Действительно, положение горстки «украинцев» было просто отчаянным: не имея за собой никакой массовой поддержки, постоянно апеллируя к никогда не существовавшей «украинской нации» (т.е. бросая свои самостийнические лозунги, по сути дела, в пустоту), они решили захватить власть над обширным и густонаселенным краем России. Цель заведомо не достижимая. Тем не менее, вожди украинского движения, с оглядкой и колебаниями, принялись за ее реализацию. А чтобы привлечь на свою сторону основную массу населения Малороссии, прибегли к социальной демагогии и заведомо несбыточным обещаниям, причем сразу всем и сразу все. Очевидцы событий, в том числе и активисты украинского движения, единодушно признают, что политика Центральной Рады базировалась, по сути, на обычном политическом мошенничестве и беззастенчивом надувательстве народных масс. Министр в правительстве гетмана Скоропадского Д.И.Дорошенко (1882-1951) отмечал: «Со стороны господствовавших в Центральной Раде эсеров в крестьянскую массу все время бросались демагогические призывы и широкие обещания, конечно, прежде всего обещание даровой земли. Центральная Рада держала курс на социализацию земли, причем появление большевиков заставляло ее выступать в этом направлении все более и более радикально. Автономия Украины и вообще национальные требования преподносились массам как своего рода выкуп, цена за панскую землю: хочешь получить панскую землю даром – требуй автономию!»31… Еще один непосредственный участник событий и тоже «украинец» В.Липинский (1882-1931) писал о побудительных мотивах тех, кто поддерживал украинские лозунги Рады: «Понятие Украина подменивалось понятием “десятины” земли, обещанной тому, кто запишется в украинскую партию эсеров, и будет голосовать “за Украину”. Вместо патриотизма героичного, патриотизма жертвы и любви, создавался нигде на свете невиданный какой-то патриотизм меркантильный, с расценкой на земельную валюту: за Украину давали десятины»32…
На то, что все политические достижения «украинцев», объяснялись исключительно обманом самых разных слоев населения, но, прежде всего, крестьян, указывает также представитель еврейских организаций в Центральной Раде, киевский адвокат А.А.Гольденвейзер: «Секрет успеха национальной украинской агитации был в том, что она – так же, как впоследствии агитация большевистская – вполне угождала желаниям и склонностям широких, по преимуществу сельских масс. Крестьянам внушалось, что Центральная Рада защитит их от невыгодного общего передела земли с безземельными крестьянами севера. Их настраивали против Временного правительства, требовавшего от них все новых и новых жертв и настаивавшего на выполнении всех старых повинностей. Им внушали мысль, что не Украина затеяла войну и что поэтому они не обязаны воевать.
Широкие массы воспринимали возвещенные Центральной Радой лозунги именно в таком, полуанархическом и полудезертирском, смысле. И они пошли за Радой – впрочем, ненадолго. Полгода, а затем вторично полтора года спустя, те же самые Винниченко и Петлюра не могли ничего противопоставить тем уже вполне откровенно анархическим и дезертирским лозунгам, с которыми двигались на Украину большевики. И, как Гетевский “Zauberlehrling”, украинские лидеры не смогли совладать с духами, которых они же вызвали наружу»33…
У ЛЖИ НОГИ КОРОТКИ… Методы, избранные Центральной Радой для достижения своих сепаратистских целей, могли, конечно, обеспечить успех на ограниченный срок, но в более длительной перспективе неизбежно вели ее к политическому краху. Достаточно показателен в этом плане процесс формирования «украинской армии».
Обладание своими вооруженными силами по тем временам являлось единственным средством, способным обеспечить политический успех. Поэтому, хотя официально провозглашенное «украинцами» стремление к «автономии» в составе единой России и не предполагало обязательного наличия собственной «украинской армии», Рада с первых же дней своего существования активно занялась формированием таковой, выдвинув лозунг «украинизации армии» (разумеется, Русской)… В теории данный лозунг предполагал выделение «украинцев» в особые части, а затем и в отдельную «украинскую армию». Понятно, что реализация этого намерения на практике создавала невообразимый хаос на фронте, ибо выходцы из Малороссии, как и остальные Русские, служили в армии на общих основаниях, т.е. распределялись во все ее подразделения и части. Специальное выделение малороссов и замена их другими солдатами сопровождались путаницей и неразберихой, тем более что не все части, предназначенные командованием к «украинизации», соглашались на таковую или соглашались не в полном составе. В целом же этот процесс привел лишь к еще большей дезорганизации Русской Армии. После «Приказа №1» и подрывной, капитулянтской агитации большевиков «украинизация» стала еще одним рычагом по деморализации и развалу вооруженных сил России.
Пропаганда лозунга «украинизации армии» сопровождалась обещанием, что все «украинцы» будут возвращены с далеких фронтов на родину, в Малороссию, для ее «обороны». К этому добавлялись призывы вообще против продолжения войны, так как, дескать, «не Украина ее начинала»… Многие поспешили воспользоваться предоставляемыми «украинизацией» возможностями.
Одни записывались в «украинцы» в надежде скорее вернуться в родные места; другие, бросивши фронт и болтаясь по тылам, оправдывали свое дезертирство желанием воевать только в «украинских частях». Но защищать «Украину» записавшиеся в «украинцы» солдаты не намеревались…
Уже к концу апреля в результате украинской пропаганды в Киеве собрались многие тысячи дезертиров, которые, желая избежать ответственности и отправки на фронт, спешно «украинизировались» по призыву Центральной Рады. Находившийся в то время в Киеве А.И.Занкевич (А.Дикий), описал, как происходил процесс формирования «украинской армии»: «В последних числах апреля весь Киев был залеплен плакатами: “Товарищи дезертиры! Все на митинг на Сырце 30 апреля!”. Хотя я не был дезертиром, а после ранения находился на излечении в Киеве и передвигался с костылем, я на этот необычайный митинг поехал, и был свидетелем всего на нем происходившего. Огромный пустырь против Политехнического института заполонила многотысячная толпа дезертиров. На груди у многих были желто-голубые украинские ленточки. После выступления многочисленных ораторов, оправдывавших свое дезертирство украинским патриотизмом и желанием бороться, но только “под украинскими знаменами”, была вынесена резолюция, предложенная штабс-капитаном Путником-Гребенюком, о немедленном сформировании украинской части в Киеве и немедленном “зачислении на все виды довольствия”. Последнее, т.е. требование немедленного зачисления “на все виды довольствия”, вызвало гром рукоплесканий». В дальнейшем штабс-капитан Путник-Гребенюк был избран командиром вновь образованной части, которой было присвоено название «1-й Украинский полк им.Богдана Хмельницкого». В таком качестве он был признан не только командующим Юго-Западного фронта генералом Брусиловым, но и военным министром Временного правительства Керенским… Удобно расположившись в казармах и пополняясь все новыми и новыми дезертирами, полк рос, как на дрожжах, ежедневно увеличивая требования довольствия, но при этом не нес никаких караулов по гарнизону и не помышлял ни о каком фронте. Его личный состав бездельничал, митинговал и пьянствовал, разлагающе действуя на остальные части. Штабс-капитана Гребенюка сам полк вскоре арестовал и доставил под конвоем в распоряжение командующего войсками Киевского военного округа.
Тронуть «богдановцев» никто не смел, ибо они находились под особым покровительством Центральной Рады, и всякое действие против них рассматривалось как «контрреволюционное» и «антиукраинское». Эта безнаказанность действовала заразительно, и вскоре в Киеве сформировался еще один такой же полк «имени гетмана Павла Полуботка». Как и «богдановцы» он не собирался на фронт, но зато принял активное участие в попытке захвата власти большевиками в Киеве в дни большевистского восстания в Петрограде (3-5 июля). Дело не выгорело и «полуботковцы» на время затихли, расположившись на Сырце и в с.Грушках. Попытка привести их в повиновение силой первого полка – «богдановцев», не увенчалась успехом, так как значительная часть «богдановцев» перешла на их сторону. Центральная Рада, тем не менее, снабжала «полуботковцев» всем необходимым и пыталась «уговорить», посвятив немало времени обсуждению поведения «товарищей в Грушках» (как они названы в протоколе одного из ее заседаний). Вынесена была даже резолюция: «призвать товарищей солдат, которые живут в Грушках, к национальной гражданской дисциплине».
Несколько раз ездили в Грушки вожди Рады, но все было безрезультатно. Подстрекаемые двумя прапорщиками-дезертирами (Майстренко и Гузиенко), «полуботковцы» не желали никому подчиняться, а только предъявляли требования об увеличении довольствия. Все попытки высших военных властей отправить на фронт украинизированные части неизменно кончались неудачей, хотя, по настоянию Центральной Рады, их направляли исключительно на Юго-Западный фронт, войска которого защищали непосредственно Малороссию.
«Только один раз, — пишет А.Дикий, — 8 августа 1917 года, после длительного уговаривания, удалось посадить в вагоны для отправки на фронт два эшелона “богдановцев”, но дальше Поста Волынского (9-й километр от Киева) они не уехали. Подняв стрельбу, они начали так безобразничать, что находившийся на Посту Волынском на охране, еще не разложившийся эскадрон Кирасирского полка, принужден был их разоружить (при этом было 16 убитых) и вернуть обратно».
Весть о происшедшем взволновала весь Киев. «Украинцы обвиняли “русских” в провокации и ни чем не оправдываемом кровопролитии. Вмешалась Центральная Рада и потребовала от Временного правительства вывода из Киева “русских” войск и смещения командующего округом. Требования эти не были удовлетворены, а прислана из Петрограда чрезвычайная следственная комиссия для расследования этого инцидента. Комиссия (в которой принимали участие также представители Рады и Совета солдатских депутатов) установила, что “богдановцы” были пьяны, сами первые открыли стрельбу, а большинство погибших – жертвы разрыва ручных гранат, которых у кирасиров не было, а у “богдановцев” они были в изобилии. Дело пришлось замять»34.
После этого случая никаких попыток отправки на фронт “украинизировавшихся” частей более не предпринималось. Все они продолжали находиться в Киеве, но Центральной Раде рассчитывать на их поддержку не приходилось. И это даже притом, что свои самостийнические устремления от солдатской массы она тщательно скрывала, маскируя их пустопорожней болтовней о «мире», «земле» и «международной солидарности трудящихся»… Болтовня не помогла. Когда в январе 1918 года к Киеву подходили большевики, защищать Центральную Раду оказалось некому. С.Сумский вспоминал: «За исключением специальных украинских янычар, — а их было очень мало, — все войсковые части требовали захвата власти советами. Рада, лишенная опоры в широких слоях населения была уже властью призрачной… Правительство Рады играло в солдатики, украинизировало армию, вводило в моду оселедцы и бритые головы, полковников переименовывало в старшин, а поручиков – в хорунжих. Плохие актеры играли роли запорожцев. А войска ночью вышли из казарм. Вовсе не для защиты Рады, а для ее свержения»35…
Впрочем, и сами вожди Центральной Рады, поруководив, буквально, пару месяцев, стали прекрасно сознавать всю призрачность своей власти. «Их (большевиков) перевес был в том, — признавался позднее В.К.Винниченко, — что все наши широкие массы солдат не оказывали им никакого сопротивления или даже переходили на их сторону, что почти все рабочие каждого города – выступали за них, что в селах сельская беднота явно была большевистской, что, словом, огромное большинство именно украинского населения было против нас… Единственной нашей активной военной силой была интеллигентская молодежь и часть национально сознательных рабочих»36…
* * *
Ясное осознание того, что огромное большинство населения Малороссии являлось активным противником украинского самостийничества, разумеется, пришло к его лидерам гораздо позже, уже в эмиграции, но сама неуверенность их действий на всем протяжении существования Центральной Рады (хотя внешне и прикрываемая чрезмерной наглостью требований) свидетельствовала о том, что подобное осознание, пусть и подспудно, присуще было им изначально. Тем более что живая действительность постоянно сигнализировала о том, сколь условна власть Центральной Рады. А как мало значила она в глазах населения Малороссии, убедительно продемонстрировали состоявшиеся в июле 1917 г. выборы в органы городского самоуправления.
Выборы эти являлись всеобщими, свободными, прямыми и тайными. Любая партия или блок партий имели право выставить свой список, свободно вести пропаганду всех видов и бороться за места депутатов – гласных городских дум. В результате выборов полную и абсолютную победу одержали общероссийские партии, от которых было избрано 870 гласных, тогда как от украинских – всего 128. По отдельным городам Малороссии соотношение было следующим: Винница – 59 и 12, Чернигов – 60 и 16, Житомир – 98 и 9, Умань – 56 и 10. Еще более внушительным получился разрыв в городах Новороссии: Екатеринослав – 110 и 11, Одесса – 120 и 5, Херсон – 101 и 15. А самый показательный результат дал Киев – 125 и 24 37. А ведь в этом городе позиции Центральной Рады казались незыблемыми, во всяком случае, ее вождям. Но жизнь, даже в эту вывернутую революцией эпоху, постоянно и настойчиво демонстрировала им, что в Малороссии они — самозванцы, а пестуемое ими украинство – лишь плод их деформированного русофобией сознания, а не отражение «вековечных дум и чаяний» малороссов, как они пытались себя в том убедить… В реальности им не на кого было опереться, и при всей своей одержимости и патологической склонности вынашивать самые фантастические прожекты они не могли не сознавать этого. Никто иной, как В.К.Винниченко, год спустя после выборов, на открытии в Киеве Украинского государственного университета заявит: «”Украинцы” до сих пор было неизвестное слово, и теперь оно еще не прошло во все слои общества». А бывший секретарь Центральной Рады М.М.Еремеев, говоря о времени накануне революции 1917 года, отмечал: «В ту эпоху само название “украинец” было еще каким-то чужим и странным, потому что украинская литература его никогда не употребляла. Писалось и говорилось: Украина, украинский, даже очень редко украинка, но термин “украинец” был в ту эпоху неологизмом, который тяжело входил в жизнь»38…
Трудно приклеивалась к Русским людям кличка «украинец», даже тем из них, кто сознательно выбрал путь национального отступничества, а что уж говорить о многомиллионном (в основном крестьянском) населении Малороссии. Для него «украинская власть», внезапно вылупившаяся из хаоса революции, была какой-то странной диковинкой, непонятным, экзотическим капризом «образованных господ» да сагитированных ими несмышленых студентов. Отсюда и весь трагикомизм ситуации: «украинская власть» в наличии имелась, а те, кого она намеревалась представлять, «украинцы» — отсутствовали. Кроме той самой «горстки», которая и провозгласила себя этой «властью». Но такого самопровозглашения было явно недостаточно. Почему и требовалась для ее легитимизации та или иная (пусть даже символическая) санкция Временного правительства… Или любой другой внешней силы, ибо без содействия извне «украинская» власть являла собой политическое ничто, самозваное сборище авантюристов и мошенников. Отсюда непоследовательность и зигзаги в политике вождей Центральной Рады. Конечно, захваченные общей революционной эйфорией, они в большинстве конкретных ситуаций склонны были впадать в обычный в таких случаях самообман. Однако в поворотные моменты принятия решений всегда шли на попятную, так и не осмелившись выйти за рамки требования «автономии» Малороссии в составе единой России. Показателен в этом плане I Универсале Центральной Рады, принятый 10 июня 1917 года. Появлению этого документа предшествовала поездка украинской делегации в Петроград. В результате состоявшихся переговоров Временное правительство заявило, что вопрос об «автономии Украины» (как и других частей государства) может быть окончательно разрешен только общероссийским Учредительным собранием. Понятно, что такой ответ не удовлетворил лидеров Центральной Рады, спешивших использовать момент полного безвластия в России для закрепления «украинской автономии», так сказать, явочным порядком.
Универсал и стал своего рода ответной реакцией Рады на позицию, занятую Временным правительством. Обвинив последнее в том, что оно «оттолкнуло протянутую руку украинского народа», универсал заявлял, что отныне «украинцы» сами будут «создавать свою жизнь», но тут же указывал границы этой провозглашаемой украинской самостоятельности: Украина «не отделяется от всей России и не разрывает с державой Российской»39…
Обнародование Универсала сопровождалось параллельным созданием «украинского правительства», получившего название «Генеральный Секретариат Украинской Центральной Рады». Возглавил его В.К.Винниченко (1880-1951), а в состав вошли исключительно представители украинских социалистических партий. В июне же была создана Малая Рада, решавшая важные дела между сессиями Центральной Рады. Одновременно Рада поручила Генеральному секретариату начать подготовку к созыву «украинского» Учредительного собрания.
Это стало своеобразным вызовом Временному правительству, и в Киев срочно прибыл сам Керенский с министрами Церетели и Терещенко для «обсуждения с Центральной Радой создавшегося положения». После двухдневного обсуждения было достигнуто соглашение, в котором прибывшие министры от имени Временного правительства пообещали удовлетворить ряд украинских требований. Вдохновленная этими обещаниями Рада 3 июля 1917 года издала свой II Универсал. В нем она уже провозглашала себя краевым парламентом, но при этом, как и прежде, подчеркивала, что стремится лишь к «автономии» в составе России, ибо «всегда стояла за то, чтобы не отделять Украину от России, чтобы совместно со всеми ее народами идти к развитию и благоденствию всей России и единству ее демократических сил». Затем универсал сообщал о ряде конкретных мероприятий административно-политического характера, которые планировалось осуществить в ближайшее время и которые должны были повести к фактическому оформлению «автономии»40…
Понятно, что ни одна из этих мер не была (и не могла быть) осуществлена, потому что дальше пределов Киевской губернии власть Центральной Рады не распространялась. Да и в рамках этой отдельно взятой губернии, как показал январь 1918 года, была номинальной. Заключенное с Временным правительством «соглашение» ничего в этом плане не могло изменить. Известный юрист барон Б.Э. Нольде (1876-1948) характеризовал его так: «На скорую руку, между двумя поездами, три русских министра и профессор Грушевский договорились в деле создания Украинского государства», в результате чего, «неопределенному числу российских граждан, которые живут на необозначенной территории, приказано подчиняться государственной организации, которую они не выбирали и во власть которой их теперь отдают без каких бы то ни было серьезных оговорок. Российское правительство не знало даже, кого оно передало в подданство новому политическому творению»41.
Впрочем, через месяц Временное правительство одумалось и 17 августа 1917 г. определилось с границами «украинской автономии», выделив под нее пять российских губерний: Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и Черниговскую, отвергнув, таким образом, украинские домогательства на Новороссию, Слобожанщину и Донбасс. Из компетенции Генерального секретариата были изъяты военные дела, железные дороги, судоходство и связь… Конечно, никаким существенным образом на власти Центральной Рады это не отразилось: для нее важен был не конкретный объем делегированных ей функций, а само наличие внешней санкции на исполнение этих функций. Именно необходимостью подобной санкции и объяснялась ориентация сепаратистов на «единую Россию», последовательно соблюдаемая ими даже после того, как ситуация в Петрограде коренным образом изменилась, и Временное правительство в результате Октябрьского переворота пало, а власть захватили большевики. Никакого принципиального поворота в политике Рады не произошло. 7 ноября 1917 года, сразу после закрытия очередной сессии Центральной Рады, по решению Малой Рады в чрезвычайном порядке голосами 42 ее членов из 47 был принят III Универсал, в котором говорилось: «Во имя создания порядка в нашем крае, во имя спасения всей России оповещаем: отныне Украина становится Украинской Народной Республикой. Не отделяясь от республики Российской и сберегая единство ее, мы твердо станем на нашей земле, чтобы силами нашими помочь всей России, чтобы вся республика Российская стала федерацией равных и свободных народов»… Дальше универсал оповещал о всеобщей амнистии, демократических свободах, восьмичасовом рабочем дне и выборах в «украинское» Учредительное собрание в декабре 1917 года42…
Как видим, и III Универсал Центральной Рады подчеркивал единство и неделимость России. Еще более ясно данное положение было высказано за несколько дней до этого в специальном заявлении Генерального секретариата, подписанного всеми его членами, включая В.К.Винниченко: «Все слухи и разговоры о сепаратизме, об отделении от России – или контрреволюционная провокация, или обычная обывательская неосведомленность. Центральная Рада и Генеральный секретариат твердо и выразительно заявили, что Украина должна быть в составе Российской федеративной республики, как равноправное государственное тело. Нынешняя политическая обстановка этого постановления нисколько не меняет»43…
И вдруг, буквально месяц спустя, 11 января 1918 года, Рада разразилась IV Универсалом, в котором заявила: «отныне Украинская Народная Республика становится самостоятельной, ни от кого независимой, вольной, суверенной державой украинского народа». Соответственно этому изменялся и статус ее внутренней и внешней политики, в которых были определены следующие приоритеты: в вопросе земельном – «упразднение собственности и социализация земли»; в вопросе торговли – «Украинская Народная Республика берет в свои руки важнейшие отрасли торговли», а также вводит государственную монополию «на железо, сахар и иные продукты и товары»; в области политических свобод – «агитацию против самостийной УНР, за возвращение старого строя – карать, как государственную измену»; в вопросе военном – «распустить армию совсем и завести народную милицию», немедленно вступить в переговоры о мире, независимо ни от кого.
Сообщал Универсал и о текущем моменте: «Петроградское Правительство Народных Комиссаров, чтобы возвратить под свою власть свободную Украинскую Республику, объявило войну Украине и шлет на наши земли войска красногвардейцев, большевиков, — которые грабят хлеб наших крестьян и безо всякой оплаты вывозят его в Россию, не жалея даже зерна, приготовленного для посева, убивают невинных людей и сеют повсюду неразбериху, преступность, бесчинства… С так называемыми большевиками и другими захватчиками, которые уничтожают и разрушают наш край, предписываем Правительству Украинской Народной Республики бороться твердо и решительно, а всех граждан нашей Республики призываем, не щадя жизни, защищать благосостояние и свободу. Наше народное Украинское Государство должно быть очищено от присланных из Петрограда насильников, которые топчут права Украинской Республики»44…
Новый универсал был поставлен на голосование в Малой Раде и одобрен 39 депутатами при 6 воздержавшихся и 4 высказавшихся против. 15 января он был зачитан на открывшейся пленарной сессии Центральной Рады. А десять дней спустя, в ночь на 26 января 1918 г., Центральная Рада тайно бежала из Киева. Д.И.Дорошенко, являвшийся ее депутатом, так описывал это поспешное бегство: «Выезд был произведен внезапно, без всякого предупреждения и оповещения хотя бы всех членов Центральной Рады и наиболее известных политических деятелей»45… По свидетельству С.Сумского во время этого бегства все «украинское войско» разместилось в трех грузовиках46. Исполнить суровое предписание Центральной Рады о «твердой и решительной борьбе» с большевиками оно вряд ли было способно…