Итак, 11 января 1918 года в политике Рады произошел резкий поворот и лозунг «автономии» сменился провозглашением «самостийности». Но поворот этот был вызван не собственной инициативой Центральной Рады, и даже не событиями в Петрограде, а решениями, принятыми за многие сотни километров
от Киева, — в Берлине и Вене. Им предшествовал ряд событий…
20 ноября 1917 года в Брест-Литовске, оккупированном немцами, начались мирные переговоры между делегацией Совета Народных Комиссаров (Совнаркома) и странами Четверного союза — Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией. Уже 24 ноября по распоряжению Л.Троцкого Центральной Раде было передано предложение включить в состав «общероссийской мирной делегации» своего представителя. Рада, отказавшаяся признать Совнарком в качестве «общероссийской власти», ответила лишь 28 ноября, назначив на переговоры не делегатов, а наблюдателей «для информации и контроля, чтобы перемирие было заключено по возможности в соответствии с нашей платформой и не во вред Украинской Народной Республике». В качестве наблюдателей на переговоры отправились депутат Центральной Рады Г.Н.Левицкий, член Малой Рады Н.М.Любинский и капитан Г.В.Гасенко, адъютант генерального секретаря по военным делам Петлюры. 3 декабря 1917 года они прибыли в Брест.
Правительства Центральных держав до этого момента не принимали во внимание УНР в качестве субъекта переговоров, вполне отдавая себе отчет в фиктивности этого «государственного образования». Но когда посланцы Центральной Рады заявили, что не признают Совнарком (по приглашению которого, кстати, и прибыли в Брест) правомочным заключать мир от имени всей России, немцы сразу решили воспользоваться наметившимся расколом в стане противника. Для начала командующий Восточным фронтом принц Леопольд Баварский и его начальник штаба генерал-майор М.Гофман, возглавивший на переговорах о перемирии все делегации Четверного союза, изобразили недоумение, что до сих пор не имеют никакого официального уведомления о создании Украинской Народной Республики. А затем заявили, что в данный момент именно делегатов от Совнаркома вынуждены считать представителями всей России, однако, получив из Киева официальное уведомление об оформлении украинской государственности и украинскую декларацию о мире, не станут обсуждать с Русской делегацией проблем, затрагивающих «Украину»… «Украинцы» намек поняли и начали действовать.
Уже через несколько дней (8-9 декабря 1917) Генеральный секретариат и Малая Рада приняли решение об участии в начавшихся в Бресте мирных переговорах. По подсказке немцев было решено направить всем воюющим и нейтральным державам специальную ноту (11 декабря). В ней в очередной раз указывалось, что целью украинской политики является участие в будущей Российской федерации и — в очевидном противоречии с данной установкой — объявлялось: до создания федеративного союза Украинская республика «становится на путь самостоятельных международных отношений». Почему и «должна принять участие наравне с другими государствами во всех мирных переговорах» и не признает мира, если договор подпишут без нее49. Тут же был утвержден и состав украинской делегации. В нее вошли К.А.Мациевич, А.А.Севрюк и прежние Левицкий с Любинским, а возглавили генеральные секретари Порш и Голубович (так и не принявшие участия в переговорах).
Тем временем в Киев 18 декабря пришла телеграмма от делегаций Центральных держав с уведомлением о том, что мирная конференция начнет свою работу 22 декабря. Украинские делегаты отправились в путь и прибыли в Брест 19 числа. На следующий день на имя генерала Гофмана пришла телеграмма от представителя российской делегации А.А.Иоффе с отказом принять условия мира, предложенные Германией, и требованием перенести переговоры на нейтральную территорию, в Стокгольм. Представители Четверного союза ответили на это отказом. Впрочем, через время одумались, испугавшись, что сорвут таким образом заключение мирного договора с Россией, который имел для немцев на тот момент жизненно важное значение. И Германия и Австро-Венгрия находились на грани полного истощения материальных и человеческих ресурсов. А кроме того, в них начинался голод и, подстегиваемое им, революционное брожение. Поэтому следовало всемерно спешить с заключением сепаратного мира с Россией, а в случае неудачи… в случае неудачи следовало использовать в качестве «партнера» по мирным переговорам «украинцев» с их фиктивным «государством». Именно в них видели свое спасение запаниковавшие немцы.
«Настроение как у нас, так и у германцев весьма подавленное, — записал в дневнике 22 декабря граф О.Чернин, возглавлявший австрийскую делегацию. – Если русские решительно прервут переговоры, положение станет весьма тягостным. Единственный выход из положения, заключается в быстрых и энергичных переговорах с украинской делегацией»50… Еще один участник переговоров статс-секретарь германского ведомства иностранных дел Р.Кюльман: «Если бы удалось достигнуть с ними (украинцами) более или менее удовлетворительного соглашения, то можно было бы спокойно перейти с большевиками на более резкий тон и пойти в случае необходимости даже на разрыв»… Вот для чего «украинцы» и были вызваны немцами в Брест: их можно было использовать как орудие шантажа российской делегации.
Прибытие «украинцев» резко ослабило на переговорах позиции российских представителей, и, разумеется, немцы не упустили шанса эффектно распорядиться оказавшимся в их руках «украинским козырем». Но помимо этого «Украина» могла сыграть решающую роль и в преодолении катастрофического положения с продовольствием, сложившимся к концу 1917 году как в Германии, так и в Австро-Венгрии. А, учитывая всю шаткость положения Центральной Рады, достижение этой цели не представляло особых трудностей. Немцы прекрасно понимали, что «украинцы» в еще большей степени зависят от них и нуждаются в их поддержке. Поэтому без лишней дипломатии и, не откладывая в долгий ящик, объявили им свои предварительные условия.
30 декабря во время очередной пленарной встречи О.Чернин заявил, что Четверной союз, конечно, признает украинскую делегацию «как полномочное представительство самостоятельной Украинской Народной Республики», но — «формальное признание… найдет свое выражение в мирном договоре». То есть «признание» УНР ставилось в прямую зависимость от сговорчивости «украинцев» в дальнейших переговорах. Это и стало той отправной точкой, которая определяла взаимоотношения двух сторон.
«Украинцы» особенно не артачились. С начала нового 1918 года их мучили дурные предчувствия. Прежняя неуверенность сменилась ясным осознанием надвигающейся катастрофы… На новогоднем вечере в Украинском клубе вместо отказавшегося произнести праздничный тост Винниченко слово взял генеральный секретарь почт и телеграфа Н.Е.Шаповал и заявил: «Вот вы веселые и радостные не думаете, не гадаете, что этот первый год может быть и последним. Я как министр… который имеет вернейшие и надежнейшие последние известия, уверен, что Украине осталось жить не больше, может быть, двух недель. Скоро сюда придут большевики». Министр ошибся в своем предсказании, буквально, на десяток дней… Обреченность Центральной Рады заметна была и для сторонних наблюдателей. «Песня Рады уже спета, — делился с коллегами своими впечатлениями вернувшийся из Киева 12 января полковник Генерального штаба А.В.Станиславский, — так как на ее стороне осталась только интеллигенция, а солдаты и крестьяне уже перешли на сторону большевиков».
В.К.Винниченко, воздержавшийся на новогоднем торжестве от каких-либо прогнозов на будущее, не удержался среди товарищей по партии и на совещании фракции украинских социал-демократов (3 января 1918) поделился, по-видимому, давно вынашиваемой мыслью: «Какой у нас может быть выход? Возможно, заключение сепаратного мира и призыв немцев на помощь». И был, конечно, стопроцентно прав: только поддержка извне могла помочь «украинцам» удержаться у власти. Тем более что в Малороссии у них появился конкурент, еще одна «украинская власть», причем, в отличие от Центральной Рады, с гораздо большими шансами на успех. Самым же интересным являлось то, что сама Рада и обеспечила появление параллельного центра влияния в крае.
Еще 4 декабря 1917 года в Киеве по инициативе местных большевиков должен был открыться Всеукраинский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Рада выступила вначале против съезда, но затем решила сделать его «своим»», и бросила клич лояльным к ней армейским и крестьянским организациям направлять на него всех желающих, не считаясь с установленными большевиками нормами представительства. Трюк удался. Поездами, пароходами по Днепру, на лошадях по проселкам двинулись в Киев сотни украинских активистов. В Центральной Раде, вспоминал позднее один из инициаторов съезда большевик В.П.Затонский, «их принимали, накачивали, угощали и, дав от себя руководителя, посылали в мандатную комиссию съезда.
Люди приезжали с неимовернейшими мандатами: “Командир такой-то сотни украинского полка делегирует на Всеукраинский съезд своего денщика”… Кончилось тем, что мандатной комиссии пришлось оставить помещение… через окно. Бланки захватила разъяренная толпа»56. Таким способом Раде удалось сколотить на съезде «свое» большинство. Его организаторов — большевиков даже не допустили в президиум, их ораторов освистывали или совсем не давали говорить. В итоге «украинцам» удалось добиться своего. Съезд Советов выразил доверие действующему составу Рады, отклонив предложение о ее переизбрании.
Но победа оказалась пиррова. Потерпев неудачу в Киеве, большевики, часть украинских левых эсеров и несколько украинских социал-демократов, разом представлявшие 49 местных Советов, выехали в Харьков, где вместе с делегатами ранее назначенного III Областного съезда Советов Донбасса и Криворожья 11-12 декабря 1917 года провели новый Всеукраинский съезд Советов.
Съезд объявил, что берет на себя всю полноту власти в «украинской республике», лишает полномочий Центральную Раду и Генеральный секретариат, создает Центральный Исполнительный Комитет (ЦИК) Советов «Украины» и правительство – Народный Секретариат. В радиотелеграмме, направленной из Харькова в Совнарком (15 декабря) говорилось, что ЦИК Советов Украины считает«непременной задачей… устранить вызванные прежней Радой столкновения…обратить все силы на создание полного единения украинской и великороссийской демократии»…
Центральная Рада, получив противника в лице еще одного «украинского правительства», предприняло превентивные меры защиты. Все несогласные с ее политикой были объявлены «врагами народа, врагами Украинской Народной Республики, контрреволюционерами… будь то черносотенцы, большевики, кадеты или кто иной». Началась ликвидация противников режима, причем совершенно бандитскими методами. 28 декабря 1917 года один из депутатов сделал в Малой Раде запрос по поводу неизвестно кем чинимых обысков, арестов и других насилий. Отвечавший на запрос от имени правительства Н.В.Порш дал пояснения лишь по одному нашумевшему случаю – исчезновению Л.Л.Пятакова, одного из братьев хорошо известной в Киеве семьи.
Леонид Пятаков, инженер по профессии, за участие в мировой войне заслужил четыре солдатских Георгиевских креста. В 1916 году вступил в большевистскую партию и проявил себя способным организатором, популярным среди солдат. Л.Л.Пятаков входил в руководство киевского Совета рабочих и солдатских депутатов. В ночь перед Рождеством, в четыре часа, неизвестные в военной форме, выломав окна и двери, ворвались в дом Пятаковых, где обнаружили сразу трех братьев (четвертый – Г.Л.Пятаков – был уже в Петрограде) и сначала арестовали всех. Потом, выяснив, кто из них большевик, двух других –
кадета и монархиста — отпустили. Большевик же исчез бесследно. Официальное расследование, разумеется, не дало никаких результатов. Изуродованное тело Леонида Пятакова (со следами пыток раскаленным железом, выколотыми глазами, вырванными ногтями и волосами) было обнаружено у железнодорожного разъезда Пост Волынский под Киевом лишь весной, когда сошел снег…
Е.Х.Чикаленко не сомневался, что этот «турецкий способ борьбы с политическими противниками» был делом рук украинской контрразведки, настойчиво добивавшейся у правительства санкции на арест киевских большевистских лидеров. Порш же, отвечая на запрос в Малой Раде, попытался все свалить на… самих большевиков. «Насильники не из жителей Киева, — заявил он, — потому что в Киеве нет такого человека, а тем более солдата, который не знал бы Пятакова в лицо или тем более – как его зовут. Как видно, та банда – приезжая. И есть основания думать, что эти деяния связаны с харьковскими…». (Очевидное указание на советское «украинское правительство» в Харькове)…
Тайными убийствами наиболее известных лидеров своих политических оппонентов Центральная Рада не ограничилась. В ночь на 5 января в разных районах Киева началась операция по разоружению отрядов Красной Гвардии, при этом было арестовано до 30 большевиков, захвачены редакция и типография газеты «Пролетарская мысль». Внезапность нападения обеспечила первоначальных успех «украинских войск», основу которых составили галицкие «сечевые стрельцы» из бывших военнопленных австро-венгерской армии под командованием ставших широко известными позднее Е.Коновальца и А.Мельника. Галицкие «сечевики», граждане иностранного государства, оставались единственными защитниками киевской Центральной Рады. Только благодаря им агония «украинской власти» затянулась еще на три недели. Да и то лишь в Киеве. В целом же по Малороссии и Новороссии власть переходила к 4 большевикам без каких-либо проблем. Те воинские соединения, которые числились у Центральной Рады «украинскими», по собственному почину переходили на сторону петроградского Совнаркома и помогали ликвидировать «украинскую власть» в тех местах, где она имелась. В большинстве случаев этот процесс занимал несколько часов. Организовать хоть какое-то сопротивление триумфальному шествию большевизма Центральной Раде удалось лишь в Киеве. Но и здесь конечный итог противостояния был предрешен…
В ответ на украинский террор в ночь на 16 января 1918 года рабочие киевского завода «Арсенал» подняли восстание. К ним присоединились рабочие других предприятий, а также солдаты местного гарнизона, в том числе и «украинских полков» — Шевченковского, Богдановского и других. Помимо Печерского района, где располагался «Арсенал», очаги восстания возникли на Шулявке, Демиевке, Подоле, восставшие захватили железнодорожную станцию КиевТоварный. 17 января была объявлена всеобщая стачка. В городе не стало электричества, воды, хлеба из пекарен, замер городской транспорт.
На другой день красногвардейцы с Подола, поднявшись по Андреевскому спуску, повели наступление в центр города и после полудня оказались уже в нескольких сотнях метров от здания Центральной Рады. Пули пробивали ее стеклянный купол, и, казалось, Рада доживает последние часы, но ночью «сечевикам» удалось выбить повстанцев из центра. А когда на помощь «украинцам» подошел с Левобережья отряд под командованием С.Петлюры (его основу тоже составляли галичане), войска Рады перешли в наступление. «Арсенал» был окружен. В ночь с 21 на 22 января начался штурм завода. Полегло около 300 его защитников, несколько сотен было взято в плен. Немало жертв оказалось и среди мирного населения. На месте были расстреляны члены большевистского Военно-революционного комитета и другие активисты. Всего в ходе подавления восстания полегло около полутора тысяч человек.
22 января показалось, что с восстанием уже покончено, хотя отдельные очаги его еще существовали. Но уже вечером из-за Днепра послышался гул артиллерии, а через некоторое время выяснилось, что это на левый берег в районе Дарницы вышли передовые части большевистской армии под командованием М.А.Муравьева. После пятидневной осады эти войска и взяли Киев (27 января 1918). Центральная Рада поспешно бежала из города в поисках нового пристанища…
* * *
Между тем, в Бресте ее посланцы, как ни в чем не бывало, продолжали изображать, что ведут (от имени «Украины») некие «переговоры» с дипломатами Четверного союза. Последние, впрочем, прекрасно были ознакомлены с реальным положением и использовали украинских делегатов строго по назначению, т.е. в интересах своих стран. Австрийцы для более четкого управления действиями украинской делегации вызвали в Брест уже знакомого нам Н.К.Зализняка, три года назад ими же изгнанного за воровство из «Союза Освобождения Украины». В Брест он прибыл под именем Савицкого из Стокгольма через Берлин якобы с дипломатической почтой от австрийского посла.
Сразу же по приезде Зализняк явился к графу Чернину, который поручил ему немедленно выяснить: готовы ли украинские представители заключить отдельный мир с государствами Четверного союза. Встретившись с «украинцами» Зализняк сообщил графу, что, по их словам, «дела на Украине обстоят довольно плохо… украинские войска не хотят воевать с большевиками», а сами делегаты имеют устную инструкцию председателя Центральной Рады Грушевского как можно скорее подписать мир, чему всеми силами вредят большевики. После этого О.Чернин сам встретился с украинскими посланцами, которые заверили его в том, что все свои действия будут координировать с немецкими участниками переговоров.
Впрочем, услужливость «украинцев» не добавила им авторитета в глазах немцев, совсем уже переставших церемониться со своими клиентами. 19 января (когда в Киеве шли ожесточенные бои за овладение центром города) граф  Чернин пригласил к себе А.А.Севрюка и в присутствии Кюльмана и Гофмана «сухо и в довольно враждебном тоне» заявил, что в связи с затруднительным положением украинского правительства они предлагают делегации готовый проект мира с тем, чтобы назавтра пополудни «украинцы» подписали его. Гофман добавил, что хорошо знает положение украинского правительства и, если завтра договор не будет подписан, делегация свободно может возвращаться домой.
Текст «договора» уместился на одном листе бумаги и состоял из трех пунктов: констатация окончания состояния войны, необходимость установления дипломатических и консульских отношений и обязательство правительства Украинской Народной Республики доставить Центральным державам 1 млн. тонн хлеба и другого продовольствия.
К удивлению немцев украинские делегаты проявили неожиданную строптивость и затянули с немедленным положительным ответом. Прекрасно сознавая всю унизительность отведенной им роли, и не рассчитывая на уважение немецких дипломатов, «украинцы» все же надеялись на соблюдение с их стороны хотя бы внешних приличий. В конце концов, ведь не только немцы им нужны, но и они немцам. Между тем, предложенный им текст «мирного договора» являл собой обычный ультиматум. Такая бесцеремонность задела «украинцев» и они решили… выдержать паузу. Чернину и Гофману пришлось пойти им навстречу в этом их скромном желании и изобразить «уступчивость».
В результате подписание «мирного договора» задержалось на несколько дней. Наконец, в ночь с 22 на 23 января А.А.Севрюк доложил в Киев о достигнутых украинской делегацией «успехах». Центральные державы согласились признать западную границу «Украины», намеченную Грушевским, правда, сильно откорректированную Гофманом. К тому же «украинцам» предложено отказаться от требования немедленного освобождения оккупированных немцами Холмщины и Волыни. Их очищение немцы обусловили получением до лета 1 млн. тонн украинского хлеба. Со своей стороны австрийский представитель также отказался от упоминания в договоре Восточной Галиции и Буковины («украинцы» предлагали выделить их в автономный коронный край Австро-Венгрии), предложив секретное обязательство своего правительства (впрочем, тоже после получения украинского хлеба) – со временем внести в парламент соответствующий законопроект… Таким образом, исполнение своих обязательств по «договору» немцы не только откладывали на будущее (очень неопределенное), но и обусловливали всякого рода условиями, чтобы от взятых обязательств в любой момент можно было отказаться (что они и сделали впоследствии). Обязательства брала на себя лишь украинская сторона, и сводились они, по сути дела, к одному пункту: поставить Германии и Австро-Венгрии 1 миллион тонн хлеба и другое продовольствие. Вот и вест «мирный договор». На таких вот «взаимовыгодных» условиях и согласились «украинцы» подписать мирное соглашение. 25 января (когда Рада в Киеве уже паковала чемоданы), Н.М.Любинский и австрийский представитель посланник Визнер согласовали последние детали и подписали секретный протокол, определивший объем продовольствия, подлежащего вывозу из Малороссии. Выполнение этих поставок союзная дипломатия поставила главным условием ратификации всего мирного договора. Любинский данное условие принял, но попросил у немцев разрешения «по парламентским причинам» не ставить под ним свою подпись как украинского делегата… Со всем остальным «украинцы» соглашались. Они тоже спешили. Спешили не меньше немцев. В Киеве Центральная Рада доживала последние дни… В течение 26 января в руках большевиков оказался почти весь город (бои шли только в Печерском районе), а Центральная Рада еще ночью скрылась из города на нескольких грузовиках, держа путь в направлении Житомира…
В ночь с 26 на 27 января И.В.Сталин сообщил в Брест Троцкому о бегстве Центральной Рады и полном занятии города советскими войсками: «Как видите, делегация киевской Рады в Бресте представляет пустое место»… Около двух часов ночи 27 января, не будучи уверенным в том, что российская делегация получила данную информацию (немцы, обеспечивавшие связь, не только прослушивали ее, но и, когда им требовалось, вовсе отключали), Сталин продублировал это сообщение, а от себя добавил: «Своими хитросплетениями с проводами немцы могут скрыть истину, скажем, на один день, заключая фиктивный договор с мертвецами, но неужели не понятно, что шила в мешке не утаишь»…
Однако очевидная фиктивность «договора с мертвецами» не стала препятствием для дипломатов Четверного союза. Не убоявшись этой фикции и совершенно не интересуясь тем, где находится в данный момент Центральная Рада (и существует ли вообще?), они 27 января около двух часов ночи поспешили подписать с ее представителями «мирный договор». Не испугался в дальнейшем оформить эту фикцию и германский рейхстаг. На его заседании 7(20) февраля 1918 г. только социал-демократы независимцы устами своего представителя Ледебура выразили сомнение в правомочности заключения «договора» с фиктивной и никем не признанной «страной». На что лидер национал-либералов Г.Штреземан, не отрицая сказанного Ледебуром, объяснил, выражая мнение большинства депутатов: «Это, как рождение внебрачного ребенка, ничего не остается, как принять к сведению совершившийся факт… Теории господина Ледебура не могут утолить голода германского народа и накормить германский скот… Более благоразумно ввозить с Украины хлеб и корм для скота. Благоразумно признать существование Украины»…
Этой заинтересованностью Германии в «договоре» все и определялось.
Правда, на вечернем заседании 27 января глава российской делегации Троцкий сделал попытку дезавуировать украинский договор. Он заявил, что Центральные державы признали независимость «Украины» в тот момент, когда она, по заявлению украинского ЦИК Советов, вошла в состав Российской федерации.
Однако немецкие представители никак на это не отреагировали, заявив, что вопрос о том, кто именно правомочен представлять «Украину», в создавшемся положении потерял практическое значение…
Между тем из Киева 28 января в 12 час. 10 мин. была направлена телеграмма в Совнарком и российской делегации в Брест, подписанная народными секретарями Ауссемом, Коцюбинским, Лапчинским, Мартьяновым. В ней, в частности, говорилось: «Ввиду доходящих до нас сведений, что представители низложенной народным восстанием Рады пытаются продолжать свою изменническую по отношению к Российской Федерации и Украине политику, предлагаем вам подтвердить правительствам воевавших с Россией государств, что рабочее и крестьянское правительство Украинской Республики считает уничтоженными и недействительными договоры и заявления, если таковые делаются от имени буржуазной Центральной Рады. Кровь украинских и российских рабочих и крестьян, пролитая во время рабочей революции на Украине, навсегда освятила братский союз между трудящимися массами Великороссии и Украины…». Но немцы, достигшие в Бресте благодаря «украинцам» своих основных целей, уже ни на что не обращали внимания.
Между тем, украинские представители и после подписания «мирного договора» не спешили покинуть Брест-Литовск. Им еще предстояло решить судьбоносный для дальнейшего существования Центральной Рады вопрос – о военной поддержке со стороны Центральных держав.
Бежавшая из Киева Рада никак не могла заполучить в свое распоряжение хотя бы небольшой кусок «украинской территории». В Житомире не удалось надолго задержаться: к городу с севера, юга и востока приближались больше визированные части. Кроме того, житомирская городская дума вынесла постановление, в котором потребовала у Рады немедленно покинуть город. «Украинская власть» вынуждена была спешно ретироваться в Коростень, затем — в Сарны, и здесь уже на заседании 30-31 января официально выработать обращение к немцам о военной «помощи». Но, хотя сразу передать его непосредственному адресату не удалось (у беглой Рады отсутствовала связь с Брестом), немцы заранее позаботились о дальнейшей судьбе своего клиента. В первых числах февраля генерал Гофман предложил остававшемуся еще в Брест-Литовске Н.М.Любинскому немедленно подписать уже готовый текст обращения «украинцев» к немецкому народу за помощью против большевиков. При этом предупредил: текст обращения уже печатается в Берлине. Любинскому, естественно, ничего не оставалось, как подписать предложенное «обращение». В нем среди прочего говорилось: «Мы глубоко убеждены в том, что немецкий народ, который любит спокойствие и порядок, не останется равнодушным, когда узнает про нашу беду. Немецкая армия, которая стоит против нашего северного врага, имеет силу, чтобы нам помочь и своим вмешательством защитить наши северные границы от дальнейшего вторжения врага»… Теперь «украинцы» могли вздохнуть с облегчением. Судьба Центральной Рады отныне была в надежных руках. Так, во всяком случае, им тогда казалось…
16 февраля н.ст. (Совнарком принял новое григорианское исчисление времени с 1(14) февраля 1918 года) германское командование через остававшегося в Бресте в качестве председателя комиссии по перемирию генерала А.А.Самойло известило российскую сторону о возобновлении с 18 февраля состояния войны…