Прогремевший в 9 часов 43 минуты 31 марта 1904 года взрыв японской якорной мины лишил 1-ю Тихоокеанскую эскадру ее флагманского броненосца «Петропавловск», 650 офицеров и матросов, командующего вице-адмирала С. О. Макарова. Россия потеряла не только корабль и своих моряков, но и известного художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. О гибели Степана Осиповича и значении этой утраты для отечественного флота написано много, и на фоне неблагоприятного в целом хода военных действий смерть Верещагина осталась в тени. Хотя для русской истории, культуры и искусства Василий Васильевич сделал немало.

Учеба. Постижение мастерства

Будущий художник родился 14 октября 1842 года в Череповце Новгородской губернии. Его родители были помещиками средней руки, жили доходами от имения. Семья была многодетной. У Василия было три брата, и, как многих отпрысков небогатых дворянских семей, отец определил своих чад в военные училища. В 8 лет мальчика отдали в Александровский кадетский корпус, а в дальнейшем в Петербургский Морской корпус. Будучи усидчивым, способным и честолюбивым, Верещагин поставил себе цель не валять дурака в отношении наук и учебы, а быть среди лучших. В 1858–1859 гг. на учебном фрегате «Камчатка» в числе других воспитанников совершил учебные походы в Англию, Францию и Данию. Морской корпус он заканчивает в 1860 с отличием, набрав наивысший бал из возможных, и производится в гардемарины.

В этот период своей жизни молодой военный совершает, выражаясь морской терминологией, поворот оверштаг и меняет ее направление. Еще с детских лет Верещагин увлекается живописью, а учась в Морском корпусе, с 1858 года регулярно посещает рисовальную школу Общества поощрения художников, где показал для начинающего впечатляющие результаты. Тут и сформировалась у кадета мысль предпочесть художественное поприще военной карьере. Он собирается оставить службу и поступить в Академию художеств. Такой решительный шаг вызвал у родителей, мягко говоря, некоторое недоумение. Отец, предводитель дворянства, недвусмысленно пригрозил сыну введением строгих экономических санкций, то есть, как тогда говорилось, «лишить средств». Мать апеллировала к моральной стороне дела, упирая на то, что представителю старинного дворянского рода не пристало заниматься какими-то «легкомысленными художествами». Другой на его месте крепко подумал бы – в столь молодые годы зависимость от отчего дома ощущается еще очень остро, но Верещагин уже принял решение, он вообще был тверд в них. Возможно, в его лице Россия потеряла хорошего морского офицера, но зато приобрела отличного художника. Морское ведомство также не хотело лишаться лучшего выпускника Морского корпуса, но тот был настойчив и последователен.

В 1860 году, не прослужив и года, Верещагин выходит в отставку и становится слушателем Академии художеств. Отец не бросал слов на ветер, и сын оказался в довольно затруднительном финансовом положении, да еще и в столице. Руководство Академии, надо отдать ему должное, пошло навстречу настойчивому и талантливому юноше и определило ему небольшую стипендию, которая позволяла хоть и очень скромно, но жить и учиться. Творчество набирало обороты – его работы были отмечены наградами и поощрениями. В процессе постижения искусства живописи начинающий художник стал все больше сталкиваться с ограничениями для творчества. В работах студентам рекомендовалось обращаться к мифологическим сюжетам античного периода. Верещагину, который тяготел к реализму и естественности, все более тесно было в этом весьма узком и строгом фарватере. И быть бы Василию Васильевичу просто хорошим рисовальщиком портретов величавых князей и румяных помещиков, если бы не его непростой характер. Отношения с художественным начальством складываются непростые и продолжают ухудшаться. В конце концов, в 1863 году Верещагин покидает Академию художеств и отправляется на Кавказ писать картины с натуры, широко пользуясь для вдохновения местным колоритом. По Военно-Грузинской дороге он добрался до Тифлиса, где провел больше года. Фактически это была жизнь свободного художника – источником заработка были уроки рисования и заказные рисунки. Понимая, что мастерства ему пока не хватает, Верещагин работал в то время больше карандашом, а не масляными красками.

Как раз тогда художнику достается наследство от умершего дяди, и он в отличие от многих дворян решает вложить его в дальнейшее обучение. Верещагин отправляется в Париж, где поступает в местную Академию художеств, стажируясь у известного мастера Ж. Л. Жерома. Там он изучает технику работы масляными красками. Но и здесь Верещагин сталкивается, по его мнению, с чрезмерным увлечением классицизмом – Жером постоянно рекомендовал ему заниматься перерисовкой картин известных классиков европейской живописи. Верещагин тяготел к реализму и работе с натуры, он, как и в Петербурге, почувствовал себя запертым в неких рамках. В марте 1865 г. он возвращается на Кавказ, где в течение полугода интенсивно работает. Деньги у молодого человека водились, и можно было применить теперь парижский опыт на практике. Осенью 1865 г. Верещагин вернулся в Париж, где его кавказские наработки произвели на учителей Академии самые благоприятное впечатление. Он продолжил учебу. Работал по 14–15 часов в день, не соблазняясь посещением театров и прочих увеселительных заведений. Весной 1866 года Верещагин вернулся на родину. Так завершилось его обучение.

Туркестан

Все ближайшее время Верещагин проводит в имении своего покойного дяди. С деньгами у поиздержавшегося на учебу и разъезды художника становится негусто, поэтому он перебивается случайными заработками и портретами под заказ. Поступившее неожиданно предложение от Туркестанского генерал-губернатора Карла Петровича фон Кауфмана состоять при нем художником пришлось кстати. Верещагин был определен как прапорщик с правом ношения гражданской одежды и свободного передвижения. В августе 1867 года начинается его долгий путь в Среднюю Азию. Верещагин прибыл в Самарканд 2 мая 1868 года, на следующий день после того, как его взяли русские войска. Как раз тогда упрочилось положение России в Средней Азии, где до недавнего момента существовали архаичные феодальные деспотии, крупнейшими из которых были Кокандское и Хивинское ханства и Бухарский эмират. Одним из способов существования этих государственных образований была активная работорговля, в том числе и русскими пленными. Соседство со специфически понимающими дипломатию баями было делом хлопотным, и к тому же небезопасным – случаи набегов на южные границы империи были далеко не редкими, скорее уместно сказать, регулярными. Бухарский эмир вел себя подчеркнуто нагло – не только потребовал от России вывода войск из Средней Азии и конфисковал имущество всех русских купцов, но и оскорбил дипломатическую миссию, которая прибыла для урегулирования конфликта. Вскоре произошел ожидаемый разрыв, который плавно перетек в военные действия.

1 мая 1868 года под Самаркандом 3,5-тысячный русский экспедиционный отряд под командованием Кауфмана рассеял почти 25-тысячное бухарское войско, взяв трофеи (21 орудие и много ружей). 2 мая город открыл свои ворота. Поскольку сам эмир благополучно удрал, а поблизости действовало несколько крупных отрядов бухарцев, 30 мая Кауфман покинул Самарканд с основными силами, оставив в городе небольшой гарнизон. В городе остались четыре пехотные роты, рота саперов, две полевые пушки и две мортиры. Всего 658 человек. Верещагин, поглощенный изучением одного из древнейших центров Азии и вдохновленный удивительными видами зданий, остался с гарнизоном, которым командовал майор Штемпель. Пока художник писал с натуры щедрый восточный колорит, муллы и прочие агитаторы времени даром не теряли. Увидев, что русских осталось мало, они начали подстрекать местное население к бунту, полагаясь на слабость и малочисленность гарнизона.

Утром 1 июня на местном базаре начали собираться толпы и произноситься пламенные речи. В солдат полетели камни с крыш, и передвигаться по городу стало небезопасно. Понимая, что имеющихся в наличии сил не хватит для удержания контроля над всем Самаркандом, Штемпель приказывает отступить в цитадель. Там же укрылись русские купцы. К утру 2 июня волнения охватили уже весь город, и вскоре многочисленная толпа пришла штурмовать цитадель. Нападающие были вооружены и активно пытались прорваться через периметр стен. Им удалось горшками с порохом поджечь одни из ворот, а потом и проделать в них брешь. Дальнейшее продвижение бунтующих остановило такое серьезное препятствие, как пушка, установленная на прямую наводку и работающая беглым огнем картечью непосредственно по пролому. Непрестанные атаки продолжались целый день и прекратились лишь с наступлением темноты. Учитывая весьма сложную обстановку, в которой оказались осажденные, Штемпель отправил гонца за помощью Кауфману. Посыльного для пущей убедительности переодели нищим, и ему удалось выскользнуть из цитадели незамеченным.

На следующий день атаки возобновились с прежней силой. Осажденные начали готовить дворец, расположенный в цитадели, для последнего рубежа обороны. По общему согласию, ни о какой сдаче в плен речи быть не могло – в самом крайнем случае решено было взорвать дворец и погибнуть со штурмующими. Для этой цели туда был перенесен практически весь запас пороха. Раненые и больные не покидали позиций – в числе гарнизона было много солдат и офицеров, по состоянию здоровья или из-за ранения не имеющих возможности совершать пешие марши. Теперь они принимали самое действенное участие в обороне. Атаки продолжались 4, 5 и 6 июня, хотя и с меньшей интенсивностью. Горсточка обороняющихся оказалась не по зубам огромной, но недостаточно организованной толпе, и ее энтузиазм, встретивший такое непреодолимое препятствие, начал остывать. 7 июня в цитадель пробрался гонец, который, к большой радости защитников, сообщил, что Кауфман идет на выручку форсированным маршем. 8 июня русские войска вошли в Самарканд и окончательно рассеяли противника. Гарнизон потерял около трети личного состава.

Репрессии против местного населения ограничились сожжением городского базара, как места возникновения мятежа. Верещагин, который принимал самое действенное участие в обороне цитадели, и отнюдь не с мольбертом и кистью в руках, 14 августа 1868 года за мужество и отвагу, проявленные им во время осады, был награжден орденом Святого Георгия 4 степени, которым он гордился до конца жизни. Так состоялось боевое крещение Верещагина, которое оказало влияние не только на его характер, но и на творчество. В 1869 году в Петербурге при содействии прибывшего туда Кауфмана в рамках комплексной выставки, посвященной Туркестану, где демонстрировались образцы флоры и фауны, минералы, предметы быта и старинные вещи, были показаны некоторые рисунки и эскизы художника. Это событие имело успех, и фамилия Верещагина замелькала в газетах. После закрытия выставки художник вновь, уже через Сибирь, возвращается в Туркестан. Поселившись в Ташкенте, Верещагин много путешествует: он побывал в Коканде, вновь посетил Самарканд. Несколько раз, находясь в составе небольших конных отрядов, он подвергался нападению разбойников, неизменно демонстрируя, что хорошо владеет не только кистью, но и оружием. Очевидцы вспоминали, что Верещагин всегда вел себя в деле храбро и не робел.

Путешествие по Средней Азии дало огромный материал для творчества, который необходимо было обработать. Поселившись вначале 1871 г. в Мюнхене, он начал большую серию картин, посвященных своему пребыванию в Туркестане. Работал Верещагин не покладая рук. В числе прочих он создает свою знаменитую серию «Варвары», состоящую из семи полотен, посвященных боевым действиям русской армии в Туркестане («Высматривают», «Нападают врасплох» и другие). В том же 1871 году под впечатлением легенд о Тамерлане художник создает одно из своих самых знаменитых полотен – «Апофеоз войны», – изображавшее груду черепов. Немногие были допущены в его мюнхенскую мастерскую. Одним из первых, кто воочию увидел новые картины, был известнейший русский купец и меценат, основатель галереи В. И. Третьяков. На коллекционера они произвели сильное впечатление, и он предлагает их приобрести. Однако автор не просто хотел выгодно продать свой труд, а непременно желал показать его публике. В 1873 г. в Хрустальном дворце в Лондоне Верещагин открывает свою первую персональную выставку. В каталогах было специально указано, что картины не продаются, и это только усилило интерес публики. Выставка имела успех – полотна поражали своей реалистичностью.

Весной 1874 г. она состоялась и в Петербурге. Желая сделать посещение максимально доступным даже для небогатых слоев населения, Верещагин организовал так, чтобы несколько дней в неделю вход на выставку был бесплатным. Ее каталог стоил пять копеек. Если общественность восторженно встретила работы художника (например, композитор М. П. Мусоргский сочинил даже балладу «Забытый» на сюжет одноименной картины), то окружение Императора Александра II и некоторая часть генералитета имели на этот счет иное мнение. Верещагина обвинили в антипатриотичных, пораженческих настроениях, в том, что он нелицеприятно изображает русских солдат, показывая их не пафосными победителями, а «мертвыми и побежденными». Верещагин рисовал войну такой, какая она есть: без щеголеватого парадного мундира, а это нравилось не всем. Смерть, кровь и грязь, а не академический идеальный «Наполеон на Аркольском мосту», – вот что было в работах художника. Началась соответствующая кампания в прессе: мол, такая трактовка унижает русское воинство. Балладу Мусоргского цензура запретила. Все эти события негативно действовали на Верещагина. Оскорбленный обвинениями в «антипатриотизме», в нервном порыве он уничтожает несколько своих картин: «Забытый», «У крепостной стены. Вошли», «Окружили. Преследуют». Художник отправляется в путешествие по Индии, поручив доверенному лицу продажу туркестанской коллекции. Выдвигались два непременных условия: все картины должны были оставаться на Родине и продаваться вместе, комплексно. В конце концов, опальную коллекцию приобрел и выставил у себя в галерее В. И. Третьяков.

В Индии художник посетил множество различных мест, городов и храмов. Побывал даже на Тибете. Несмотря на расстояние, его конфликт с властями продолжался. В 1874 году он отказался от присвоенного ему Академией художеств звания профессора, заявив, что, по его мнению, в искусстве не должно быть никаких званий и наград. Конфликт имел резонанс. Все-таки Академия, существовавшая под патронажем членов правящей династии, была фактически придворным заведением. Верещагину припомнили и уход со службы, и размолвку с маститыми преподавателями. После двух лет пребывания в Индии художник возвращается весной 1876 г. в Париж, где традиционно самоотверженно работает над своими индийскими эскизами.

Балканы

В апреле 1877 г. начинается война с Турцией – русская армия форсирует Дунай. Узнав об этом, Верещагин оставляет свою парижскую мастерскую и отбывает в действующую армию. Там его определяют как адъютанта главнокомандующего Дунайской армии князя Николая Николаевича (старшего) с правом свободного передвижения. Верещагин лично участвует в нескольких сражениях. По его словам, только побывав в самой гуще их, можно донести до общества картины настоящей и неподдельной войны, которая так красочно смотрится через окуляр подзорной трубы.

8 июня 1877 г. Верещагин вызвался добровольцем участвовать в атаке минного катера «Шутка» против турецкого колесного военного парохода «Эрекли», препятствовавшего минным постановкам. «Шутка» была современным катером, построенным английской фирмой «Торникрофт». Он был изготовлен в качестве прогулочного для наследника-цесаревича (будущего императора Александра III) и имел стальной корпус. Командовал «Шуткой» лейтенант Скрыдлов. Вооруженный шестовой миной и кормовой буксируемой миной-крылаткой, катер находился в засаде в густых камышах. Там же расположился и второй предназначенный к атаке кораблик «Мина». Обнаружив вражеский пароход, «Шутка» и «Мина» выскочили из своего секрета и на полной скорости пошли на сближение. Турки, уже имея некоторое представление, что такое минное оружие (14 мая русскими минными катерами был потоплен монитор «Сейфи»), открыли плотный огонь по приближающимся русским. Из-за аварии в машине «Мина» отстала и в дальнейшей атаке участия не принимала. На всякий случай все сняли обувь, чтобы при наихудшем развитии ситуации облегчить пребывание на воде.

Из-за близких разрывов корпус катера часто вздрагивал, матросы укрылись под стальной палубой. Скрыдлов, несмотря на то, что в него попали одна за другой две пули, навалился на штурвал и вел «Шутку» к цели. Произошел удар шестовой мины в борт «Эрекли», но взрыва не последовало. Позднейший осмотр показал, что пули перебили электрические провода, которые должны были привести мину в действие. Получив пробоину, катер начал дрейфовать по течению – к счастью, «Шутку» турки добивать не стали, очевидно, считая, что она затонет и так. Во время атаки Верещагин получил ранение в бедро, которое вначале показалось ему несущественным. От турецкого берега начал движение в сторону катера другой турецкий пароход, намереваясь захватить поврежденную «Шутку», однако раненый Скрыдлов сумел укрыть свой корабль в мелководном рукаве.

Атака, хоть и неудачная по результатам, но продемонстрировавшая большое мужество и храбрость команды миноноски, имела существенный резонанс в газетах и в обществе. Скрыдлова и Верещагина (рана которого на самом деле оказалась довольно болезненной) в военном госпитале в Бухаресте навестил сам император Александр II, вручивший командиру катера Георгиевский крест. Ранение Верещагина оказалось опасным – из-за неправильного ухода и лечения у него начались признаки гангрены. Только благодаря своевременному хирургическому вмешательству удалось избежать ампутации.

Едва оправившись, Верещагин отбыл к Плевне, где русские войска вели затянувшуюся осаду блокированной группировки турецких войск под командованием Османа Паши. Впечатления, полученные здесь, создали основу для ряда очень ярких произведений, посвященных русско-турецкой войне. Впоследствии, когда некоторые военные обвиняли Верещагина в том, что он, дескать, чрезмерно «сгустил краски», показывая все сквозь, по их мнению, слишком трагическую призму, художник возражал, что на своих полотнах не показал и десятой доли того, что он видел и пережил в действительности. Война 1877–1878 гг. болезненно отразилась не только на самом живописце, оставив отметину в виде глубокого шрама, эти события затронули всю его семью. Его младший брат Сергей погиб, другой, Александр, был ранен. Часть этюдов, написанных буквально под пулями, была утрачена по вине безответственных лиц, которым художник доверил переслать их в Россию. В конце боевых действий офицеры ставки поинтересовались, какой орден хотел бы он получить за свое фактическое участие в войне, на что художник ответил гневной тирадой. Когда до него дошла информация, что его собираются наградить золотой шпагой, Верещагин немедленно уехал в Париж.

В свою парижскую мастерскую он привез кроме множества эскизов и набросков оружие, предметы быта, костюмы и амуницию. Все это оказывало неоценимую помощь при создании полотен. Первые выставки, посвященные войне 1877–1878 гг. состоялись уже в начале 80-х гг. в России, а потом и в Европе. Увиденное не оставило публику равнодушной: одних – восхитило и потрясло, некоторых покоробило и заставило морщиться. Верещагина вновь обвинили в очернении образа русского воинства, отсутствии патриотизма и прочих грехах. То, что он изображал войну, как она есть, а не в виде помпезно мчащихся в лучах славы на белых конях полководцев, осененных знаменами, нравилось не всем. Но публика на выставки шла. В Европе полотна Верещагина тоже вызвали шум и волнение. Например, в Германии на его выставки запрещено было водить солдат и детей. Генерал-фельдмаршал Хельмут фон Мольтке, являвшийся сам по себе большим поклонником творчества Верещагина и всегда одним из первых посещавший его выставки в Германии, распорядился пускать туда только офицеров. Аналогичная ситуация сложилась и в США, где также был введен запрет на посещение выставок художника детьми. Когда Верещагин попытался выяснить, почему, ему ответили, что его картины отвращают молодежь от войны, а это нежелательно. Наверное, в то время полотна Верещагина были сродни современной военной фотографии, фиксирующей будни войны с прицелом на то, чтобы сохранить неумолимые свидетельства военных преступлений.
 

Художник болезненно переживал обвинения в антипатриотизме и упадничестве. Чтобы восстановить душевный баланс, он много путешествует: побывал на Ближнем Востоке, в Сирии и Палестине. Итогом стало написание работ на библейскую тему, что привело к конфликту с католической церковью. Две картины «Воскресение Христово» и «Святое семейство» были облиты кислотой чрезмерно истовым католическим монахом. К этим годам можно отнести и создание полотна с самой загадочной судьбой – «Казнь лидеров восстания сипаев англичанами», которая преподносит «просвещенных мореплавателей» не самыми гуманными персонажами. Картина была куплена и бесследно исчезла. Судьба ее не известна до сих пор.

Снова в России. Цикл об Отечественной войне 1812-го года

В 1890 году Верещагин, наконец, возвращается на Родину. Он купил дом под Москвой, построил там мастерскую и приступил к работе над самым своим значительным, но, к сожалению, не оконченным полностью циклом, посвященным Отечественной войне 1812 года. Созданию картин предшествовала долгая и кропотливая исследовательская работа: прочтение множества книг, посещение музеев. Побывал Верещагин и непосредственно на Бородинском поле. Много внимания было отдано даже мелким деталям. Трудясь над картиной «Наполеон в зимнем одеянии», Верещагин, не поскупившись, купил дорогущую (более 2 тыс. рублей) шубу, отделанную собольим мехом. Он нарядил в нее дворника, в которой тот должен был подметать двор, колоть дрова и выполнять прочие хозяйственные обязанности, к недоумению прохожих, удивленных странным видом работника в соболях. Все это делалось потому, что, по мнению художника, шуба, в которую, судя по описаниям, был одет Император, должна быть не новой, а скорее поношенной.
 

При написании картины «В Успенском соборе» настоятель храма был доведен до полуобморочного состояния просьбой поместить туда на короткое время лошадей (во время французской оккупации в соборе квартировали кавалерийские части). В просьбе Василию Васильевичу отказали, пришлось писать собор по фотографии. В цикле есть полотна, передающие драматизм зимнего отступления Великой армии из России. Для реалистичности передачи покрытых снегом деревьев Верещагин отправлялся в промерзший лес и писал красками с натуры, грея периодически руки у разведенного костра. Замыслив на переднем плане будущего «Ночного привала Великой армии» лошадь со вспоротым брюхом, Верещагин тщательно консультировался у ветеринара, однако впечатлительная супруга отговорила художника от излишнего натурализма, и лошадь была заменена пушкой.

Появление эпопеи об Отечественной войне также вызвало нервозную реакцию, в первую очередь со стороны высших слоев общества. Традиционно франкофильствующая, русская аристократия на фоне практически навязываемого Францией военного союза была недовольна тем, как на картинах изображен Император и собственно французы. Несмотря на то, что одежда Наполеона была задокументирована, она в официальной прессе ее называли «дурацкой», а расстрелы москвичей в Кремле и конюшен в соборе – чрезмерно тенденциозными. Будто наполеоновская армия прибыла в Россию исключительно в научных и просветительских целях! Конечно же, вести себя, по мнению знатных особ, еще совсем недавно с трудом объяснявшихся по-русски, таким образом французы просто не могли. Написанные на огромных холстах, предназначенных в первую очередь для экспонирования в крупных помещениях, картины эпопеи Отечественной войны не покупались меценатами из-за неудобства их размещения. Лишь в преддверии юбилея «Грозы двенадцатого года», уже после смерти художника, они были приобретены Николаем II.

На рубеже веков художник посетил Филиппинские острова, США и Кубу, где по горячим следам недавней испано-американской войны создал ряд произведений, самыми известными из которых были «В госпитале», «Письмо на Родину» и другие. Накануне русско-японской войны Верещагин находился в поездке в Японию. Из-за стремительно ухудшающейся обстановки, чтобы не попасть в число интернированных, в конце 1903 года он вернулся в Россию. Когда начались боевые действия, художник, как уже не раз бывало, оставил семью и отправился в Порт- Артур. 31 марта 1904 года 62-летний Верещагин находился на борту эскадренного броненосца «Петропавловск» вместе с вице-адмиралом С. О. Макаровым, которого он знал еще по русско-турецкой войне. В числе спасенных с корабля знаменитого художника-баталиста не оказалось.

Война, которую Верещагин так долго и последовательно разоблачал и изобличал в своих полотнах на протяжении всей жизни, добралась до него. Полотна военного и художника Василия Васильевича Верещагина являются напоминанием о том, что «продолжение политики другими средствами» – это не только победный звук фанфар и парадные мундиры с аксельбантами, что всему этому предшествуют кровь и страдания. Как сорок лет спустя напишет в своих последних стихах 23-летний поэт и солдат Михаил Кульчицкий, покоящийся ныне в братской могиле на Луганщине: «Война – совсем не фейерверк, а просто трудная работа, когда, черна от пота, вверх скользит по пахоте пехота».