СЕРГЕЙ РОДИН. «УКРАИНЦЫ». АНТИРУССКОЕ ДВИЖЕНИЕ СЕПАРАТИСТОВ В МАЛОРОССИИ. 1847-2009. 3. Бесы революции в «украинской» драпировке. Пролог. Март 1917-март 1918 (1)

Революционные события 1917 года главным своим следствием имели не только крушение России как государства, но и тотальное разрушение тысячелетних основ жизни Русского народа, что, в свою очередь, на целое столетие предопределило его моральную и физическую деградацию, а также безудержную его эксплуатацию и угнетение. По точному определению Олега Платонова «Революция 1917 года имела не социальный, а национальный, антирусский характер. Она была направлена против Русской цивилизации и ее носителя – Русского народа»1… Свидетель и участник тех далеких событий товарищ (заместитель) обер-прокурора Св.Синода князь Н.Д.Жевахов в своих «Воспоминаниях» следующим образом определяет устремления либерально-революционного лагеря: «Задача революции 1917 года заключалась в уничтожении России… Каждый “правительственный” шаг, каждый декрет и распоряжение узурпаторов власти имели в виду развалить Россию в наикратчайший срок… Программа развала России разыгрывалась как по нотам. Сначала мобилизация преступников с их штабом – Государственной Думой, каковая должна была выдавать революционные вожделения своих членов за подлинный голос народа и, дискредитируя Царя и министров, парализовать государственную деятельность правительства. Затем штурм правительства и свержение Царского Трона, образование из глупых честолюбцев и сознательных масонов нового, так называемого “Временного правительства” и рядом с ним специального контрольного аппарата в виде “Совета солдатских и рабочих депутатов” с Лейбой Бронштейном во главе, затем еще шаг вперед – отчаянная борьба между ними, победа Бронштейна, упразднение Думы и “Временного правительства”, сыгравших свою роль и переставших быть нужными… и, в заключение, предопределенное заранее к разгону “Учредительное Собрание”»2…
Революционная программа развала России осуществлялась через ряд конкретных мер. Так как страна находилась в состоянии тяжелейшей войны с Германией и ее союзниками, первый удар был нанесен по Русской армии. 1 марта 1917 г. появился так называемый Приказ №1. Согласно ему, руководство военными частями переходило в руки выборных представителей от нижних чинов, вследствие чего все решения генералитета и офицерства ставились под контроль этих самозваных представителей. Военная дисциплина, четкое подчинение нижестоящих вышестоящим, отменялись. Таким образом армия была превращена в недисциплинированный сброд и стала важнейшим орудием разрушения государственного порядка. Приказ №1 был издан еще до свержения Царя и являлся ни чем иным как актом государственной измены. Под ним стояла подпись «Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», созданного, буквально, за сутки до этого из случайного сборища революционного отребья.
67
Несмотря на демократическое наименование, Совет не имел в своем руководстве ни «рабочих», ни «солдат», а тон в нем задавали прожженные русофобы и масоны: Чхеидзе (председатель), его заместитель Керенский (Аарон Кирбис), а также члены его Центрального Комитета евреи Гурвич (Дан), Гольдман (Либер), Гоц, Гендельман, Розенфельд (Каменев). Был еще один поляк и армянин. Русских не было. Секретарем Петросовета стал связанный с немецкой разведкой масон и социал-демократ Н.Д.Соколов, параллельно выполнявший секретарские обязанности и при Верховном Совете российских масонов. До сих пор историкам так и не удалось выяснить, кто же конкретно составил этот преступный приказ. Доподлинно известно лишь то, что опубликован он был стараниями Н.Д.Соколова. В ночь с 1-го на 2-е марта приказ был отпечатан в огромном количестве экземпляров и отправлен на фронт. Примечательно, что одновременно он поступал в Русские войска и с немецкой стороны.
Бывший тогда председателем Государственной Думы М.В.Родзянко не сомневался в его немецком происхождении и в доказательство приводил свидетельство генерала Барковского, который прямо заявил ему, «что этот приказ в огромном количестве был доставлен в распоряжение его войск из германских окопов»3.
Массовое опубликование «приказа №1» превратило Русскую армию из самой мощной в мире в многомиллионное стадо деморализованных солдат, не способных к выполнению боевых задач. Эта неспособность проявилась уже через три месяца, когда попытка наступления 18 июня позорно провалилась и повела к отступлению на всех фронтах. Отступление сопровождалось массовой расправой над офицерами, грабежом и убийством мирных жителей. С этого момента стало совершенно очевидно, что благодаря действиям внутренней «пятой колонны» Россия обречена на военное поражение…
Но страна лишилась не только армии. Полному разгрому подверглись и органы государственного управления. Их функции были переданы земствам, руководство которых было почти сплошь масонским. Губернаторы заменялись земскими деятелями, градоначальники – городскими, полиция – собранием из разного сброда и дезертиров – милицией. Земские органы, не приспособленные к такого рода деятельности, к тому же переполненные откровенно подрывными элементами, в короткий срок довершили ликвидацию государственной власти России. Сами участники этого разрушительного процесса впоследствии признавали его очевидно преступный характер. Масон Н.Н.Суханов в своих записках отмечал, что в результате «деятельности Временного правительства никакого управления, никакой органической работы центрального правительства не было, а местного – тем более. Развал правительственного аппарата был полный и безнадежный»4… Еще один масон П.Н.Милюков: «Всюду царила полная неразбериха, ибо ни у руководителей ведомств, ни у правительства в целом не было никакого определенного систематически осуществляемого плана. Ломали все старое, ломали из призрачного страха возврата к старому, ломали, не думая о завтрашнем дне, с какой-то безумной поспешностью все то, о чем сейчас начинает сокрушаться весь русский народ»… Ломали, конечно, не из «страха» (здесь Милюков намеренно лжет), а вполне осознанно и целенаправленно, запоздалые же «прозрения» создавались с единственной целью оправдать себя задним числом, и рассчитаны были исключительно на «профанов».
Да и ни к чему, кроме тотального разрушения, творцы Февральской революции не были способны. Еще один очевидец событий Мглинский подводит объективный итог деятельности российских адептов «европейской демократии» и «общечеловеческих ценностей»:
«Всего несколько месяцев, как известно, продержалось Временное Правительство у власти – это правительство, составленное из красы и гордости русской прогрессивной общественности. Сдавая постепенно позицию за позицией социалистам, русская общественность довела страну до большевизма гораздо скорее, чем это ожидали самые заядлые пессимисты того времени. За кратковременное свое существование Временное Правительство все же успело:
Попрать всякую в стране свободу, всякое право и всякую справедливость.
Разрушить воинскую дисциплину и тем уничтожить совершенно всякую боеспособность в русской армии.
Нанести удар важнейшему устою общественной жизни – праву собственности.
Словом, решительно все, ради чего прогрессивная общественность вовлекла доверившийся ей народ в революцию, все оказалось ложью и обманом.
Манили свободами и правовым порядком – привели к худшей форме крепостного права, бессудию и террору.
Манили землею – на деле отняли хлеб и довели до голодной смерти.
Обещали победу – привели к разрушению армии, неслыханному бесчестию и позорному миру.
Восхваляли народовластие, а учинили деспотию III интернационала.
Свергли Царя за то, что не хотел дать ответственное министерство и прервал сессию Государственной Думы, а сами вовсе упразднили Государственную Думу и всю власть законодательную, исполнительную и даже судебную сдали на руки безответственных людей»5.
И все это в условиях тяжелейшей войны, потребовавшей крайнего напряжения сил страны и огромных материальных и людских жертв. Только недоумки и заведомые предатели могли решиться в столь тяжелый для страны момент рушить государство, устраивая «революцию». Но именно таковыми и являлись все эти милюковы, чхеидзе, кирбисы-керенские и прочие представители «прогрессивной общественности».
Сознательный развал «февралистами» государственных институтов привел и к резкому ухудшению экономической ситуации. За шесть месяцев правления Временного правительства, с марта по ноябрь 1917 года, в стране закрылось свыше 800 промышленных предприятий. Резко сократилась валовая промышленная продукция. В 1917 году ее объем уменьшился в сравнении с предыдущим годом более чем на треть. Значительно упала выплавка чугуна. В октябре 1917 года из 65 домен Юга России работали только 33, со средней загрузкой на 65%. Были погашены 47 из 102 имевшихся мартеновских печей. До кризисного состояния был доведен железнодорожный транспорт. Средняя еженедельная погрузка упала с 70 тыс. вагонов в январе 1917 года до 43 тыс. в ноябре.
Но еще более серьезное положение сложилось в духовной сфере. Атмосфера всеобщего разложения, предательства и национального распада, внесенная в общественную жизнь масонскими конспираторами, парализовала всякую созидательную деятельность, породив массовую безответственность и шкурничество. Десятки газет и журналов, подконтрольных масонским и леворадикальным центрам, постоянно отравляли сознание народа чудовищной клеветой о жизни Царской семьи, Царского правительства, генералитета и офицерства.
Осуществлялось целенаправленное натравливание простых людей на высшие слои общества. По стране покатилась волна диких погромов и ничем не мотивированных убийств представителей правопорядка и государственных органов.
Злобному поношению подвергалась Православная Церковь и ее епископат. Под кличи и заклинания о «свободе» и «братстве» рушились не только устои общества, но и всякая нравственность и мораль. Народ превращался в толпу, человек – в зверя. Уже первые дни революции со всей полнотой проявили эту чудовищную нравственную деградацию. С 27-28 февраля Петроград оказался в руках подрывных, и просто уголовных элементов, а также пьяной солдатни. Очевидцы рассказывали, что в некоторых местах толпы вооруженных и большей частью пьяных солдат и матросов врывались в дома, проверяли документы, отбирали оружие у офицеров и попутно крали, что могли. «Пьяные солдаты, без ремней и расстегнутые, с винтовками и без, бегали взад и вперед и тащили все, что могли, из всех магазинов. Кто бежал с куском сукна, кто с сапогами, некоторые, уже и так совершенно пьяные, тащили бутылки вина и водку, другие все замотались пестрыми шелковыми лентами. Тут же бегал растерянный жид-ростовщик, бабы и гимназистки. Ночью (27 февраля) был пожар в одном из самых больших магазинов, во время которого в погребе угорели пьяные солдаты»6.
Дальнейшее «развитие революции» еще более усугубило массовый психоз и всеобщее моральное одичание. Князь Жевахов рисует типичную картинку тогдашнего революционного Петрограда:
«Пользуясь промежутками между выстрелами, почти беспрерывно раздававшимися на улице, я то и дело подходил к окну своей квартиры и вот что я увидел. Перед окнами проходила одна процессия за другой. Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами… Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась толпа базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны, пели революционные песни и грозили “господам”; все были куплены, наняты за деньги, все выполняли данное им задание… К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создававшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза; это было нечто непередаваемо ужасное. Стоило бы крикнуть какому-нибудь мальчишке: “бей, режь”, чтобы эта обезумевшая толпа взрослых людей мгновенно растерзала бы всякого, кто подвернулся бы в этот момент, и сделала бы это с наслаждением, с подлинной радостью. На лицах у всех была видна эта жажда крови, жажда самой безжалостной, зверской расправы, все равно над кем… Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий…
И, глядя на эти ужасы, я боялся не столько ареста, сколько этой зверской расправы обезумевшей толпы, тем более что, по слухам, уже многие сделались ее жертвами, и кровь лилась безостановочно… Так, передавали, что на Выборгской стороне какого-то генерала разрубили на куски и бросили в Неву; на Обводном канале зверски замучено несколько офицеров и пр.»7…
Таковы были первые и непосредственные результаты «бескровной» Февральской революции…
* * *
70
Вся деятельность ее вожаков планомерно готовила почву для захвата власти партией большевиков, леворадикальной секты, которая даже не находила нужным скрывать своих истинных намерений за «патриотическими» лозунгами, изначально выступив за поражение своей страны в начавшейся мировой войне и превращение ее в «войну гражданскую». Эта изменническая программа щедро оплачивалась Германией и ее союзниками, со спецслужбами которых Ленин и его единомышленники поддерживали интенсивные контакты и на покровительство которых всегда могли рассчитывать. Когда в начале войны Ленин и Зиновьев (Апфельбаум) случайно были арестованы как российские граждане, находившиеся на территории Австро-Венгрии, их немедленно освободили по личному распоряжению австрийского министра внутренних дел. Российские большевики, оказавшиеся на австрийской или германской территории, немедленно отпускались, когда устанавливалась их принадлежность к ленинской партии. Например, Н.А.Бухарин, арестованный в Тироле австрийской полицией, был сразу же освобожден, когда отрекомендовал себя сторонником Ленина.
Изменники честно отрабатывали свои тридцать сребренников. 29 марта 1915 года газета «Социал-демократ», выходившая в Женеве, опубликовала резолюцию конференции заграничных секций РСДРП, в которой прямо говорилось, что превращение современной войны в «войну гражданскую» есть единственно правильный лозунг момента: «В каждой стране борьба со своим правительством, ведущим империалистическую войну, не должна останавливаться перед возможностью в результате революционной агитации поражения этой страны. Поражение правительственной армии ослабляет данное правительство… и облегчает гражданскую войну против правящих классов. В применении к России это положение особенно верно»8.
На подготовку этого поражения и была направлена вся деятельность ленинской партии в годы войны, а немцы не жалели денег для ее поддержки. Летом 1917 года Русская контрразведка арестовала связную между немцами и Лениным Е.М.Суменсон, которая на допросе призналась, что продала на 20 млн. рублей немецких товаров в России, что деньги от продажи товаров перечислялись ею на счета ленинских соратников Фюрстенберга (Ганецкого) и Козловского. Следствие установило факты регулярной переписки между Суменсон, Коллонтай, Козловским, с одной стороны, и Ганецким (Фюрстенбергом) и Парвусом – с другой.
Парвус – еще один немецкий агент. Собственно, «Парвус» — лишь литературный псевдоним одесского еврея Израиля Лазаревича Гельфонта (Гельфанда). В 1895-1896 гг. он участвовал в одесских революционных кружках, затем вступил в РСДРП. Отметился в революции 1905-1907 гг., за что был сослан в Туруханск. Отсюда бежал в Германию, со спецслужбами которой и стал активно сотрудничать. Уже перед войной Гельфанд-Парвус разъезжал со «специальными миссиями» по всей Европе и даже Турции, ведя агитацию в пользу Германии и ее союзников. После начала боевых действий его активность многократно возросла.
Переписка Парвуса с Лениным имела своим содержанием якобы коммерческие сделки и денежные операции, но следователи пришли к однозначному выводу, что переписка таких «коммерсантов», как Ленин, прикрывала собой сношения шпионского характера. Было также установлено, что некоторые Русские банки, в том числе Азовско-Донской получали из скандинавских банков – «Ниа Банк» и готенбергский «Хандель-банк» — крупные суммы, выплаченные разным частным лицам, причем в течение только полугода Е.М.Суменсон со своего текущего счета взяла 750 тыс. рублей.
На немецкие деньги партия большевиков содержала тысячи партийных функционеров, проводивших подрывную деятельность среди солдат и рабочих. Сразу после свержения Царя большевики стали печатать в Петрограде газету «Правда» тиражом около 200 тыс. экземпляров. В месяц на ее издание они расходовали 150-200 тыс. рублей. К этому следует добавить выпуск многочисленных прокламаций и брошюр, направленных на разложение армии и подрыв ее боевого духа. В целом на свою деятельность большевики в этот период тратили не менее полумиллиона рублей в месяц. Это позволило значительно увеличить партийные ряды. Если в феврале 1917 г. в партии Ленина числилось около 23 тыс. человек, то в апреле – уже 100 тыс., в августе – 240 тыс., в начале октября – 350 тыс. Партия, заявлявшая себя представительницей «рабочего класса и трудового крестьянства», являлась самой богатой не только среди революционных, но и «буржуазных» партий того времени. Вчерашняя малоизвестная секта в считанные месяцы превратилась в наиболее влиятельную и массовую политическую силу страны.
Примечательно, что открытое разоблачение Ленина и его единомышленников в качестве немецких агентов, не вызвало никаких карательных мер со стороны Временного правительства. Оно так и не осмелилось довести дело до открытого суда, опасаясь разоблачения связей с немцами и лиц, причастных к самому Временному правительству. При тщательном изучении каналов, по которым шли деньги большевикам, следователями Временного правительства и помогавшими им сотрудниками французской разведки было установлено, что не только большевики получали немецкие деньги, но и представители так называемых «прогрессивных партий» (кадеты, трудовики и пр.). Как сообщал сотрудник французской разведки Л.Тома, «именно торговые книги “Ниа Банка” позволили нам обнаружить тайную сделку, которая существовала между Германией и большевиками. Увы! Там же мы нашли много другого и, в частности, вещественные доказательства в форме чековых книжек, которые перед революцией марта 1917 г. службы немецкой пропаганды использовали для оказания поддержки борьбы русских прогрессивных партий против царизма»9…
Таким образом, уже с февраля воюющая Россия находилась во власти сознательных предателей и изменников. Октябрьский переворот 1917 года лишь оформил переход власти от одной их группы к другой.
Само возвращение Ленина и его соратников в Россию из Швейцарии в марте 1917 г. было спланировано германским Генеральным штабом как подрывная акция по разрушения военной и экономической мощи неприятеля. Немецкие власти предоставили Ленину и следовавшей с ним группе граждан враждебной державы – большевиков, бундовцев и других «интернационалистов» — специальный вагон для переезда в Россию. Три двери этого вагона после посадки Ленина и еще 29 пассажиров были запломбированы, а четвертая, задняя, осталась открытой. Вагон охраняли немецкие солдаты и на всем пути следования от станции к станции его пропускали в первую очередь. С Лениным (по матери Бланк) ехали его жена, Н.Крупская, и любовница, Инесса Арманд, а также ближайшие соратники Апфельбаум (Зиновьев), Собельсон (Радек), Вольдин (Сафаров), Гирш Бриллиант (Сокольников) и др. Именно пассажиры пломбированного вагона и составили костяк будущего большевистского правительства – Совнаркома. В помощь им чуть позднее немецкие спецслужбы перебросили через территорию Германии целый эшелон «интернационалистов».
Уинстон Черчилль в своей речи в палате общин 5 ноября 1919 г. следующим образом оценивал эту акцию: «Ленин был послан немцами в Россию точно так же, как если бы послали склянку с культурой тифа или холеры, для того, чтобы она была влита в воду, питающую большой город, и это подействовало с удивительной быстротой. Не успел Ленин приехать, как он мановением пальца вызвал сообщников из тайных убежищ Нью-Йорка, Глазго, Берна и других стран. Он собрал их вокруг себя в одну когорту, наиболее грозную в мире, в которой сам стал первосвященником и главой. Вместе с этими людьми он стал действовать, с дьявольской ловкостью разрушая все устои, на каких зиждилось русское государство. Россия пала, Россия должна была пасть!»10…
Придя к власти в октябре 1917 г., большевики сразу же предприняли меры для окончательного уничтожения Русской армии, насчитывавшей на тот момент 7 млн. человек. Декреты о мире и земле спровоцировали массовое дезертирство из ее рядов. 9 ноября Совнарком назначил на пост Верховного главнокомандующего большевика прапорщика Н.В.Крыленко. 14 ноября вышел приказ о ликвидации всей системы военного образования в России, в массовом порядке стали закрываться военные школы и училища. Протесты генералов Ставки были объявлены «контрреволюционным заговором», последовал приказ об их аресте. Генералы Корнилов, Деникин, Лукомский и Алексеев успели скрыться, направившись на Дон. Не успевший бежать последний Главнокомандующий Русской армией генерал Духонин был зверски убит большевизированной солдатней. Во все управления Ставки, находившейся тогда в Могилеве, большевики направили своих комиссаров. Их деятельностью руководил созданный при Ставке Военно-революционный комитет, приведший своим вмешательством к полной потере управления войсками.
Совершенно дезорганизовав вооруженные силы страны, Совнарком подписал соглашение с Германией и Австро-Венгрией о перемирии и прекращении военных действий с 11 декабря 1917 года. Германия получила необходимую ей передышку и начала готовить широкомасштабную операцию по захвату целого ряда Русских территорий. Тем временем в Брест-Литовске, в расположении немецких войск, представители Совнаркома разыгрывали фарс «переговоров о мире». Инструкция Ленина членам делегации требовала подписать мир на любых условиях. Один из военных консультантов советской делегации генерал В.Е.Скалон, наблюдая воочию, как предавали национальные интересы страны ее новые властители, покончил жизнь самоубийством. В предсмертном письме к жене генерал писал, что «дальше жить и переносить настоящий позор России и тот еще более ужасный позор, который ожидает ее в ближайшем будущем, он не может, а потому уходит из жизни»11…
Так называемые «мирные переговоры» с первых дней превратились в глумливый спектакль, где члены советской делегации, функционеры РСДРП (б) – А.А.Иоффе, Л.Б.Розенфельд (Каменев), Гирш Бриллиант (Сокольников), а также левые эсеры А.А.Биценко и С.Д.Мстиславский (Масловский), — выступали в роли международных паяцев, прикрывавших свое очевидное предательство пустой революционной демагогией. После ряда совершенно бессмысленных и бессодержательных «заявлений», глава делегации Лейба Бронштейн (Троцкий) объявил на весь мир, что никакого мирного договора он подписывать не будет, а Россия выходит из войны в одностороннем порядке. 29 января 1918 года Русской армии был отдан приказ о полной демобилизации на всех фронтах.
Документ, который Троцкий назвал «ни мира, ни войны» стал настоящим подарком для Германии, ибо перед немецкими войсками снимались все преграды, и они получали возможность захвата любых Русских территорий по собственному усмотрению.
Сразу же началось немецкое наступление, точнее, беспрепятственное продвижение германских армий вглубь России, и только после этого советская делегация (уже в новом составе) вернулась за стол переговоров, подписав «мирный договор», по которому немцам отдавалось все, что они желали (и могли) забрать. Германия оккупировала огромную часть России. В зоне немецкой оккупации оказались Прибалтика, Белоруссия (за исключением восточной части Витебской и Могилевской губерний), часть Псковской, Курской и Воронежской губерний, Донская область, Малороссия, Крым и часть Закавказья.
Общая площадь оккупированных районов европейской части страны превышала 1 млн. кв. км с населением около 50 млн. человек, что составляло примерно треть населения Российской Империи. Здесь добывалось 90% каменного угля и 73% железной руды, находилось свыше половины промышленных предприятий и третья часть железных дорог. Европейские владения России приблизились к границам XVI века.
Кроме того, Россия обязывалась заплатить трехмиллиардную контрибуцию хлебом, рудой и другим сырьем, а также передать Германии 245564 кг золота. Всего Германии досталось Русского золота на 120 млн. рублей, которое после версальских переговоров было незаконно присвоено Англией и Францией под предлогом погашения долга России12.
Столь чудовищная уступчивость большевиков имела свое объяснение: их податливость щедро оплачивалась немецкими деньгами. Германия не прекратила финансирования ленинской партии и после Октябрьского переворота. 18 мая 1918 года германское внешнеполитическое ведомство дало указание всеми возможными средствами поддерживать большевиков, чтобы они удержались у власти как можно долее. В телеграмме, направленной германскому послу в Москве, говорилось: «Используйте, пожалуйста, крупные суммы, так как мы заинтересованы в том, чтобы большевики выжили. В вашем распоряжении фонды Рицлера. Если потребуется больше, телеграфируйте, пожалуйста, сколько… Мы должны, насколько возможно, помешать консолидации России, и с этой целью надо поддерживать крайне левые партии»13…
Таков был основной нерв событий, начавшихся 2 марта 1917 года свержением Государя Императора Николая II и завершившихся «похабным» Брестским миром 3 марта 1918. В течение какого-то года в России прочно воцарилась откровенная и бесстыжая СМЕРДЯКОВЩИНА. Жизненное кредо лакея Смердякова, сущность которого выражалась в одной-единственной фразе: «я всю Россию ненавижу…», — стала практическим руководством к действию для сонма его духовных двойников, вынесенных мутным потоком революции на поверхность жизни…

* * *
На таком историческом фоне и в такой морально-психологической атмосфере и развернулась деятельность украинских сепаратистов, взявшихся осуществлять свой самостийнический проект, причем в масштабах, о которых ранее они не то чтобы мечтать, но даже помыслить не смели…
О событиях в Петрограде — забастовке рабочих и стихийном бунте солдат запасных полков в последних числах февраля 1917 года, ознаменовавших собой начало «демократической революции» в России, в Киеве поначалу ничего не знали. В городе, по свидетельству его жителей, к концу февраля «атмосфера не была сгущена более чем обычно, и ничто не предвещало близкой грозы»14.
Лишь «Биржевой бюллетень» Петроградского телеграфного агентства, 25 или 26 февраля засияв пустотой на привычном месте котировки валют, стал первым предвестником надвигающихся событий. О падении Царского правительства стало известно 28 февраля из телеграммы члена Государственной Думы масона А.А.Бубликова, поступившей по железнодорожному телеграфу около трех часов дня. Никаких других официальных сообщений не было, и еще целых три дня Киев и весь край питались разными слухами, не зная ничего достоверно.
Только после разрешения главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерала А.А.Брусилова командующий Киевским военным округом генерал Н.А.Ходорович 3 марта позволил газетам напечатать сообщение о событиях в Петрограде, и в Киеве узнали о случившейся там революции. Тут же изо всех дыр на политическую авансцену полезли, затаившиеся на время войны, «украинцы» с их микроскопическими «партиями» – и закипела дружная работа…
Ближайшие цели сепаратистов обозначил М.С.Грушевский в брошюре «Какой мы хотим автономии и федерации», изданной в Киеве в самом начале Февральской революции. «Украинцы хотят в политике, — писал он, — создать широкую национально-территориальную автономию Украины в составе федеративной Российской республики… Украинцы хотят, чтобы из украинских земель российского государства… была образована одна область, одна национальная территория… Она должна осуществлять у себя дома всякие права – экономические, культурные, политические, содержать свою армию, распоряжаться своими дорогами, своими доходами, землями и всякими естественными богатствами, иметь свое законодательство, администрацию и суд. Только в некоторых делах, общих для всего Российского государства, она должна подчиняться решениям его общего представительства, в котором будут принимать участие представители Украины, пропорционально ее населению и населению всей Российской республики»15…
Цели более чем внушительные, теперь следовало слепить под них политический орган, который бы и взялся за их реализацию. Медлить не стали, боясь упустить благоприятный момент, и уже 3 марта в Киеве состоялось собрание местных и некоторых провинциальных украинских организаций с участием свыше 100 человек. Инициатива этого собрания принадлежала Товариществу Украинских Прогрессистов (ТУП), общественной организации, объединившей в 1908 г. разнородные элементы политического украинства при ведущей роли либералов. Находившиеся в Киеве деятели ТУП Л.М.Старицкая-Черняховская, С.А.Ефремов, Д.И.Дорошенко попытались превратить свою организацию в центр, объединяющий все наличные силы украинства, но очередное собрание 4 марта изменило расстановку сил. М.Жученко и Е.Чикаленко впоследствии вспоминали: «Сначала совет ТУПа хотел сам стать объединяющей организацией, но на его заседание явились Стешенко, Антонович (сын В.Б.Антоновича) и Степаненко как представители украинских социалистических организаций и добивались, чтобы в совет было принято такое же число представителей этих организаций, какое есть в данный момент в совете ТУПа. Чтобы не разбивать сил и не создавать двух центров, совет ТУПа согласился на требование социалистических представителей с тем, чтобы в новый центральный орган, для которого было принято название Центральная Рада (совет), входили впоследствии и представители от разных новых организаций»16…
Так возникла Украинская Центральная Рада (УЦР), составленная из представителей малочисленных украинских партий и некоторого количества кружков (под громким названием «обществ» и «союзов»), подавляющее большинство которых существовали исключительно на бумаге и никого, кроме нескольких сотен своих постояльцев, не представляли. Даже самим инициаторам создания Центральной Рады было понятно, что орган, претендующий на звание власти, пусть даже «украинской», и образованный из случайного сборища мало кому известных «общественных деятелей», в глазах основной массы населения лишен всякой легитимности. Поэтому с первых минут существования Рада все свои усилия сосредоточила исключительно на том, чтобы выбраться из мрака неизвестности и утвердиться в Малороссии в качестве значимой и популярной политической силы, что, скажем, забегая вперед, ей так и не удалось достигнуть…
Хотя поначалу, для сепаратистов все складывалось как нельзя удачно. 14-15 марта в Киеве состоялся кооперативный съезд Киевской губернии, который «украинцам» удалось взять под полный свой контроль. Понятно, что о кооперативных проблемах здесь и помину не было, над всем господствовала политика, причем сугубо «украинского» толка. Тон задавал Грушевский, несколько раз выступавший на съезде и даже избранный его почетным председателем. Соответствующей получилась и итоговая резолюция, в которой речь шла все о той же «национально-территориальной автономии Украины» в составе «демократической России»… 16 марта новый успех: в общей киевской демонстрации по случаю праздника революции «украинцам» удалось сформировать отдельную украинскую колонну. А чтобы еще сильнее выделиться на фоне общероссийских политических партий (с которыми украинские не могли сравниться ни по численности, ни по рейтингу популярности), — Центральная Рада принимает решение провести в Киеве самостоятельную украинскую манифестацию.
Она состоялась 19 марта. Несколько десятков тысяч человек: вооруженных солдат, студентов, учащихся, служащих, интеллигентов, отрядов пленных галичан и чехов (пользовавшихся в России, несмотря на свой статус военнопленных, значительной свободой) и даже раненые солдаты-малороссы, специально для этой цели доставленные в Киев в пяти вагонах, — торжественно проследовали от Владимирского собора до Софийской площади по центральным улицам города в сопровождении 14 военных оркестров, семи хоров и группы артистов, облаченных в старинные казачьи одежды, с портретами Тараса Шевченко и желто-голубыми знаменами. На некоторых транспарантах уже красовались требования «самостийной Украины во главе с гетманом»… С балконов разбрасывались листовки с воззваниями и текстами украинских песен, напечатанные в числе 300 тыс. экземпляров, распространялись украинские брошюры и первый номер официальной газеты Центральной Рады. Манифестации по военному салютовал начальник Киевского военного округа генерал Н.А.Ходорович. Духовенство освятило знамена будущего «украинского полка», отслужило молебен «за мучеников Украины, гетмана Богдана, Тараса и всех, душу свою положивших за веру, родину и свободу Украины». На начавшемся вслед за панихидой митинге Грушевский призвал присягнуть перед портретом Шевченко «и не успокоиться… пока не построим этой автономной свободной Украины». И присутствующие, преклонив колени, с поднятыми вверх руками присягнули «автономии», хотя девяносто процентов из них совершенно не представляли, что, собственно, обозначается этим термином… Тем не менее, заключительная резолюция манифестации требовала, чтобы Временное правительство «немедленно издало декларацию, в которой… признало бы необходимость широкой автономии украинской земли»17…
Одобрительный рев толпы, предварительно наэлектризованной революционной демагогией о «свободах» и «самоопределении народностей» (и при этом очень смутно представлявшей, что конкретно скрывается за этими понятиями), несказанно вдохновил организаторов сборища. «Цель манифестации… была достигнута, — писал в восторге Грушевский, — она наглядно, ярко и импозантно выявила, что украинство – это не фикция в головах горстки романтиков или маньяков-интеллигентов, а живая сила, которая имеет власть над массами, ими движет и поднимает… Мы спешили использовать свой успех… За демонстрацией киевской базы украинства должна была последовать демонстрация в размерах всеукраинских. Мы считали очередной задачей скорейший созыв всеукраинского съезда, чтобы задокументировать перед центральным правительством серьезность и бесповоротность украинских национальных требований»18…
* * *
В сущности, никакой особой необходимости что-либо «документировать» перед «центральным правительством» у самостийников не было, ведь у власти в России оказались не просто их духовные собратья, такие же, как и они смердяковы, но именно те, кто до этого усиленно опекал и поддерживал все их
нелепые притязания. Временное правительство было не просто лояльно к «украинцам», но с самого начала оказывало им активную поддержку. Уже 9 марта 1917 года П.Н.Милюков в качестве министра иностранных дел России на встрече с журналистами, затронув судьбу Галицкой Руси, заявил, что галицкие «украинцы», если пожелают, могут объединиться с «украинцами» российскими. Таким образом, новая власть, воцарившаяся в России, официально признала наличие отдельного «украинского народа», якобы населяющего как Малороссию, так и Галицкую Русь, и вверило защиту интересов последней не Русскому народу, а «украинцам», не России, а мифической «Украине». Жертвенная гибель десятков тысяч Русских галичан, отдавших свои жизни во имя сохранения своей национальности и языка, веры и жизненного уклада, подло и цинично предавалась забвению, память их была поругана и осквернена… Так, политическое движение сепаратистов, имевшее всего лишь внутреннее значение для России, словно по мановению волшебной палочки превратилось в международный фактор.
Примечательно, что даже австрийцы, вложившие столько денег и энергии в развитие украинского движения как подрывного фактора в войне против России, так и не решились на переименование Русского населения Прикарпатской Руси в «украинское», хотя еще в 1915 году украинские деятели Галиции обратились к официальным кругам Вены с запиской, в которой обосновывали необходимость такого переименования. Однако привлеченный правительством в качестве научного эксперта венский академик Ватрослав Ягич, хорват по национальности, подверг записку «украинцев» уничтожающей критике. В своем выводе Ягич, в частности, отметил, что «Украина» — это польская провинция у Днепра, но Галицкая Русь, Буковина и Закарпатье никогда к этой «Украине» не имели отношения. По этому поводу Ягич писал: «В Галиции, Буковине и Прикарпатской Руси эта терминология (“Украина”, “украинец” и т.д.), а равно все украинское движение является чужим растением, извне занесенным продуктом подражания». А завершал свой научный вывод ученый следующими словами: «Таким образом, о всеобщем употреблении имени “украинец” в заселенных русинами краях Австрии не может быть и речи»19…
Но «украинцы» не успокоились, и 13 января 1917 года депутат австрийского парламента В.Василько обратился с письмом к министру иностранных дел графу Чернину, в котором, в частности, писал: «После объявления войны, национально настроенные антирусские русины (!?) возбудили ходатайство об употреблении официального наименования “украинцы”, чтобы не иметь ничего общего с старо-русинами и русинами-русофилами»… (Обратите внимание на это просто поражающее своей бессмысленностью словосочетание: антирусские русины… Или, другими словами, «антирусские Русские»!.. А между тем, именно оно и выражало всю «этническую доминанту» свежеиспеченного «украинского народа»)… В конце своего письма В.Василько утверждал, что удовлетворительному разрешению данного вопроса австрийские, лояльно настроенные… русины, придают колоссальное значение20…
Но и в этот раз венское правительство не решилось пойти на столь абсурдный шаг – изменение национального имени целого народа. В Вене прекрасно знали, что термин «русин» с самых древних времен является синонимом слова «русский». В этом значении он встречался уже в X веке, например, в тексте договоров Русских князей Олега и Игоря с Византией. Никакое уважающее себя правительство, даже настроенное исключительно антирусски, не могло допустить столь вопиющего произвола в отношении национального имени своих подданных. Во всяком случае, на официальном уровне.
Но что не могли позволить себе в это время даже немцы, с легкостью осуществили от имени Русского Народа новоявленные смердяковы, политические дегенераты типа Милюкова или Кирбиса-Керенского…
Самостийники, разумеется, с лихвой воспользовались предоставленными возможностями. Сейчас же после заявления Милюкова самопровозглашенная Центральная Рада направила Временному правительству письмо, в котором, в числе других, выдвигалось требование немедленно «поставить украинский вопрос на международном конгрессе в связи с судьбой Галичины и частей украинской территории, захваченной немцами», а также «принципиально решить вопрос об участии в этой конференции представителей украинского народа (т.е. самой Центральной Рады. – С.Р.)», с целью «немедленно принять предварительные меры относительно закордонной Украины»21…
Таким образом, благодаря милюковым-керенским, Русские территории, оказавшиеся на тот момент в зоне иностранной оккупации, в течение нескольких дней были превращены в «закордонную Украину», а их Русское население полностью отдано на откуп… «украинцам». Сколь катастрофическим для национального сознания этой части Русского Народа явилось данное обстоятельство, можно проследить по вынужденной корректировке позиции представителей Холмской Руси.
4 апреля 1917 года в Москве состоялось общее собрание уроженцев и деятелей Холмщины (еще в начале войны оккупированной Германией). Собранием в адрес «Всеукраинского национального конгресса» (того самого, который намечали Грушевский и кампания), была послана следующая телеграмма:
«Холмщина всегда входила в состав земель Малой России, жила одной жизнью с соседними Волынью и Галичиной и до настоящего времени сохранила свою русскую народность, свой великий вековой уклад жизни и исповедует единую со всей Русью православную веру. Временное обособление Холмщины от родственных ей земель и включение ее на Венском конгрессе в состав Царства Польского имело для ее религиозной, национальной и культурной жизни весьма вредные последствия. Общее собрание непоколебимо убеждено в том, что оставление крестьянской Холмщины за государственно-политической границей Руси в пределах самостоятельной Польши неминуемо повлечет за собой полную религиозную, национальную и общественно-экономическую гибель крестьянских масс Холмщины… [Поэтому собрание] настойчиво просит украинский конгресс включить Холмщину в состав объединенных украинских земель»22…
Итак, население, в течение нескольких сотен лет иностранной оккупации сохранявшее свою «русскую народность» вынуждено обращаться за защитой и спасением к «украинскому конгрессу» (т.е. собранию тех, кто от этой самой народности сознательно отказался), — и просить включить свою историческую Русскую территорию в состав… «украинских земель».
Вот таким вот образом предательство одних вынуждало отступничество других. Отступничество как будто временное, тактическое, и вроде бы не связанное с окончательным отказом от фундаментальных основ национальной жизни. Так, во всяком случае, казалось в тот момент. В газете «Холмская Русь» в статье «Исторический путь Холмщины», написанной как раз в эти дни, священник П.Короля подчеркивал:
«Вступая на этот путь органического слияния с Украиной, мы тем не менее далеки от тех крайностей охватившего Украину движения, которое проповедует узкий сепаратизм и обособление от общерусской культуры. Присваивая себе все то лучшее, что есть в украинстве, мы не можем совершенно разобщиться с той Великороссией, которая и духовно и материально всегда поддерживала нашу окраину, не можем порывать связь с теми ценностями общерусской культуры, которые составляют в одинаковой степени результат творчества как великорусского, так и малорусского племени.
Сливаясь с Малороссией, мы не подчеркиваем вражды к Великороссии, так как та и другая с первого момента своего соединения были равноправными строительницами русской государственности, русской церковной жизни (достаточно напомнить роль малороссов в истории русской церкви XVII-XVIII вв.) и русского языка»23…
В то время еще могла существовать иллюзия того, что подобный компромисс носил преходящий характер, а потому и позволительно на него идти, но когда в сентябре 1945 года правительство Польши выселяло в массовом порядке в СССР коренное население Холмщины (около 200 тыс. человек), то по обе стороны границы оно уже официально числилось «украинским». И, в общем-то, в таковое к тому времени превратилось. Во всяком случае, не многие из вынужденных переселенцев помнили, что их деды-прадеды по национальности являлись именно Русскими. А в исторической памяти их потомков принадлежность к «русской народности» была уже стерта. Да и могло ли быть иначе: смена национального имени даром не проходит…
Между тем, все упования Русской Холмщины на «украинцев» были совершенно беспочвенны. «Украинский конгресс», к которому обращались ее представители за помощью, не только никого не представлял, но и ни какой реальной силой в Малороссии не обладал.
* * *
К тому моменту все «успехи» Центральной Рады ограничивались пределами Киева и его ближайших окрестностей, что, конечно, никак не могло устраивать ее лидеров. Для обоснования претензий на всю Малороссию им и понадобилось мероприятие со статусом «всеукраинского», чтобы, как позднее писал В.К.Винниченко, Центральная Рада стала «действительно представительным, законным органом, законным (по законам революционного времени)»24.
Оговорка насчет «революционного времени» дает представление о том, какими способами намеревались действовать организаторы «конгресса» (позднее переименованного в «съезд»), чтобы достигнуть на нем своих целей. В обнародованной инструкции о выборе «делегатов» прямо указывалось, что таковых могут направлять только «украинские» организации, да и то лишь те, «которые принимают требование широкой национально-территориальной автономии Украины»25. Таким образом, на созываемое сборище допускались только «свои», что и должно было обеспечить «правильность» его решений. На местах в спешном порядке стали создаваться многочисленные «кружки» и «клубы» с пышными украинскими названиями и мизерным числом членов, которые и посылали от своего имени «делегацию», обычно включавшую в себя весь наличный состав «организации»…
Съезд состоялся 6-8 апреля 1917 года в самом большом зале Киева — Купеческом собрании. Число участников доходило до полутора тысяч человек. Речи большинства делегатов носили чисто митинговый характер, зато, заряженные эмоционально, создавали в зале атмосферу возбуждения и эйфории. Время от времени она выплескивалась в здравицы, возгласы «Слава!», и спонтанное хоровое исполнение украинских песен. Чаще всего заводили «Заповіт» Шевченко («Як умру, то поховайте…»), который, по признанию Грушевского, «с того времени стал почти гимном Центральной Рады и исполнялся на ее заседаниях… даже слишком часто, придавая нашему в дальнейшем парламенту некий привкус “певческого общества”»26… Прочитанные в первый день доклады продолжали обжевывать с разных сторон тему «украинской автономии». О самостийности речи вовсе не шло, лишь отдельные ораторы позволяли себе распространяться на эту тему, но не находили в зале поддержки. 7 апреля карнавал социальной демагогии, пения, радостных всхлипов и криков, выдержанных все в тех же «украинских» тонах, продолжился. Кульминацией его стал доклад В.В.Садовского «О территории и населении автономной Украины», в котором были намечены границы «украинской территории», включавшие в себя Волынскую, Екатеринославскую, Киевскую, Подольскую, Харьковскую, Полтавскую, Херсонскую, Черниговскую губернии, а также ряд уездов Люблинской, Седлецкой, Гродненской, Курской, Воронежской губерний, Донской области, Кубани, Ставрополья, Таврической и Бессарабской губерний… В революционной эйфории аппетиты «украинцев» разыгрались не на шутку, и они уже размечтались о том, чтобы включить в свою виртуальную «Украину» не только Малороссию, но и Новороссию, Донбасс, Слобожанщину и ряд прилегающих к ним территорий, по принципу «проси больше – и получишь хоть что-нибудь»…
Самое главное – выборы нового состава Центральной Рады – состоялись лишь в третий день. Ее председателем единогласно был выбран Грушевский, а его заместителями – В.К.Винниченко (в Киеве он появился 21 марта, где сразу же возглавил УСДРП и активно включился в работу Рады) и С.А.Ефремов. Всего на съезде было избрано 118 членов Рады, остальных должны были делегировать территориальные украинские делегации, которые еще только предстояло сформировать, а также армейские и флотские комитеты, «национальные меньшинства» и прочие порождения «революционного творчества масс»… Поэтому в дальнейшем Рада постоянно росла численно, включая в себя все новых и новых «народных представителей» достигнув, наконец, как сама она объявила, вначале 600, а потом и 800 членов. Что представлял собой этот контингент, и как осуществлял свои депутатские функции, описал В.М.Левитский, одно время входивший в число членов Рады:
«Немедленно по получении депутатских карточек мы произвели подсчет, находившихся в зале депутатов (на этом заседании решался вопрос о подчинении Временному правительству, и были мобилизованы все силы). Украинских депутатов в Раде оказалось 117 человек. Из них 1 священник, 20-25 представителей интеллигенции, несколько крестьян, остальные – солдатские шинели, мирно дремавшие в креслах. Мы сейчас же избрали своего
представителя в мандатную комиссию. Появление его в комиссии вызвало в рядах украинцев настоящую панику. Пользуясь малокультурностью и растерянностью секретаря, наш уполномоченный завладел папкой с депутатскими документами и принялся за их внимательное изучение. Вечером мы собрались, чтобы выслушать его доклад.
Доклад не вызывал сомнений. Никаких выборов в Центральную Раду нигде не было. Депутаты из армии заседали на основании удостоверений, что такой-то командируется в Киев для получения в интендантском складе партии сапог; для отдачи в починку пулеметов; для денежных расчетов; для лечения и т.п. Депутаты “тыла” имели частные письма на имя Грушевского и других лидеров, приблизительно одинакового содержания: “посылаем, известного нам….”. В конце – подпись председателя или секретаря какой-нибудь партийной или общественной организации. Наш представитель успел снять копию с полномочий депутатов г.Полтавы. Все они были избраны советом старейшин украинского клуба в заседании, на котором присутствовали 8 человек.
Всего депутатских документов оказалось 80. На официальный запрос секретарь смущенно ответил, что здесь все документы. Остальные депутаты (около 300) – то Грушевский, Винниченко, Порш и другие члены президиума, которым “передоверены” депутатские полномочия и каждый из них равняется 10-15-25 депутатам. Наконец, пояснил секретарь, часть депутатов еще не успела зарегистрироваться, но таким, успокоил он, мы выдаем вместо депутатских билетов только квитки на обед.
Тайна украинского парламента была разоблачена. Мы сложили свои полномочия, и ушли из Рады»27…
Очередное помпезное мероприятие, организованное Центральной Радой в эти три апрельских дня, может быть, и добавило ей известности (больше, впрочем, скандально-рекламного свойства), но вряд ли убедило кого-нибудь в том, что в ее лице обширный край обретает некую реальную власть. Выступивший на съезде киевский губернский комиссар Временного правительства М.А.Суковкин заявил, что рассматривает Центральную Раду как одно из многих общественных учреждений, призванных сотрудничать с властью в «местном самоуправлении», главную же роль в устройстве страны отводил общероссийскому Учредительному собранию28.
И в такой второстепенной и подчиненной роли воспринимало Центральную Раду подавляющее большинство населения края. Причем, это касалось не только ее противников или сторонних наблюдателей, но даже самых фанатичных приверженцев «украинского дела». Уже знакомый нам Е.Х.Чикаленко в письме П.Я.Стебницкому (2 апреля 1917) писал: «Кадеты об автономии Украины молчат, и они, очевидно, будут против нее, вообще против нее будут все, кроме сознательных украинцев, которых всего горстка… Я боюсь даже большего – что мы не сможем осуществить национализацию (перевод на “мову”. – С.Р.) школы и учреждений. Наш народ, за небольшим исключением, не придает этому значения и не будет этого отстаивать, ему лишь бы земелька!»29…
Терзали сомнения и самих лидеров Центральной Рады. «Есть ли у нас столько сил… есть ли у нас столько рук, чтобы направить их на эту тяжелую работу? – записывает в своем дневнике (19 июля 1917) В.К.Винниченко. – Сердце сжимается от тревоги, печали и страха: а что, если не поднимем? Не сможем взять того, что судьба так неожиданно, фантастически бросила нам под ноги?»30…