Генерал-майор Гофман мог гордиться собой. Да он и гордился, хвастливо заявив после Бреста: «В действительности Украина – это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной воли русского народа. Я создал Украину для того, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России»1… Лавры подлинного «отца-основателя» «самостоятельной и независимой» Украинской Республики немецкий генерал присваивал себе вполне заслуженно…
18 февраля 1918 года немцы, одновременно с началом операций на петроградском направлении, двинули свои войска и в малорусские губернии, прежде всего, беря под контроль железные дороги. Немецкое наступление сопровождалось «походным приказом», характеризовавшим операцию как оказание «военной помощи государству, с которым нас связывает договор против общего врага, большевиков»2… Использованные в приказе эвфемизмы — «военная помощь», «договор», «общий враг», — служили лишь дипломатическим прикрытием фактической оккупации юга России.
Уже после ее осуществления немцы и австрийцы заключили соглашение о разграничении сфер влияния (28 марта 1918). В немецкую зону оккупации ошли более обширные территории. Вслед за северо-восточной Волынью, оккупированной ими еще в начале войны, в их зоне оказались следующие города и области: Киев, Чернигов, Полтава, Харьков, Новочеркасск, Таврида и Крым.
Австрийцы получили оставшуюся часть Волыни, Подолию, Херсон, Екатеринослав. Кроме того, немцы добились от австрийцев согласия на совместную оккупацию Николаева, Ростова и Мариуполя. Порты первых двух городов находились под управлением немцев, мариупольский – под управлением австрийцев. Два других черноморских порта, Таганрог и Новороссийск, переходили в исключительное владение немцев. Таким образом, именно Германии принадлежала решающая роль на оккупированной Русской территории…
Стремясь упрочить видимость «законности» своей военной интервенции, немецкое командование с первых дней начала наступления приняло меры к розыску и установлению связи с беглой Радой, чтобы получить от нее соответствующую «санкцию». Это удалось не сразу. Только 23 февраля (немецкие войска уже маршировали по малороссийским городам) Рада, следовавшая в Житомир, сумела разродиться нужным заявлением. В нем она назвала немецкие войска «дружественными силами, приглашенными помочь нам в борьбе с врагами… не вынашивающими каких-либо враждебных намерений и сражающимися вместе с нашими казаками под командованием нашего боевого штаба!»… Как видим, «украинцам» было даже позволено выставить себя в качестве руководящей и направляющей силы… Впрочем, никакими «сражениями» движение немецкой армии не сопровождалось. Никто не оказывал ей сопротивления.
Большевики без единого выстрела оставляли города и населенные пункты сразу же, как только получали известие о приближении немецких войск… Так Центральная Рада на чужих штыках вернулась в Киев. Здесь (7 марта) она издала еще одно «заявление» с объяснением причин немецкой оккупации. В нем утверждалось, что это вовсе и не оккупация, что в Малороссию немцы пришли 100 «на ограниченное время как друзья и помощники в трудный момент нашей жизни», что «у них (немцев) нет намерений изменять наши законы и постановления, или ограничивать независимость и суверенитет нашей республики»3…
Понятно, что вся эта маниловская риторика не могла скрыть того очевидного для всех факта, что никакой реальной власти у Рады не было и что само ее существование всецело зависело от немецких оккупационных войск. Тот же генерал Гофман отметил (12 марта 1918): «Трудность положения на Украине состоит в том, что Центральная Рада, кроме наших войск, не имеет за собой никого»4…
Разумеется, немцы и до своего вступления в Малороссию не обманывались в отношении того «государства», от имени которого выступала Центральная Рада, но только здесь на месте убедились, насколько оно иллюзорно. В Берлин и Вену полетели телеграммы, однотипные по своему содержанию: «Никакой Украинской республики в действительности нет… это один фантом», а в реальности существует лишь «кучка молодых политиков весьма радикального направления, которой удалось каким-то образом очутиться в роли правительства»5… Сам качественный состав этой «кучки политиков» исключал какую-либо конструктивную их работу. Представитель Австро-Венгрии в Киеве граф Форгаш писал в Вену, что тщетно ищет среди украинских деятелей людей, если не широко образованных, то хотя бы просто разумных и ответственных: «Все они находятся в опьянении своими социалистическими фантазиями, а потому считать их людьми трезвого ума и здравой памяти, с которыми можно было бы говорить о серьезных делах, не приходится. Население относится к ним даже не враждебно, а иронически-презрительно»6…
Полное отсутствие у Центральной Рады авторитета, ее неспособность к любой, даже самой рутинной деятельности серьезно беспокоили немцев, ведь именно с помощью Рады (и, главное, от ее имени) они рассчитывали наладить поставки из Малороссии столь необходимого для Германии продовольствия, что, собственно, и являлось главной целью оккупации. Начальник штаба немецких войск в Малороссии генерал В.Грёнер формулировал ее совершенно четко: «Снова посадить в седло украинское правительство, обеспечить ему поддержку германских вооруженных сил и, прежде всего, изъять с Украины зерно и продовольствие – чем больше, тем лучше!»7… Увы, Рада явно была не готова оправдать возлагавшиеся на нее надежды. Прибывший вместе с оккупационной армией немецкий публицист К.Росс в своем докладе для командования германского Восточного фронта, анализируя ситуацию, сложившуюся в крае, отмечал: «Нет никакой центральной власти, захватывающей более или менее значительную территорию. Отдельные области, города, уезды, даже села и деревни. Власть в них принадлежит различным партиям, авантюристам и диктаторам. Можно встретить деревни, опоясанные окопами и ведущие друг с другом войну из-за помещичьей земли. Отдельные атаманы властвуют в областях… В их распоряжении… пулеметы, орудия, бронированные автомобили»8…
Влияние Рады по-прежнему ограничивалось пределами Киева и его окрестностей. А вскоре немцы увидели, что Рада лишена не только социальной базы, но и всякой национальной основы, и что не только «украинское государство» — фантом, но и «украинский народ», от имени которого выступала Центральная Рада, — точно такой же фантом. «Нет никакой украинской национальной мысли, по крайней мере в Южной Украине», — докладывал в Вену австрийский генералмайор Вальдштетен 16 мая 1918 года. – Все живут, думают и говорят по-русски. По-украински никто не понимает. Главное, интеллигенция – не исключая еврейской ее части – за союз с Россией»… Вальдштетен вынес убеждение, что этот союз «рано или поздно снова наступит», слишком много общего у «Украины с Россией» — «язык, религия, хозяйство»9… Ценное свидетельство об этнической самоидентификации населения Малороссии в этот период приводит и видный деятель КП(б)У, неоднократно занимавший пост наркома просвещения УССР В.П.Затонский (1888-1938): «Не только рабочие, но и крестьяне, украинские крестьяне, не терпели тогда “украинцев” (мы через делегацию Раковского в Киеве получали протоколы крестьянских собраний, протоколы в большинстве были с печатью сельского старосты и все на них расписывались…). В этих протоколах крестьяне писали нам: мы все чувствуем себя русскими и ненавидим немцев и украинцев и просим РСФСР, чтобы она присоединила нас к себе»10…
Для германского командования стало, наконец, совершенно очевидным, что Рада, лишенная всякой поддержки местного населения, не только не сможет содействовать исполнению его планов, но и напрямую им мешает. Даже провозглашение популистских социальных лозунгов (и, прежде всего, дармовой земли крестьянам) не добавляло Раде популярности, а попытки провести их в жизнь – только усугубляли экономическую разруху.
В деревне царили хаос и безвластие. Объявленная Радой «социализация земли» фактически отменила всякую земельную собственность, и для нового ее передела были организованы «земельные комитеты». Но их деятельность еще больше усилила неразбериху и в без того запутанном вопросе о землепользовании, правах на урожай озимых и посева яровых хлебов, до предела обострив борьбу различных социальных групп в аграрном секторе. Деревню захлестнула волна насилия. Украинский деятель Н.М.Могилянский вспоминал: «Так же, как и в коренной России, социализация земли кончилась грабежом имений, насилиями, издевательствами, иногда убийством помещиков. Так, например, в Черниговском уезде была зверски убита целая семья помещиков Комаровских из 12 человек. Когда тяжко раненые, недобитые несчастные умоляли дать воды, убийцы отвечали: “Подохнешь и так!”… Людей убивали, усадьбы горели и разорялись, а социализация оставалась пустым звуком»11…
Немцы поначалу старались не вмешиваться в аграрные отношения, но криминальный передел земли, сопровождавшийся кровавым террором и насилием, ставил под угрозу срыва весенний сев, а этого они уже не могли допустить. 6 апреля 1918 года командующий немецкими войсками в Малороссии фельдмаршал Эйхгорн издал приказ, срочно распространенный по селам, с предписанием произвести полный засев сельскохозяйственных площадей. Причем крестьянам разрешалось взять земли не больше, чем в настоящий момент они могли обработать. В противном случае их ожидало строгое наказание. Образовавшиеся таким путем излишки площадей «земельные комитеты» должны были вернуть для засева помещикам, предоставив им инвентарь, посевной материал и прочее. Немецким комендантам на местах предписывалось немедленно приступить к исполнению данного распоряжения, и для этого предоставлялась полная свобода действий.
Командиры отдельных воинских частей германской армии принялись рьяно проводить приказ в жизнь, не считаясь с протестами «земельных комитетов», с которыми нисколько не церемонились. Так, в Конотопе комендант Блейман пригрозил, что выпорет весь комитет, если он своими действиями будет саботировать посев. А на заявление присутствовавшего на заседании представителя Рады Тихона Осадчего, что он — «лицо неприкосновенное», как депутат Центральной Рады, ответил: если тот «не перестанет говорить глупости, то будет выпорот немедленно, тут же, в заседании комитета». Осадчий замолчал.
А несколько недель спустя ему пришлось-таки быть выпоротым, но не немцами, а своими же односельчанами – зажиточными крестьянами села Гирявки, у которых по его распоряжению была «социализирована» земля…
Весьма показательно, что «украинский парламент» первоначально даже не знал о приказе Эйхгорна, хотя он уже повсеместно проводился в жизнь. О его существовании Рада узнала лишь неделю спустя, когда приказ был опубликован в киевских газетах, и тогда только сподобилась «протестовать» против «самовольного вмешательства германского и австро-венгерского высшего командования в социально-политическую и экономическую жизнь Украины».
Была даже послана жалоба в Берлин, на которую, естественно, никто не обратил внимания. Немцы уже поняли: декорации «самостийной Украины» нуждаются в срочном обновлении…
К ГРЯДУЩЕЙ 100-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНЕ НАЦИОНАЛЬНО-ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАТАСТРОФЫ
Заявление русской патриотической общественности
ОТКРЫТО ДЛЯ ПОДПИСАНИЯ |
