Приобрести книгу в нашем магазине

Культурная жизнь села

Преодолев голод и разруху первых лет революции, нэповская де­ревня, сытая и одетая, зажила интенсивной многосторонней жизнью.

На предыдущих страницах было показано оживление хозяйства деревни: сельского хозяйства, кустарной промышленности, торговли.

Деревня почти восстановила дореволюционный стандарт жизни, разрушенный гражданской войной и политикой натурального ком­мунизма.

А на этой основе произошло оживление всех других сторон жизни крестьянства: культурной, церковно-религиозной, общественно-поли­тической.

Школа

После разрухи революционных лет школа в Болотном была от­ремонтирована, снабжена топливом и возобновила свою работу. В ней было теперь уже не три класса, как в дореволюционной школе, а че­тыре. С четырьмя классами занимались две учительницы.

В советской республике церковь была отделена от государства. А школа отделена от церкви и превращена в чисто светскую школу. Закон Божий в школе больше не преподавался.

В те годы Наркомпрос дал директиву о том, чтобы школьное об­разование было «безрелигиозным», то есть не связанным с религией. Учителям запрещалось использовать школьное преподавание для ре­лигиозного обучения и воспитания. Но и антирелигиозного воспитания от учителей в те годы Наркомпрос не требовал.

После Октябрьского переворота все дореволюционные учебники и хрестоматии из школ были изъяты и уничтожены советской властью, как «враждебные коммунизму», «не созвучные эпохе». Школьные библиотеки тоже были уничтожены. Захвативши в свои руки органы просвещения, большевистские Скалозубы не пощадили ни былины о русских богатырях, ни книжки о Петре Великом и Суворове, ни мно­гие произведения классиков, «реакционных писателей-помещиков».

Для школ были наспех составлены брошюры и хрестоматии. Они были заполнены коммунистической пропагандой. Басни Крылова в школьных хрестоматиях были заменены баснями Демьяна Бедного, {78} бессмертные творения Пушкина — «произведениями» Юрия Либе-динского, Гладкова и других большевистских «классиков революцион­ной литературы», в защиту которых Демьян Бедный, «вождь литера­турного фронта» того времени, мог привести только один аргумент:

«Хоть сопливенькие, да наши»...

Буквари тех лет и для взрослых и для детей начинались револю­ционно-большевистскими декларациями: «Мы не рабы!», «Да здрав­ствует Великая Октябрьская революция!», «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!.. »

Для начальных школ в период НЭП-а были выработаны новые программы — «программы ГУС-а» (Государственного Ученого Совета Наркомпроса). Эти программы были построены на так называемой «комплексной системе» обучения.

В прежней школе арифметика и русский язык, родиноведение и природоведение изучались в школе на уроках отдельно и независимо друг от друга. «Программы ГУС-а» и «комплексная система» обучения требовали от учителей, чтобы все эти знания изучались в школе не разрозненно, а в тесной связи друг с другом, по комплексным темам.

При обучении детей младшего возраста эта система имела поло­жительную сторону. Но педантичное следование этой системе при­водило к натяжкам, по поводу которых учителя иронизировали: «Не­ужели воробья непременно надо увязывать с мировой революцией?! . »

В начальных школах в годы НЭП-а получил большое распростра­нение экскурсионный метод обучении. В нормальном размере метод этот полезен и целесообразен. Но учителя тех лет, часто очень молодые и неподготовленные, нередко злоупотребляли им так, что большую часть школьных занятий превращали в экскурсии. Из-за этого моло­дым учителям было легко, ребятам весело, но грамотность в школах была невысокой.

Возможности для учения в средней и высшей школах в годы НЭП‑а для детей трудящихся были облегчены. Обучение в общеобра­зовательных школах было бесплатное. А в специальных средних и высших школах, в техникумах и вузах, государство платило студен­там скромную стипендию. Советская власть готовила кадры интелли­генции и руководителей государственной жизни.

Крестьяне, стремясь своих детей «вывести в люди», отправляли их на ученье в города: в средние и высшие учебные заведения. {79}

Из Болотного за эти годы тоже ушли десятка два юношей и деву-шек в города, в средние школы: в «школы второй ступени» (так назы­вались тогда старшие классы средней школы для детей от 12 до 17 лет); в рабочие факультеты («рабфаки») — средние школы для взрос­лых; в техникумы — профессиональные средние школы для подго­товки учителей начальных школ, медицинских сестер и т. п.

А некоторые, по окончании средних школ, шли дальше — в выс­шие школы, чтобы стать врачами, учителями средней школы, агроно-номами, инженерами.

Поход крестьянской молодежи на ученье в годы НЭП-а был мас­совый.

Политическая активность крестьянства

Крестьяне, восстановив свое хозяйство, подняв свой материальный уровень жизни почти до нормального и накормив городское населе­ние, стали чувствовать себя более уверенно и крепко во всем, в част­ности, и в общественно-политических делах. На собраниях, съездах, при выборах, отчетах — земледельцы стали принимать активное участие.

В годы революции и гражданской войны зажиточные крестьяне, кустари, учителя духовного происхождения были лишены права го­лоса и выключены из легальной общественно-политической жизни. Теперь эта категория населения, под давлением крестьян, была вос­становлена в гражданских правах.

На собраниях крестьяне были не только слушателями. Они в вы­ступлениях при обсуждении отчетов, докладов, вносили свои пред­ложения и пожелания. Особенную активность проявляли сельские жители при выборах советов, правления кооперации и т. п., хорошо понимая огромное значение местных органов власти и экономических учреждений.

Партийные организации при всяких перевыборах предлагали свой список и старались навязать его собранию. Беспартийные одиночки предлагали дополнительных кандидатов. Во время голосования в тех случаях, когда беспартийных было большинство, самых неприятных партийных кандидатов собрания нередко «проваливали», а беспартий­ных, уважаемых, деловых людей, выбирали.

На учительской конференции в том уезде, к которому принадле­жит Болотное, беспартийные педагоги «провалили» весь список боль­шевистской фракции и выбрали в правление профсоюза исключительно беспартийных учителей. {85} Это был большой политический скандал на всю губернию...

Такие же случаи нередко происходили и при выборах советских и кооперативных органов в деревне.

При обсуждении отчетов советских, профсоюзных, кооперативных органов крестьяне были очень активны: была основательная критика недостатков, дельные предложения. Активность эта проявлялась так­же и при обсуждении больших политических проблем. После типич­ных для того времени докладов большевистских пропагандистов — «О международном и внутреннем положении Советского Союза» — крестьяне задавали докладчикам много вопросов, нередко для коммуни­стов очень неприятных. А потом выступали в прениях, часто с умными

речами.

Перед Генуэзской международной конференцией в 1922 году ком­мунистическая партия рассылала своих пропагандистов по всем горо­дам и деревням Советского Союза. Приехал пропагандист из уездного комитета партии и в село Болотное. На общем собрании крестьян он произнес обычную речь по шпаргалке. И по этой же шпаргалке закон­чил ее так: «На эту конференцию приглашены и представители Со­ветского Союза. Но советские граждане ни в коем случае не должны отпускать любимого вождя, товарища Ленина, на эту конференцию, так как ненавидящая его буржуазия может организовать за границей на него покушение. А без Ленина мы все погибнем!»...

После докладчика выступили некоторые крестьяне и возражали ему:

— Вот, к примеру, мы, головы семейств. Когда важные дела на собрании обсуждаются, мы должны сами пойти на это собрание. Кому же доверить важное дело? А если дело неважное, тогда его можно и ребятишкам поручить. Ежели предстоит важное дело, тут ни на кого полагаться не следует. А бояться тут нечего. Товарищ Ленин долго в чужих краях жил, — не боялся; такую революцию сварганил, что аж волосы дыбом встают, — не пугался... А теперь съездить на конфе­ренцию в Италию — что же тут страшного?!. Волков бояться — в лес не ходить...

После обсуждения резолюция докладчика была отвергнута, а при­нята резолюция крестьянская: «Просить главу правительства, товари­ща Ленина, выехать на Международную конференцию и там защи­щать интересы нашего государства»...

{86} С этого собрания уездный пропагандист уходил рассвирепевший,

местные партийцы — обескураженные, а мужички — с лукавой усмешкой...

Политическая активность беспартийных крестьян в эти годы про­являлась даже при обсуждении отчетов правительства на съездах со­ветов.

В годы НЭП-а на губернские съезды советов приезжали народные комиссары из Москвы и выступали с отчетом Совнаркома. На Орлов­ский губернский съезд советов приехал однажды народный комиссар (министр) Луначарский и сделал на нем отчет советского правитель­ства.

В те годы руководители коммунистической партии декларировали свое уважение перед мужичком, ухаживали за ним. Достаточно толь­ко вспомнить, что в те годы Сталин выступал против Троцкого в ка­честве «друга и защитника» крестьянства: против планов Троцкого об индустриализации страны и «первоначальном социалистическом на­коплении» за счет деревни, против планов экспроприации частного крестьянского хозяйства.

Дух этого лицемерного ухаживания за мужиком Луначарский вы­разил в наиболее яркой форме, закончив свой отчет на съезде слова­ми: «Да здравствует Его Величество Народ!..» Речь его была напеча­тана во всех газетах. Но печать не сообщила эпизод, который произо­шел на съезде: о нем рассказывали его участники.

Сидевший в президиуме съезда беспартийный крестьянин с поч­тенной бородкой выступил с таким «приветствием»: «Я, конечно, при­ветствую власть. Но пословица говорит: «Хлеб-соль ешь, а правду режь». Мужички, избирая меня на съезд, дали мне наказ: «Налог на крестьянское хозяйство очень велик. До революции средний мужик платил со своего хозяйства не больше трех рублей, а теперь советская власть требует с него двести рублей. Мы снизили цены на все про­дукты почти до цен дореволюционных. А налог с нас повысили в 70 раз. Это немыслимое дело. Нужно налог сильно уменьшить! Вот этот наказ «Его Величества Мужика» я тут, на съезде, перед представите­лями власти, и докладываю...»

Активность беспартийных крестьян доходила до того, что на съездах советов и в Центральном Исполнительном Комитете Советов они стали организовывать...  «фракции беспартийных».

{87} А деревенская молодежь стала самочинно создавать организации самостоятельного, независимого от опеки Комсомола, Союза Крестьян­ской Молодежи. Эти организации были культурными, а не политиче­скими, самодеятельными, а не подчиненными партийно-комсомольским «нянькам».

В политической активности крестьянства Коммунистическая пар­тия увидела угрозу своей монопольной диктатуре в советском госу­дарстве. И стала опять резко подавлять эту активность крестьянства и вообще «Его Величества Народа».

Фракции беспартийных, совещания и организации без партий­ного руководства в них, были распущены и воспрещены.

Для выборов была принята новая система: выборы во всех органи­зациях стали проводить не в индивидуальном порядке, а только по спискам. На каждом съезде, в каждой организации выдвигался от имени фракции и партийного комитета список и предлагалось: «про­явить доверие к партии и голосовать единодушно».

Если кто-либо со списком фракции был не согласен, то он должен был предложить на голосование другой список, за подписью не менее десяти делегатов этого съезда. Но когда же и как на самом собрании можно составить новый список? А если бы он был составлен заранее, то его составите­ли были бы обвинены в том, что они проводили воспрещенные «сове­щания беспартийных», организовали «фракцию беспартийных», то есть, организовали нелегальную организацию, деятельность которой направлена против коммунистической партии, а следовательно, против советской власти...

Налицо были бы все данные для обвинения бес­партийной группы в организации антисоветской партии и «контррево­люционного заговора» против советской власти. А такое обвинение ве­ло в тюрьму и ссылку.

Таким образом, для беспартийных оставался только один путь — голосовать за список фракции, или, в лучшем случае, при голосовании воздержаться.

Участники съездов стали убеждаться в том, что всех тех беспар­тийных, которые выступали с критикой партийных руководителей или организаций, вскоре репрессировали. На одного наложат огромный налог с его кустарного предприятия или сельского хозяйства. Другого лишат права голоса. Третьего посадят в тюрьму «за контрреволюционную пропаганду». Четвертого уволят со службы, как «ненадежный элемент».

{88} После этого беспартийные стали «помалкивать» на собраниях, «держать язык за зубами», чтобы не попасть в беду.

Но быть на собраниях и съездах на положении «мольчальников» и «такальщиков» крестьянам, хорошим хозяевам и умным людям, было обидно и неприятно. И они стали игнорировать собрания. Собрания стали малолюдными, казенными, скучными.

Организации — советские, кооперативные, профсоюзные — опять захирели.

Большевистские вожди заговорили об «оживлении советов», выд­винули лозунг: «лицом к деревне!» Тем самым они признали, что советы и все другие организации стали полумертвыми и что партия обращена к деревне не лицом...

Но «оживить советы» можно было только предоставлением кресть­янам, беспартийным массам вообще, неограниченных гражданских прав: свободы слова, полной свободы выборов и контроля, свободы общественных и политических организаций, отмены узурпации, про­извола и принудительной партийной опеки над массами.

Пойти на такие политические уступки крестьянству, народу, боль­шевистская партия, установившая свою монопольную диктатуру в стране, не могла. Она хорошо понимала, что свободный и полноправ­ный народ партию диктаторов-узурпаторов у власти не оставит.

Взаимоотношения партии с крестьянством на этой почве опять стали обостряться.

Если для открытого проявления политической активности кресть­янства не осталось возможности, то эта активность приняла формы скрытые.

Среди селькоровских писем преобладающее место заняли тогда разоблачительные корреспонденции, а в газетах на видное место выд­винулась сатира: фельетоны, басни, сатирические стихи.

По отношению к самым оголтелым душителям народной активно­сти, советским «Держимордам» всех видов, крестьяне нередко при­меняли и террор: избиения и убийства.

Селькоровское движение и крестьянский террор развивались в последние годы НЭП-а повсеместно, в частности, и на Орловщине.

Власть активно занялась удушением критической печати, селько­ровского движения, и массовым террором против лучших журнали­стов и селькоров. Многие из них были выброшены из вузов, со службы, {89} попали в ссылку, в тюрьму, в лагеря, были репрессированы всякими другими способами.

Так сильно обострилась борьба между экономически окрепшими крестьянами, добивавшимися свободы и политических прав, и боль­шевистской властью, не желавшей делать крестьянам никаких поли­тических уступок.

Беспартийная интеллигенция в огромном большинстве выступала в это время вместе с крестьянством: за политические права народа, против диктатуры партии.

Куда направлялась нэповская деревня?

При НЭП-е, когда была допущена частная трудовая собственность и личная инициатива, хозяйство ожило, возродилось: и сельское хо­зяйство, и кустарная промышленность, и частная торговля. Населе­ние было сыто, одето, обуто.

Но руководителей коммунистической власти это не удовлетворяло. Цель вождей стояла не в том, чтобы ожило хозяйство и материальные потребности населения были удовлетворены. Эта цель состояла в том, чтобы вся экономика России, а потом и всех других стран, стала социалистической. Тогда дела вождей большевистской партии будут запи­саны на золотых страницах истории под названием: «Величайшая революция в мировой истории, новая социалистическая эра». Ленин всю жизнь лелеял эти сверхчестолюбивые планы о Всемирной Соци­алистической Революции: о переводе частного хозяйства на рельсы социализма, о величайшем «скачке» от частнособственнической «предистории» к социалистической «истории» человечества.

Поэтому после введения НЭП-а он через год уже провозгласил:

«Отступление закончено. Россия нэповская будет Россией социалисти­ческой!»

Усилия партии и в годы НЭП-а были направлены на социалисти­ческое преобразование нэповской деревни.

Каков же результат этих усилий?

Практика показала нерентабельность совхозов, «предприятий по­следовательно-социалистического типа», и слабую работу и даже раз­вал ТОЗ-ов, земледельческих кооперативов простейшего типа.

{90} Эта практика показала возрождение индивидуального крестьян­ского хозяйства: на хуторах, в поселках, деревнях. Причем, крестьяне сильнее всего стремились к максимально свободным формам индиви­дуального хозяйствования: к хуторам. Но, если нельзя было выйти на хутор, то выходили на поселки. А в поселках вводили, вопреки зако­нам советской власти, отрубную форму хозяйствования. Если же нельзя переселиться на поселок, то земледельцы разделяли деревню на поселки...

Кустарная промышленность ярко показала преимущество частного владении по сравнению с общественным: развал кустарной промыш­ленности в руках комбедов и государства и ее возрождение в руках частных хозяев.

В области торговли частники в большинстве случаев лучше обслу­живали население, чем кооперативы, успешно конкурировали с ко­операцией, отвоевывали у нее рынок и вытесняли ее. К концу НЭП-а крестьяне и покупали и продавали больше товаров в секторе частной торговли (у деревенского частного торговца, на базаре, в городских частных ларьках и магазинах), чем в кооперативном секторе.

Большевистская власть всеми мерами старалась убедить крестьян в выгодности для них социалистических форм хозяйствования и ста­ралась насадить эти формы в деревне, чтобы привести нэповскую де­ревню к социализму.

Но сама нэповская деревня отовсюду получала опыт, говорящий о другом: социалистические хозяйства давали отрицательные примеры, а частные, крестьянские, показывали образцы положительного хозяй­ствования.

И поэтому нэповская деревня, вопреки коммунистической власти, стремилась в сторону, противоположную социализму: к частному, индивидуальному хозяйству, к полной свободе и личной инициативе.

В годы НЭП-а частнособственническая линия крестьянства побеж­дала социалистическую направленность, которую пропагандировала и всячески поощряла большевистская власть в деревне.

Надежда идеолога правой фракции Коммунистической партии Н. Бухарина на то, что медленно, постепенно и добровольно даже «кулак врастет в социализм», оказалась явной утопией: «врастать в социализм» не хотели ни зажиточные крестьяне, ни середняки; даже из бедняков только немногие были склонны к этому.

{91} Перед партией во весь рост вставала огромная проблема — о путях развитая нэповской деревни: или, в угоду крестьянству, отказаться от плана социализации сельского хозяйства, как плана нереального, уто­пического, вредного, или проводить этот план принудительно, вопреки интересам и воле крестьянства и всего населения, которому социали­зированное хозяйство несет голод.

Власть над партийным аппаратом в этот период захватила фракция Иосифа Сталина и Лазаря Кагановича, которая выбрала второй путь: принудительную социализацию деревни.

На смену нэпу в деревню ворвалась «колхозная революция свер­ху», как назвал коллективизацию Сталин. Нагрянули «страшные го­ды»: так окрестили этот период сами крестьяне...