Революция духа

В первой половине XIX века начался новый духовный этап в русской культуре. По значению этот период можно сравнить с рубежом XV–XVI веков, когда в споре стяжателей (последователей преподобного Иосифа Волоцкого) и нестяжателей (учеников преподобного Нила Сорского) осуществлялось духовное самоопределение народа. На исторической арене проявились новые силы, борьба которых изменила судьбу народа. Духовной революции противостоит духовная контрреволюция: против возрождения традиционной русской духовности восставали темные сил. Итоги этого столкновения и определили последующую историю России.
Революцией именуется радикальный переворот в каком-либо явлении. Если переворот касается глубинных онтологических, то есть духовных, оснований – это духовная революция. Вполне революцией – то есть радикальным изменением – является революция духа. В формальном аспекте революция – как резкая смена значений и смыслов, разрыв традиции, крутой поворот – противоположна эволюции. В содержательном аспекте революции противостоит контрреволюция, когда силам духовного переворота противостоят стихии консервации и активного отрицания нового смысла. Революция является таким поворотом в духовной органике явления, который не разрушает, не переиначивает его сущность, но придает ему новое качество и иное направление движения, высший характер и степень бытийности. Революция – это, по существу, духовный поворот и подъем в бытии, контрреволюция же всегда антидуховна и антибытийна.
Духовная революция – это прорыв духа в историческую косность, преодоление инерции истории, акт богоуподобления. Революция духа является через творчество личности, исполняющей миссию Божьего сотворца. При этом личность глубинно переориентируется для приведения нового опыта, новых жизненных реалий в соответствие с вечным творческим назначением. Это прорыв духа в бытии, новый акт выбора и новый поворот истории. Без творчески-волевых импульсов невозможно преображение человечества, ибо без них мир обрушивается в хаос либо зацикливается в механическом круговращении жизни, что является формами небытия. Контрреволюция – это торжество антиличностных стихий, выброс небытия в историю.
Духовная революция – явление глобальное, она протекает годы и десятилетия. Вначале она совершается на скрытой для мира сего глубине. Зарождается новая духовность в лоне святости и творческой гениальности. Святой и гений остро ощущают единство назначения и ответственности человечества, имеющего метаисторическую общность. Превращения в душах святого и гения рождают новые исторические идеалы. Их усилия пролагают новые пути и раскрывают новые горизонты, закладывают новую мировоззренческую ориентацию эпохи. Духовные светочи, живущие в одно время, не всегда знают о существовании друг друга, поэтому их пути могут пролегать независимо. Но их метаисторические миссии едины: гений создает новый творческий образ, святой вносит новый образ жизни и просветляет облик человека, творчество гения и святого преображает бытие.
Под воздействием творческого акта в обыденной жизни проявляются силы, солидарные с творческой новизной, одновременно пробуждаются стихии косности и активного сопротивления новому импульсу духа. Дух небытия концентрирует в контрреволюции стихии борьбы с духовной революцией. Поэтому контрреволюция всегда антидуховна, антиперсоналистична, направлена на уничтожение богочеловеческого созидания. Творческому преображению жизни контрреволюция противопоставляет историческое закостенение или социальный хаос, взлету духа – профанацию и пошлость, свободе в духе – рабство, социальный произвол, своеволие самости. Социальный и политический переворот, который обыкновенно называется революцией, по существу является контрреволюцией – поражением духовной революции, бунтом хаоса против нового смысла. Социальная революция есть результат предварительных духовных битв в организме нации, торжество, как правило, темных стихий – выброс в историю социального хаоса и накопившейся агрессии. Считая революцию 1917 года по существу духовной контрреволюцией, я оставляю далее общеупотребимое обозначение словом «революция» всех радикальных политических переворотов. Вместе с тем понятие «духовная революция» будет означать благотворный духовный переворот, который и совершился в русской культуре XIX века.
К XIX веку в России сложились объективные условия для духовного прорыва. Своеобразие истории России в том, что русскому народу-государствообразователю приходилось вести непрерывную борьбу за самосохранение, что требовало предельного напряжения сил. Бесконечные нашествия с востока, юга и запада, экстремальные по сравнению с европейскими странами природные и географические условия, военная защита и хозяйственное освоение огромных пространств истощали силы народа. Со временем объективное историческое бремя облегчалось. К XIX веку Россия впервые получила возможность экономии сил.
После Смутного времени начала XVII века на Россию более не обрушивались такие бедствия, которые грозили бы существованию русского государства. К XIX веку Россия, вопреки ряду катастроф, сохраняла самобытность и впервые вошла в относительно спокойный исторический период. Нельзя сказать, что предшествующий XVIII век был благополучным во всех отношениях: немецкое засилье, усиление закрепощения большей части населения, угнетение Церкви и православной культуры, – при Екатерине II секуляризация церковного имущества и земель проводилась в грубой форме, сопровождавшейся закрытием храмов, монастырей, уничтожением икон и церковных книг. Все же это было другое измерение испытания народных сил. Там, где веками грозила смертельная опасность, давление ослабло: Россию не разрывали внешние нашествия и внутренние смуты. Век сравнительного благополучия настолько усилил мощь Российского государства, что во время наполеоновского нашествия вопрос о жизни и смерти нации объективно не стоял. Великую страну можно было унизить, но извне повергнуть окончательно стало невозможным.
Относительная устойчивость государственного строя и социально-экономического уклада способствует тому, что напряженная борьба за выживание сменяется эпохой самовыражения. Высвободившиеся национальные силы сосредоточиваются на внутренних задачах, выделяется сфера культурного делания. С конца XVIII века складывается светское образованное общество и появляются зачатки общественного мнения, формируется своеобразная светская русская мысль и литература. Вопреки господствующим антиправославным веяниям в общество возвращается национальное самосознание. Образованное сословие начинает осознавать свое религиозное призвание, что выражается в творчестве Ломоносова и Державина. Зачавшееся движение несет слабости и пороки прошлого, отражает болезни общества. Но в глубине души народа зарождаются некие сдвиги, принципиальная новизна и глобальность которых позволяют говорить о начале революционного поворота в судьбе России.
Наступление новой духовной эпохи ощущалось с начала XIX столетия. «Вся значительность Александровского времени в общей икономии нашего культурного развития еще не была опознана и оценена до сих пор… Это был момент очень взволнованный и патетический, период великого творческого напряжения, когда с такой смелой наивностью была испытана и пережита первая радость творчества… Александровская эпоха вся в противоречиях, вся в двусмысленности и двуличии. Все двоится в жизни и в мыслях… И впервые завязывается открытый (хотя не свободный) религиозно-общественный спор… То было начало новой эпохи, бурной и значительной» (Г.В. Флоровский).
На новых духовных движениях лежала тень прошлого. В это сложное и путаное время духовная жажда нередко выводила на периферию культуры, за пределы христианства страждущих, которым недоставало цельности личного характера, сердце и разум, чувство и воля которых были в разладе. На культурной жизни запечатлелось влияние века Просвещения, хотя борьбой с просвещенческим рационализмом определялось господствующее умонастроение. Повсеместно предчувствовалось наступление новизны и общекультурных изменений. В двоящейся атмосфере смутных ожиданий и поисков и происходит порыв ясного, светлого и цельного духа.
Петровские «реформы» разрушили в дворянстве способность чувствовать свое, национальное. Атрофия национального самочувствования культурных сословий продолжалась долго, но постепенно оно оживало. В конце XVIII – начале XIX века в образованном обществе осознаются ценность и величие национальной истории до Петра. Пушкин описывает общественную атмосферу после выхода первых томов «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина: «Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего Отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом. Несколько времени ни о чем ином не говорили». В то же время зарождается общественный интерес к древнерусской литературе. Со второй половины XIX века пробуждается интерес к архитектуре Древней Руси, что сказалось на архитектурном стиле времени. Поиски национальных мотивов выразились и в живописи (А.А. Иванов), и в музыке (М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, Н.А. Римский-Корсаков). Восстановление национальной памяти и сознания более всего выразилось в художественной литературе, почему писатели и стали властителями дум. В конце XIX века происходит «открытие» древнерусской иконописи. В начале ХХ века в творческой интеллигенции пробуждается интерес к Церкви; возникает движение за восстановление патриаршества. Таким образом, после столетия самозабвения образованных слоев (XVIII век) в течение XIX века и в начале XX века в них нарастает возврат к национальным духовным истокам.
Революция духа выразилась в явлении великой творческой личности, вбирающей достижения прошлого и дающей миру новый облик жизни, – это святость Серафима Саровского и гений Александра Пушкина. Они не знали друг друга, но были посланы на землю с общей миссией, питал их единый Дух. Они были призваны в современных формах созидать то, что раздвигало исторические горизонты, истинно ориентировало жизнь.
Явление преподобного Серафима и Пушкина не обусловлено естественно-исторически. Это порыв духа, духовная революция. Но духовный взлет личности говорит о том, что в душе народа происходят глубинные превращения, ибо личный дух в основе своей соединен с соборным духом народа. В Серафиме Саровском и Александре Пушкине проявились высшие черты национального характера. Можно сказать, что душа русского народа самоопределялась через души великого праведника и гениального поэта. Если на поверхности Россия еще оставалась ученицей Европы, то в лице Серафима Саровского и Александра Пушкина она духовно предварила наступающую эпоху национального самосознания. Борьба сил духовной революции и контрреволюции является определяющим фактором истории России последних двух столетий. В этой борьбе и ее итогах Россия в духовном измерении на столетие опередила историю христианского человечества. Поэтому смысл происходящего в России имеет провиденциальное значение для всего мира. Судя по всему, Александр Пушкин осознавал, что в его время и с него начинается революция духа в России: «Только революционная голова, подобная Мирабо и Петру, может любить Россию так, как писатель только может любить ее язык. Все должно творить в этой России и в этом русском языке» (А.С. Пушкин).
Выявить смыслы духовной революции в России трудно, так как она потерпела поражение в контрреволюции 1917 года и не реализовалась в социально-политическом измерении. Образ преображающего духа можно обнаружить в тенденциях, очертить его можно «пунктирно». Основной смысл духовного поворота, начавшегося в России в XIX веке, состоит в попытке очищения органичного духовного облика России, поворота к православным истокам русской цивилизации, осознания исторической миссии русского народа, русской идеи, искаженной и насильственно прерванной в прошлом.

Явление святости – преподобный Серафим Саровский

Новый духовный облик эпохи определился с начала века: «Были тайные посещения Духа. Во всяком случае, начало прошлого века в судьбах русской Церкви отмечено и ознаменовано каким-то внутренним таинственным сдвигом. Об этом свидетельствует пророческий образ преп. Серафима Саровского (1759–1833), его подвиг, его радость, его учение. Образ вновь явленной святости оставался долго неразгаданным. В этом образе так дивно смыкаются подвиг и радость, тягота молитвенной брани и райская уже светлость, преображение уже неземного света. Старец немощный и премудрый, “убогий Серафим” с неожиданным дерзновением свидетельствует о тайнах Духа… В его опыте обновляется исконная традиция взыскания Духа. Святость преп. Серафима сразу и древняя и новая» (Г.В. Флоровский).
Преподобный Серафим учит: «Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святого Божьего». Каждая личная и соборная вечная душа призвана к духовной миссии спасения на этой грешной земле, воплощению в мире сем замысла Творца, возложенного на нас в вечности. В отношении преподобного Серафима к людям, в его постижении человеческой души возрождалась древнерусская традиция духовного делания. По глубине и по охвату мысль преподобного Серафима сравнима со Святыми Отцами и Учителями Церкви, а также с вершинами русского религиозного сознания, явленными митрополитом Иларионом, преподобным Сергием Радонежским, преподобным Нилом Сорским.
Отношение преподобного Серафима к духовному достоинству человека можно характеризовать словами протоиерея Александра Шмемана, сказанными о святом Симеоне Новом Богослове: «В этих “духоносных” старцах обретает Церковь тот полюс свободы от мира, свободы оценки в мире, которого ей так не хватает в ее тесном браке с Империей. Потому что это богословие от опыта, не от книг, и в нем христианство оживает именно в своем “практическом” значении, как борьба за настоящего человека».
Вселенский горизонт души – верность заветам прошлого, обращенность к грядущему и чуткость к настоящему, стремление все осознать и за все принять ответственность – христианский универсализм роднит Александра Пушкина с Серафимом Саровским. Святой и поэт на церковном и мирском полюсах несли в жизнь высокий идеал христианской духовности и любви, новое откровение православной соборности. «Пока латинская схоластика царствовала в русских семинариях, преп. Серафим Саровский раскрывал в беседе с Мотовиловым глубочайшее учение о стяжании Святого Духа» (прот. Александр Шмеман). Стяжание Духа Святого – это завет Серафима Саровского, новое приоткровение природы Божественной Ипостаси, единящей всех и вся в любви. Соборность русской духовности выражалась в том, что преподобный Серафим был необыкновенно открыт людям, – к каждому приходящему он обращался: «Христос воскресе, радость моя». Серафим Саровский стяжал уникальный дар христианской всепрощающей любви, он умел увидеть, понять и полюбить в каждом человеке его грешную, но стенающую вечную душу. Постижение даров Духа Святого – это и новое углубление в тайну Святой Троицы. То, что преподобный Серафим особо выделил Ипостась Духа, может говорить и об отношении святого к культуре, ибо Святой Дух глубинно питает созидание духовной культуры. Это свидетельствует и о зачавшейся духовной революции.
В облике Серафима Саровского и творчестве Пушкина вновь засияли исконные идеалы всечеловечности русской идеи. Это был новый этап раскрытия универсализма православного воспитания души. Преподобный Серафим неповторимо объединил все пути святости: он пустынник, столпник, молчальник, страстотерпец, затворник, учитель народа, чудотворец... В его миссии можно увидеть достижения всей православной святости: византийской, древнекиевской, радонежской, нестяжательской, иосифлянской. немощный и убогий Серафим был титаном духа – он вмещал весь опыт христианской аскетики.
На явление гения Пушкина русская культура ответила великой классической литературой. Явление святости преподобного Серафима выводило из подполья и укрепляло православную русскую духовность, хотя и не в официальных формах церковной жизни. То, что просияло в Серафиме Саровском, разлилось тихим светом по монастырям и скитам Русской церкви.
«Столетия Империи, создавшие если не разрыв, то холодок между иерархической церковью и народной религиозностью, не убили святости. Как ни странно это может казаться на первый взгляд, но в бюрократической России, западнической по своей культуре, русская святость пробуждается от летаргии XVIII века. Как будто удушливая теплица бытового православия была для нее менее благоприятной средой, чем холод петербургских зим. Вдали от покровительственных взоров власти, не замечаемая интеллигенцией, даже церковной иерархией, духовная жизнь теплится и в монастырях, и в скитах, и в миру. Русский монастырь последних веков далек от своего духовного идеала. К концу синодального периода упадок, иногда в очень тяжелых и соблазнительных формах, наблюдается в огромном большинстве монастырей. Но в самых распущенных среди них найдется иногда лесной скиток или келья затворника, где не угасает молитва. В городах, среди мирян, не только в провинциальной глуши, но и в столицах, среди шума и грохота цивилизации, проходят своим путем юродивые, блаженные, странники, чистые сердцем, бессребреники, подвижники любви. И народная любовь отмечает их, в пустынь к старцу, в хибарку к блаженному течет народное горе в жажде чуда, преображающего убогую жизнь. В век просвещенного неверия творится легенда древних веков» (Г.П. Федотов).
С середины XIX века таким духовным очагом, несущим немеркнущий свет Православия во тьме обезбоженного мира, явилась Оптина пустынь. Монастырь возрождал заветы подвижников Древней Руси. Оптинские старцы воссоздавали нестяжательскую традицию ученого монашества, духовного пастырства. Народная Русь бесчисленными потоками стекалась к духовному своему сердцу, тысячи известных и безвестных жаждали получить духовную поддержку у Оптинских старцев. Из этого центра духовные токи православной культуры воздействовали на светскую культуру, здесь святость соединялась с гениальностью. Немалое число русских писателей и мыслителей приобщались духу Православия у оптинских подвижников: братья Киреевские, Н.В. Гоголь, Н.Ф. Федоров, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, Вл.С. Соловьев и многие другие.

В.В. Аксючиц