…Начальная канва его биографии умещается в два абзаца. Будущий генерал-майор Генерального штаба родился 11 марта 1874 года в Астрахани. Реальное училище, Михайловская артиллерийская академия, Николаевская военная академия (Генерального штаба), оконченная в 1899 году – таковы первые важные вехи его жизненного пути.

Однако со времени учреждения в Генеральном штабе императором Николаем II в 1903 году Разведывательного отделения вся дальнейшая служебная деятельность Батюшина вплоть до Февральской революции 1917 года была неразрывно связана с военными спецслужбами.

Здесь необходимо сказать хотя бы вкратце, что собой представляла русская военная разведка в преддверии большой европейской войны. Со второй половины XIX века за нее отвечал Военно-ученый комитет Генерального штаба, существовали также довольно куцые разведывательные подразделения в штабах приграничных военных округов.

После русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг., показавшей ужасные провалы в изучении вероятного противника, была проведена реорганизация центрального аппарата разведки.

В декабре 1879 г. император Александр II утвердил новый штат канцелярии Военно-ученого комитета в составе управляющего делами, пяти старших и девяти младших делопроизводителей. Кроме того, к концу XIX столетия Россия располагала военными агентами (военными атташе) в 18 государствах и морскими агентами – в 10 странах.

В июле 1900 года была предпринята новая реорганизация военной разведки. В Главном штабе заново ввели прежде упраздненную генерал-квартирмейстерскую часть, в составе оперативного и статистического отделений. Последнее и занималось агентурной разведкой в сопредельных государствах.

В статистическом отделении генерал-квартирмейстерской части Главного штаба на рубеже веков и начал свою службу в разведке выпускник Николаевской военной академии Николай Батюшин.

В апреле 1903 года Главный штаб перешел на новые штаты. Из канцелярии Военно-ученого комитета кадры разведчиков были переданы в 7-е отделение (военная статистика иностранных государств) военно-статистического отдела Управления Второго генерал-квартирмейстера Главного штаба. Состояло это отделение из начальника, восьми столоначальников и такого же числа их помощников, а также занимавшегося учетом агентуры Особого делопроизводства, в котором по штату числилось всего два офицера. Добывающие и обрабатывающие, аналитические функции разведки были слиты воедино (что было существенным недостатком); более того, центральный аппарат тогда даже не руководил такими же статистическими подразделениями в штабах приграничных округов, осуществлявших агентурную разведку в сопредельных государствах.

До 1905 года военную разведку возглавлял генерал-майор Виталий Целебровский, его сменил генерал-майор Николай Ермолов.

По рекомендации Целебровского с началом русско-японской войны сотрудник 7-го отделения Николай Батюшин уехал на театр военных действий, руководить разведслужбой 2-й Маньчжурской армии.

У нас нет достоверных данных, какими операциями занимался в этот период Николай Степанович, однако не подлежит сомнению, что именно здесь он сформировался как разведчик и контрразведчик.

Об этом свидетельствовала его многолетняя работа с австрийским полковником Альфредом Редлем, которой Батюшин занялся с 1905 года, будучи переведен в Варшавский военный округ. Здесь он, став начальником окружного разведочного бюро, соединявшего функции разведки и контрразведки, организовал борьбу с иностранным шпионажем и наладил сбор агентурной информации по Австро-Венгрии и Германии, как ее будущей союзнице в войне.

Когда именно Альфред Редль начал работать на русскую разведку? Некоторые исследователи высказывают предположение, что уже с 1902 года. Однако правильнее было бы сказать, что в этом году состоялись только первые ознакомительные контакты, а настоящая вербовка блестящего офицера австро-венгерского генштаба была проведена тремя годами позднее, уже под руководством Батюшина.

Сын железнодорожного служащего из Лемберга (Львова), Редль рано проявил разносторонние способности, особенно в части овладения иностранными языками. Древний славянский Львов, столетия назад отошедший сначала к Речи Посполитой, а после ее раздела в XVIII веке – к Австрийской империи, был городом многонациональным, поэтому ежедневное общение с разноязыкими людьми стало для юного Альфреда делом привычным. Когда Редлю исполнилось 15 лет, он поступил в Лембергский кадетский корпус (в советский период после Великой Отечественной войны и до распада СССР в его стенах размещалось Львовское военно-политическое училище, готовившее кадры, в частности, военных журналистов).

По окончании кадетского корпуса Альфред поступил в офицерское училище и окончил его по первому разряду, показав большие способности к языкам. Лингвистические дарования лейтенанта Редля заинтересовали кадровиков генерального штаба, и он сразу был зачислен в штат главного армейского ведомства «лоскутной» монархии.

В 1900 году капитана генерального штаба Редля направили для углубленного изучения русского языка (а также тайной стажировки в качестве разведчика) в Россию. Около года он занимался в военном училище в Казани, а в свободное время не скучал и вел весьма светский образ жизни, не пропуская ни офицерские пирушки, ни балы, которые в ту пору частенько давали обеспеченные обыватели. Догадывался ли Редль, что российские негласные осведомители тем временем изучают его сильные и слабые стороны, пристрастия, особенности характера, прикидывая возможности будущей вербовки? Недаром уже в тот период некий сотрудник центрального аппарата русской разведки составил на капитана Редля следующую характеристику: «Человек он лукавый, замкнутый в себе, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума – мелочный, вся наружность – слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Любит повеселиться…»

Именно этим документом (а возможно, и сведениями наружного наблюдения), судя по всему, и руководствовался Батюшин, в обязанности которого входила организация агентурной работы по Австро-Венгрии.

И, как авторитетно утверждается в первом томе «Очерков истории российской внешней разведки», подготовленной специалистами СВР в лихие девяностые с целью популяризации достижений отечественных спецслужб, Батюшину было рекомендовано «продолжить изучение для привлечения к тайному сотрудничеству капитана Редля, который к тому времени прочно закрепился в русском отделе австро-венгерской военной разведки».

Николай Степанович успешно выполнил поручение Петербурга. Он откомандировал в Вену крупного специалиста по вербовке агентуры (по некоторым данным, это был полковник Владимир Христофорович Рооп), снабдив самыми подробными сведениями о перспективном генштабисте, большой суммой денег в австрийской валюте и подробной инструкцией по зашифровыванию донесений от него, а также способах поддержания связи с ним.

Редль согласился на сотрудничество с русской разведкой, надо полагать, совсем не с легким сердцем, поскольку сам вплотную занимался шпионажем и контршпионажем и хорошо отдавал себе отчет, в какое смертельно опасное дело он ввязывается. Тем не менее, он заявил посланцу Батюшина, что готов помогать России, прежде всего, из личных симпатий к россиянам, среди которых у него «осталось в Казани много прекрасных и душевных друзей».

«К тому же, - добавил Альфред, - мне очень не хотелось бы, чтобы между нашими странами разгорелся огонь войны. Уж очень много жизней может поглотить это страшное пожарище».

Разумеется, и сумма, переданная Редлю уже при первой встрече, произвела должное впечатление, ибо аж в десять раз превышала годовой оклад офицера-генштабиста. Батюшин же помог Редлю создать убедительную легенду причин того, как он в одночасье превратился в «состоятельного» человека. Сделано было просто, но вполне убедительно: Альфреду поступило извещение от нотариуса о кончине некоей женщины, завещавшей ему внушительное наследство, потому что она приходилась ему «дальней родственницей». Как говорится, и комар бы носа не подточил…

Разбогатев, Редль быстро приобрел репутацию беспечного повесы и мота, любителя «сладкой жизни», готового прожигать в легкомысленной кампании свободные деньги и время. Разумеется, бесшабашные расходы счастливого «наследника» оплачивала российская казна. Зато такой образ жизни позволял агенту заводить полезные знакомства. Редль приглашал к себе на «мальчишники» высокопоставленных офицеров, которые за бокалом вина нередко выбалтывали ценную информацию. Одним из таких источников стал гвардейский офицер по фамилии Хоринка, регулярно снабжавший своего «беспутного» друга, сорившего деньгами, секретнейшими материалами, и надо полагать, хотя бы смутно догадывавшегося, куда уходят его сведения. Тем более, что в знак дружбы Редль подарил гвардейцу роскошный «Даймлер» из собственного гаража…

Руководя работой Редля, Батюшин, разумеется, ни на день не упускал из виду необходимость укрепления служебного положения своего подопечного. Поэтому австрийскому контрразведчику были предоставлены данные на нескольких малоценных, да к тому же еще и подозреваемых в двурушничестве, агентов из числа австрийцев, о проведенном разоблачении которых тот бойко отрапортовал своему начальству. Так Редль сумел понравиться руководителю австро-венгерской военной разведки барону Гизлю фон Гизлингену. До такой степени, что тот назначил досрочно произведенного в полковники Альфреда сразу начальником агентурного отдела «Кundschaftsstelle» (сокращенно KS), входившего в разведывательное бюро генерального штаба и ведавшего контршпионажем.

Ряд исследователей утверждает, что русские друзья помогли руководителю KS Редлю обзавестись и некоторыми новинками оперативной техники, которые создавали у начальства мнение о нем, как о весьма хитроумном организаторе.

Например, комнату для приема посетителей в своем особняке он оборудовал только что изобретенным фонографом (прообразом магнитофона), с помощью которого каждое слово приглашенного тайком записывалось на граммофонный диск. Помимо этого, человека скрыто фотографировали, применяя замаскированные фотокамеры.

Использовался и такой фокус. Во время беседы звонил телефон. Это был ложный звонок: Редль или его сотрудник сами «вызывали» себя к аппарату, незаметно нажимая ногой под столом кнопку электрического звонка. Говоря по телефону, офицер жестом указывал гостю на портсигар, лежащий на столе, предлагая взять сигарету. Между тем крышка портсигара была обработана специальным составом, сохранявшим отпечатки пальцев курильщика. Если гость не курил, офицер по телефону сам «вызывал» себя из комнаты, забирая со стола портфель, под которым лежала папка с грифом «Секретно, не подлежит оглашению». Любопытствующие посетители, случалось, заглядывали в эту папку. И она тоже была обработана сохраняющим отпечатки пальцев составом. Если и такой трюк не удавался, применялась новая хитрость, и так до тех пор, пока «пальчики» посетителя, интересующего Редля, не попадали в специальную дактилоскопическую картотеку, заведенную как на агентуру, так и на подозреваемых, и просто на «перспективных» визави…

У русских подававший надежды контрразведчик перенял и изощренную методику ведения допроса, которая нередко позволяла «расколоть» подозреваемого даже без применения к нему т. н. «жестких» методов.

Более того, австрийская спецслужба по настоянию Редля негласно завела досье на каждого жителя Вены, хоть однажды побывавшего в таких центрах международного шпионажа, как Цюрих, Брюссель, Стокгольм…

Но главным успехом Редля, который позволил ему весьма продолжительное время возглавлять святая святых австрийских спецслужб, было то, что он добывал, как писалось впоследствии, «уникальные секретные документы русской армии». Разумеется, эти бумаги сочинялись в статистическом отделе генерал-квартирмейстерской части Главного штаба в Санкт-Петербурге, а затем доставлялись в Варшаву. Специальный курьер Батюшина провозил их через границу и передавал Редлю... Так был налажен важный канал дезинформации, благодаря которому австро-венгерское командование накануне Первой мировой войны оказалось введено в заблуждение по многим интересовавшим его вопросам.

Зато встречные документы, поступавшие от австрийского контрразведчика в Россию, сомнений в подлинности у российских специалистов не вызывали. Особенно возрос поток ценных информационных материалов от Редля, когда генерала фон Гизлингена назначили командиром 8-го армейского корпуса, дислоцированного в Чехии, и тот забрал Альфреда в Прагу начальником корпусного штаба.

Покинув Вену, Редль, разумеется, не прервал свои дружеские отношения со многими высокопоставленными офицерами и генералами центрального аппарата австрийского военного ведомства, от которых ему продолжала поступать важная информация. А приходившие из Варшавы от Батюшина ориентировки нацеливали его всячески расширять сеть собственных источников.

Среди них оказались, например, братья Ядрич, хорваты по национальности. Оба сделали карьеру в австрийской армии (старший из братьев, полковник, служил в генштабе, младший был воспитателем в венском кадетском корпусе, где обучались дети военной элиты), однако симпатизировали России и русским. От Ядричей Петербург получил планы новейших крепостей на австро-русской границе, укрепленных районов Львова и Кракова, всей военной инфраструктуры приграничья.

Полковник Ядрич-старший, в свою очередь, был дружен с сыном начальника австро-венгерского генштаба Конрада фон Хетцендорфа и важные сведения, уходившие затем к Редлю и далее к Батюшину, получал непосредственно от него. Более того, чины австрийской контрразведки, производившие впоследствии обыск в доме фон Хетцендорфа-младшего, пережили настоящий шок, обнаружив в тайнике помимо секретных бумаг, подготовленных для передачи за рубеж, русский паспорт, выписанный на имя этого австрийского офицера. Там же была найдена большая сумма денег. По имеющимся данным, фон Хетцендорф-младший получил из Петербурга через Редля и Ядрича не менее 150 тысяч крон.

А что ценного собрал для российского генштаба сам Редль? Английский исследователь Эдвин Вудхол утверждает, что тот «выдал России огромное количество копий документов»: кодов, фотографий, мобилизационных и оперативных планов, секретных приказов по армии, докладов о состоянии шоссейных и железных дорог, описаний образцов военного оборудования... Самыми ценными материалами Редля, по оценке Вудхола, стали мобилизационные планы развертывания австро-венгерских вооруженных сил в случае войны с Россией и Сербией, в которых «были указаны все подробности, вплоть до последнего человека и до последней пушки; способ передвижения необходимых сил, расположение одних единиц, мобилизация других; в каких пунктах произойдет атака на Сербию…» Все это было подробно изложено, утверждает Вудхол, в таблицах, схемах, чертежах, картах, «это был шедевр генерального штаба австро-венгерской армии».

Нельзя не отметить, что использование Сербией полученной от Редля русской разведкой информации очень помогло ей, уже в ходе начавшейся мировой войны, имея довольно малочисленную армию, трижды успешно отразить наступления австро-венгров, нанося встречные удары по их уязвимым местам.

И, по мнению многих исследователей, именно благодаря Редлю и его сети российское командование располагало практически исчерпывающей информацией о плане мобилизационного развертывания вооруженных сил Австро-Венгрии (чего нельзя сказать об осведомленности в отношении планов Германии), что послужило залогом успеха Галицийской операции 1914 года и ряда других побед на австрийском фронте.

А какое важное значение имел тот факт, что Редль фактически скрывал поступавшие из России данные от австро-венгерских тайных агентов, подменяя добытые ими сведения предоставлявшейся Батюшиным дезинформацией!

Но карьере любого, даже самого успешного агента, когда-то наступает конец. И 26 мая 1913 г., за год с небольшим до начала Первой мировой, газеты Австро-Венгрии поместили сообщение о неожиданном самоубийстве полковника Редля, «которого ожидала блестящая карьера». Далее говорилось о предстоящих торжественных похоронах.

Провал хорошо законспирированного информатора случился, увы, из-за уловки, им же самим и придуманной. Еще в начале своей контрразведывательной деятельности Редль создал в Вене «черный кабинет» для перлюстрации почтовой корреспонденции. Все письма из-за рубежа вскрывались и прочитывались, и в подозрительных случаях почтовый чиновник, получавший вознаграждение и из секретного фонда, при появлении адресата потайным звонком вызывал шпиков. Так случилось и на венском почтамте с письмом на имя господина «Ницетаса». Почтовый чиновник нечаянно обнаружил, что в конверт было вложено 7 тысяч крон, причем отправление не было заявлено как ценное. Филеры, отправившиеся за «Ницетасом», сразу установили, что это никто иной, как… сам Редль.

Тут не уйти от вопроса: неужели достаточно искушенный в вопросах конспирации организатор разведки Батюшин столь примитивным способом отправлял гонорары своему информатору? В это верится с трудом, достоверных же данных история, к сожалению, не сохранила...

Ночью в роскошный номер венского отеля «Кломзер», где останавливался во время своих вояжей в Вену Редль, ворвалась группа офицеров во главе с начальником австрийской военной контрразведки Максимилианом Ронге. Впоследствии свою версию этих событий он изложил в мемуарах (к правдивости которых, безусловно, тоже надо относиться критически).

«Я знаю, зачем вы пришли, - по словам Ронге, заявил Редль. – Я погубил свою жизнь, и теперь пишу прощальные письма…»

На вопросы офицеров о сообщниках Альфред ответил, что таковых у него не имелось, а исчерпывающие доказательства его измены они обнаружат в его доме в Праге. Как утверждает Ронге, в соответствии с общепринятыми в офицерской среде представлениями о чести вчерашние соратники оставили револьвер с одним патроном и на минуту вышли из номера. И тотчас прозвучал роковой выстрел…

В этой истории больше вопросов, чем ответов. Почему, например, допрос Редля был проведен так быстро и поверхностно, и с чего это вдруг австрийская контрразведка проявила такую наивность, поверив Альфреду на слово, что он одинок в своей работе на Россию?

Тем более, что достоверно известно: и после самоубийства Редля Батюшину в Варшаву продолжали поступать ценные сведения из австрийского генштаба от агента, зашифрованного цифрой 25. А перед самым началом войны сотрудник центрального аппарата российского генштаба полковник Александр Самойло выезжал с ним на встречу в Берн. С кем он виделся? Хоринкой? Ядричем? А может быть (почему и нет?!), самим фон Хетцендорфом-младшим? Это тоже, увы, осталось тайной, и, наверное, навеки...

С началом Великой войны Батюшин по-прежнему занимался разведкой и контрразведкой, теперь уже исполняя обязанности генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта со штаб-квартирой во Пскове. Предвидя возможность немецкого наступления вдоль побережья Балтийского моря, Николай Степанович заблаговременно позаботился о том, чтобы в портовых городах, которые могли быть захвачены противником, осела наша агентура…

Спустя несколько месяцев немецкие войска заняли Либаву. Сюда перенес свою ставку главнокомандующий германским флотом на Балтике, брат кайзера принц Генрих Прусский. Вслед за важным гросс-адмиралом перебрались в этот город и чины его штаба. Многие из них стали частенько бывать в кофейне на Шарлоттенштрассе, которую, по некоторым данным, содержала женщина, являвшаяся особо доверенным агентом русской разведки. Мы не будем преждевременно раскрывать имя этой патриотки и детали блестяще проведенной с ее помощью операции русского Балтийского флота, в ходе которой на дно было отправлено несколько первоклассных германских эсминцев. Эта тема еще должна быть всесторонне исследована и доказательно описана. Для нас важно в данном случае то, что работать с ней начинал Николай Степанович Батюшин…

В последующем, в связи с потрясениями, которые пережила Россия в 1915 году, генерал Батюшин возглавил спецкомиссию по борьбе с мародерами тыла (аналог нынешних структур по борьбе с экономическими преступлениями), по вине которых Россию стали сотрясать «сахарные» бунты.

Спецкомиссия, в частности, вскрыла организованные синдикатом сахарозаводчиков во главе с банкиром Дмитрием Рубинштейном противозаконные поставки российского продовольствия (прежде всего, сахара) через нелегальные страны во вражеские Турцию и Германию.

После Февральской революции 1917 года Батюшин, просто как «сатрап царского режима», был безосновательно арестован Временным правительством. Никакого внятного обвинения ему так и не предъявили. Бежав из тюрьмы, он поспешил оставить ставший красным Петроград и отправился на юг страны, в регион, где формировалось и развивалось Белое движение. Но в военных действиях, равно как и в политическом сыске, направленном против агентуры красноармейских штабов, Николай Степанович никакого участия не принимал, будучи убежденным противником бессмысленного и даже кощунственного братоубийства, каковым является, по сути, любая гражданская война. Он жил в Крыму как сугубо частное лицо, переквалифицировавшись… в скромного библиотекаря.

После разгрома армии генерала Врангеля Николай Степанович эвакуировался в Югославию, и преподавал в белградском отделении Высших военно-научных курсов, специально созданных для оказавшихся в эмиграции русских офицеров профессором Академии Генерального штаба генерал-лейтенантом Николаем Николаевичем Головиным. Последние годы жизни Николай Степанович Батюшин провел в Бельгии и скончался в доме для престарелых в 1957 году.

Александр Пронин