18-го августа 1914 года, полк, стоявший в районе г. Скерневицы, был спешно стянут к Варшаве, откуда эшелоны шли непрерывно в направлении Люблина, где обстановка для нас развивалась не очень удачно. Австрийцы, давя массой, заставили полки Гренадерского корпуса отходить и наметился прорыв фронта у ближайшей к Люблину станции Травники, которая уже обстреливалась австрийскими батареями.

Сутки раньше, на Люблин ушла 1-я гвардейская пехотная дивизия, а сейчас направляли туда же и 2-ю, да так спешно, что отправленный для скорости через Луков 1-й баталион Л. Гв. Павловского полка так и не попал к первому бою. Дрались 2-й, 3-й и 4-й батальоны и пулеметная команда.

Эшелоны шли почти без остановок. На станции "Ивангород" встретили первых пленных австрийцев, их было что-то очень много, больше чехи. Впечатление произвели отвратительное; не солдаты, а какая то сволочь - распущенные шинели, нескрываемая радость плена, неуважение к своим офицерам, бахвальство сдачей в плен. "Какие же это солдаты? Хуже мужиков", были слышны отзывы наших солдат.

Дальше нас везли еще скорей.

"Гвардейские эшелоны вперед", слышались распоряжения заведывающего передвижением войск. И мы оставляя на станциях эшелоны с полками Кавказского корпуса, шли без остановок к Люблину, куда и пришли и выгрузились днем 20-го августа.

Почти сейчас же после выгрузки, двинулись по улицам города и дальше по шоссе, идущему на ст. Травники.

Навстречу нам показалась какая-то конная часть, впереди штандарт. Оказались Уланы Его Величества.

Разминулись, отдав честь штандарту и знамени.

По сторонам шоссе, домишки с садиками и огородами, шоссе обсажено рядами старых, больших тенистых деревьев. Обгоняя полк по обочинам, полной рысью прошла наша команда конных разведчиков со своим командиром штабс-капитаном Алексеем Морозовым.

Начало смеркаться и на горизонте появились звездочки, которые вспыхивали, потухали и снова загорались.

- Ваше Высокоблагородие, что это за огонечки впереди? - спросил меня взводный первого взвода подпрапорщик Васильев.

- Ну а как ты сам об этом думаешь? - спросил я его в свою очередь.

- Не могу знать, Ваше Высокоблагородие, вижу, что что-то поблескивает, а что это, не знаю.

- Ну так знай, это рвутся неприятельские шрапнели. Далеко, разрыва не слышно, а огонь далеко виден.

Уже темно, только слышен тяжелый шаг идущих рот. Впереди какое-то замешательство и батальоны остановились, чтобы немного передохнуть: не втянутые в работу запасные, несшие полную укладку, едва дотащились. Кроме того остановка вызвана еще и тем, что встретили транспорт раненых Петровской бригады, Преображенцев и Семеновцев. Сегодня у них был тяжелый бой и они с честью поддержали свою двухвековую славу, дорвались до штыков, хотя это и стоило им больших потерь и в офицерах и в солдатах. Наскоро расспросили их о противнике.

Преображенцы рассказали, что австрийцы дрались упорно и засыпали наши наступающие цепи артиллерийским, ружейным и пулеметным огнем, "но все же мы дошли до штыков и много их перекололи. Дай Бот и вам удачи". Еще часа полтора шли мы, пока не остановились в какой-то деревушке. Подвезли ротные кухни, накормили людей, сами поужинали и завалились в сарае на сене спать.

Чуть стало светать, накормили людей и сами выпив чая, двинулись дальше. Наши три батальона вел старший полковник Анищенков, так как командир полка и одновременно командир бригады, Свиты Его Величества генерал-майор Некрасов, остался где-то сзади с 1-м батальоном, или с Финляндским полком.

Пройдя еще по шоссе, свернули на проселок и часть по мосту, часть вброд перешли речёнку, на той стороне которой была деревня. Все население высыпало на улицу, старики, старухи, бабы, мужики, ребятишки - все глазели на нас.

Прошли деревню и двинулись дальше.

Поднимаясь на возвышенность к опушке леса, были остановлены начальником дивизии генерал-лейтенантом Ресиным, вместе с начальником штаба полковником Болдыревым ехавшим в автомобиле. Проезжая вдоль батальонов, он передавал последние новости: на левом фланге фронта нашими войсками взят Львов. Прошли лес, спустились в лощину и остановились; недалеко от дороги лежал шрапнельный стакан австрийской гаубицы. В небольшом отдельном домике были видны офицеры и гренадеры 2-го гренадерского Ростовского полка. Шло какое-то военное совещание, но, так как оно нас не касалось и нас не задерживали, то батальоны пошли дальше.

Здесь на опушке сложены были, штабелями по ротно, ранцы и при них находились дневальные: в бой Петровская бригада пошла налегке, без ранцев. Еще дальше, по склону холма виднелись небольшие окопчики. С холма были видны крыши домов и сараев деревни. Владиславовки, а за ней, на поднимающейся противоположной стороне, был виден лес.

Прошли пустую деревню и свернули по дороге влево, здесь около моста, у дороги, закрытый шинелью лежал первый убитый Преображенец. Поднялись наверх и увидели что по жнивью, то тут, то там, то одиночно, то целыми торчали воткнутые штыками в землю, винтовки, а около них лежали тела убитых. Было их много.

Впереди темнела опушка леса, которая была занята австрийцами и на которую наступали Преображенцы. Чем ближе к опушке, тем больше тел убитых. На ходу осмотрели лежавших посреди них, одного с нашим полковым Прейсиш - Эйлауским крестом. Опознали убитого только в марте месяце ушел он в запас из 2-ой роты.

Подошли к опушке леса и свернули направо по дороге. Страшно было смотреть на опушку, она вся была завалена убитыми австрийцами. Они, лежали и в наскоро вырытых окопах, за стволами деревьев, между деревьями и на самой опушке и дальше вглубь леса. Вот тело австрийского офицера, перерванное пополам попавшим в него снарядом, валяются заколотые штыками с разбитыми прикладами головами, везде ружья, фляги, ранцы, сумки, масса рассыпанных обойм с патронами и стрелянные гильзы. Бой был упорный и кровопролитный. Прошли наши дозоры вглубь леса, там, говорили они, тоже что-то ужасное. Где был перевязочный пункт, масса окровавленной одежды, белья, бинтов, лежат убитые и умершие от ран, брошенные повозки, носилки. Пройдя место боя, остановились на ночлег в деревушке на высоте. Подошли кухни: кашевары и артельщики набрали белья, несли ранцы с полной выкладкой, пистолеты и даже винтовки. Поужинали и разошлись по дворам и хатам.

Еще засветло, на вершину холма, перед деревней, какая-то из наших батарей втащила свои пушки. Сверкнули молнии выстрелов и снаряды, свистя унеслись куда-то вдаль. Передавали, что командир батареи обстрелял верстах в четырех австрийскую колонну. Это были первые боевые выстрелы.

Ночь с 21-го на 22-ое августа прошла спокойно, утро 22-го августа было тихое и пасмурное. Выйдя из хаты, где все мы, офицеры 2-го батальона, спали вповалку на соломе, я подошел к изгороди и стал смотреть вдаль, где верстах в полуторах поднимался дым пожара. Рядом стоял молодой солдат, горнист 5-й роты, который, не отрываясь, смотрел туда же.

- Что ты так, смотришь туда? - спросил я его.

- Да там, Ваше Высокоблагородие, моя родная деревня.

- Жаль, но что-же поделаешь? близок локоть, да не укусишь.

- Так точно, Ваше Высокоблагородие, сейчас не время от полка отходить.

Потянулась колонна Л. Гв. Московского полка, ночевавшая поблизости, а за ней, в колонне по отделениям, пошли и мы. В главе шел 2-й батальон.

Свернули по опушке леса, потом поднялись на возвышенность. Далеко все видно, справа, слева, впереди все перелески и рощи, вьется дорога, подымая пыль движется колонна Москвичей. Голова нашего батальона поднялась, имея впереди комадующего полком и небольшой полковой штаб.

Где-то справа и спереди бухнуло, засвистело, наростая и приближаясь, и, выпустив бело-розовые клубочки дыма, высоко разорвались австрийские шрапнели. Высоко свистнули пули и пролопотали пустые шрапнельные стаканы. Мы попали под обстрел. Мимо нас пронеслась какая то двуколка, проскакала лошадь без всадника, с свернувшимся на бок седлом.

- В строй по ротно, роты по взводно, - и роты и взводы разошлись на установленные дистанции и легли.

Левее 2-го батальона легли роты 3-го, а 4 сзади. Еще подлетели очереди и брызнули пулями. Все разрывы высоки, только упавшим шрапнельным стаканом отшибло ногу рядовому 9-й роты.

- Встать! 2-му батальону на опушку леса, 3-му за Московским полком, 4-му оставаться на месте. - Рассыпали цепи и двинулись вперед.

С пустились с возвышенности и пошли по указанному направлению. На правом фланге несколько человек что-то разглядывают.

- В чем дело, ребята? - спросил я, подходя к ним.

- Да вот, Ваше Высокоблагородие, австриец, убегая, ранец бросил.

Действительно, передо мной лежал тяжелый австрийский ранец из телячьей кожи, с пристегнутой шинелью и запасным подсумком под ним. Шинель я взял себе: накрапывало и я не хотел мочить свою. Из ранца вытащили галеты и табак, а остальное бросили. Взял и я, на всякий случай, несколько галет. Не прошли и сотни шагов - резкие оглушительные удары сзади. Невольно вздрогнув, я оглянулся назад: на самой верхушке, где мы только что были, совершенно открыто стояли наши пушки, около них суетились прислуга и несколько артиллеристов бежали от зарядных ящиков к орудиям. Опять молоньи выстрелов и близкие разрывы. Еще и еще. С австрийской стороны били две батареи: одна близко справа, другая дальше спереди. Их очереди начали рваться над нашей батареей!

- Ваше Высокоблагородие, гляньте, - и, идущий рядом, связью, рядовой Кандауров показал вперед: неслись, помахивая пушистыми хвостами, две лисицы, скакали зайцы. Лисы бежали проворно, но без суеты, а зайчики, останавливаясь, становились на дыбки оглядывались и опять скакали, чтобы посмотреть, что это такое, что их так напугало?

Цепью дошли до рощи и остановились на опушке, выслав вперед дозоры.

Правее меня были 6-я и 5-я роты капитанов Христофорова и Сапожникова, левее 8-я штабс-капитана Павленко. Залетали шрапнели и к нам, а поэтому люди стояли, сидели, а кто и лежал за стволами деревьев. Пока шла артиллерийская перестрелка, но вот впереди, где были Московцы и наш 3-й батальон, застучали ружейные выстрелы все чаще и больше. У нас все было тихо, дозоры доносили, что ничего не видно, но только где-то очень близко стреляет австрийская батарея.

Впереди, между деревьев, показались идущие сюда люди. Пошел к ним навстречу, чтобы узнать в чем дело.

Оказалось, что это шел командир Л. Гв. Московского полка генерал-майор Михельсон, а его сопровождал полковой адъютант, мой приятель по роте Его Величества Александровского военного училища Павел Карлович Андерс. Последний что-то очень взволнованно доказывал своему командиру, на что последний только сопел и качал головой. Сзади шли шт. горнист и два человека связи - рыжие Москвичи. Андерс был красен, взволнован.

Михельсон грузно опустился около дерева, прислонясь к нему спиной. Я подошел к Андерсу. "В чем дело, Карлуша, не нужна ли помощь? я сейчас прикажу людям". Отведя меня в сторону, Андерс передал, что одной шрапнельной пулей командиру полка пробито палетку с картами. Пуля, пробив одну сторону, палетки, осталась в ней. Генерал Михельсон решил, что он контужен в живот, к слову сказать, препорядочный, и что оставаться при полку не может, сдал командование полком полковнику Гальфтеру и сейчас идет на перевязочный пункт, чтобы отправиться дальше. Все это привело Андерса в крайнее негодование.

Время шло. Гремели батареи обоих сторон, осыпало и наш лесок, но потерь не было: люди все были укрыты стволами деревьев, кто курил, кто жевал сухарь, запивая чаем из фляги. Но вот 6-я рота зашевелилась и потянулась гуськом вправо, прибежал связной и доложил, что батальон должен перейти в лощинку, где ему надлежит оставаться до распоряжения.

Потянулась и моя рота. Прошли какую-то прогалину, спустились по узенькой тропке между кустов в лощинку и остановились в ней, расположившись между поленицами нарубленных дров.

Темнело, накрапывал мелкий дождик. Разложив австрийскую шинель, улегся под одной из полениц. Младшие мои офицеры подпоручики Платц и Живер оставались при своих полуротах. Около меня расположилась и связь. Одно отделение 4-го взвода ушло в полевой караул.

Часов около 9-10, при полной темноте и тишине, командиры батальона и рот были вызваны к командиру 1-й бригады генералу Киселевскому.

- Господа, все собрались?

- Так точно, Ваше Превосходительство, все.

- Ну, вот в чем дело: Гренадерский корпус, на предложение взять этот участок, ответил, что, будучи сильно потрепанным в предыдущих боях и имея большую убыль в офицерском и солдатском составе, да к тому же сильно разбавленный запасными, за успех не ручается, - поэтому дело это предоставлено гвардии. Участок, занимаемый австрийцами, состоит из двух рядов окопов, окопы расходятся под прямым углом от фольварка Зигмунтов, а за фольварком холм, сильно укрепленный и оплетенный проволокой, за ним в лощине деревня Издебно. Две батареи, нас обстреливавшие, замолчали, не то ушли, не то переменили позиции. Роты Павловцев будут разведены проводниками от Московского полка и в 12 часов двинутся в атаку. Надеюсь, что гвардия себя оправдает.

Разошлись мы по своим ротам, вызвали фельдфебелей и взводных, рассказали им в чем дело и стали ждать 12-ти часов. Я лег на австрийскую шинель, приказавши, чтобы люди тоже легли и отдохнули. Съел две австрийских галеты и запил холодным чаем. Незаметно задремал. Сквозь дремоту услыхал: "где здесь ротный командир?".

- А на что тебе?

- Связь от Московского полка, дорогу показать.

Встал, рота уже поднялась и справа рядами пошли мы по дну оврага. Местами кусты так низко росли, что задевали ветвями головы идущих людей. Временами шлепали не то по ручью, не то по лужам: под ногами хлюпала вода. Ветер разогнал тучи, обрывки которых быстро неслись по небу, и проглядывавшая временами луна освещала местность. Овраг расширился.

Справа, по крутому берегу, росли кусты, слева совершенно чистое место полого поднималось, образовывая лужайку, где темнело пятно лежавшей Московской роты.

Поручик А.П. Редькин

Военная быль. № 54, 55. 1962г