Нелегальная церковная работа молодежи носила уже несколько иной характер и была деятельностью относительно небольшого количества участников, принадлежавших к наиболее твердым и убежден­ным представителям этого церковного движения.

В легальной церковной работе молодежи принимали участие ее самые широкие слои, и, поскольку она не была особенно опасна, там встречались лица, лишь чисто внешне принадлежавшие к Церкви (по привычке или под влиянием семьи) и легко сравнительно отпадавшие при усилении гонений на Церковь. В этом отношении степень религиозности и ее сознательности у этой части молодежи была весьма различна.

Иное дело было в области нелегальной работы. Сама по себе нелегальная работа, независимо от своего содержания и целенаправленности, была в условиях советского государства своего рода преступлением, несущим за собой самые разнообразные последствия вплоть до смертной казни. Следо­вательно, на эту работу шли люди уже абсолютно и твердо убежденные, люди крепкой воли, известного бесстрашия и с твердо сформировавшимися религиозными убеждениями. Более того, эти убеждения должны были за­нимать в жизни указанных представителей советской молодежи столь боль­шое место, что доминировали над всем остальным. Участники нелегаль­ной церковной работы были во многих отношениях настоящие христиане, понимавшие те задачи и обязанности, которые на них наложили гонения на Церковь и на христианство в целом.

Среди задач, стоявших перед нелегальными церковными организациями, была помощь тем, кто подвергался репрессиям по религиозно-церковным делам. И здесь нелегальные церковные организации достигли больших успехов. Успехи эти определялись тем, что почти везде, во всех звеньях советского аппарата террора вплоть до тюремных надзирателей и некото­рых сотрудников НКВД находились люди, молчаливо сочувствовавшие арестованным по религиозным делам и так или иначе незаметно старав­шиеся облегчить их тяжелую участь. Влияние нелегальных церковных организаций молодежи достигало в отдельных случаях концлагерей, в том числе известных всему миру Соловков, принося с собой моральную под­держку, иногда кое-какие послабления, допускаемые кем-то из админи­страции, и материальную помощь.

Особое же внимание нелегальных церковных организаций было обра­щено (и едва ли это не являлось одной из главных задач движения) на организацию систематического церковного образования участников неле­гального движения. В этом отношении роль этих нелегальных организаций была необычайно велика. Система церковного образования состояла из от­дельных кружков, в которых их участники начинали свою подготовку с изучения Евангелия, впоследствии переходили к изучению Деяний Св. Апостолов и Апостольских Посланий. Из года в год участники кружков собирались на вечерние систематические занятия и постепенно восходили со ступени на ступень, переходили затем в следующий «класс» кружков, вплоть до высших ступеней, где разбирались уже богословские вопросы, изучение коих в ряде случаев велось на уровне не ниже, чем в духовных академиях. Нередко преподавание в таких кружках велось представите­лями и знатоками богословия, работавшими в свое время в духовных ака­демиях, что обусловливало богословскую эрудицию слушателей. И в тече­ние ряда лет во многих городах, и прежде всего в Москве и Ленинграде, в определенные дни недели собирались группы молодых людей и девушек на частных квартирах, где в продолжение нескольких часов шли инте­реснейшие беседы, слушались лекции, задавались вопросы, давались пространные ответы на них. Поздним вечером (обычно около 10 часов) из до­мов, где проводились занятия, по одному, по двое (чтобы не привлечь вни­мания НКВД) выходили участники кружков и расходились по домам, а завтра шли на службу, в школу, в вуз и воинскую часть.

Следует отметить, что организация этих кружков была такова, что уча­стники их долгое время знали только своего руководителя и сотоварищей по кружку. Никаких списков персонального состава или каких-либо иных документов никогда в работе кружка не допускалось. Несколько позднее слушатели узнавали, что имеются еще кружки, но где, сколько и как они работают, — никто не знал. Иногда устраивались свободные собрания бо­лее крупных групп, но опять-таки это еще не давало никакого материала для раскрытия всей организации, если бы это вздумал сделать кто-либо из попавших туда сексотов. Арестовав участников одного или двух круж­ков, НКВД все равно не смог бы раскрыть всю организацию, так как слушатели этих кружков сами, по существу, ничего не знали; все знали только очень немногие. И когда, например, в конце двадцатых годов (1929) в советских газетах появилось официальное сообщение о том, что органами НКВД раскрыта «контрреволюционная» нелегальная религи­озная организация «Воскресение», то это означало, что попавшие в руки НКВД и принятые за целую организацию были только ее частью и именно той частью, в которой были нарушены необходимые правила конспирации и оставлены кое-какие следы в виде списков и прочего, давших материал для органов государственной безопасности.

Помимо этого через конспиративную сеть нелегальных церковных круж­ков проводились те или иные мероприятия или церковные акции пропо­веднического характера, которые невозможно было осуществить открыто по причинам контроля власти над этого рода деятельностью. Последнему содействовало то, что сеть была достаточна широка и тесно связана с цер­ковными приходами; благодаря этому всякого рода нелегальные послания духовенства очень быстро становились достоянием верующих.

*******
Выше мы уже частично останавливались на вопросе, каково было от­ношение власти ко всем этим явлениям, которые если и не полностью, то в своей легальной и полулегальной формах не могли пройти незамечен­ными.

Описываемое нами происходило в годы нэпа, когда советская власть представляла своим гражданам кое-какие остатки свобод, в том числе и свобод религиозных, поэтому и реакция власти на описываемое выше была относительно «спокойной», хотя и включала уже в себя аресты и ссылки. Но последнее относилось, главным образом, к участникам нелегального дви­жения или к более активным представителям духовенства и верующих, как это было на примере организации «Воскресение», когда в 1930 г. была сослана большая группа участников движения, получивших многолетнее заключение в суровых условиях Соловков. О том, что происходило там и сколько в то время в концлагерях находилось духовенства, хорошо изве­стно из нашей зарубежной прессы.

По отношению же основной массы верующих, в том числе и верующей молодежи, применялись методы убеждения и антирелигиозной пропаганды. Попытку перевоспитания «несознательных элементов» среди молодежи брал обычно на себя комсомол.                                                                                            

Перед большими церковными праздниками особенно усиливалась анти­религиозная пропаганда. В продолжении ряда лет власть при помощи ком­сомола и антирелигиозных организаций устраивала на Пасху карнаваль­ные антирелигиозные ночные шествия, сопровождаемые кощунственными выступлениями его участников.

Нам вспоминается одна из пасхальных ночей середины двадцатых годов в Ленинграде. В этот год антирелигиозный нажим был особенно сильным. В то время, как в переполненных церквах совершались пасхальная заут­реня и литургия, с улиц доносились какие-то дикие вопли, сопровождаемые музыкой: это проходили по улицам антирелигиозные шествия, сознательно задерживаясь около церквей.

В одном из монастырских подворий (храм Успения Божией Матери на улице Жуковского) с обеих сторон выходящего из ворот крестного хода двумя рядами стали комсомольцы, намереваясь толкать всех проходящих мимо них. Попробовав это сделать и получив соответствующий отпор, они прекратили безобразие, поняв, что здесь можно натолкнуться на решитель­ное сопротивление. Но, перестав толкаться, комсомольцы продолжали сто­ять, перекрикивая церковный хор циничной бранью.

На рассвете первого дня Пасхи можно было наблюдать следующую кар­тину. По тротуарам спокойно, с зажженными свечами расходились из цер­квей верующие, а по мостовой — усталые, с запыленными лицами, проходили участники антирелигиозной демонстрации, из последних сил выкри­кивавшие продиктованные им лозунги. «Долой, долой монахов, долой, до­лой попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов» ... — слышалось их разноголосое пение, производившее на верующих результат как раз об­ратный тому, какого хотели добиться антирелигиозники. Итоги этой ночи весьма недвусмысленно подвела сама советская пресса. Советские журналисты, бывшие в ту ночь на улице, вынуждены были признать, что «бит­ва» против «религиозных предрассудков» закончилась вничью, что фак­тически означало победу Церкви.

В том случае, если активная религиозная деятельность сторонника Цер­кви становилась известной, и в то относительно «либеральное» время это­му человеку предстояло претерпеть немало бедствий, вплоть до увольнения с работы и тюрьмы. В Государственной Публичной Библиотеке (бывшей Императорской) в Ленинграде произошел, например, такой случай. В 1926 году в читальный зал был принят молодой сотрудник, состоявший одновременно членом нелегальной церковной организации и псаломщиком- доб­ровольцем в одной из ленинградских церквей. Каким-то образом о послед­нем узнал кандидат на то же самое место, не принятый в силу слабости своей подготовки. Не долго думая, он подал донос на вновь поступившего, указывая, что последний является «служителем культа» — дьяконом. За­ведующий читальным залом, коммунист, вызвал молодого человека к себе и предложил дать объяснения по этому поводу. Новый сотрудник признал­ся, что он действительно является верующим человеком, церковным че­ловеком, но что дьяконом он быть не может и по молодости лет, и по той причине, что еще не женат. Заведующий читальным залом предложил представить ему справку, что он «НЕ» дьякон. Как ни парадоксально было это требование, но заведующий настаивал на нем, и молодому человеку пришлось ехать в Епархиальное управление ленинградской епархии и про­сить справку, что он «НЕ» дьякон.

Ознакомившись с содержанием справки, заведующий вызвал молодого человека и сказал ему:

— Знаете, хотя вы и доказали свою непричастность к служителям куль­та, но история эта получила довольно широкое распространение. Вы име­ете все-таки какое-то отношение к религии, а потому лучше поищите себе какую-нибудь иную работу. Мы вас уволим, но никаких следов в ва­шем личном деле эта история иметь не будет, и я вам дам хорошую ха­рактеристику.

Сотрудник был уволен, на его место был принят доносчик, но заведу­ющий выполнил свое обещание, и молодой человек поступил на другую работу без всяких последствий.
Приведем еще пример.                                                       

Органы НКВД, несомненно, знали о религиозном движении и настрое­ниях среди молодежи. Видимо, кое-что знали они и о подпольном движении. Но осведомленность их все-таки была слабая, что еще раз подтверждает ложность мнения о всеведении советских органах государственной безопас­ности. На глазах пишущего эти строки, бывшего участником нелегальной работы нашей молодежи, произошел такой случай.

Осенью 1925 года к одному из активных участников подпольной орга­низации, игравшему в ней известную роль и учившемуся в Технологиче­ском Институте (Ленинград), в перерыве между лекциями подошел руко­водитель местной комсомольской организации и попросил спуститься вниз, в одно из канцелярских помещений, где его будет ждать человек, который хочет с ним поговорить. П. — условно назовем так этого студента — спу­стился вниз, где встретил некоего «товарища» в штатском, который ока­зался представителем районного ГПУ. Зная о прекрасной успеваемо­сти П., его влиянии на студентов и авторитете среди них, ГПУ реши­ло сделать из него сексота. Недвусмысленное предложение об этом и последовало во время беседы с представителем ГПУ; ответ надо было дать — т. е. согласиться — через несколько дней (в то время ГПУ действовало еще «либерально»).

Перед нами встал вопрос — совершило ли ГПУ в данном случае грубую ошибку, решив сделать из П. сексота, или это было ловушка, непонятная нам, но связанная с тем, что оно узнало о нашем секторе организации. Вскоре мы убедились, что ГПУ абсолютно ничего не знает об участии П. в нашей подпольной организации; ничего оно не знало и о его ближайших друзьях вне института. Это придало П. много бодрости и сил, и ему после довольно длительной истории удалось кое-как выпутаться из этого не­приятного положения, разочаровать ГПУ в своих агентурных способно­стях. Сделано было это с большим риском, но в результате с него взяли подписку и отпустили, так и не зачислив в агенты.

Относительно благополучное окончание подобных историй определялось не столько самой еще в то время сдержанной политикой власти, но и тем, что эта относительно более «мягкая» политика открывала возможность помощи и сравнительно безболезненной ликвидации подобных конфликтов путем или влияния, которое прямо или косвенно оказывали церковные круги на решения руководителей учреждений, или тем, что сами руково­дители часто в душе сочувствовали гонимым активным деятелям Церкви, будучи в душе далеко не чуждым ей. И случалось, что советские руково­дители в силу своих душевных качеств отталкивались от гонений на веру, будучи сами неверующими людьми, но не считая правильной политику власти в данном вопросе. Таков, например, был неверующий коммунист в приведенном выше первом случае.

Многое из того, что творилось в религиозном отношении в учебных за­ведениях, могло иметь место при негласном покровительстве этому со сто­роны педагогического персонала, состоявшего в то время еще из старых кадров. И хотя среди них были люди совершенно неверующие, но боль­шинство из них чувствовало органическое отвращение к гонениям на веру.

*******
Но все это возможно было до поры до времени. Начинались тридцатые годы, шла первая пятилетка. Жесточайший террор, обрушившийся на Церковь, практически сделал продолжение легальной и полулегальной церковной работы невозможным в силу уже одного того обстоятельства, что были закрыты и разрушены все храмы. Оставались лишь нелегальная работа и перенесение чисто церковной деятельности в катакомбы. Так оно и было. Но превращение чисто богослужебной жизни Церкви в подпольную не спасло положения, ибо далеко не всегда удавалось ее осуществить, да и кадры духовенства катастрофически таяли, будучи почти поголовно ссылаемы в концлагеря или в места, далеко отстоящие от центральных городов.

В этих условиях внутри оставшейся церковной молодежи сформирова­лись две теории церковного поведения:

Первая из них, видя в происходящем прямое указание Свыше на по­двиг мученичества, стояла на той точке зрения, чтобы продолжать всеми силами легальную церковную работу в оставшихся храмах, сочетая ее с нелегальной, но твердо зная, что этот путь очень быстро будет прерван властью. Участники ее будут репрессированы, пойдут путем мучениче­ства, что и является единственно возможным в данных условиях. Все остальное — компромисс.
Вторая говорила, что задача заключается также и в том, чтобы спа­сти церковные кадры от окончательного разгрома и сохранить их для бу­дущего. В этих целях от участников движения требовался отказ от легальных форм церковной деятельности, которые в этих условиях становились нереальными, и внешний отход от Церкви, но с сохранением всех возможных форм нелегальной церковной деятельности и всемерной скрытой работы на пользу Церкви. Путь мученичества призна­вался этой группой правильным лишь в том случае, когда никакого другого выхода, приемлемого для члена Церкви не будет. Тогда — бескомпромиссное мученичество.

Разбор этих взглядов выходит за рамки и возможности данной статьи, равно как невозможны здесь и многие другие выводы общецерковного значения, которые должны быть сделаны Православной Церковью, исходя из опыта борьбы за веру в Советском Союзе. Это особая тема, которой мы коснемся в следующий раз.

Протоиерей Д. Константинов
Вестник Института по Изучению Истории и Культуры СССР, № 1(14) за 1955 г. Перепечатка – Мюнхен 1955 г.