 К лету 1921 г. в Галлиполи действовали, не считая семи военных училищ и одной 6-ти классной гимназии: 1) штаб-офицерские курсы, 2) офицерские курсы при Константиновском военном училище, 3) Военно-образовательные курсы при Корниловском полку, 4) Курсы для младших офицеров Марковского полка, 5) Курсы ротных командиров, 6) Офицерская артилл. школа, 7) Обер-офицерские артилл. курсы, 8) Курсы офицерск. Кавалер. школы, 9) Офицерская инженерная школа, 10) Радиотелеграфная школа, 11) Военно-административные курсы, 12) Курсы для подготовки воинских начальников, 13) Гимнастическо-фехтовальная школа. Кроме того был создан ряд курсов прикладных знаний: 1) Высшие образовательные курсы, 2) Иностранных языков, 3) Бухгалтерские 4) Технические, 5) Телефонного и телеграфного дела, 6) Радиотелеграфные, 7) Теории двигателей внутреннего сгорания, 8) Конструкции мостов и проч.
В начале июня французы вывесили в лагере объявление (на русском языке) об отправке желающих в Баку на нефтяные предприятия. 5 июня 1921 года утром подошел большой пароход под турецким и французским флагами, на который хотели погрузить желающих ехать в Батум. А.П. Кутепов немедленно поехал в беженский лагерь и предложил желающим записываться. Уехало около 600 человек нижних чинов. Немногих пожелавших уехать офицеров на этот раз командование лагеря на пароход не пустило: не желая увеличивать в Совдепии число хотя бы плохоньких военных специалистов.
Генерал Кутепов, несмотря на отъезд ряда беженцев, не снижал своих требований на поддержании в лагере строгой дисциплины. (В лагере вовсю функционировала гауптвахта – вернее, четыре «губы». Больше всего народа наказывали за позднее хождение по городу. Установилась приблизительно следующая норма наказаний – за гуляние после 23 часов без дамы (предполагается, что человек мог случайно поздно возвращаться) – 3 дня ареста, с дамой (смягчающих обстоятельств нет) – 5 дней. В экстренных случаях норма повышается до 15 дней. Например, во второй половине июня генерал Штефон был в театре. Сзади уселась компания пьяных греков. Они шумели и демонстративно обкуривали генерала. В результате, как говорят, заведующий театром, полковник Л., дежурный плац-адъютант и дежурные чины контрразведки за непринятие мер посажены на восемь суток.) И это теперь находило поддержку со стороны многих галлиполийцев, которые сознавали, что комкор прав. Например, находившиеся в лагере юнкера говорили «…что не будь наряду с железной волей Врангеля в Константинополе такой же железной воли здесь, вряд ли бы вообще Корпус мог существовать». И если каких-то четыре пять месяцев назад многие ругали Кутепова и считали, что он, во имя интересов дела должен добровольно уйти с должности, то теперь эти же лица были довольны, что он не ушел…
«Противники и враги национальной России называли Галлиполи, да называют и поныне, Кутепией, придавая этому слову понятие Аракчеевских поселений и даже хуже – Бироновского застенка.
Все эти легенды и измышления сочинены непримиримостью инакомыслия. Галлиполи было русским «послушанием», где в патриотическом горении создавалась и ощущалась красота подвига.
Галлиполийская дисциплина была просвещенной дисциплиной, ибо своей задачей она имела не угашение, а возрождение духа в его возвышенных переливах.
Однако Галлиполи было и воистину «Кутепией», так как во всей своей многоликости отражало несокрушимую волю Кутепова, его любовь к Родине и его жертвенный экстаз. И если Галлиполи — Кутепия, то только в том смысле, в каком мы с полным правом можем назвать эпоху начала XVIII столетия — «Петровией», а конец того же века — «Екатеринией». (Генерал-майор. Б. Штейфон)
Особенно беспощаден был Кутепов к ведению большевистской агитации на территории лагеря.
Примечателен в данном случае следующий документ!
«По приказанию Начдива сообщаю для сведения телефонограмму коменданта гор. Галлиполи за № 2534: «Начальнику дивизии. Копия начальнику Лагерного сбора. Старший унтер-офицер 1 Кавполка Борис Коп приговором военно-полевого суда при вверенном мне Управлении, состоявшимся 12 сего мая, был приговорен к смертной казни через расстреляние за тайную агитацию среди воинских чинов, направленную к разложению армии, и за участие в деятельности Симферопольской Чрезвычайной комиссии. Приговор утвержден командиром корпуса и того же числа приведен в исполнение».
Подписал за Коменданта города его пом. полковник Ястремский»
Еще одно документальное свидетельство продолжавшейся непримиримой борьбы! 1 июля 1921 года в лагере был вывешен приказ: Беженского батальона полковник Щеглов, 45 лет, лишен чина, орденов и воинского звания и приговорен к расстрелу. Приговор был утвержден и приведен в исполнение. Обвинение – в палате госпиталя №4 полковник Щеглов бранил Армию и начальников, подрывая веру в успех Армии. Красную армию расхваливал, называя ее «настоящей русской армией». Особо отягчающим вину обстоятельством суд считал штаб-офицерский чин полковника Щеглова. Впечатление от этого расстрела очень большое, но необходимо учитывать тот факт, что Александр Павлович за свою жизнь имел все основания не доверять большевикам и декларируемым ими лозунгам. Он уже убедился в разлагающем влиянии большевизма, в лживости их посулов и стремился оградить Русскую армию от этого тлетворного влияния. (По большому счету, Кутепов и остался собой – несгибаемым русским генералом, а те офицеры и генералы, изменившие присяге и перешедшие на сторону большевиков, были ими использованы и в дальнейшем уничтожены!)
Кстати, согласно воспоминаниям Н.А. Раевского, впоследствии выяснилось, что в числе преподавателей Сергиевского училища был предатель (офицер генерального штаба!), советовавший юнкерам уходить из армии и всячески старавшийся подорвать в них веру в успех борьбы с большевиками. Об этих подрывных беседах Раевскому сообщили два юнкера училища – сообщили, чтобы узнать его мнение, как офицера. Раевский ответил, что этот офицер либо круглый дурак, что маловероятно, либо советский агент, что гораздо вероятнее. Затем Раевский сказал юнкерам, что по долгу совести не может закрыть на это дело глаза и просил разрешить на них сослаться, подавая официальный рапорт. Но юнкера такого разрешения не дали, согласившись только на частный разговор Раевского с кем-нибудь из своих знакомых офицеров, чтобы найти и другие доказательства. На этом дело и кончилось, т.к. частные расследования – без подтверждения юнкеров, точных доказательств предательства данного офицера (а не глупости) не предоставили. Впоследствии заподозренный в предательстве офицер уехал в Россию, был предан суду по обвинению в службе у белых, но освобожден от всякого наказания, так как доказал, что работал в Галлиполи и в Константинополе по разложению армии Врангеля.
В начале июля выпустили юнкеров трех училищ и сейчас же стали набирать новых. Хотя надо признать, что молодежь теперь шла в училища довольно неохотно. Многие были настроены выжидательно. Некоторые из молодых галлиполийцев мечтали уже о высшем образовании, которое могло бы им пригодится в будущей гражданской жизни.
Следует уточнить, что производство юнкеров в офицеры даже в условиях Галлиполи не было «пустяшной игрой в солдатики». Молодые люди при производстве в офицеры одновременно получали своеобразную «путевку в жизнь». В Галлиполи при производстве в офицеры (и это в условиях эмиграции!) юнкера пехотных военных училищ получали одновременно удостоверения об окончании курсов средней школы (для поступления в артиллерийское и инженерное училища требовалось законченное среднее образование). Впоследствии эти удостоверения были приравнены русскими Академическими группами к аттестатам реальных училищ и кадетских корпусов. Они дали возможность очень многим молодым офицерам поступить в высшие школы Чехословакии. Осенью 1924 года (вплоть до 1926 года) МИД Чехословацкой Республики зачисляло русских молодых людей, желавших продолжать образование, в первую очередь по конкурсу аттестатов, причем документы об окончании русских военных училищ за рубежом (трех пехотных, кавалерийского, артиллерийского, инженерного и двух казачьих) рассматривались наравне с аттестатами средних школ реального типа.
12 июля 1921 года в лагере с утра был на параде по случаю именин генерала Врангеля. От имени Врангеля генерал Кутепов произвел юнкеров. Сказал краткую, но очень хорошую речь без лишних фраз и с большим подъемом.
В повседневной жизни лагеря не обходилось без курьезов. Например, 14 июля 1921 года был вывешен приказ Кутепова, который сообщал следующее: «…жена адъютанта кавалерийского училища в присутствии мужа ударила вестового сковородкой». Подполковник за то, что допустил «столь невоздержанное проявление характера своей жены», был отчислен от училища и впредь лишился права иметь вестового.
За время пребывания в Галлиполи ушло из жизни много русских воинов, и умершего здесь хоронили в гробу, вокруг него мерцали свечи, хор пел надгробное рыданье. Умерших хоронили на холму, где по преданию были похоронены пленные запорожцы и пленные герои Севастопольской обороны. Следов от их могил не осталось. И поэтому галлиполийцам не хотелось видеть безвестных могил, которые завтра могут сравнять с землей. Штаб корпуса объявил конкурс на лучший проект памятника погибши воинам. Было предоставлено восемнадцать работ, победителя утвердил сам Кутепов. Затем генерал Кутепов обратился к своим войскам: «Русские воины, офицеры и солдаты! Воздвигнем памятник на нашем кладбище… Воскресим обычай седой старины, когда каждый из оставшихся в живых воинов приносил в своем шлеме землю на братскую могилу, где вырастал величественный курган. Пусть каждый из нас внесет посильный труд в это дорогое нам святое дело и принесет к месту постройки хоть один камень. И пусть курган, созданный нами у берегов Дарданелл, на долгие годы сохранит перед лицом всего мира память о русских героях».
Потянулись вереницы людей, офицеры и солдаты таскали цемент и камни, даже малые дети несли песок и камушки в своих ученических сумках. Памятник был открыт и освящен 16 июля. Он представлял собой каменный курган, увенчанный белым четырехконечным мраморным крестом. На белой мраморной доске были высечены золотые буквы:
«Упокой господи души усопших.
1-й Корпус Русской Армии – своим братьям-воинам в борьбе за честь Родины, нашедшим вечный покой на чужбине в 1920-1921 гг. и в 1854-1855 гг.
Памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».
Пропели «Вечную память». Произнес вдохновенную речь седой священник Сергиевского училища отец Миляновский. После освящения памятника грек, мэр города, почтительно принял пергамент, которым памятник передавался на попечение города Галлиполи. Мусульманский муфтий торжественно произнес: «Для магометанина всякая гробница священна, но гробница воина, сражавшегося за свое отечество, особо священна, какой бы веры не был этот воин».
Перед памятником повел Кутепов свои войска церемониальным маршем. Склонились знамена с последующим прощальным приветом родным могилам.
17 июля в 12 часов в лагере началась панихида по императору Николаю II. Помимо уважения к памяти достойно и мученически погибших людей, панихида, по мысли ее устроителей, должна была явиться «смотром монархических сил». Объявление о панихиде появилось за подписью главного священника корпуса. Приглашались «все благоговейно чтящие память покойного Императора и его семьи». По воспоминаниям Раевского, на панихиде было очень много штаб-офицеров, гвардейцев в парадной форме и при оружии, довольно много офицеров и вольноопределяющихся кавалерии. Состав юнкеров был неравномерным: кавалерийское училище было почти полностью и едва ли не по наряду; пел хор александровцев (он был очередным). Довольно много александровцев было и внизу, в церкви. Сергиевцев и константиновцев было мало. Корниловцев не было ни одного человека. Штаб корпуса присутствовал в полном составе во главе с Кутеповым.
Барон Врангель приложил огромные усилия для того, чтобы разрешили расселение Русской армии по славянским странам. Для русских войск Сербия и Болгария становились обетованной землей. 22 мая 1921 года началась организованная отправка войск, численность которых составляла 12 833 офицера и 29 816 солдат и казаков.
23 июля была объявлена погрузка казаков. Желающие (и обязательно — вновь произведенные из юнкеров военных училищ хорунжие) должны были ехать на остров Лемнос и оттуда уже в Сербию. Хорунжих погрузили, а погрузку остальных отменили, когда казаки уже собрались в городе и пробыли там три дня. Объяснялось это тем, что Сербия снова потребовала гарантий, и дело опять откладывается.
В августе наконец то началась массовая переброска частей в Сербию и Болгарию. (Перед отправкой из лагеря каждый выделил однодневный паек для отправки в Россию в помощь голодающим.) Уже 3 августа, днем, пришел за первым эшелоном транспорт «410» («Вера»). 4 августа 1921 года был намечен отъезд кавалерии, который был назначен на 5 часов вечера. Вот как описывает в своих воспоминаниях этот день Раевский: «С раннего утра грузили интендантство Кавдивизии, кухни, палатки (бараки передали остающимся частям). Было несколько недоразумений с французами, которые почему-то требовали, чтобы на этом транспорте грузили только ручные вещи, а все остальное пока оставили. Комкор, как говорят (я этого не смог проверить), приказал тогда остановить погрузку, и французы сократились. Я пришел на берег в тот момент, когда уезжавшие эскадроны (всего ровно 1000 человек) были построены на площади и происходил обмен речами. Масса народа. Кавалерийское училище в качестве провожающих официально; все старшие офицеры с женами, m-me Врангель и много местного населения. Комкор сам скомандовал надеть снаряжение (сколько с этой походной укладкой было хлопот; я и теперь не уверен, что не попаду из-за нее на губу, так как все еще ее себе не соорудил), и головной эскадрон под звуки марша пошел по дамбе к трапу. В этот момент произошло столкновение, которое, если бы не решительность генерала Кутепова, могло бы окончиться кровопролитием. Издали я только увидел, что французский караул пытается остановить передние ряды. Те, толкая французских солдат, прорываются вперед, кавалеристы снимают винтовки – словом, делается нечто непонятное. Кутепов бросается на дамбу. Чернокожие скрестили было штыки, но он только сделал короткое движение рукой, и они расступились. Вслед за тем комкор вернул прорвавшихся, и полк отвели обратно. Началось длинное русско-французское совещание. Я думал, что дело в оружии (все солдаты при шашках, 100 человек с винтовками, 10 пулеметов были заранее уложены в ящики и погружены на пароход, а остальное оружие передано Западному кавалерийскому полку). Оказалось, нечто совсем иное. Чернокожий в передних рядах заметил переодетую солдатом m-mе М. и с криком Madame! cхватил ее за плечо. С этим эшелоном французы запретили везти дам; попытка провезти некоторых из них переодетыми и привела к этому, весьма для нас неприятному инциденту. Через некоторое время, после выгрузки дамских вещей и маленькой перепуганной кошки, которую торжественно нес бравый драгун, погрузка возобновилась, и, наконец, после длинного ряда морских команд переполненный пароход тронулся под крики «ура» и звуки Преображенского марша. Было 19 часов 30 минут».
Транспорт «410» успешно добрался до Салоник, где был прекрасно встречен в Салониках представителями королевича Александра. К приходу русских воинов был приготовлен питательный пункт на 1000 человек. Королевич Александр передал, что оказывает не благодеяние русским, а исполняет свой долг перед великой Россией. Через 2 часа кавалерия уже была посажена в вагоны, и эшелон отбыл вглубь страны. Приступили к подготовке второго эшелона…
В конце августа процесс отправки войск ускорился. 26 августа в лагере стало известно (об этом было официально сообщено генералу Кутепову), что 27 августа ожидается пароход «Керасунд», который будет перевозить оставшуюся кавалерию, а 29 августа подойдет судно «Решид-паша», которое перевезет в Болгарию 3500 человек. Утром 27 августа, как и было обещано, прибыл «Керасунд», 28 августа в 11 часов начала грузиться 2-я бригада… Вечером 30 августа к отплытию готовился пароход «Решид-паша». Генерал Кутепов приехал с берега проститься и обошел весь пароход.
30 (18) декабря 1921 года А.П. Кутепов вместе с войсками (последним транспортом) прибыл из Галлиполи в Болгарию. (Последний солдат выехал из Галлиполи 5 мая 1923 года.) На севере страны расположился 1-й армейский корпус со штабом в Великом Тырнове, в южных районах – Донской корпус со штабом в Старой Загоре.
Игорь Ваганов
Опубликовано в журнале "Голос Эпохи", выпуск 1, 2015 г. |
