П.Рыженко. Смутное время
17 мая 1606 года в Кремле был убит первый венчанный на Царство Самозванец… Два дня спустя освободившийся престол занял Василий Иванович Шуйский, при котором русской Смуте суждено было достичь своего апогея.
Князь Василий Иванович при Годунове возглавлял следствие по факту гибели в Угличе царевича Дмитрия и дал заключение о том, что несчастный отрок сам нечаянно заколол себя во время игры. Прошло немного времени, и лукавый вельможа среди первых признал убитого царевича в Лжедимитрии. Первым он стал несколько месяцев спустя и среди бояр, поднявшихся против Самозванца. Царствие же своё он начнёт перевозом в Москву обретённых мощей Димитрия. Но это будет позже. А пока, в день, когда останки убитого Самозванца ещё сквернили собой Красную площадь, Василий Иванович пошёл на нарушение порядка избрания на Царство, страшась, что вожделенный скипетр опять уплывёт из его рук. Он решил обойти Земский собор, коему надлежало решать вопрос об избрании нового Царя, и для этого собрал на Красной площади толпу своих приверженцев, которые стали требовать немедленного избрания его на Царство. «Воля народа» была тотчас исполнена, и «новоизбранный» Государь направился в Успенский собор, где нарушил, как сказали бы теперь, «процедуру» вторично. Шуйский, несмотря на отговоры приближённых, обратился, чего некогда не делали прежние Самодержцы, к собравшимся с речью, в которой обещал ни над кем ничего худого не делать без собора и не мстить за обиды себе в правление Царя Бориса. Само собой, эти обещания не будут исполнены.
Далее Василий Иванович стал рассылать по всему Московскому государству грамоты, объявлявшие о самозванстве «царя Димитрия» и его «злой смерти», а также об избрании Шуйского новым Государем «молением всего Освящённого собора и по прошению всего Православного христианства». Надо ли говорить, что жителям областей, прекрасно знавшим, что ни один выборный от них не ездил в Москву, было странно читать ложь, что новый Царь избран «всякими людьми со всего Московского государства»? Не менее странно было и узнать, что только недавно воцарившийся и признанный всеми Димитрий, «красное солнышко праведное», вдруг оказался самозванцем и даже чернокнижником.
Таким образом, Василий Иванович лишь формально сделался Царём московским. Ни по закону, ни в массовом сознании таковым он не был, став, по существу, очередным самозванцев и узурпатором – с той лишь разницей, что по родовитости своей имел действительные права на российский престол. Ещё худшим было то, что свою личную власть Шуйский ставил выше государственного блага. Природная хитрость, изворотливость не могли заменить ему отсутствия государственного ума, без которого невозможно устроение порядка. Не обладал Василий Иванович и тем, что принято теперь именовать харизмой. Кажется, этот правитель был более или менее презираем всеми – даже теми, кто во имя сохранения государства, скрепя сердце, отстаивал его легитимность.
Естественно поэтому, что новое царствование не могло унять Смуту, но лишь углубляло её. Авраамий Палицын охарактеризовал этот период коротко: «И устроися Россия вся в двоемыслие». Смута стала быстро охватывать Русскую Землю, втягивая в свою круговерть все слои населения.
Самозванцы в то время массово являются на окраинах Московского государства – не успели повесить «царевича» Петра, «сына» Фёдора Иоанновича, как явился другой сын – «царевич Федька». «Казакам понравились самозванцы, - отмечает Соловьёв, - в Астрахани появился царевич Август, потом князь Иван сказался сыном Грозного от Колтовской; там же явился третий царевич Лаврентий, сказался внуком Грозного от царевича Ивана; в степных юртах явились: царевич Феодор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семён, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка – все сыновья царя Феодора Иоанновича».
Но всех этих мелких самозванцев заслонил Тушинский Вор, к 1608 году собравший немалое войско из разноплемённых и разнородных отрядов. Вор, обладавший исключительной наглостью, привлек под свои знамена сперва всевозможное отребье, а позже и некоторых бояр. Ему, как и первому Лжедимитрию, сопутствовала «иностранная помощь», оказываемая поляками, жаждавшими погреть руки на русской Смуте.
Разбойничья рать Вора очень скоро подошла к Москве. Смута охватила всю страну. Единственным человеком, кто стоял на пути многочисленных врагов Московского царства, обращая их в бегство в славных битвах, был племенник Василия Шуйского князь Михаил Скопин-Шуйский. Двадцатитрёхлетний полководец, он обладал глубоким умом и редким в те дни всеобщего разложения благородством. Именно им к лету 1609 года были собраны отряды ратных людей, с коими и двинулся он на выручку столице, попутно освобождая захваченных поляками и тушинцами города и рассылая по всему северу грамоты, требуя присылки людей и денег.
Особенно горячо откликнулись на этот призыв иноки Соловецкого монастыря, передавшие в Москву более 17000 рублей и серебряную ложку – всю свою казну. Большую помощь оказали и знаменитые Строгановы, приславшие на царскую службу многих ратных людей, укреплявшие города и дававшие большие деньги для жалованья служилым людям.
Войско Скопина-Шуйского, меж тем, пополнялось в освобождённых городах мужицкими дружинами. Общими усилиями ими была занята Александровская слобода, что позволило установить связь между Москвой и северными городами. Осенью в слободу подоспел и шедший с Нижней Волги отряд Ф.И. Шереметева, ставший по сути прообразом будущего Ополчения.
«Движение Ф.И. Шереметева, - сообщает Александр Нечволодов, - сильно подняло дух всех крестьянских и посадских миров в Поволжье и в местности между Волгой и Окой, начавших подниматься против воров с осени 1608 года.
Так, в Юрьевце-Поволжском чёрные люди собрались вокруг сотника Феодора Красного, на Решме – во главе их стал крестьянин Григорий Лапша, в Балахнинском уезде – Иван Кувшинников, в Городце – Феодор Ногавицын, в Холуе – Илья Деньгин и, наконец, в Нижнем – всеми действиями против воров руководил Андрей Алябьев. Тем не менее эти действия против воровских шаек и их предводителей (…) были очень тяжелы для мужицких ополчений. Поэтому Ф.И. Шереметев, шедший от Астрахани с отрядом хорошо обученных воинов, число коих было едва ли более 3000 человек, встречался всюду как избавитель».
Объединённые отряды Шереметева и Скопина достигли больших успехов в очищении Московского государства от шаек воров и поляков. К весне 1610 года Москва была полностью освобождена от окружавших её неприятельских отрядов. При вступлении князя Скопина-Шуйского в столицу народ падал пред ним ниц. Его нарекли отцом Отечества. В нём видели уже настрадавшиеся от лихолетья русские люди своего будущего Царя, при котором и настанет, наконец, долгожданное умиротворение.
Подобное почитание племянника весьма не нравилось Василию Ивановичу и его брату Дмитрию. Последний настолько ненавидел героя, что во время его торжественного въезда в Москву не мог удержаться от горькой фразы: «Вот идёт мой соперник». Именно жену Дмитрия Ивановича, дочь Малюты Скуратова княгиню Катерину многие были склонны подозревать в отравлении Скопина 23 апреля того же года.
С умерщвлением избавителя Русской Земли Смута заполыхала с новой силой. Никудышный воевода Дмитрий Иванович был разбит в первом же бою с войском гетмана Жолкевского. После этого польско-воровские отряды вновь начали стекаться к Москве. Но не они свели с престола Василия Шуйского, а заговорщики-бояре, потребовавшие от правителя оставить престол и удалиться в Нижний Новгород. Шуйский подчинился. Впереди его ожидало насильственное пострижение в монахи, отправка в Польшу в качестве бесправного пленника и бесславная смерть на чужбине…
Наступило время Семибоярщины. Боярская дума, получив власть по низложении Василия Ивановича, приняла решение избрать на престол польского королевича Владислава. Вскоре, однако, и это правительство было заменено новым «правительственным кружком», действовавшим уже всецело в интересах польского короля Сигизмунда. Вошли в него в частности бывшие «тушинские бояре».
Пожалуй, трудно вспомнить более позорную страницу в истории русского правящего класса… Русские бояре, вельможи из древнейших родов, забыв всякое достоинство, били челом королю и королевичу о своих вотчинах, о пожаловании их землями и иными милостями.
Казалось, дух стяжательства и живодёрства обуял всё и вся. И впору было очередному безвестному автору слагать новое «Слово о погибели Русской Земли». Но ещё стояла непреступной твердыней Троице-Сергиева Лавра, ещё держался осаждённый Смоленск во главе со славным воеводой Шеиным, ещё взывал к православным людям взятый изменниками под надзор патриарх Гермоген…
На борьбу с интервентами и предателями поднялось 1-е Ополчение, возглавляемое Прокопием Ляпуновым. Ляпунов при всех своих замечательных качествах был всецело человеком Смуты. Он успел принять активное участие в бунте, поднятом Болотниковым, но вовремя покаялся и перешёл на сторону Шуйского. После же смерти Скопина он первым потребовал низложения Василия Ивановича и даже, не определившись с тем, кого же выдвинуть на престол, сносился с Вором. Теперь же Ляпунов возглавил Ополчение.
1-е Ополчение было весьма неоднородным. Значимую роль в нём играли казаки, промышлявшие разбоем хуже, чем поляки. Среди вождей кроме Ляпунова выделялись боярин-перемётчик Трубецкой, человек с выжженной совестью и огромной гордыней, и атаман Заруцкий, желавший посадить на престол Марину Мнишек и Ворёнка (сам Вор был к тому времени убит своими) и устроить на Русской Земле казачье государство. Надо ли говорить, что согласия меж столь различными, но равно амбициозными и ставящими свою славу выше общего дела, выше спасения Отечества людьми быть не могло? Соответственно, и закончиться история 1-го Ополчения не могла ничем иным, кроме его разгрома. Собранное войско подходило к столице разрозненно, действуя неслаженно. Авангард, состоявший из наиболее идейных отрядов, включая отряд князя Пожарского, был разбит ещё в самом начале схватки за столицу. Прочую же рать разъедали распри, финалом которых стало убийство казаками Ляпунова.
Трагедия 1-го Ополчения, казалось, поставила крест на будущем Московского государства. Однако, невозможное людям возможно Господу. Именно Божиим чудом выстояла против натиска врагов обитель Преподобного Сергия. Теперь же всей Руси надлежало стать такой обителью, во имя спасения Отечества забыв распри, всем сердцем обратившись к Богу, покаянием, постами и молитвой очищаясь от скверн, ища Божия прощения за то, что сами в помрачении оттолкнули от себя Его десницу многочисленными преступлениями.
Русский человек, пожалуй, как никто умеет каяться. Ещё до разгрома 1-го Ополчения меж городами завязывается активная переписка, весьма схожая с посланиями друг другу первых христиан.
«Братья есми и сродницы, понеже от святыя купели святым крещением проходимся и обещахомся веровати во святую и единосущную Троицу, Богу живу, истину, вси православнии крестьяне… Во всех городех и в уездех, где завладели Литовские люди, не поругана ли наша крестьянская вера и не разорены ли Божия церкви… Вас же всех московских людей Литовские люди зовут себе противниками и врагами собе… Не будете толко ныне в соединении, обще со всею землёю, горько будет плакати и рыдати неутешимым вечным плачем; переменена будет вера крестьянская в латынство и разорятся Божественныя церкви со всею лепотою…», - так писали смольняне «господам братьям нашим всего Московского государьства».
В осаждённом Смоленске в ту пору уже царил страшный голод. Но несмотря на ужасающую смертность славный воевода Шеин изо всех сил старался поддерживать бодрость духа в защитниках города. Каждый день этот доблестный муж сидел в приказной избе, самолично следя за правильным ведением всех городских дел, открыл царские погреба и продал все запасы по дешёвым ценам. На требования же сдать город он отвечал Сигизмунду: «Хотя Москва королю и крест целовала, и то на Москве сделано от изменников. Изменники бояр осилили. А мне Смоленска королю не сдавывать и ему креста не целовать и биться с королём до тех мест, как воля Божия будет. И кого Бог даст Государя, того и будет Смоленск!» Приехавшему же из Москвы боярину-предателю Михаилу Салтыкову, требовавшему сдачи города, смоляне ответили, что следующий посланник с подобными воровскими грамотами будет ими застрелен.
Увы, Смоленская цитадель всё же была захвачена поляками. Её сломила не осада, не лишения, а предательство, открывшее врагам путь в город…
Смоленскую грамотку московские люди переслали в другие города с призывом идти на выручку столицы: «Пишем мы к вам, православным крестьяном, общим всем народом Московского государства, господам братьям своим, православным крестьяном… Здесь образ Божия Матере, вечныя заступницы крестьянския, Богородицы, ея же Евангелист Лука написал; и великие светилники и хранители, Пётр и Алексей и Иона Чюдотворцы; или вам, православным крестьяном, то ни во что ж поставить?.. Писали к нам истину братья наша, и нынча мы сами видим вере крестьянской переменение в Латынство и церквам Божьим разоренье…»
Аналогичные грамоты пишут устюжане пермичам, и нижегородцы вологжанам. Последние так завершали одно из своих посланий: «И вам бы, господа, однолично пожаловати, на Вологде и во всём уезде собрався со всякими ратными людми, на конех и с лыжми, итти со всею службой к нам в сход тотчас, немотчав, как из Нижнего к вам отпишем, где вам придти в сход, и однолично бы к Москве подвиг учинить вскоре, не иного чего ради, но избавы крестьянския чтоб топерво Московскому государьству помочь на Полских и на Литовских людей учините вскоре, докамета Московского государьства и окрестных городов Литва не овладели и крестьянския веры ничем не порушили, и докаместа многие люди не прельстилися и крестьянския веры не отступили, чтобы всем нам топерво за православную крестьянскую веру и за свои души стати заодин…».
Так начинался религиозный подъем русского народа. Однако, потребовалось падение Смоленска, взятие шведами Новгорода и других городов, разгром Ополчения Ляпунова, появление очередных самозванцев во Пскове и Астрахани, чтобы подъём этот достиг своего пика. Отряды шведов, поляков, казаков и иные воры повсеместно разоряли Русскую Землю, получая отпор лишь от разорённых крестьян, именуемыми «шишами». Повсеместные ужас, разруха и горе воцарились на Руси. Тогда-то установили православные люди строгий трёхдневный пост по всей земле и погрузились в молитвы о даровании чуда спасения Отечества.
Пример подавали Божии угодники, коими в ту пору не оскудело Московское государство. Святитель Гермоген, братия Троице-Сергиевой Лавры, умерший в польском плену Смоленский архиепископ Сергий, преподобный Ефросин Прозорливый и инок Иона, коим поляки размозжили головы, до смерти изувеченный поляками преподобный Галактион Вологодский (сын боярина Ивана Бельского), приковавший себя в затворе цепью к стене и предсказавший разорение Вологды от польских захватчиков, отец Амос, сражавшийся на своём дворе со шведами, пока не был сожжён ими заживо, митрополит Новогородский Исидор, благословлявший с крепостной стены этот подвиг… Невозможно счесть всех подвижников и мучеников, кои явили себя в пору, когда, казалось, всюду замутил сатана христианские души.
В те дни некоторые Господни избранники сподобились знаменательных видений, о которых сообщалось в грамотах, посылаемых друг другу городами. Одно из таких видений посетило нижегородского купца и земского старосту Кузьму Минина Сухорука. Во сне ему явился Преподобный Сергий и повелел разбудить спящих – собирать казну, наделять ею ратных людей и с ними идти очищать Московское государство. «Воздвизает Бог некоего мужа от христианского (крестьянского) благочестиваго народа, не славного родом, но мудрого смыслом, который, видя многих насильствуемых, зело оскорбился и Зоровавельски поболел душею за людей Господних: принял на себя молву безчисленных печалей, всегда носился бурями различных попечений, непрестанно о своём деле попечение имел; если и не искусен воинским стремлением, но смел дерзновением…», - так писал о Минине один из его современников.
Знаменитым воззванием Минина на нижегородском торгу и началом им сбора средств «на строение ратных людей» открывается история 2-го Ополчения, названное тогда же ополчением «последних людей». Для начальствования над собираемой ратью решено было звать ещё не оправившегося от тяжёлых ран князя Пожарского.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский был одним из тех немногих людей, которые сумели за всё время Смуты не запятнать своего честного имени. Когда Ляпунов после смерти Скопина склонял его подняться против Шуйского, Дмитрий Михайлович отказался. Когда же к Зарайску, где в ту пору Пожарский был воеводой, подошло войско Вора, и горожане стали целовать ему крест, князь наотрез отказался делать это и заперся с немногими верными в кремле, приняв благословение Никольского протопопа Димитрия умереть за Православие и законного государя по примеру воеводы Михаила Волконского, до последнего защищавшего монастырь Пафнутия Боровского и убитого у гроба преподобного. Мужество Дмитрия Михайловича возымело действие на зарайцев, и они не только отбили воров от стен своего города, но и вернули захваченную тушинцами Коломну.
Доблестный воин и подлинно великодушный человек, Пожарский без пощады бил врагов Отечества на ратном поле и смиренно прощал врагов своих. Даже тех, что умышляли на его жизнь. Уже в дни похода на Москву на Дмитрия Михайловича было совершенно покушение. Злодея и его сообщников взяли и хотели казнить, но князь не позволил и велел отпустить своих слёзно каявшихся не состоявшихся убийц. Такова была благородная и истинно христианская натура этого выдающегося русского человека.
Пожарский согласился возглавить новое Ополчение, сразу оговорив, что казной должен впредь заведовать Минин. Такое желание было весьма необычным, ибо обычно военачальники смутного времени стремились взять казну под свою руку. Но в том-то и было коренное отличие вождей 2-го Ополчения от их предшественников. Они жаждали лишь пользы Веры и Отчества, не ища своего. Замечательно, что оба славных мужа, Пожарский и Минин, по одолении неприятеля отошли в тень, не заняв никаких высоких постов, не ища себе чести. Только таким людям, не имевшим Смуты в себе, никогда не бывшими людьми Смуты, и могло осуществиться великое дело спасения Русской Земли.
Оставляя за пределами нашего краткого очерка историю освобождения Московского государства, довольно описанную во многих исторических трудах, мы позволим себе окончить его обширной цитатой нашего выдающегося, но, увы, малоизвестного широкой аудитории историка, царского генерала Александра Нечволодова, коей завершил он своё повествование о Смутном времени:
«Ни один народ в мире не имеет таких священных памятников своего прошлого, как отписки городов друг другу, свидетельствующие об изумительном единодушии и братстве обитателей Московского государства, невзирая на различие сословий и состояния, и о их глубокой и вполне сознательной вере в Бога живого, в Бога отцов, прах которых, по Писанию, должен воскреснуть. Как только дело дошло до возможности овладения и осквернения этого священного праха иноплеменниками, так тотчас же вся народная твердь Московского государства встала на его защиту, причём, за отсутствием государя, она объединялась домом Пречистой, Её же образ святой евангелист Лука написал, светильниками и хранителями – митрополитами Петром, Алексеем и Ионою, и пастырским призывом святого Гермогена, патриарха всея Руси.
Эта глубокая вера в Бога живого, в Бога отцов и была основанием того безумия, или мудрости перед Богом, которая зажгла сердца «последних людей Московского государства»; все они твёрдо верили в личную загробную жизнь и считали величайшей для себя наградой, приняв смерть за веру и родину, свидеться в будущем существовании со своими ранее умершими отцами и матерями. (…)
Смутное время показывает нам с необычайной яркостью, что величие русского народа и его несокрушимая мощь исходит из горячего сердца русских людей, беззаветно мужественного и в то же время глубоко смиренного, великого своей беспредельной верой в Бога и способностью проникаться истинной братской любовью друг к другу, причём как именитый князь Пожарский, так и простой посадский человек Кузьма Минин Сухорук – могут чувствовать, думать и действовать совершенно одинаково.
Величием сердца русских людей обусловливается искони присущая им необыкновенная простота во взаимных отношениях, а также способность проявлять родственные, братские чувства к представителям других народностей. Сподвижники Ермака, будучи глубоко православными и чисто русскими людьми, имели среди своих ратных товарищей литовцев, немцев и татар, к которым относились как к родным братьям. (…)
Это чувство родственной близости ко всем людям, присущее русскому православному человеку, является важным залогом успеха в великом общем деле всего русского народа и его венценосных самодержцев по собиранию и умиротворению земель и народов. (…)
Царское самодержавие, по понятию русского народа, было всегда и прежде всего умиротворением, то есть постепенным ограничением взаимного истребления и ненависти друг к другу путём собирания, так как самодержавие неразрывно связано с Православием, а Православие является печалованием в розни и вражде и имеет своей высшей целью не подчинение и не разделение, а собирание всех людей для восстановления всеобщего родства по заповедям Господним».
|
