23-24 апреля 1918 г. в Киеве состоялось австро-германское совещание, в котором приняли участие немецкий посол Ф.Мумм, австрийский — Й.Форгаш, генерал Грёнер и другие представители Германии и Австро-Венгрии. На нем было признано, что дальнейшее сотрудничество с Радой невозможно, поэтому в приемлемый срок следует создать новое «украинское правительство», которое будет беспрекословно подчиняться всем приказам германского и австрийского командования. Это будущее «правительство» должно было согласиться с целым рядом условий. Пока немецкие и австрийские войска остаются в Малороссии, исключается формирование какой-либо «украинской армии». Численность украинских полицейских сил определяют сами оккупационные державы. Украинская администрация должна быть немедленно очищена от всех «аморальных элементов» (под которыми понимались революционные радикалы любой партийной принадлежности). «Земельные комитеты» и подобные им органы должны быть распущены. Все ограничения на торговлю продовольствием и сырьем, введенные правительством Рады, объявляются недействительными. Аграрная проблема решается на основе принципа частной собственности. Крестьяне должны вносить плату за землю, оказавшуюся в их владении. Крупные земельные хозяйства сохраняются. Поступали предложения и о введении прямого немецкого правления и создания из Малороссии «генерал-губернаторства». Но послы Ф.Мумм и Й.Форгаш настояли на сохранении того, что они называли «украинским театром». Их поддержал и генерал Грёнер, исходивший из того, что для полной оккупации территории, большей, чем сама Германия, имеющихся воинских сил явно недостаточно (основная их часть была сосредоточена на Западном фронте). Поэтому генерал рекомендовал сохранять и дальше фиктивное «украинское государство», которое рассматривал в качестве удобного прикрытия для германского господства и эксплуатации края14. Совещание наметило и «правительство», соответствующее поставленным задачам…
Центральная Рада, чувствуя, что немцы собираются отказаться от ее услуг, сделала попытку предотвратить неизбежный конец, но реакция ее была совершенно странной и неадекватной. «Министры» военный и внутренних дел (А.Т.Жуковский и М.Ткаченко) при одобрении «премьер-министра» Голубовича решили организовать похищение киевского банкира еврея А.Доброго, которого они (совершенно безосновательно) сочли ведущей фигурой формирующегося против Рады «заговора». А.Добрый, действительно, являлся откровенным противником Центральной Рады и ее политики, но в целом относился к ней вполне лояльно и в этот момент даже состоял членом комиссии, созданной Радой для ведения экономических переговоров с немцами. Если он и знал о решении представителей Центральных держав о ликвидации Рады, то в выработке его мог играть лишь подчиненную роль. Тем не менее, 24 апреля в квартиру А.Доброго ворвались четыре вооруженных человека в масках (!), с револьверами в руках (один из которых был сам «военный министр»), заставили хозяина выйти, усадили в автомобиль и увезли в неизвестном направлении.
Это похищение банкира среди белого дня вызвало в Киеве большой резонанс, но на все запросы родственников и немцев правительство Рады отговаривалось незнанием и обещанием «расследовать дело». Тогда немцы сами занялись поисками А.Доброго и установлением виновных в его похищении. Они быстро выяснили, что банкир был увезен в Харьков, где и содержался в вагоне на запасном пути под охраной верного М.Ткаченко отряда. Немцы освободили его и привезли в Киев.
Похищение А.Доброго имело ряд практических следствий. 25 апреля 1918 г. по всему Киеву были расклеены афиши на русском и немецком языках с очередным приказом фельдмаршала Эйхгорна. Приказ гласил, что все лица, виновные в преступлениях против немецких и союзных войск, нарушении общественного порядка подлежат суду немецких военных трибуналов. Запрещались всякие уличные сборища, а также попытки нарушить общественную безопасность устной агитацией, в печати или каким-либо другим способом. Газеты, виновные в таких проступках, будут немедленно закрываться. Приказ объявлял о принятии особых мер для охраны Киева и немедленном отдании под суд всех, кто совершает противозаконные действия15… Вслед за приказом последовали и конкретные меры. 26 апреля немцы разоружили находившуюся в Киеве (и числящуюся «украинской») дивизию «синежупанников», составленную из Русских военнопленных и незадолго до этого привезенной из Германии. Одновременно в Ковеле была разоружена находившаяся на марше точно такая же дивизия «серожупанников». А 28 апреля взвод немецких солдат разогнал и саму Центральную Раду.
Очевидец этого «исторического события» А.А.Гольденвейзер описал его следующим образом: «… приближалось время перерыва, мы начинали уже уставать, и около 4 часов дня на трибуне появился Рафес (представитель Бунда в Центральной Раде). Его речь – последняя речь, сказанная в Раде… Рафес еще говорил заключительные фразы своей речи, когда с лестницы донесся шум.
Дверь в зал растворилась, и на пороге появились немецкие солдаты. Несколько десятков солдат тотчас вошли в зал. Какой-то фельдфебель (потом выяснилось, что это был чин полевой тайной полиции) подскочил к председательскому креслу и на ломанном русском языке крикнул: “По распоряжению германского командования объявляю всех присутствующих арестованными. Руки вверх!”.
Солдаты взяли ружья на прицел. Все присутствующие встали с места и подняли руки. С поднятыми руками, саркастически улыбаясь, стоял на трибуне Рафес…
Грушевский, смертельно бледный, оставался сидеть на своем председательском месте и единственный во всей зале рук не поднял. Он по-украински говорил что-то немецкому фельдфебелю о неприкосновенности прав “парламента”, но тот его еле слушал. Немец назвал несколько фамилий, в том числе Ткаченко и Жуковского, которые приглашались выступить вперед. Никого из названных в зале не оказалось. Тогда всем депутатам было предложено перейти в соседнюю комнату; при этом в дверях залы заседания солдаты ощупывали нас, ища оружия… Наше сидение взаперти продолжалось не больше часу. Вдруг двери на лестницу раскрылись, и кто-то грубым и насмешливым тоном крикнул нам: “Raus! Nach Hause gehen!” (“Вон! Расходись по домам!”)». Депутаты послушно исполнили немецкий приказ16…
«Смелое» поведение Грушевского, единственного, кто осмелился ослушаться приказа немецкого фельдфебеля и не поднял рук, оставшись сидеть, А.Дикий объясняет тем, что тот заранее был осведомлен немцами, а фельдфебель получил соответствующие инструкции17. Немцы проявили максимум предупредительности в отношении давнего своего агента…
Впрочем, германское командование милостиво позволило собраться Центральной Раде еще раз. На следующий день (29 апреля) ее депутаты явились на заседание и, словно ничего не случилось накануне, занялись… «законотворчеством». Был принят проект «конституции» УНР и единогласно изменен «земельный закон»: частная собственность на землю восстанавливалась, причем наделы до 30 десятин не подлежали отчуждению. Помимо этого Рада выбрала Грушевского Президентом «Украины». Но все эти «дэржавни акты» уже мало кого интересовали…
Параллельно заседанию Центральной Рады в Киеве в помещении цирка на Николаевской улице в тот же день начал свою работу «Конгресс хлеборобов», собранный по инициативе «Союза земельных собственников». На конгресс прибыло 6 432 делегата со всех регионов Малороссии и Новороссии. Все они представляли слой зажиточных крестьян, особенно пострадавший от кровавых грабежей и анархии, захлестнувших деревню. После ряда докладов и речей с резкой критикой Центральной Рады и требованием положить конец анархии, поступило предложение выбрать «гетмана всея Украины», которым тут же и был провозглашен генерал Павел Скоропадский (1873-1945). Новоявленного «гетмана» наделили диктаторскими полномочиями для спасения края от «хаоса и беззакония». Тем временем организованные еще одним генералом Дашкевичем-Горбацким отряды «гетманцев» приступили к занятию правительственных зданий и учреждений. Нигде никто не оказывал им никакого сопротивления. Конный отряд охраны Центральной Рады под командой полковника Аркаса в полном составе перешел на сторону Скоропадского. Только галицкие «сечевые стрельцы» попытались защитить Раду, убив при этом трех «гетманцев», но их сопротивление было быстро сломлено, и уже вечером Коновалец явился к Скоропадскому… с предложением своих услуг. Гетман от них отказался, галичан разоружили и распустили. Распущена была и Рада без всяких указов и церемоний: небольшой отряд «гетманцев» выгнал депутатов из здания и отпустил на все четыре стороны. Переворот был совершен без всякого участия немцев, которые знали, что никаких реальных сил, готовых защищать Раду, в ее распоряжении не имеется, и потому нисколько не сомневались в успехе инициированного ими мероприятия. Так все и вышло: никто не пожелал выступить в защиту Рады, даже ее собственная охрана, а весть о ее падении вызвала в Киеве всеобщее ликование…
Но и это не все. Заключительным эпизодом существования Центральной Рады стал организованный немцами суд над украинскими «министрами», устроившими похищение банкира А.Доброго. На скамье подсудимых оказались А.Т.Жуковский, два директора департамента и начальник уголовного розыска (М.Ткаченко удалось скрыться). Процесс длился три дня. По свидетельству С.Сумского подсудимые вели себя крайне недостойно: «Они оправдывались, путали, просили о снисхождении и снова путали, путали без конца. Прокурор, типичный грубый прусский лейтенант, третировал подсудимых, как мальчишек, обращался с ними пренебрежительно: “Когда с вами разговаривает прокурор, вы должны стоять ровно и не держать рук в карманах”…
Это было почти драматично – и вследствие невыносимой грубости прокурора, и вследствие жалкого испуганного вида подсудимых: они боялись, по-видимому, смертного приговора, хотя прокурор требовал всего лишь двух лет тюремного заключения во внимание к молодости и незрелости подсудимых…
Но самый драматичный эффект прокурор подготовил к концу, ко времени допроса премьера Голубовича. Относительно участия Голубовича в похищении не было никаких данных, и путем тонкого допроса прокурор вырвал у Голубовича сознание. Ему предшествовала истерика; для успокоения премьера пришлось устроить перерыв. После перерыва премьер сознался, и из свидетельской комнаты ему пришлось перейти на скамью подсудимых. Премьер обещал прокурору больше никогда этого не делать. Прокурор в этом нисколько не сомневался: “Я не думаю, — сказал он, — что вам вновь когда-нибудь придется стоять во главе правительства”.
Его тоже приговорили, кажется, к двум годам тюрьмы. Большего позора для украинского правительства, чем этот процесс, не придумаешь, хотя обыкновенно все симпатии бывают на стороне подсудимых. Симпатии огромного зала, как это ни дико, были целиком на стороне суда: немцы великолепно организовали этот процесс. Когда я уходил из зала суда, какой-то старичок, сидевший в публике, обернулся ко мне и сказал: “Слава Богу, что немцы освободили нас от этих мальчишек и бандитов”»18…