III.

Верховным правителем Соловков и всех иных северных концентрационных лагерей и ссылок является бывший председатель Петроградской Че-ка, а теперь руководитель «Специального отдела» ГПУ — Бокий, член центрального исполнительного комитета коммунистической партии. Бокий редко бывает в Соловках, живя постоянно в Москве, куда ему специальными курьерами, а также по почте, телеграфу и радио сообщается все могущее заин­тересовать его лично или ГПУ в целом. Наместником Бокия на Соловках и исполнителем его мероприятий является Ногтев.

Ногтев — видный чекист, тоже член центрального исполнительного ко­митета. Он принимал активное участие в октябрьском перевороте, как матрос известного крейсера «Аврора», обстреливавшего в октябре 1917 года петроградский Зимний Дворец с укрывшимся в нем Временным Правительством. Помимо своей неумолимой жестокости, Ногтев славится в Со­ловках своей непроходимой глупостью и пьяными дебошами. В самой его физиономии есть что-то безусловно зверское. В лагере его называют «Палачом». Живет Ногтев со своей семьей в монастырском Кремле, в первом этаже «Управления северными лагерями особого назначения».

Помощник Ногтева — Эйхманс. Он тоже коммунист и тоже видный чекист, из эстонцев. Отличительной чертой Эйхманса, кроме свойственных всем агентам ГПУ садизма, разврата и страсти к вину, является увлечение военной муштрой. Эйхманс безусловно помешался на парадомании. Не счи­таясь совершенно ни с возрастом, ни с полом заключенных, он требует от всех солдатской выправки, отдания чести ему и всей администрации, выстраивании при встрече с ним во фронт, участия голодных и босых «Рабочих рот» в дурацких смотрах и парадах. Эта столь же жестокая, как и глупая игра в солдатики приносит немало мучений заключенным. Доста­точно не так повернуться на «параде», неправильно построить ряды, не строй­но ответить: «Здра-сте това-рищ на-чаль-ник!» и — как взбешенный Эйхманс обрушивается на виновного рядом репрессий, вплоть до Секирки.          

«Управление северными лагерями особого назначения» имеет пять отделов:

    Административный.
    Военный.
    Эксплуатационно-коммерческий.
    Хозяйственный.
    Финансово-счетный.

Канцелярия административного отдела сосредоточена в «Управлении», Здесь ведется переписка общего характера, делаются различные доклады Ногтеву, от­четы и пр. Нижние служащие в канцелярии — из заключенных («Рота канцеляристов»). В канцелярии резко бросается в глаза главнейшая особенность и, пожалуй, единственный смысл и оправдание всего «Управления» в целом — полная неразбериха в делах, втирание очков младшими старшим, жажда ослепить центральное ГПУ фейерверком сказочных проектов и планов, необычайное разбухание всех отделов, подотделов и частей «Управления». То, что в нормальных условиях легко может выполнить один человек, в Солов­ках делают — и плохо — не менее 10 писцов, делопроизводителей и секрета­рей. В соловецких канцеляриях все основано на неприкрытом обмане. За­ключенные-канцеляристы обманывают начальство видимостью работы; Ногтев и вся свора чекистов-администраторов прикрывает бесконечным потоком бумаг, смет, отчетов, секретных и несекретных записок в ГПУ — пора­зительную даже для советской России нелепость и абсолютную ненужность сво­ей деятельности, планомерный грабеж всего, что можно еще ограбить, колос­сальные подлоги и хищения.

Даже при наличии опытных канцеляристов из среды «контрреволюционеров», ввести советскую канцелярщину в Соловках в законное русло не­мыслимо, ибо во главе каждого отдела, каждой канцелярии стоит начальник-чекист, который, по малограмотности или преступности (последнее чаще), гу­бит все дело.

Дорожа своим местом в канцелярии, которое удается занять только путем взятки или угодничества, заключенные выполняют безоговороч­но всякое распоряжение администрации, как бы абсурдно оно ни было. Можно себе представить после этого, какой хаос творится в «Управлении», если в нем нередко ответственные посты поручены чекистам из бывших матросов, полуграмотных рабочих или плохо понимающих по-русски латышей!

Например, начальником «Следственной части» является некто Васьков, бывший сапожник, чекист-малоросс. Этому в прямом и переносном смысле сапожнику поручено сложнейшее дело, требующее высшего юридического образования. Но в Соловках это вполне нормально. Сапожник в роли проку­рора из ГПУ — в этом олицетворение соловецкого «судопроизводства». Все заключенные считаются формально уже осужденными и получившими определен­ный срок (конечно, без какого бы то ни было суда, заочно). Но это обстоятель­ство не смущает Васькова и его помощников. Главари «Следственной части» производят «следственные дознания» и по прибытии того или иного «контрреволюционера» в лагерь и, если усмотрят в его деле новую «контрреволюцию» — несчастного постигает новое наказание.

Таким вылавливанием «контрреволюции» в особенности отличается соловецкий следователь Калугин, чекист, бывший рабочий, долгое время уже в лагере подписывавший свои приговоры — крестом. Калугин совершает заве­домые подлоги в делах, приплетает к ним мифических «свидетелей», инсценирует новые «процессы», то и дело прибегая к провокации и угрожая пыт­кой и расстрелом.

Впрочем, энергия Калугина вполне понятна и простительна, принимая во внимание те «преступления», за которые центральное ГПУ посылает людей в соловецкую каторгу. Разбирая дальше «дела» заключенных, я подробнее оста­новлюсь на юридических перлах чекистов. Сейчас упомяну, между прочим, что в бумагах того или иного заключенного далеко не редкость встретить такое обвинение:

— Женат на княгине.

— Дед был епископом.

— При обыске найдены погоны капитана (хотя сам «обвиняемый» никогда офицером не был!)

А однажды мне пришлось видеть в деле одного заключенного такую резолюцию харьковского ГПУ:

— Содержать под арестом до выяснения причин ареста. И человека, о котором никто не знал, за что он собственно арестован, все же сослали в Соловки на 3 года! Кто же может сомневаться в законности и справедливости «рабоче-крестьянского» суда?!

Канцеляристы-заключенные постоянно отрываются от своего прямого дела. Периодически устраиваются — в тех же целях пускания пыли в глаза Дзержинскому и Бокию: вот, мол, как мы работаем! — разные «ударники» и «субботники». Весь лагерь, в том числе и писцы, сгоняются на рубку и сплав леса, уборку сена, разработку торфа, постройку очередного, никому не нужного завода, который неделю спустя бросается на произвол судьбы. Кроме того, за­ставляя опытных людей из числа заключенных работать в канцеляриях, чекисты все время срывают свою злобу на них же:

 — Эта буржуйская сволочь, интеллигенция, везде устраивается!.. Канцеляристы снова попадают в «Рабочие роты», набирают новых писцов, снова выгоняют. И пока длится этот бедлам, делопроизводство лагеря превращается окончательно в произведения обитателей сумасшедшего дома.

Кроме отдела общей переписки в административной части «Управления» имеется так называемое «Шифровальное бюро». Оно ведает перепиской секретного характера (все служащие исключительно чекисты). Частично переговоры с Москвой ведутся по радио. В «Шифровальное бюро» поступают тайные ди­рективы ГПУ, шифрованная переписка, распоряжения о расстрелах. (По зако­ну, приговаривать к смерти может только центральное ГПУ, местная администрация лишь приводить приговор в исполнение. Однако, правом расстреливать в широкой степени пользуется и Ногтев, и его помощники, причем в Москву доносится, что такой-то «пытался бежать и был убит конвоем» или — просто умер).

Особое раздражение заключенных вызывает «цензурная часть», просмат­ривающая все письма, как поступающие в Соловки, так и отправляемые за­ключенными своим родным.

Право переписки с родными дано «контрреволюционерам» лишь недавно (социалисты, или «политические и партийные» пользо­вались этим правом с основания лагерей). Разрешается посылать не более 8 писем в месяц и столько же получать (социалистов это ограничение не касается); все сверх нормы без всяких разговоров уничтожается «Цензурной частью».

Во главе «Цензурной части» стоить чекист Кромуль, специально прислан­ный центром; у него 3 помощника, из заключенных чекистов. Писать разре­шается только о лично себя касающемся. Какое бы то ни было упоминание об условиях своей жизни, соловецком быте строжайше запрещено; критика администрации карается Секиркой. Незадолго до моего бегства, в октябре 1925 года, один из заключенных спросил, разрешается ли хвалить соловецкие порядки, на что Кримуль ответил:

— Не только разрешается, но и рекомендуется...

Нет никакой гарантии, что то или иное письмо будет пропущено цензурой, хотя бы удовлетворяло всем требованиям Кромуля. Письма свои заключенные должны оплачивать марками за свой счет. А так как в Соловках почти ни у кого нет даже 7 копеек на письмо, то значительный процент заключенных лишен и этой, последней радости — написать несколько строк родным.

В соловецком лагере довольно много иностранцев различных национальностей и подданств. Их письма обычно посылаются для просмотра в иностранный отдел ГПУ. Может быть, поэтому письма иностранцев особенно часто «пропадают в пути». Бывают и такие случаи, когда Кромуль требует от людей, совершенно не знающих русского языка, писать только по-русски и письма на другом языке разрывает на их же глазах.      

Каждое из 6 отделений соловецкого лагеря, а также Секирка и «женский штрафной изолятор», имеют своего особого «начальника» и «начальника канцелярии». Эти ближайшие помощники Ногтева и Эйхманса сплошь состоят из чекистов, в большинстве случаев ссыльных.   Губернские и уездные ГПУ центральной Poccии всемерно скрывают вопиющие преступления своих сотрудников и агентов; кладутся под сукно громкие дела об истязании арестованных, безрассудных расстрелах, грабеже, виртуозном пьянстве, насилиях над женщинами. Но иногда какое-нибудь из ряда вон выходящее преступление случайно всплывает наружу, доходит до сведения Москвы, и Катаньян — главный прокурор по делам ГПУ — посылает виновного на несколько лет в Соловки. Таких заключенных-чекистов в ла­гере свыше 100 человек. Из них-то и набирается, главным образом, сред­няя и низшая администрация.

Само собой разумеется, никем не обуздываемые ссыльные чекисты продолжают и на Соловках свою преступную деятельность. Это относится пого­ловно ко всем «начальникам отделений». Так, «Начальник первого отделения» соловецкого лагеря, чекист Баринов, бывший железнодорожный весовщик из Москвы, совершенно открыто берет взятки за освобождение от работ, чего и сам не отрицает.

Типичным соловецким «администратором» является «Начальник канцелярии» того же 1-го отделения, Анфилов, называющий себя офицером. По-ви­димому, службу в ГПУ он выгодно соединял со службой в какой либо ино­странной разведке, ибо попал в Соловки (на 5 лет) за шпионаж (66-ая статья «Уголовного кодекса» СССР).

Анфилов совершенно безнаказанно насилует в своей канцелярии женщин из числа заключенных «контрреволюционерок». Зачастую это делается днем, во время занятий. Жалобы на Анфилова Ногтев оставляет без последствий. Одна из изнасилованных Анфиловым женщин, выйдя из заключения, прибыла в Москву и возбудила дело против «на­чальника канцелярии». Был создан процесс, Анфилова вызывали в ГПУ и там... оправдали!

Тот же Анфилов канцелярские свои обязанности совмещает с деятельным участием в расстрелах. Я не знаю случая, чтобы в советской расправе над заключенными прямого или косвенного участия не принимал Анфилов.      

Специфически чекистскую работу выполняет так называемая «Команда надзора». В ней только около 10 человек — «вольнонаемные» (назначенные из ГПУ чекисты), остальные — из числа присланных в Соловки за должностные преступления. Раньше поле деятельности «вольнонаемных» чекистов и чекистов-заключенных было различным, теперь обе эти категории слились и несут одинаковые обязанности надзора, сыска и расправы. Необхо­димо отметить что «вольнонаемные» все же человечнее других. Это не отно­сится впрочем, к особо приближенным к Ногтеву «вольнонаемным».

«Команда надзора» принимает вновь прибывающих заключенных, производит обыски, широко применяет провокации и доносы в «следственных» целях, исполняет обязанности палачей при разного рода наказаниях, дежу­рит у ворота Кремля и в «Комендантуре», выдает пропуска. До последнего времени «Команда надзора» приводила в исполнение и все смертные приговоры, Теперь же расстреливают солдаты «Соловецкого полка особого назначения».

Из чинов «Команды надзора» чисто животным бессердечием выделяется Новиков, бывший солдат. Зверским отношением к заключенным Новиков славился еще в Холмогорах, где практиковались массовые расстрелы заточенных в холмогорском лагере, в том числе женщин и глубоких стариков. Тот же Новиков в Соловках, с одобрения высшей администрации, совместно с «Начальником канцелярии 1-го отделения» Анфиловым, насилует всех попадающих к нему женщин. Вообще, положение женщин в лагере кош­марно.

Из других надзирателей необходимо назвать некоего Зубкова, полуграмотного рабочего, выделяющегося своими доносами не только на заключенных, но и на ссыльную часть «Команды надзора» (сам Зубков «вольнонаемный»).

Обыкновенно каждая тюрьма в советской России избирает из своей сре­ды особого «старосту» (из заключенных), на обязанности которого всякого рода переговоры с администрацией и вообще защита товарищей по заключению. Соловки также имеют своего «старосту», однако, последний выполняет чисто чекистские функции, назначается «Управлением» и является в сущности не защитником арестантов, а их прокурором. Теперь соловецким «старостой» состоит Яковлев, бывший начальник московской милиции. В лагере он известен под именем «генерала», так как, подобно Эйхмансу и прочим, страдает парадоманией. Яковлев неимоверно толст, глуп и груб. За разные поблажки и льготы заключенным (напр., освобождение от работ и пр.) «генерал» установил особую таксу — от 50 копеек и выше. Это прекрасно известно всей администрации, которая также сплошь укомплектована взяточниками.

До Яковлева «старостами» были чекисты Савич и Михельсон. У последнего одна нога короче другой, лицо искажено явно ненормальной гримасой. Пос­ле эвакуации Крыма южнорусской армией генерала Врангеля (в ноябре 1920 г.) Михельсон был прикомандирован к знаменитому Бэла-Куну, бывшему «председателю венгерской советской республики», которого совнарком и ГПУ назначили диктатором побежденного Крыма. Прибыв в Симферополь, Бэла-Кун заявил, что «из крымской бутылки ни один контрреволюционер не выскочит», а так как в советской России не контрреволюционерами счита­ются только коммунисты (полпроцента русского народа), то крымский полуостров был буквально залит кровью. Бэла-Кун, его секретарь — «Землячка», любовница диктатора, и Михельсон (в должности «Председателя особой тройки по проведению красного террора в Крыму») расстреляли, утопили и зарыли в землю живьем за ноябрь и декабрь 1920 года, по советским дан­ным,  свыше 40.000 человек!

Как известно, венгерский зверь, в конце концов, заболел нервным расстройством, и долгое время пробыл в московском сумасшедшем доме. Михельсон, после крымской человеческой бойни, некоторое время продолжал свою кровавую деятельность на Соловках, а затем был назначен председателем ГПУ Киргизской советской республики, где, вероятно, находится и поныне.

Галерея советских палачей в Соловках была бы неполной без фигуры Квицинского, чекиста и коммуниста из поляков. До 1922 года Квицинский был помощником коменданта Холмогорского концентрационного лагеря, о котором не могут без ужаса вспоминать те немногие уцелевшие, что были переве­зены из Холмогор, Архангельска и Портаминска в Соловки. Неподалеку от холмогорского лагеря находился одинокий, стоявший в стороне дом, давно уже брошенный его владельцами. В этом доме несколько лет подряд происхо­дили систематические избиения десятков тысяч заключенных, попадавших в Холмогоры из всех губерний России, Кавказа, Крыма, Украины и Сибири (в то время этот лагерь был главной тюрьмой для «контрреволюционеров).

Одинокая усадьба, в которой нашли себе смерть бесчисленные «белогвардей­цы», называлась «Белым домом». Комендантом этого «Белого дома» и руководителем расстрелов был Квицинский. Разлагающиеся трупы казненных не убирались, новые жертвы падали на трупы убитых раньше. Зловонная гора тел был видна издали. По признанию самого Квицинского, только в январе-феврале 1921-го года в «Белом доме» было убито 11.000 человек, в том числе много женщин (сестер милосердия) и священников. (В конце 1920-го года в Холмогоры стали прибывать тысячи заключенных из числа, захваченных на Кавказе и в Крыму офицеров армий генералов Деникина и Врангеля, их родных и близких).

Перед переводом лагеря в Соловки Квицинский, заметая следы своих зверских преступлений взорвал «Белый дом».

Особые крючковатые палки, которыми соловецкие чекисты наносят удары «провинившимся» заключенным, называются «смоленскими». Получили он это наименование оттого, что впервые их ввел в употребление знаменитый архангельский, а потом и соловецкий палач Смоленский, польский коммунист.

Квицинский, Михельсон и Смоленский могут считаться основоположниками и, так сказать, проводниками того потрясающего по своей жестокости и обилию крови красного террора, что такой широкой волной разливался и разливается по северу несчастной Poccии.

До последнего времени в Соловках, при «Управлении лагерями особого назначения существовало так называемое «Техническое бюро». Последнее проявляло себя, главным образом, представлением в ГПУ таких фантастических проектов использования и эксплуатации богатств Соловков, что не­льзя было понять: где сумасшедшие люди — в «Техническом ли бюро», фантазирующем столь нелепо, или в Московском ГПУ, дающем деньги и материалы на это «техническое» безумие. «Техническим бюро» заведывал инженер Роганов, из заключенных. Это ярко выраженный тип соглашателя, лижущего пятки своим новым хозяевам — коммунистам. Весьма возмож­но, что Роганов уже на Соловках вступил и в коммунистическую партию, и в ГПУ.

Весной 1925 года появился на свет Божий новый административный недоносок: «Эксплуатационно-коммерческая часть», при том же «Управлении». В нее было включено и прежнее «Техническое бюро» с тем же Рогановым. Во главе новой части был поставлен заключенный Френкель.

Любопытна его судьба: крупный австрийский фабрикант и подрядчик, Френкель приехал по торговым делам в Россию, заручившись всеми необходимыми документа­ми и даже приглашением двух советских министерств: финансов и внешней торговли. В момент заключения Френкелем концессионного договора с высшими советскими органами, его арестовало ГПУ, заявив, что Френкель, во-первых, не выполнил взятых на себя обязательств, а, во-вторых, прибыл в Poccию в целях военного шпионажа! Фабрикант был послан на 5 лет в Соловки.         

Френкель как-то снискал доверие к себе со стороны Ногтева и Бокия, был сначала в канцелярии «Управления», а с весны 1925 года стал начальником «Эксплуатационно-Коммерческой части».

«Кустарная работа» инженера Роганова по колоссальному надувательству центра была введена Френкелем в правильное русло.

Постоянно надуваемый изнутри бывшим фабрикантом и поддерживаемый снаружи Ногтевым, этот грандиозный мыльный пузырь достоин был бы увековечения в качестве памятника не только «хозяйственной работы» на Соловках, во и вообще всей советской «промышленности», в целом; последняя также есть ничто иное, как   сплошное надувательство и своего народа, и иностранцев и, очень часто, самих себя.

Деятельность «Эксплуатационно-коммерческой части» могла бы послужить достаточным материалом для увесистого юмористического сборника или для книги уголовных деяний и подозрительных афер. Ограничусь приведением лишь нескольких примеров.

Выплыв на соловецкую поверхность, Френкель тотчас же начал стро­ить железную дорогу на остров, стоившую крупных денег и большого труда. Дорога эта совершенно бесполезна, ибо заключенные крепко припаяны к своей тюрьме, свободного населения на острове нет и, следовательно, ездить по же­лезной дороге некому абсолютно.

Френкель выдумал гениальный план: вы­возить на материк дрова. Но неумелое ведение лесного хозяйства, давно уже уничтожило леса. Кроме того, расходы по перевозке дров на материк совер­шенно не оправдываются, такая перевозка дает одни убытки, что было ясно и до постройки железной дороги. Однако, полотно было проложено, миллионы были истрачены, а в результате — в настоящее время железная дорога, никому не­нужная, уже заброшена. Зато Ногтев и кампания лишний раз напомнили о своем существовании московскому ГПУ:

— Мы построили на Соловках железную дорогу! И, конечно, положили в свой карман не одну сотню тысяч! Год тому назад соловецкие «хозяйственники» начали строить верстах в трех от Кремля кирпичный завод. Глина в Соловках очень плохая, да и вы­делывался кирпич ручным способом. Когда, повезли пробу в Кемь, там под­нялся хохот: кирпич, уже при кладке, разламывался на части.

Это не смутило Френкеля и Роганова. Были вытребованы новые кредиты на дурацкую затею, выписаны из России специальные машины. Однако, в лагере не нашлось специалистов по этому делу, кирпич по-прежнему выходил бракованный. Тогда было решено, что необходимо производить «зимнюю фор­мовку кирпича». В лютые морозы заключенные много недель лепили глину, выросли у Кремля целые горы кирпича. Но в одну особенно морозную ночь весь кирпич неожиданно треснул!

Раз в Москву был послан ослепительный рапорт о том, что «Соловецкий лагерь в ближайшем будущем сможет поставлять кирпич для всего севера СССР», — надо было продолжать столь успешное дело, несмотря на не­удачи. К кирпичному заводу была проложена новая ветка железной дороги; испорченный кирпич целыми эшелонами доставлялся к пристани, им были нагружены все имевшиеся в распоряжении Френкеля пароходы. Кирпич тор­жественно повезли продавать в Кемь и в Архангельск.

Уже на материке выяснилось, что для оплаты стоимости провоза, нагрузки и выгрузки соловецкого кирпича необходимо не только отдать весь кирпич со­вершенно бесплатно, но и еще доплатить тому, кто бы взял эту гниль. Поку­пателей на кирпич не нашлось. Пароходы простояли некоторое время в Кеми и Александровске и, не дождавшись покупателей, вывалили кирпич на приста­ни и ушли обратно в Соловки!

И все же Ногтев и «Эксплуатационно-коммерческая часть» по-прежнему про­должали радовать сердце Дзержинского фантастическим снабжением всего севера СССР соловецким кирпичом, хотя сам кирпичный завод уже заброшен.

То же вышло, как я уже упоминал, и со смехотворной затеей устроить на Соловках завод для гонки смолы. Для этого не оказалось сырья; стоивший больших денег завод забросили.

Характерной чертой Соловков является выполнение сложных технических заданий в порядке административного приказа, не имеющего ничего общего со здравым смыслом. Мнение заключенных инженеров, совершенно но прини­мается во внимание.

Так, пришел в совершенно негодное состояние пароход «Глеб Бокий» (раньше «Жижгин»). Его начали ремонтировать домашними средствами. Когда ремонт коснулся винта, Попову вдруг, понадобилось срочно спустить пароход на воду. Предупреждение, что без винта пароход не может двигаться, было признано «злостной контрреволюцией» и Ногтев приказал:

— Немедленно спустить пароход!..

«Глеб Бокий» чуть не затонул. С трудом спасенный, он всю навигацию неподвижно простоял в соловецкой гавани, не имея возможности — без винта — двинуться с места! И таких примеров — сколько угодно.

«Управление северными лагерями особого назначения» сказочное богатство давно уже нищего Соловецкого монастыря хотело обосновать на слишком зыб­кой почве, — бесплатном труде заключенных. Понятно, эти чекистские мечты с грохотом рухнули сразу же. Никакого стимула в работе в Соловках нет. Не только не получая за свою работу ни копейки, но и более-менее человеческого отношения, каждый заключенный стремится работать возможно меньше и хуже. Все скрывают свою специальность; поэтому даже плотников, пекарей, печников, которых немало среди заключенных-уголовных, «Управлению» приходится привлекать со стороны, нанимая их на материке. Что, кроме неминуемого краха, может выйти из такого «хозяйства»?

Все заключенные по инерции, а часть из них и с сознательной задней мыслью беспрекословно выполняют явно ненормальные распоряжения администрации и ее «хозяйственных, технических, коммерческих» и иных органов. И вместе с тем вина за всякого рода неудачи всегда падает на головы имен­но заключенных, хотя их всегда и всюду заставляют делать то, что противо­речит элементарным законам хозяйственного расчета и здравого смысла.

В последнее время Френкель увлекается новым «делом»: в самом Кремле и в некоторых скитах открываются небольшие казенные магазины. В них имеются любые товары: обувь, одежда, продукты питания, даже вино. Так как все получаемые заключенными от родных деньги отбираются администрацией и вносятся на особый счет, откуда и выдаются по особому каж­дый раз требованию и разрешению, то в соловецких лавочках можно поку­пать и в кредит, раз вы имеете деньги на своем счету. Все это не могло вы вызвать возражений, если бы деньги лавочек были нормальны. Но этого-то и нет. Все в Соловках дороже общесоветских цен минимум на 50 проц. (очень часто и на 100 проц.). Таким образом, происходит планомерный грабеж заключенных в пользу администрации, чекистов и красноармейцев, имеющих право покупать все им необходимое ниже их рыночной ценности (тоже на 50-100 проц.).

Само собой разумеется, лишь малая часть заключенных получает из дому помощь деньгами. Большинство из них, перед отправлением на Со­ловки, бывает свидетелями того, как ГПУ конфискует у их родных все имущество за «укрывательство контрреволюционеров». Но даже получающие деньги не всегда могут употребить их на свои нужды: часто чекисты лишают того или иного заключенного права получения денежных посылок за какой-нибудь «проступок», присваивая деньги себе. Надо ли говорить, как злоупотребляет администрация этим захватным правом, как часто чекисты промышляют этим грабежом, обрекая заключенных на голод.

Посылки с вещами и продуктами в лагере получаются чаще, чем денежные, но и здесь мы сталкиваемся с той же спекуляций на голоде. Администрация всячески задерживает получение заключенными их посылок, вы­нуждая их покупать все необходимое в лавочках Френкеля по страшно вздутым ценам.

Помимо самого факта явно спекулятивного характера coловецкиx лавочек и ларьков, последние есть ничто иное как насмешка над «северными лагерями особого назначения», новое яркое доказательство поразительного неравенства в правах не только советских «свободных» граждан, но и советских арестантов. По закону «Слон — лагерь принудительных работ, с крайне тяжелым режимом, скудной пищей, моральным и физическим гнетом.

Соловецкие же ларьки и поголовная продажность администрации привели к то­му, что попадающие в Соловки спекулянты, аферисты, фальшивомонетчики, крупные представители уголовного мира и вообще лица, имеющие и в тюрьме большие деньги, живут в СЛОНе не хуже, чем в своей квартире, при по­мощи взяток освобождаются от работ, покупают в ларьках щегольское платье, одежду, белье, вино, устраиваются — тоже за взятку — в отдельных комнатах, даже нанимают прислугу из числа безденежных заключенных!

Таким образом: ни характер вашего «преступления», ни тяжесть вынесенного вам ГНУ приговора — не имеют на Соловках абсолютно никакого значения. Есть у вас деньги — к вашему голосу прислушивается сам Ногтев (берущий обычно не менее 100 рублей), к вашим услугам все  чекисты и все ларьки. Денег нет — вы буквально умираете с голоду. А так как подавляющее большинство заключенных — нищие «контрреволюционеры», то колоссальная разница в положении между ними и барствующими спекулянтами просто режет глаза.

«Хозяйственная часть находится в подчинении «Эксплуатационно-коммерческой». Функции ее: выдача пайков, вещевого довольствия и пр. Какую одежду выдают на Соловках и как трудно получить даже залитые кровью штаны с расстрелянного, я уже говорил. В следующей главе я подробнее остановлюсь на другой области деятельности «хозяйственной части» — выдаче пайков.
«Финансово-счетная часть»

Даже на фоне общесоловецкого административного произвола, преступно­сти и исключительного канцелярского хаоса «Финансово-счетная часть» выяв­ляется своим ярко-уголовным характером. Целый букет подлогов, рас­трат, фальшивых отчетов поражают с первого же знакомства всякого, кто имеет случай познакомиться с «делопроизводством» этого учреждения. По-видимому, дела «Финансово-счетной части» ведутся намеренно в грандиозном хаосе, дабы никакая ревизия из центра не смогла в них ничего понять.

Некоторое время тому назад в «Финансово-счетную часть» был привлечен опытный счетовод из заключенных (бывший чиновник таможенного ведомства); проработав нисколько месяцев, он направил было по правиль­ному руслу этот поток бумаг, отношений, сношений, счетов и ведомостей, почти всегда вымышленных. Но это не понравилось тем, кому выгоден был хаос «Финансово-счетной части», таможенного чиновника изгнали из канцелярии.

Начальником «Финансово-счетной части» является Соколов, Константин Николаевич. Он — бывший счетовод в одном из губернских отделений государственного банка.

У меня не хватает слов в достаточной мере обрисовать всю мерзость и подлость этого человека. Соколов — «вольнонаемный» (то есть не из числа заключенных), по собственному желанию прибыл на службу в Соловки, чего одного уже достаточно: для этого надо было заранее заглушить в себе и совесть, и сострадание к соловецким мученикам. Не только не чекист, но да­же и не коммунист, Соколов в действительности ни в чем не уступает старым чекистам. На каждом шагу он дает понять, что он не просто лоялен к ГПУ, но и всемирно поддерживает его в деле наибольшего глумления над заключенными.

Соколов для всего лагеря ненавистнее любого коммуниста, ибо последний в Соловках творит гадости, промышляет шпионажем и доносами открыто, начальник же «Финансово-счетной части» ведет скрытную игру на крови и страданиях «контрреволюционеров». Спросите любого «каэра» о Соколове, вам ответят: «Этот — враг для всех. Это отъявленный негодяй».

Соколов силой принуждает всех прибывающих в Соловки молодых женщин служить у него в канцелярии и на глазах у всех насилует их, зная, что это сойдет ему с рук, ибо вся без исключения администрация безнаказанно вот уже сколько лет глумится над заключенными женщинами. Страшно сказать, но даже в среде самих заключенных бесчисленные случая насилий над женщинами уже не производят впечатления, до того это гнусное преступление стало обычным в лагере.

«Военная часть» ведает управлением, снабжением и питанием расположенных на Соловецких островах красноармейцев. Охраняются Соловки так называемым «Соловецким полком особого назначения войск ГПУ», в составе 600 штыков (полк пехотный). Кроме того, при надобности обязанно­сти караульных и конвойных несет вооруженная револьверами «Команда надзора» и «Рота чекистов».

«Соловецкий полк особого назначения» сносно одет и достаточно хорошо вооружен (кроме винтовок имеется много пулеметов). Был даже проект ввести артиллерию. Солдаты полка в большинстве не коммунисты, но ГПУ за­ставило их служить себе не за страх, а за совесть отчасти разного рода по­блажками, выдачей «усиленного» или «северного пайка», разрешением пьян­ствовать и насиловать женщин, отчасти суровой расправой с непокорными.

Почти все красноармейцы из рабочих, Ногтеву все время мерещится нападение «иностранной буржуазии» на Со­ловки с целью освободить заключенных. Поэтому весьма часто произво­дятся разного рода ложные тревоги, строения учения, пулеметная и ружейная стрельба, защита, острова от воображаемой «буржуазной эскадры». Конечно, серьезной реальной силы соловецкий полк не представляет. Достаточный для охраны (и расстрела) безоружных заключенных, он безусловно не выдержал бы натиска отряда и втрое меньшого его по численности. Соловецкие крас­ноармейцы крайне распущены, трусливы, как и вся красная армия.

Я уже упоминал, что комендант Соловков латыш Ауке арестовал прежнего командира «Соловецкого полка особого назначения» Лыкова и комисса­ра того же полка Кукина за их противодействие в вопросе о передаче полка из состава Петербургского военного округа в исключительное ведение ГПУ.

Теперь командиром полка является чекист Петров, всецело подчиняющийся и в чисто военном отношении только ГПУ.

Приобрести книгу можно в магазине "Слобода "Голос Эпохи""
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15099/