В начале апреля 1915 года, сейчас же после Пасхи, я с командой выздоровевших раненых солдат возвращался в полк. 26-го августа 1914 года у деревни Гельчев пуля разбила мне кость левой ноги. Пока срослась кость прошло немало времени, и теперь возвращался я не совсем еще поправившись. На рентгеновском снимке были видны кусочки металлической оболочки пули.

С собой я взял 100 броневых щитов системы саперного офицера штабс-капитана Гельгара. Щиты были небольшие, они закрывали только лежащего за ними человека и имели прорезь для винтовки. Каждый весил более 20 фунтов, но они были непробиваемы.

Приехали в Ломжу, вернее пришли, так как от станции Червонный Бор, где мы высадились рано утром, надо было тащиться до Ломжи пешком. На присланные подводы нагрузили щиты, немудреное солдатское барахлишко. Я уселся и двинулись.

Прошли казармы какого-то армейского полка, квартировавшего до войны в Ломже, Ломжу с ее костелом, цукерней, садиком, кучей домов и домишек с польским и еврейским населением, спустились к Нареву и, перейдя по мосту, потянулись по шоссе, обсаженному большими тенистыми деревьями. Навстречу шли одиночные солдаты, небольшие команды, полковые повозки зарядные ящики, всадники. Прошли мимо Кисельниц и добрались, наконец, до Рогениц, где стоял штаб полка и резервный батальон.

Явился новому командиру полка полковнику Искритскому. К вечеру пришли приемщики от рот, сидящих в окопах плацдарма Малый Плоцк - Колаки Струменные. Положили щиты на двуколки и ушли.

Благодаря большой убыли в офицерском составе в боях под Люблиным, Ивангородом и блокаде Кракова, старших офицеров оставалось мало, и я, по старшинству, получил 11 батальон.

Древня Рогеницы небольшая. Одним концом она примыкала к дороге, идущей от Ломжи до местечка Стависки, а другим - к небольшому холму сбоку ручей и лес, а с другой стороны голый косогор и поле.

Вечер прошел в разговорах, надо было раздать привезенные письма и посылки. Рассказывали мне обстановку: впереди за лесом от деревни Малый Плоцк, имея слева Л. Гв. Финляндский полк, тянутся окопы левого полкового участка, занимаемого по очереди 1-м и 4-м батальнами. До противника от 1.500 и до 1.200 шагов. Дальше, вправо, ложбина, слабо заплетенная проволокой и никем не занятая, на ночь высылались секреты и дозоры, прорыв и затем большой песчаный холм с нарытыми 2-х ярусными окопами. Все заплетено проволокой. Это участок 2-го и 3-го батальонов. Впереди лес, по опушке которого нарыты окопы противника, дистанция 800 и 600 шагов. Еще правее, под самой проволокой немцев, окоп для одной роты, связанный ходами сообщения с холмом и левым флангом Л. Гв. Егерского полка. От этого окопа до немцев не было и ста шагов.

За холмом овраг, где бежал ручей. По берегам ручья развалины деревни Колаки-Струменные, от которой остались лишь трубы и кучи битого кирпича и мусора. От околицы Колак дорога подходила к холму, где раньше был хутор: небольшой деревянный домик и разбитый сарай, с изломанными земледельческими орудиями. От оврага с ручьем местность была совершенно ровная, без всякой растительности, и поднималась до перегиба, в сторону деревни Рогениц. До перегиба было не меньше версты. В лесу стоял резервный батальон, 2-3 батареи, а на опушке леса нарыты небольшие окопчики. Все несчастье состояло в том, что холм был песчаный и при артиллерийском обстреле песок осыпался, прикрытия ползли. Каждый вечер приходили рабочие роты, везли бревна, жерди, плетни за ночь все приводилось в порядок, а с утра начинался обстрел, и все снова осыпалось, ползло, разваливалось и становилось никуда негодным. Это и был участок 2-го и 3-го батальонов.

С вершины холма, пол-оборота налево, виднелись крыши домов и костел деревни Буды-Желязны. И в тихие весенние вечера ясно доносились звуки музыки, игравшей немецкий гимн, били зорю.

На другой день по приезде, выйдя после чая на улицу и разговаривая с подошедшими офицерами о Петербурге, услышали стук идущего по дороге обоза. Посмотрели: ничего и никого на дороге, только слышен слабый свист сверху. В чем дело? По телефону спросили резерв, сидящий в лесу. Оказалось следующее: роты, получившие броневые щиты, поставили их ночью в амбразуры и теперь наблюдали, как немцы по всему фронту нашего участка открыли ружейный и пулеметный огонь по щитам. Эта стрельба, перехваченная перегибом местности, и давала впечатление идущего обоза, а пулеметные пули свистели высоко над головами. Это напоминало мне августовские дни под Ляояном, когда полк всполошился, приняв стук колес идущих по дороге двуколок за ружейную стрельбу японцев.

По телефону передали, что роты донесли о попаданиях в щиты, и это с разных дистанций, но ни один щит не пробит, а только вмятость в места попадания пуль, которые вспыхивали при ударе в щит язычком пламени.

Пришла очередь и 2-му батальону занимать свой участок на холме.

Впереди Рогениц, в кустах, хорошо замаскированные, стояли две дальнобойные пушки системы "Шнейдер", или, как их называли по роману Юрия Беляева, "Барышни Шнейдер".

Прошли мимо мирно стоящих орудий, вошли в лес. Здесь стояли коновязи артиллерийских лошадей, передки, зарядные ящики, потом землянки и палатки орудийной прислуги, дальше землянки резервного батальона, перевязочный пункт с флажком Красного Креста.

Подождали сумерек и, когда достаточно стемнело, пошли дальше, неся бревна, плетни, жерди, колья, доски, мотки колючей проволоки. Надо было восстановить разбитое днем.

Мой старший двоюродный брат полковник Николай Редькин под Ивангородом был ранен двумя пулеметными пулями в ногу. Раньше меня поправился и вернулся в полк. Принял свой 3-й батальон, который я пришел сменять. Лучи двух германских прожекторов вспыхнули и поползли по нашему фронту: осветили белые домики Малого Плоцка, потянулись к лесу, ярко освещая стволы сосен и дорогу и начали приближаться к нам, идущим по дороге. "Ложись", - рота легла. Лучи медленно поползли по ле-жавшим ротам и направились дальше на развалины Колак-Струменных.

Роты встали и двинулись дальше. Перешли мостик через ручей, 7-я рота полка пошла по ходу сообщения вправо, 6-я и 8-я пошли сменять роты в окопах, а 5-я осталась в резерве.

Спустился в блиндаж и, пока шла смена, успел переговорить с братом о Питере, о наших семьях, о раненых товарищах-офицерах. Но вот смена окончилась, и батальон ушел.

Началось недельное сидение. Изо дня в день одно и то же. Утром вся линия германских окопов дымилась - "немцы кофей варят", - говорили солдаты, которые сами, в свою очередь, варили чай.

Была тишина. К 9-10 часам начинался обстрел: рвались гранаты на холме и, перелетая, рвались в чистом поле. То из одной роты, то из другой доносили, что граната ударила в землянку и переранила находившихся в ней людей.

Блиндаж, устроенный в развалинах сарая, был расположен очень удачно. Только та граната, которая, почти касаясь вершины холма, пролетала над ним, могла ударить в насыпь, но это было редко. К 12-ти часам обстрел кончался и до следующего утра было тихо. Изредка лишь застучит коротенькая очередь пулемета, то тут, то там раздадутся отдельные винтовочные выстрелы: заметили и обстреляли неосторожно высунувшегося немца, либо нашего солдата в ходе сообщения.

Офицеры резервной роты с утра до вечера, не обращая внимания на обстановку, играли в преферанс, бридж или винт.

В часы вечерней тишины из деревни Буды-Желязны доносились звуки музыки и германский гимн. Темнело, подъезжали кухни, с кухнями являлись и денщики с судками, в которых был и обед, и ужин, и завтрак на следующий день, подходила рабочая кухня, санитары. Из рот шли с котелками и ведрами для мясных порций, выносили убитых и раненых. В окопы тащили и материал для починок. С наступлением темноты уходили к германским окопам разведчики и секреты. И так изо дня в день.

С некоторого времени немцы, начали обстреливать как ходы сообщения, так и окоп 7-й роты. Забравшись на деревья опушки леса, они били на выбор. Несколько шрапнелей пущенных ближайших батареей, стряхивали стрелков, и дня 2-3 они на деревья не лазили, но потом началось то же самое.

Отсидев неделю, батальон отошел на отдых в резерв, в деревню Рогеницы. Туда прислали для пробы крепостные ракеты. 1-ый и 3-ий батальоны отказались от них, а я решил попробовать их действие. Из рот батальона, пришли желающие пострелять ракетами.

Оружейный мастер показал все приемы обращения с этим родом оружия и, заступая через неделю на свой участок, батальон взял с собой ракетный станок и несколько ракет.

Заняв участок, вырыли небольшой окопчик, куда поставили станок, сложили ракеты и в нем же разместилась команда ракетчиков из трех человек.

Стемнело. Предупредили 7-ю роту, чтобы стала к щитам и амбразурам и приготовилась к стрельбе.

Взлетел огненный змей. Свистя и шипя, понесся к немцам, лег на опушке и лопнул. " Очень хорошо, но нельзя ли немного ближе, через окоп перелетел", - передали по телефону из 7-й роты.

У станка что-то подвинтили, и ракета понеслась к немцам. "Очень хорошо, акурат в окоп легла". Одна за другой были выпущены еще несколько ракет, некоторые лопнули в окопе, другие на опушке леса. Загорелась солома в окопе, сухой кустарник на опушке леса, немцы выскочили из окопов и попали под ружейный и пулеметный огонь.

Повидимому, немало их там легло. Но они не остались в долгу: из-за леса справа раздались пушечные выстрелы и несколько гранат разорвалось около ракетного окопчика, еще подлетели и разорвались. Какой-то шальной осколок перебил ногу станка. Пришлось стрельбу прекратить.

Прошло два дня, и ко мне в блиндаж вошел морской офицер - лейтенант, представился и сказал, что прислан с орудием подбить прожекторы. Я вышел посмотреть на пушку; небольшого калибра, думаю, что "57", но очень длинная, при орудии боцман и три артиллериста матроса.

- Как это прошли, лейтенант? Ведь незамеченным пройти невозможно, а по всему движущемуся немцы палят.

- Мы шли по ручью в овраге, а до него, значит, Бог пронес. Покажите сейчас места прожекторов, мы их заметим, а как откроют лучи, постараемся подбить.

Пошли все на верхушку холма. Там, в начатых окопах, нашли подходящее место. Втащили при помощи людей резервной роты орудие в окоп, навели, так как место прожекторов было точно известно и намечено.

С наступлением темноты были высланы к немецкой проволоке разведчики. Моряки покопошились около своего орудия и стали ждать прожектора. Вот открылся один прожектор, сейчас же другой. Лучи их поползли к опушке леса, осветили стволы деревьев и потянулись к окопам левого участка у Малого Плоцка.

Сверкнула золотистая молния выстрела, прогремел удар. Раз, другой, и луч погас, минуты через две и другой. Прожекторы были потушены и больше не светили.

Еще одна неприятность: в воронке от тяжелого снаряда угнездился германский пулемет и короткими ударами покрывал то участок 2-й роты, то колено хода сообщения. Днем стрелял прицельно по намеченным людям, а ночью на удачу. Он был ясно виден, в 50-70 шагах, но оплелся проволокой, и ни штыком, ни пулей достать его было нельзя, а досаждал он очень. Наконец, стало не втерпеж и я, по просьбе командующего 7-й ротой подпоручика Маринича, обратился и командиру мортирной батареи, стоявшей в лесу.

- В чем дело? И чем я могу помочь вам? - спросил командир батареи. Я объяснил ему сущность дела.

- Хорошо, попробуем, но предупреждаю, что за точность попадания бомбой в такую маленькую точку, как пулеметное гнездо, ручаться трудно. Я пришлю вам офицера, он будет корректировать стрельбу.

Вскоре, по оврагу, где протекал ручей и по которому моряки протащили пушку, пришел артиллерийский офицер поручик с унтер-офицером и двумя телефонистами, тянувшими провод.

Высокий, стройный поручик, если память не изменяет, Малиновский, вошел в блиндаж, представился и попросил указать, где этот пулемет. Я объяснил ему, что он сам его сможет увидеть, пройдя в окопы 7-й роты, но что туда идти надо очень осторожно. Если 1-2 человека, где согнувшись, а местами и ползком, смогут пройти незамеченными, то группа в 4-5 человек будет обнаружена и обстрелена. "А что касается передачи, то можно соединиться с проводом 7-й роты".

Так и сделали. И он, вместе с унтер-офицером, звякнув шпорами, соскочил в ход сообщения и ушел.

Минут через 15 запищал телефон, и подпоручик Маринич передал, что артиллеристы пришли и он ведет их показывать расположение пулемета.

Прошло еще несколько минут, и по телефону был слышен разговор: "Батарея слушает?" - "Слушает". Затем последовали артиллерийские термины. Глухо бухнула пушка в лесу.

Свистя высоко над головами, пронеслась бомба, и большой черный столб взрыва поднялся около окопов 7-й роты. "Немного не долетела, направление точно". Еще и еще удары. В третьем выстреле в столбе взрыва, в дыму и песке, завертелась, блестя металлическими частями, германская каска и какие-то куски. Бомба легла около гнезда и все там разворотила. Это счастливая случайность.

То ли это, то ли ракетный обстрел, то ли стрельба моряков, но немцы решили рассчитаться с нашим холмом.

На другой день, 3-го или 4-го мая, вместо одиночных орудийных выстрелов в 9 часов утра точно ураган чугуна и стали сорвался из-за леса и обрушился на наш холм. Стреляло сразу несколько батарей, из которых, по крайней мере, две были тяжелыми.

Заходил ходуном весь холм, посыпался песок с потолка блиндажа, десятки гранат рвались на небольшой площади холма, почти все провода перебиты, стоит густая пыль, гранаты, перелетая через вершину, задевают ее и, рикошетируя, рвутся в воздухе, разнося всюду осколки. Стоял страшный грохот разрывов, свист и вой разлетающихся осколков. Несколько гранат, не задев за вершину холма, ударили в каменную кладку сарая: блиндаж; вздрогнул и правая половина осела, полетели со звоном стекла окошек. Посылать связь в роты не было смысла, они были бы перебиты или переранены. Уцелел провод, протянутый по дну оврага, вернее, по дну ручья, в штаб батальона в лесу и другой по ходу сообщения в 7-ю роту. По этим двум проводам удалось держать связь.

Услыхал разговор командующего 4-м батальоном капитана Крестинского, который спрашивал штаб в лесу: "Где же 2-й батальон? Вместо него я вижу тучу дыма, песка и разрывов". Штаб, в свою очередь, спрашивал: "А что делают немцы? Не видно ли у них желания атаковать холм?" "Никак нет, сидят спокойно".

Наши "барышни Шнейдер" обстреливают Стависки, а остальные батареи ведут огонь по батареям противника за лесом.

Из 7-й роты донесли, что немец сидит и носа не показывает. Значит, дело ограничится одной лишь бомбардировкой.

Часам к двум огонь прекратился, настала полнейшая тишина.

Телефонисты пошли чинить провода. С темнотой подошли кухни, денщики с судками, притащили разный матерьял, вынесли убитых и раненых. Рабочая рота оставалась до рассвета на работе, приводя все разрушения в порядок. Особенно в деле восстановления разрушенных окопов проявлял деятельность фельдфебель 8-й роты старший унтер-офицер Яков Зенчик, у которого всегда раньше других все было приведено в порядок.

Так как правофланговая 7-я рота занимала наиболее угрожаемый участок, то с наступлением темноты и до рассвета в помощь ей высылалась рота из резервного батальона в лесу.

Пользуясь темнотой и, несмотря на выпускаемые время от времени немцами пулеметные очереди, рота, обыкновенно, проходила без потерь.

6-го мая вечером я со связью пошел по ходу сообщения в 7-ю роту. Прошли половину пути. Прострочила короткая очередь, и пули просвистали рядом. "Ваше Высоблагородие, как бы нас не захватило". - "Ничего, авось пройдем".

Не успел я и сказать это, как опять застучал пулемет, и меня ударило по правой руке, ниже локтя. Я схватился за руку. "Никак вас ранило, Ваше Высокоблагородие?". - "Да, задело, айда назад". Пришли в блиндаж, я посмотрел руку: кровь текла, а в рукаве походного мундира две дырки, одна подле другой. Пуля, задев руку, сорвала кусок кожи и обнаружила мускул. По телефону попросили, чтобы передали денщику принести чистую рубаху и другой мундир.

7-го мая, как и ежедневно, рабочая, рота отрывала на самом гребне холма окопы третьей линии. На рассвете, рота ушла, а я пошел посмотреть, что они нарыли. Тихое, ясное утро, везде полная тишина. Над нашими и немецкими окопами вьется дымка: немцы варят кофе, наши - чай. Ниже, по склону, обращенному к немцам, видны наши окопы, ходят солдаты, кто в ситцевой рубахе, кто в защитной гимнастерке. Сидят, пьют чай, видны фигуры наблюдателей-часовых, прильнувших к щитам.

Простучало несколько выстрелов со стороны немцев, довольно близко взлетели столбики пыли, поднятые пулями, еще ближе просвистали пули, и столбики пыли поднялись впереди меня. "Ваше Высокоблагородие, бежите сюда, это в вас стреляют", - закричали солдаты из ближайшего окопа.

Противно завизжала рикошетная пуля, другая ударила так близко, что земля посыпалась на меня. Я побежал, направляюсь к ближайшему окопу. Подбегая к нему и готовясь спрыгнуть, получил удар в ногу.

В окопе, куда вскочил, меня подхвати ли. Прибежал фельдшер, распорол голенище сапога. Нога и сапог залиты кровью. Накладывая перевязку, фельдшер приговаривал: "Не извольте беспокоиться, Ваше Высокоблагородие, кость цела, только икру пробило, я перевязку наложу первый сорт".

Опираясь на плечо солдата, я пошел к себе в блиндаж. Рана не болела, и идти было не трудно.

Из штаба батальона вызвал себе заместителя и, когда он пришел, отправился в лес. Путешествие это проделал частью на ружье сидя и охватив руками шеи носильщиков. Но так как сидеть на ружье не очень удобно, то выдернули кол из проволочного заграждения и на этом, тоже не очень удобном экипаже, потащили меня до опушки леса, где стояла лазаретная двуколка. Молодой зауряд-врач и полковой адъютант поручик Гога Орлов на двуколке доехали со мной до отделения подвижного лазарета графини Шуваловой, где сделана была перевязка, и я, забрав свои вещи и денщика, перебрался в полевой госпиталь, расположенный в Ломже.

Военная быль. № 57. 1962г.

А. Редькин