В о время игуменства м. Софии в Киеве произошли следующие события общего характера: приближалась война, и на горизонте собирались чёрные тучи. С наступлением рокового 1914 г. началась война с немцами. В Покровском монастыре был открыт лазарет. Его посетил в первые годы войны Государь Император. В 1917 г. последовало отречение Государя от престола. Осенью того же года был убит митр. Киевский Владимир. Настало смутное время, бесправие. Весной Киев заняли немцы, и с ними началось призрачное Украинское управление во главе с гетманом Павлом Скоропадским. С уходом немцев осенью того же года свирепствовали разные банды, пока Киев не заняла добровольческая армия... С её отступлением утвердились большевики...

Это наступило с начала 20-х годов... Покровский монастырь был закрыт ранее других. Прежде всего, арестовали игуменью Софию. Мария Евгеньевна пишет: «Увезли мою сестру в тюрьму (как она это раньше предчувствовала). Увезли в открытом автомобиле, посадив между двумя комиссарами. При виде этой тяжёлой картины, бедные, осиротевшие сёстры с воплем и слезами бежали за машиной. Они теряли в лице игуменьи нежную, любящую мать». «С этого момента, — продолжает Мария Евгеньевна, — начались страдания м. Софии. Её переводили из одной тюрьмы в другую».

Это же самое, теми же словами подтверждает мать игуменья Ангелина, бывшая монахиня Покровского монастыря, уехавшая в Сербию в 1926 г.. В письме от 21-го ноября 1950 г. она пишет:

«Господь посреди нас, дорогая госпожа Елена. Письмо Ваше я получила и всё поняла, что Вы спрашиваете. Я жила в Киеве до 1926 г.. Игуменья София много страдала все время, её водили из тюрьмы в тюрьму. После этого игуменья София получила свободу и жила 25 верст за Киевом. После этого вернулась в Киев, поместилась у своей родственницы, близини <вблизи> монастыря Покровского.

Когда я верталась на свою родину, м. иг. София меня благословила. Последную <напоследок>, т. е. при разлучении, напоила меня чаем с печеньем, перекрестила и поцеловала меня в горьких слезах, мы расстались, разлучились. Долго прошло времени, что я ничего не знала об любимой матушке и любимом Покровском монастыре. Я решилась и написала письмо у Покровский монастырь. Ответ скоро получила. Пишет мне новая игуменья Е., что м. София умерла.

Теперь я пишу от себя: я жила у игуменьи Софии 13 лет. Очень много научилась от неё. Игуменья София была просто святая душа, полна духовных подвигов и милосердия. Игуменья София каждого скорбящего утешала, помогала. Было, когда я возьму св. богослов <благословение> и поцелую ручку иг. Софии, я в этот день, как на крилах, полна духовной радости. Я очень уважала и духовно любила иг. Софию, а иг. София меня также, всегда меня жалела, что я так далеко от своей родины. Имела бы ещё писать об доброй, мудрой иг. Софии, но кончаю. Бог милосердный принял И. С. у вечность, там на небе, где правда живьет.

Вечная успомена <упокоение> и духовечная память доброй, духовной, мудрой мученице иг. Софии.

Остаюсь грешная игуменья Ангелина.

21. ХI. 1950».

Сколько раз арестовывали м. Софию, сколько времени она провела в тюрьмах — этого мы не знаем. Известно, что настоятель храма в Покровском монастыре о. прот. Димитрий /Иванов/, также как и м. София, долго просидел в заключении. Но то был их личный исповеднический подвиг. Главный же исторический их подвиг развернулся уже гораздо позднее. Это было тогда, когда митр. Серий /Страгородский/ официально отказался быть защитником Церкви и объявил открыто, будто церковные интересы вполне совпадают с интересами безбожного правительства: «Ваши радости — наши радости».

Здесь надо сказать, что церковные нестроения начались сразу после революции. Возникла Живая Церковь, образовавшая раскол. В Киеве «живисты» расположились, прежде всего, в Покровском женском монастыре, из которого, в первую очередь были выселены все монахини, а больница национализирована. Так как среди местных архиереев «живцам» не удалось завербовать кого-нибудь в свои ряды, то епископов начали присылать из других городов с тем, чтобы они насадили в Киеве «живизм». Одним из первых прибывших туда, был митр. Тихон. На его первое, объявленное богослужение в большом соборе Покровского монастыря собралось довольно много женщин. Обедня прошла спокойно. Но когда митрополит в белом клобуке и знаменитой голубой мантии вышел благословлять народ, он получил незабываемый урок. Первая подошедшая, как будто под благословение женщина, быстро с гримасой бросила: «Сколько взял?» и плюнула на поднятую для благословения руку митрополита. Следующая за нею, заглядывая умильно в глаза Тихону быстро подхватила: «Золотом или советскими?», и в свою очередь плюнула. Плевки продолжались, пока, растерявшийся митрополит не вышел из состояния окаменения и не скрылся поспешно в алтарь. Больше он не служил и очень скоро уехал из Киева. Года через два стало слышно, что он скончался в Курске, принесши покаяние ещё при жизни Святейшего Тихона .

Один из архиереев-исповедников, проведши всю жизнь после революции в тюрьмах и ссылках и там её закончивший (епископ Дамаскин  — Е. К.), случайно попал на короткий срок на свободу, с горечью высказался по этому поводу: «Если не женщины, то кто же будет защищать Церковь? Пусть хоть они защищают, как могут».

Возникновение Живой Церкви внесло большое неустройство в церковных делах... Положение всё ухудшалось и со смертью Патр. Тихона. Церковь была так стеснена, что не было возможности собрать собор для избрания нового Патриарха. Заранее предвидя такое положение, Патр. Тихон указал на трёх кандидатов, которые, не будучи в тюрьме, ни в изгнании, могли бы быть временными Заместителями Патриаршего престола. Из этих кандидатов только митр. Пётр Крутицкий оказался на свободе. Его избрание было подписано 50-ю епископами. Митр. Пётр, в свою очередь, назначил на случай своего ареста или смерти трёх лиц, как заместителей престола. В их числе были митр. Иосиф Ростовский (позже Петроградский) и митр. Сергий Нижегородский. Митр. Пётр продержался у власти всего несколько месяцев, т. к. он отказался подписать требуемую правительством декларацию и был сослан на край света, в полярную зону. Требование большевиков исполнил митр. Сергий, выпущенный ими из тюрьмы, где пробыл несколько месяцев. Это была полная капитуляция, отказ от самозащиты. Митр. Сергий стал во главе управления Церковью, подобрав и посвятив себе послушных членов Синода. Остальные же, не примкнувшие иерархи, оказались вне покровительства Церкви и отданными на расправу Советской власти.

Нами в своё время было получено письмо от Елены Александровны Нилус, в котором она, заменяя церковные слова медицинскими, старалась объяснить нам сущность церковной катастрофы. Она пишет:

«У нас никто из наших не имеет ничего общего с докторами Сергиева и в его лечебницах не лечимся. Он совершенно незаконно действовал, т.к. старик д-р Петров его только назначил своим заместителем для текущих дел, когда должен был уехать, а он незаконно без пленума всех докторов выбрал управление, которое всеми делами правит. Старики Петров и Кириллов это управление не признают, и оба в гонениях и скорбях. Муж мой был сильно возмущён действиями д-ра Сергиева, т. к. все ревнители истинной Гомеопатии лишены возможности лечиться, ибо все аптеки в руках тех, которые всё захватили. Трудно тебе объяснить, но если всё знаешь, то неприемлемо. Одно тебе скажу: я всё время в Чернигове была без доктора и ездила в Киев, когда нужно было, то есть раз или два в год. Здесь тоже: дети не лечились. Я была в последний раз в Киеве к Покрову, т. е. в 1933 г.».

Один из первых опротестовавших декларацию митр. Сергия, был митр. Иосиф, бывший Ростовский, в тот момент Петербургский. С его стороны это был героический жест. Он знал, что за своё стояние за Истину он заплатит кровью. Такие исключительные герои в истории Церкви являются Божиими избранниками, не «наёмниками». И потому, будучи «пастырем добрым», митр. Иосиф в этот критический момент решил действовать решительно, объявив себя вождём малого стада Христовых овец, будущих мучеников. Церковь им возглавленная, стала называться «иосифлянской», а впоследствии Катакомбной. Он в ссылке был расстрелян. Ему мы обязаны тем, что в России до сих пор сохранилась Истинная Церковь, хотя и в потаённом, скрытом состоянии. И мы верим, что будет день, когда Церковь эта выйдет на свет Божий, как незапятнанная невеста Христова и займёт принадлежащее ей место.

В своих неизданных записках архиеп. Леонтий Чилийский оставил нам, как очевидец того времени, важное свидетельство о событиях, происходивших в это время в Киеве. Он говорит: «Владыка Иосиф принял на себя, как митрополит, всех отколовшихся от митр. Сергия и потому их стали называть «иосифлянами», а оставшихся «сергианами». Как в Петербурге были отколовшиеся, так были и в Киеве. Среди них прот. Димитрий /Иванов/, наш Покровский монастырь, мать иг. София с приближёнными 20-ю сёстрами, о. прот. Виктор, настоятель Александро-Невской церкви, о. Анатолий /Жураковский/ , о. Л(еонид Гес?) , настоятель Покровской церкви и один профессор академии. Не откладывая, сёстры Покровского монастыря себе избрали в игуменьи мать казначею, старицу 75-и лет Антонию, а м. София приобрела себе дачу вблизи Киева в дачном месте Ирпень, там устроила церковь, и при ней находились оставшиеся сёстры и о. Димитрий /Иванов/. В остальных монастырях отдельных не замечалось, кроме Троицкого монастыря о. иером. Феодосия».

В этом своём свидетельском показании архиеп. Леонтий запечатлевает факт исторического подвига прот. о. Димитрия /Иванова/ и м. Софии в их решительном отметании от «сергианства» и вступление в ряды «иосифлян». Таким образом, в Ирпене образовался некий центр.

Отец Адриан /Рымаренко/, ныне архиеп. Андрей, сообщил нам лично подробности о жизни м. Софии в Ирпене. В той же вилле жил и о. Димитрий /Иванов/ со своей семьей. Вилла, принадлежавшая г-же Бабенко, в прежнее время была собственностью польского магната. Стены были увешены гобеленами. В зале висело огромное изображение преп. Серафима, молящегося на камне, в вышину всей стены. Там же висел прекрасный образ Божией Матери и стоял крест. Но зала имела вид салона. Ночью в 3 часа зала преобразовывалась и превращалась в церковь. Пел чудесный монашеский хор. Монахини жили в частных домах и собирались ночью к богослужению.

Из книги прот. М. Польского «Новые мученики Российские» мы почерпаем дальнейшие сведения о судьбе насельников этой дачи.

Несмотря на всю конспиративность, монашеская община была обнаружена в «Ежовское» время (1937 г.). Монахинь арестовали и вывезли в оленеводческий совхоз, на крайний север, на какой-то остров в сторону Камчатки. Г-жа Бабенко прислала об этом телеграмму Покровским монахиням, проживавшим потаённо в Киеве. Они написали туда и послали денег, но ответа никогда не было получено. В своей телеграмме г-жа Бабенко сообщала, что их везли на пароходе.

На даче в Ирпене в монашеской общине настоятелем потаённого храма был о. прот. Димитрий /Иванов/.

Мать иг. София при разгроме Ирпенского общежития не была захвачена. Очевидно, в это время она находилась в другом месте.

Группа катакомбных христиан г. Ирпеня (Украина, 30-е годы ХХ-го столетия). В центре снимка новосвщмч. Дамаскин, еп. Глуховский, слева от него игуменья м. София, вышедшая из Покровского монастыря, со многими сёстрами, после декларации митр. Сергия и примкнувшая к Истино-Православной Церкви.

Из писем Елены Нилус видно, что она ездила причащаться в Ирпень в 1933 г.. Можно думать, что в это время матушка жила в Ирпене. Было небезопасно упоминать её имя в письмах. В последнее время до нас дошли сведения, относящиеся к последним годам жизни м. Софии. Во первых, что она была пострижена в схиму еп. Дамаскиным. Во вторых, что она жила в колхозе в центральной части России, близ г. Серпухова, где она и умерла.

Пострижение м. Софии в схиму могло произойти исключительно только в 1934 г.. Ибо как раз в это время еп. Дамаскин прибыл в Киев из Соловецкой ссылки и пробыл там несколько месяцев. Вскоре еп. Дамаскин был снова арестован и выслан на Восток, к границам Азии. Оттуда он уже не вернулся обратно. Следовательно, постриг матери игуменьи Софии в схиму мог произойти только в 1934 г.. Естественно и понятно, что между этими подвижниками существовало особое взаимное понимание: оба они прошли через тюрьмы и заключения и оба были борцами за правду. Но, к этому моменту, еп. Дамаскин пришёл к заключению, что время борьбы за церковную правду уже миновало. Осталось одно: уйти в молитву и умозрительную духовную жизнь. Такому его настроению соответствует и пострижение игуменьи Софии в схиму. Мать схиигуменья София прожила семь лет после принятия великого ангельского образа.

О её последних минутах жизни Мария Евгеньевна получила письмо, которое во время войны пришло через Швейцарию во Францию. Оно написано 6-го апреля и получено 15 июня 1941 г.. Мария Евгеньевна заказала сорокоуст. Вот копия письма Н. А. Григорьевой:

«Многоуважаемая Мария Евгеньевна! Пишет Вам одна из дочерей Вашей сестры Софии Евгеньевны. Она поручила мне ещё года два тому назад в случае её смерти известить Вас об этом. И вот этот страшный момент наступил! Наша ненаглядная София Евгеньевна скончалась 4-го апреля нового стиля в 1 час 25 мин. дня. Последние три года она страдала мучительной болезнью. У неё была бронхиальная астма, которая вначале выражалась легкими припадками, затем они стали учащаться, прибавилось ещё и заболевание сердца. Несмотря на то, что она неоднократно обращалась к лучшим московским врачам и аккуратно исполняла их советы, болезнь нисколько не уступала лечению. В последние три дня своей жизни она пила только боржом и всё боялась, что вообще скоро не сможет больше пить. Исхудание у неё под конец было ужасное. Как и всю свою жизнь, она была окружена любящими её душами, так и под конец её окружали преданные и бесконечно её любящие дети и окружали её самой нежной заботой и лаской. Материально она не нуждалась, и в этом отношении её обстановка жизни была хорошая.

Смерть её наступила неожиданно, несмотря на то, что ожидать это горькое событие можно было каждый день. С утра она чувствовала себя не хуже обычного. Она попросила одну из любимых ею книжек и, отправив бывших при ней детей, осталась одна... Из соседней комнаты было слышно, как она переворачивала страницы книжки и вдруг она закашлялась. Ей стало трудно дышать... это продолжалось три часа... Дыхание становилось всё труднее, всё реже, глаза были ясные, всё понимающие, они смотрели на иконы, потом она перевела их в другой угол на любимый свой образ, потом быстро и крепко закрыла их, и больше эти дорогие, ясные глазки уже не открывались...»