Многие современники Н.М. Карамзина (1766—1826) отмечали в своих высказываниях, что сей муж есть лицо не только необыкновенное,- но в своем роде единственное.

Заслуги Николая Михайловича Карамзина перед русским народом столь огромны и величественны, что имя его всегда произносится с благоговением. Величие его проявилось в важнейших сферах человеческой деятельности: в истории и литературе, в политике и государственных делах, в философии и экономике. Карамзин многое сделал для формирования русской национальной идеи и близок был к начертанию геополитического образа Российской империи. И при этом он признавался современниками чистейшим и честнейшим человеком, примерным семьянином.

Будучи почвенником и традиционалистом, Карамзин проявлял исключительную новаторскую энергию в делах, которые полагал полезными для Отечества и народа. Преобразование русской письменной речи -было первым его шагом в литературе. Очень точно об этом сказал князь и поэт П. Вяземский:

Сперва попыткою искусства

На новый лад настроив речь,

Успел он мысль свою из чувства

Прозрачной прелестью облечь.

Россия речью сей пленилась,

И с новой грамотой в руке

Читать и мыслить приучилась

На карамзинском языке.

Изучив в своем большом путешествии по Европе многие страны (беседы с выдающимися европейскими учеными были непременным условием этого путешествия), Карамзин сделал своеобразный для того времени вывод:

России необходимо укреплять свои позиции в европейском мире, но при этом сохраняя свою самобытность и духовную цельность.

Идеи русского патриотизма стали преобладать в научных и публицистических сочинениях писателя. Никто в России (ни до, ни после Карамзина) не писал так много и так плодотворно на эту тему. Разумеется, эти идеи никак не могли взаимодействовать ни с постулатами масонства, в которое молодой литератор был вовлечен по неопытности, и Карамзин решительно порывает с «братьями», выйдя из масонской ложи. Именно идеи патриотизма, основанные на любви к Отечеству, привлекли молодого ученого к мысли о необходимости создания фундаментального труда по русской древней истории.

Проявив редчайшую целеустремленность и волю, Карамзин создал колоссальной сложности и важности труд — «Историю государства Российского» в 12-тн томах, о котором все тот же Вяземский сказал:

Воздвиг он храм сей величавый,

Прекрасный стройностью частей,

Сей памятник и русской славы,

И славы собственной своей.

В в каждом своем поступке Карамзин проявлял высокое чувство долга и бескорыстия, а в необходимых случаях — удивительную стойкость и принципиальность. Добрейший, благороднейший и кроткий человек, он мог, при необходимости, в самой любезной, но недвусмысленной форме указать императору или высокому сановнику на их ошибки в тех или иных действиях.

Более того, если историограф видел, что решения императора или других управителей государства наносят ущерб России, то он делал все от него зависящее, чтобы эти решения не были проведены в жизнь.

Известна в этом смысле памятная «Записка о древней и новой России» (1811), составленная Карамзиным для императора Александра I. Но наиболее ярким примером может служить эпизод более позднего времени. Осенью 1819 года император Александр I сообщил историографу в 'одной из частых бесед, что он желает восстановить Польшу «в ее древних границах». Это сообщение Александра I произвело на историографа такое ошеломляющее впечатление, что он решил объясниться с императором письменно. Составленная им записка под названием «Мнение Русского Гражданина» была вручена самодержцу. Александр I пытался убедить Карамзина в своей правоте (беседа длилась всю ночь!), но тот был непреклонен. После беседы с царем историограф написал послесловие к записке, озаглавив его: «Для потомства». В нем, частности, говорилось: «Читано Государю в тот же вечер. Я пил у него чай в кабинете, и мы пробыли вместе, с глазу на глаз, пять часов. На другой день я у него обедал, обедал еще и в Петербурге, но мы душою расстались, кажется, на века. Потомство! Достоин ли я имени гражданина России? Любил ли я отечество? Верил ли добродетели? Верил ли Богу...»

В записке Карамзин выразил не только свое отношение к «польскому вопросу», но сформулировал некоторые принципы государственного устройства России, основанные на вековых традициях русского народа. Среди этих принципов главным был принцип территориальной целостности России.

Император Российский, обладающий всей полнотой власти, не имеет права, по мнению историографа, уступить и пяди земли русской кому-либо.

«Старых крепостей, — отмечал Карамзин, — нет в Политике: иначе мы долженствовали бы восстановить и Казанское, Астраханское Царство, Новгородскую республику, Великое Княжество Рязанское и так далее. К тому же и по старым крепостям Белоруссия, Волыния, Подолия вместе с Галицею были некогда коренным достоянием России. Если Вы отдадите их, то у Вас потребуют и Киева, и Чернигова, и Смоленска: ибо они также долго принадлежали враждебной Литве. Или все, или ничего. Доселе нашим государственным правилом было: ни пяди ни врагу, ни другу! Наполеон мог завоевать Россию; но Вы, хотя и Самодержец, не могли договором уступить ему ни одной хижины Русской. Таков наш характер и дух государственный». И далее продолжал: «Государь, ныне славный, великий, любезный!.. Я слышу Русских и знаю их: мы лишились бы не только прекрасных областей, но и любви к Царю; остыли бы душой и к Отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола; ослабели бы не только уменьшением Государства, но и духом, унизились бы пред другими и пред собою. Не опустел бы, конечно, Дворец; Вы и тогда бы имели Министров, Генералов: но они служили бы не Отечеству, а единственно своим личным выгодам, как наемники, как истинные рабы. Одним словом, восстановление Польши будет падением России или сыновья наши обагрят своею кровию землю Польскую и снова возьмут штурмом Прагу!.. В делах государственных чувство и благодарность безмолвны, а независимость есть главный закон гражданских обществ...»

Свои воззрения на общественно-политическую жизнь России Карамзин не скрывал, хотя они зачастую в корне отличались от «общепринятых». Запрет масонских лож в России (1822) он приветствовал, восстание декабристов осудил, отмену крепостного права полагал преждевременной. Руководствовался он при этом одним и тем же правилом: поддерживать только те начинания, которые направлены к благу России.

Из писем Н.М. Карамзина к жене

Москва, 17 авг. 1812

...Важных известий до сей минуты нет. Главная квартира наша в Вязьме или около. Кутузов должен быть уже там. На сих днях решится судьба Москвы, ежели еще не решилась... Есть Бог!.. Вся душа моя обращена к тебе и к Отечеству.

Москва, 21 авг. 1812

...Всякую минуту молюсь о России... Армия наша приближается к Москве и вступила в Гжать. Вязьма сожжена и в руках неприятеля. Будет ли сражение, не знаем, хотя и приехал Кутузов... Еще раз благословляю именем Божиим...

Москва, 23 авг. 1812

Милый друг Катенька! Вчера получил я любезнейшее твое письмо из Ярославля и благодарю Бога, что вы доехали здорово до места. Несколько раз в день льются у меня слезы, особливо, когда читаю твои письма, воображая твою любовь и горесть. Утешайся детьми нашими и молись: не перестаю надеяться на милость Божию, хотя и не люблю обольщать себя малодушно, как другие, которые то бледнеют от страха, то видят Наполеона у ног своих.

Моя надежда основана на сердечном уверении, что Господь в одно мгновение может все переменить, постыдить врага нашего и спасти Россию. Еще судьба не решилась: ждем сражения, которое должно быть в 117 верстах от Москвы, если французы захотят в этом месте атаковать нас. Я кажусь самому себе довольно спокойным, аппетит и сон мой хороши, следственно и здоровье. Стараюсь исполнять твое приказание: думать менее, отвлекать себя от сердца и не растравлять чувствительности; но требую, милая, чтобы и ты делала то же. Я наложил на себя трудную епитимью разлукою с моим бесценным другом; однако же и теперь думаю, что мне нельзя было поступить иначе, хотя пребывание мое здесь и бесполезно для Отечества: по крайней мере, не уподоблюсь трусам и служу примером государственной, так сказать, нравственности. Наши добрые Москвитяне изъявляют готовность умереть за честь древней столицы: вооружаются саблями и пиками. Купцы, ремесленники, мещане, фабричные. Впрочем, дай Бог, чтобы армия не имела нужды в их содействии. Граф, хозяин мой, бодрствует с утра до вечера. Вчера приезжал сюда Платов на несколько часов, думая найти здесь Государя, и ночью опять уехал в армию. Все казаки идут с Дона к Москве. Нынешний день увидим шар, над которым один немец долго трудился в Воронцове и которым надеются сделать большой вред неприятелю: я не легковерен. Москва пустеет: уезжают и увозят. Воспитательный Дом, оружейная Палата, архивы, межевая, все отправляется. Привезли к нам уже около трех тысяч раненых. Между тем город спокоен и тих удивительно. Вчера С.С. Кунников обедал у нас, отправив жену и детей; а я еду теперь к нему обедать. Принц пишет ко мне, что он сам будет посещать тебя.

Думаю, что ты еще не видала Великой Княгини: скажи мне об ней несколько слов, когда увидишь ее. Желаю, милая, чтобы вы могли сколько-нибудь покойно жить в своем чистеньком домике. Уведомь, что вам стоит содержание людей и стола. Но долго ли будем писать друг ко другу? Отдаюсь в волю Божию. Не знаю, что и в каком случае сделаю и где буду; но обещаю тебе, милая, не жертвовать собою безрассудно: Господь бережет всех нас. Не отпускай лошадей в деревню, и держи у себя, и будь на всякий случай готова к отъезду. Ежели (чего Боже сохрани) неприятель дойдет до Москвы, то вам не должно оставаться в Ярославле, а через Кострому ехать в Нижний, как скоро Великая Княгиня выедет из Ярославля; пока она на месте, то и вы безопасны; но одни не оставайтесь. Исполнив долг чести и любви к Отечеству, буду искать тебя: прочее зависит от Бога. Нежно, нежно тебя целую, а после и наших малюток. Благословляю вас от сердца, которое живет вами. Дети! Уважайте маменьку: будьте умны и ей послушны. Когда-то Бог велит нам соединиться! Князь Петр едет к своему генералу Милорадовичу; мы уже простились.

Катенька бесценная! Прижимаю тебя к сердцу: Господь да блюдет тебя! Маленький образ, тобою присланный, ношу на себе. Мысленно обнимаю Княгиню: учи ее твердости. Бог с вами. Сам еду отдать письмо на почту. Еще благословляю тебя особенно, моего единственного друга. Кланяйся Ленгеру и поблагодари его моим именем.

Виктор Лосев
По материалам журнала "Слово"