользуются этими благоприятными для них обстоятельствами для ослабления и разложе­ния флота.

События 3-4 марта подтвердили справедли­вость опасений, высказывавшихся на этом собрании. Убийства офицеров носили организован­ный характер. Жертвами убийств пали началь­ники, начиная с командующего флотом, коман­диры судов и офицеры-специалисты: штурма­ны, минеры, артиллерийские офицеры. Флот был обессилен. Если в двух случаях можно бы­ло объяснить убийство местью, то в остальных случаях личных мотивов не могло быть, так как убийцы не знали раньше своих жертв. Их жертвы были офицерами и должны были быть убиты. С какой целью? Для торжества револю­ции и победы немцев. Офицеры к 3 марта не успели выявить своего отношения к револю­ции, но a priori оно считалось отрицательным. И, что очень важно — офицерский состав был той силой, которой держался наш флот во вре­мя войны с немцами.

Вторым обстоятельством, привлекавшим, кроме организованности убийств, внимание тог­дашних наблюдателей было появление у убийц откуда-то денег. Рассказывали, что убийца ад­мирала Непенина хвастался перед товарища­ми, что за свое дело он получил 25 тысяч. Из какой кассы они были выданы? Этот вопрос остался без ответа.

В обсуждениях и толках того времени фигу­рировали предположения, что это сделали не­мецкие агенты, а также, что убийства были ор­ганизованы большевиками, но это не выдер­живает критики; в момент этих событий влия­ние большевиков и их значение среди матросов сводилось к нолю.

Я посвятил много труда выяснению этого вопроса, вёл много бесед с матросами уже зна­чительно позже «медовых дней» революции, когда отношения их к происходящему «углуб­лению революции» становились отрицательны­ми. Я выяснил следующее:

Социал-революционеры, кроме своей основной боевой организации (террор), имели ещё военную организацию, занимавшуюся устрой­ством ячеек в воинских частях и во флоте. Учитывая, что доминирующее большинство во­еннослужащих было из крестьян, можно до­пустить, что деятельность их могла иметь успех. Из разговоров с матросами я узнал, что на миноносцах эсеровских организаций не бы­ло, а имелись они главным образом на линей­ных кораблях. Количественно они были немно­гочисленны и раздулись и выросли после ре­волюции, но роль, ими сыгранная, была зна­чительна. Они взяли инициативу в свои руки и, оставаясь анонимными, оказались хозяевами положения, чему способствовала инертность и растерянность как масс, так и начальства.

Убийство командного состава входило в планы эсеров, поэтому, как только стало из­вестно о государственном перевороте, пред­ставители их на флоте немедленно занялись «ликвидацией холопов царизма». Социал-революционнные ячейки во флоте были довоенного происхождения и сохранились лучше армейских, так как флот не имел таких потерь, как армия.

В связи с этим ссылаюсь на слова Лебедева: Видный член боевой организации социал-рево­люционеров Лебедев после революции вернул­ся в Россию и был назначен товарищем Мор­ского министра. На митинге в апреле 1917 года в Александринском театре он рассказы­вал, каким образом его партия достигла того, что матросы флота оказались верными слуга­ми партии. Далее он разъяснил, что сделано это было не в самой России, а заграницей, трудами революционных эмигрантов. Лебедев в своей речи указал, что его партия, понимая зна­чение вооружённой силы, стремилась подчи­нить ее своему влиянию. Это касалось прежде всего флота. Корабли, в одиночном порядке и эскадрами ходя в заграничное плавание, посе­щали иностранные порты, где было легко вести пропаганду среди команды и снабжать ее ре­волюционной литературой, которую она проно­сила на корабли для дальнейшего распростра­нения.

Я это испытал на личном опыте. В быт­ность мою в Копенгагене в 1913 году кадетом 4-ой роты Морского Корпуса, я был спущен на берег с крейсера «Россия», где я проходил учебное плавание, вместе с группой моих товарищей. Мы встретили таких пропагандистов. Это были два русских еврея и какая-то девуш­ка, которые, приняв нас по форме за матросов, повели беседу пропагандного характера. Среди нас был кадет Карцев, который, сделав нам знак молчать, стал якобы с интересом расспра­шивать, кто такие эти люди, чем мы можем им быть полезными. На это они нам объясни­ли, что они русские революционеры и желают добра русскому народу и освобождения его от царизма. Помочь им в их деятельности является нашим долгом, как сыновей русского на­рода. Было бы хорошо, если бы мы могли взять на корабль некоторое количество литературы, — «умных книжек», которые мы прочитали бы сами и передали товарищам. Карцев выра­зил полное согласие, но высказал в сомнение, удобно ли при людях на улице передавать эту литературу и не лучше ли это сделать в порту, на молу, на что агитаторы согласились. Когда мы пришли в порт и были уже недалеко от наших шлюпок, Карцев набросился на агитато­ров и крикнул нам: «Держите их и тащите на шлюпку». Мы кинулись ему на помощь, но в этот момент откуда-то выскочили человек шесть мужчин и стали избивать нас кулаками; началась драка, на которую прибежал датский полицейский. Тогда наши антагонисты пусти­лись наутёк и скрылись за штабелями товаров. Мы пострадали в этой драке не сильно, но бед­ному Карцеву сильно разбили лицо, и он с не­делю пролежал на корабле в лазарете.

Возвращаюсь к рассказу Лебедева. Особенно кипучей была пропагандная работа в пери­од 1909-1913 годов. «Во флоте нам нужно бы­ло только нажать кнопку, чтобы там, где нам было нужно, поднять восстание». Все восста­ния, происходившие на флоте, устраивались социал-революционерами. Это они в 1905 году провели восстание на «Потемкине» и «Очако­ве», в 1907 году, во Владивостоке, — на мино­носце «Скорый», в 1906 г. — в Свеаборге, Кронштадте и на «Памяти Азова»; ими же бы­ло организовано неудавшееся восстание в 1912 году на Черноморском флоте и, наконец, тоже неудавшееся, осенью 1915 г. на л/к «Гангут».

Подтверждение этому я слышал тогда же от начальника жандармерии Свеаборга полковника Николаева, отца моего товарища. «Все восстания и беспорядки на флоте делают со­циал-революционеры и никто другой», сказал он мне в разговоре о волнениях на «Гангуте».

Кронштадтское восстание было также делом их рук, но о нём нужно говорить отдельно.

Борис Бьеркелунд

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ