Пристально вглядываясь в пеструю массу соловецких заключенных, внимательный наблюдатель сразу же заметит три основных подразделения обитателей «соловецкого лагеря особого назначения»:
1.    Бывшие социалисты.
2.    Уголовный элемент.
3.    «Контрреволюционеры».
    Уже из одного того факта, что только бывшие социалисты во всех советских тюрьмах и ссылках считаются политическими преступниками (называясь официально «политическими и партийными»), видно, что только эта категория заключенных поставлена в такие бытовые рамки, когда она имеет право требовать, и требует к себе иного отношения, чем к остальной массе советских арестантов, официально именуемой «бандитами».
    Соловецкие «контрреволюционеры» — категория также, конечно, чисто политическая; в эту группу входят исключительно лица, заподозренные или уличенные в идеологическом или активном противодействии советской власти. Но не имея за своей спиной тех влиятельных защитников, которых мы видим у бывших социалистов, «контрреволюционеры» во всем приравнены к преступникам чисто уголовным со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.
    До революции 1917 года деятельность всех антимонархических партий в России тесно переплеталась между собой. Вся радуга революционных русских течений — анархисты, левое крыло социал-демократии (большевики), правое ее крыло (меньшевики), социалисты-революционеры, левые и правые — была едина в своей разрушительной работе. Естественно, это привело к тесному знакомству и связям между лидерами и отдельными рядовыми членами различных социалистических групп.
    Вот почему теперь, когда одна из этих групп — большевики — захватила в России власть, а остальные превратились в ее оппозицию, среди видных деятелей советского правительства можно найти немало лиц, который, в силу былых отношений, а зачастую чувства дружбы, всячески стремятся облегчать положение своих заключенных в тюрьмы сотоварищей — «политических и партийных», несмотря на резкое иногда противодействие ГПУ.
    Второй причиной постепенного улучшения режима для «политических и партийных» является то, что после октябрьского переворота огромное количество бывших анархистов, меньшевиков, эсеров и пр. решительно примкнуло к большевикам и, вступив в коммунистическую партию, всемирно, конечно, влияет на правительство в смысле благоприятном для «политических и партийных».
    Так, например, под давлением слившихся с большевиками социалистов советское правительство заставило ГПУ поручить ведение всех дел «политических и партийных» следователю Андреевой, бывшему видному члену партии социалистов-революционеров, теперь коммунистке.
    Третья причина разного рода привилегий, которыми пользуются в тюрьмах и ссылках «политические и партийные», — давление социалистических кругов Европы. Хотя лидеры коммунистической партии  и отрицают этот очевидный факт, хотя западноевропейских социалистов большевицкая пресса и называет «социал-предателями», требования и ходатайства последних заметно улучшают судьбу «политических и партийных».
    Понятно поэтому, почему советская власть видит в «политических и партийных» скорее не врагов, каковыми в действительности являются, например, «контрреволюционеры», а «блудных сынов» от социализма которых, до полного прощения и принятия в коммунистическую партию, следует наказать тюрьмой и ссылками.
    Как живут «политические и партийные» на Соловках?
От расположенной на южном берегу Соловецкого острова монастырской гавани и массивного Кремля ведет ряд дорог, железных и грунтовых Одна из них, грунтовая, проведана левее путей на остров Большая Муксульма Пертзозеро и на Анзерский остров и тянется, мимо «Секирки» с ее «Штрафным изолятором», к Савватиевскому скиту.
Последний находится в юго-западном углу Соловецкого острова, верстах в 12 от кремля.
    Савватиевский, а также, частично, Муксульмский скиты и были с самого начала приспособлены для «политических и партийных».
Савватиевский скит, некогда богатый филиал монастыря, состоит из ряда каменных зданий, небольшой церкви и часовен. Здесь же расположены деревянные службы — сараи, конюшни и пр.
    Церковь и часовни давно уже заколочены; содержимое их расхищено или сожжено. Скит окружен высоким забором. Еще одно проволочное заграждение  окружает двухэтажный каменный дом с большим числом комнат — бывших монашеских келий.
В этом бывшем, монашеском общежитии и проживало до последнего времени большинство «политических и партийных» — человек около 200. Остальные (человек 150) были разбросаны по Мускульмским скитам и пустынькам.
    Режим, установленный на Соловках для бывших социалистов, и сравнивать нельзя с режимом для других категорий заключенных.
    Прежде всего надо отметить, что «политические и партийные» никогда, не работали. Лесорубки, торф, сплав бревен со всеми их ужасами никогда не были знакомы этой привилегированной группе заключенных. Еще в 1922 году ГПУ отдало распоряжение по всем тюрьмам, лагерям и ссылкам о том, что «политические и партийные» должны освобождаться от всех принудительных работ.
    До 1924 года продукты, выдаваемые на Соловках бывшим социалистам, были такого же качества, как и выдаваемые остальными заключенным, лишь в большем количестве. В 1924 году «политические и партийные» объявили забастовку, требуя выдачи им улучшенного питания. Отличаясь своей сплоченностью, вся их группа не остановилась и перед голодовкой, в знак протеста.
    Устрой это «контрреволюционеры», голодовку, соловецкая администрация назвала бы это бунтом, и не один десяток «каэров» пал бы под чекистскими пулями. Но не даром «политических и партийных» считают «соловецкой аристократией», недаром их интересы энергично защищают и правые коммунисты, и социалисты Запада. Требование было удовлетворено. С той поры этой категории заключенных стали выдавать в обильном количестве белый хлеб, мясо, яйца, сахар, табак, жиры, фрукты.
Несколько лет тому назад в Москве образовался так называемый «Политический Красный Крест» под руководством госпожи Пешковой (жены известного писателя Максима Горького). Эта организация, имея филиалы во всем мире, собирает для политических заключенных в советских тюрьмах одежду, продукты и деньги. А так как «контрреволюционеры» коммунистами не считаются политическими арестантами и приравнены к «уголовным бандитам» — вся помощь Политического Красного Креста шла только бывшим социалистам.
    Эта вопиющая несправедливость все остальные категории заключенных на Соловках доводит до слез. Попытки исправить это жестокое игнорирование нужды и голода «каэров», сравняв их с «политическими и партийными» — увы! — ни к чему не привели. Мольбы о помощи со стороны «каэров» Политический Красный Крест оставляет без последствий.
    Приведу вопиющий случай: в прошлом году очередная партия платья и продуктов от Красного Креста была по ошибке — в первый раз за все существование лагеря! — распределена между всеми заключенными. Об этом стало известно Москве, и Политический Красный Крест распорядился отнять у «каэров» полученную ими одежду и съестные припасы! Все вырванное из голодных ртов и снятое с голых людей было отправлено в Савватиевский скит — «политическим и партийным».
    В некоторых странах Европы и Америки в свою очередь образованы особые общества помощи политическим заключенным в советской России. Частью этих обществ руководят иностранные социалисты, частью — левые круги русской эмиграции (в Париже, Берлине, Праге и т.д.). И снова та же картина: вся помощь идет исключительно только так называемым «политическим и партийным», то есть той категории советских арестантов, которая и так уже находится в несравненно лучших условиях, чем остальные заключенные.
    Вечно голодные, избиваемые и убиваемые, раздетые, босые, вгоняемые в могилу непосильным трудом, болезнями и голодом «контрреволюционеры» — 90 проц. заключенных на Соловках и в других тюрьмах — всем миром брошены на произвол судьбы.
Да будет услышан мой слабый голос людьми, не потерявшими совести и чувства жалости к страдающим братьям, да сплотятся они для помощи гибнущим на Соловках представителям многострадальной русской интеллигенции, среди которой есть немало стариков, инвалидов, женщин и детей!    
    Соловецкие чекисты никогда не вмешивались во внутреннюю жизнь «политических и партийных». В их среду никогда не вселялись шпионы ГПУ — так называемые «стукачи» и «сексоты». Охрана Савватиевского скита, всегда ограничивалась внешними патрулями.
    Сам «Начуслон» Ногтев в последнее время не рисковал навещать Савватиевский скит. Сознавая свое привилегированное положение, бывшие социалисты каждый раз встречали его громкими криками:
    — Вон, пошел вон! Зверь, палач!..
    Все сношения с внешним миром «политические и партийные» вели обычно через Эйхманса, всегда внимательно выслушивавшего их просьбы и требования.
    В Савватиевском скиту с самого начала была устроена довольно большая библиотека, которая — с разрешения соловецкой администрации — получала русские и иностранные журналы, газеты и книги. В скиту существовал даже своего рода университет с регулярными занятиями и штатом преподавателей из среды его обитателей, Пользовавшиеся большой популярностью среди «политических и партийных» старосты скита Богданов (видный социал-демократ, весной 1925 года уехавший из Соловков), Самохвалов (член центрального комитета партии социалистов-революционеров), эсер Крюков, меньшевик Мимулов, анархисты Школьников и Чарин часто читали лекции по общественным, научным и политическим вопросам.
    Читателю предоставляется судить, что сделал бы Ногтев с «каэрами», если бы последним вздумалось проповедывать в лагере свои идеи!
    К услугам «политических и партийных» всегда были свои доктора, им разрешалось выписывать из центра лекарства и инструменты.
В Савватиевском скиту довольно часто заключались между его обитателями браки, строго запрещенные в остальном лагере. Бывшие социалисты имели право жить на Соловках с женами и детьми.
    Им разрешалось писать и получать неограниченное число писем, посылки на их имя никогда не задерживались. У «политических и партийных» никогда не отбирали денег и вещей, в том числе и кожаных, на которые в лагере почему-то устраиваются целые облавы. Скиты, ими занятые снабжаются в достаточном количестве дровами и керосином для освещения.
    Справедливость требует сказать, что, добиваясь своего исключительного положения на Соловках, «политические и партийные» отстаивали свои требования с решительностью, доходившей до самопожертвования.
    Так, когда зимой 1923 года группа бывших социалистов каталась на лыжах и коньках близ Савватиевского скита и пела антисоветские песни, которые не умолкли, несмотря на категорический приказ стражи, взвод чекистов открыл по группу стрельбу.  Было убито восемь человек, в том числе 3 женщины.
    Некоторое время  спустя за упорное отстаивание своих прав снова было расстреляно несколько человек «политических и партийных» и в том числе опять женщины (кажется, члены социал-революционной партии Котовская и Бауэр, как мне рассказывали в лагере).
    Преклоняясь перед этими невинными жертвами чекистского произвола, я все же не могу не сказать, что они — капля в море по сравнению с тысячами расстрелянных, задушенных и уморенных голодом «контрреволюционеров». О случаях единичных расстрелов «политических и партийных» все же доходят слухи заграницу через тот же Красный Крест. Тысячи же могил других соловецких мучеников остаются никому неизвестными.
Привилегированное положение «политических и партийных» послужило поводом к тому, что многие вновь прибывающие на Соловки партии заключенных добиваются признавания за ними принадлежности к «политическим и партийным», хотя бы они к социализму не имели никакого отношения.
    С начала 1924 года ГПУ принялось энергично «разгружать ВУЗы» (высшие учебные заведения) от «некоммунистического элемента». Вычищенные студенты, попадая на Соловки, стали требовать расселения по скитам, освобождения от работ и улучшенного питания, назвав себя «политическими и партийными».
    В результате долгих споров, голодовок и двух случаев самоубийств студентов часть из них послали в Савватиевский скит, часть отправили обратно в нейтральную Россию для размещения по тюрьмам. Между прочим, одна из таких категорий студентов, из Московского университета, по дороге в Соловки неоднократно вступала в бой с железнодорожными отрядами ГПУ (так называемая «ОТЧК»), громила вокзалы, разбивала свои арестантские вагоны, требуя своего освобождения.
    Постепенное улучшение положения «политических и партийных» должно было завершиться увозом этой группы заключенных с Соловецких островов, о чем продолжительное время, как мне хорошо известно, хлопотал и Политический Красный Крест и заграничные социалистические организации.
Хлопоты эти, поддержанные некоторыми видными коммунистами (называли, между прочим, Троцкого и Красина), в конце концов, увенчались успехом.
    В конце июля 1925 года по лагерю разнеслась весть о том, что «политических и партийных» куда-то увозят. Никто не знал — куда. Помню, многие были убеждены, что часть из них на материке расстреляют.
    Накануне в Соловки прибыла из Москвы особая комиссия в составе: коменданта центрального ГПУ Дукиса, следователя того же ГПУ Андреевой, представителей прокурора верховного суда Смирнова, помощника прокурора по делам ГПУ небезызвестного Катаньяна и ряда чинов из числа высшего военного начальства. Комиссию сопровождал специальный отряд войск ЧОНа (частей особого назначения).
    Как потом оказалось, комиссия эта явилась в лагерь для наблюдения за перевозкой «политических и партийных» с Соловецких островов. Комендант ГПУ привез специальное распоряжение по сему поводу, подписанное председателем «Особого совещания при ГПУ» Уншлихтом.
    Хотя увоз «политических и партийных» ГПУ хотело, по-видимому, обставить тайной, лагерь скоро узнал, что «соловецкую аристократию» везут на вольное поселение и в тюрьмы Усть-Сысольска, Нарыма, Перми и Иркутска, откуда легче выйти на свободу и где «политические и партийные» будут пользоваться рядом новых привилегий: свидания с родными, выхода в город на прогулку и т.п.
    С раннего утра потянулись к пристани, мимо здания «Управления северными лагерями особого назначения» длинные вереницы людей с вещами в руках. Конные отряды «Соловецкого полка», во главе с самим Петровым, отгоняли в сторону всех попадавшихся по дороге «каэров» и уголовных. «Политические и партийные» шли к пристани попарно, их окружали патрули «Команды надзора» и «Роты чекистов», с комендантом Соловков Ауке впереди.
    До вечера пристань была усыпана людьми, ожидавшими из Кеми парохода («Глеб Бокий»). Сперва была отправлена Савватиевская группа (2-ое отлеление концлагеря), затем и Муксульмская (3-ье отделение). В Коми «политических и партийных» ожидал специальный состав арестантских вагонов, который и увез их в ссылку и в тюрьмы.
    Все соловецкие чекисты скрывают свое достаточное темное прошлое. Но по примеру тех, прошлая жизнь коих стала известной заключенным, можно безошибочно утверждать, что почти вся соловецкая администрация укомплектована бывшими уголовными преступниками, по легкомыслию выпущенными из тюрем, наряду с политическими, весной 1917 года.
    Установив этот факт, не трудно понять, почему положение заключенной на Соловках «шпаны» несравненно легче положения «контрреволюционеров». Общность происхождения, воспитания, многолетнее пребывание в тюрьмах и на каторге, постепенно сближают две группы соловецких уголовных: стоящую у власти и прибывающую в Соловки в качестве заключенных.
    Не трудно понять и то, что «шпана» не только ничего не имеет против насилий над «контрреволюционерами» со стороны администрации, но и поддерживает мероприятия этой последней в данном направлении. В особенности бросается это обстоятельство в глаза в крупнейшем отделении Соловков — концентрационном лагере на Поповом острове (близ города Кемь). Описанию Кемского лагеря посвящена следующая глава.
    Я уже говорил о тех условиях быта, режима, работ, питания и пр., в которых вынуждены жить «контрреволюционеры». За что же попала в соловецкую каторгу эта многотысячная толпа, воистину не знающая деления на национальности, религию, пол и возраст?
    Мне приходилось одно время близко знакомиться с делами соловецких «контрреволюционеров», в перерывах между лесорубками и «штрафными изоляторами». Первое, на что обращает внимание всякий соприкасающийся с соловецкой канцелярией, это — резкое несоответствие между «преступлением» того или иного заключенного и карой за него.
    «Главный руководитель контрреволюционного заговора». Или: «Уличен в многолетнем шпионаже в пользу иностранной буржуазии».
    По кодексу наказаний ГПУ за такие преступления полагается: в первом случай расстрел, во втором — расстрел или 10 лет «концлагеря». Между тем «преступники» приговариваются к 2-3 годам Соловков.
    Чем же вызывается такая «гуманность»? Ответ на этот вопрос может быть только один: не хватает материала для полного обвинения и наказания в полной мере.
    Лица, которым предъявлены такие громкие обвинения, никогда и близко не стояли к «организации контрреволюционного заговора» или к «шпионажу в пользу иностранной буржуазии». Но их по каким либо причинам надо бросить в тюрьму и ГПУ предъявляет им соответствующие статьи уголовного кодекса (в данном примере 64 и 66), не имея на то никаких оснований.
    Применение такого «упрощенного судопроизводства» не отрицает и само ГПУ. Когда в 1924 году в Соловки прибыл начальник юридического отдела ГПУ Фельдман и один из заключенных заявил ему жалобу по поводу того, что он попал в Соловки по 64 статье (шпионаж) не будучи никогда шпионом, Фельдман ответил в присутствии всего лагеря:      
    «Вы недовольны своей статьей? Мы можем применить к вам другую статью. Понятно, у вас шпионажа не было. Но не все ли вам равно? Вас надо было изолировать. А по какой статье — это безразлично...»
    Фактическое наличие преступления и юридическая обоснованность приговора  считаются на Соловках просто буржуазными предрассудками. Это хорошо известно всем и в самом лагере, и во всей России. Недаром так распространена поговорка: «Был бы контрреволюционер а статья найдется».
    Навстречу произвольному толкованию любой статьи уголовного кодекса, вынесению любого приговора идет и сам «устав» о Соловках.     Первый параграф этого выработанного ГПУ и утвержденного ВЦИКом «Секретного положения о соловецких лагерях особого назначения» гласит  буквально следующее: «Соловецкие лагеря организованы для особо вредных государственных преступников, а также лиц когда либо могущих быть государственными преступниками».
    Таким образом, каждому чекисту предоставляется право в душе любого советского гражданина прочесть тайное желание быть в будущем государственным преступником и, на основании этого «неопровержимого доказательства», послать его в Соловки. Дальше идти некуда.
    Присылкой на Соловки «контрреволюционеров» раньше заведывал особый «Отдел высылок» при «Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией и преступлением по должности» (Че-Ка). Когда последняя была переименована в ГПУ, «Отдел высылок» заменила «Комиссия по административным высылкам при ГПУ» (существовали кроме того такие же комиссии при ВЦИКе и Комиссариате внутренних дел). Недавно произошло новое переименование: «Комиссия по административным высылкам» стала называться «Особым совещанием при ГПУ».
    Характер деятельности этих учреждений, конечно, все время оставался одним и тем же: «изолированием» так называемого «опасного элемента» без каких бы то ни было намеков на суд и законность. Даже приговоры и постановления о высылке на Соловки и теперь подписываются все теми же старыми знакомцами, гордостью ГПУ: обычно Езерской, реже Ягодой, Уншлихтом, Менжинским.
    Дабы читатель мог судить, за какие преступления «контрреволюционеры» гибнут на Соловках, привожу ряд лично мне хорошо известных фактических примеров.
    К одной жившей в Петербурге даме явился неизвестный ей человек от ее родных, живших заграницей, с предложением перейти нелегально границу. Дама ответила, что она, во избежание могущих быть неприятностей, не хочет без законного разрешения советских властей уезжать из России. Получив от своей семьи письмо с той же просьбой прибыть заграницу, дама снова ответила отказом по той же причине. Когда же она была арестована ГПУ (в своей петербургской квартире), ей было предъявлено обвинение в «желании перейти нелегально границу», за что она и попала в Соловки на 5 лет.
    В Москве пользовался заслуженной известностью инженер Курчинский, очень талантливый человек, автор многих изобретений. В последние годы он усиленно работал над новой конструкцией аэросаней. Когда первая модель аэросаней была готова, Курчинский в присутствии высших представителей советской власти и приглашенного последними дипломатического корпуса демонстрировал свои сани. Опыт дал блистательные результаты.
    Через некоторое время он снова демонстрировал перед советским правительством и иностранцами свои аэросани нового типа. На этот раз опыт не удался, аэросани измененной конструкции не оправдали надежд, возложенных на них инженером. Результатом этого было то, что может случиться только в советском бедламе: за конфуз перед иностранцами ГПУ обвинило Курчинского в «злостном срыве творческой работы СССР» и прислало его на Соловки на 10 лет. Несчастный изобретатель до сих пор сидит в лагере.
    Если в приговорах, вынесенных соловецким заключенным, встречаются «политические мотивы», как например; «женат на княгине» «во время империалистической войны агитировал за покупку билетов военного займа», «собирал подписи для адреса Николаю Кровавому», то попадаются в них и указания на «преступления» торгово-промышленные. Так, в ряде дел я видел такое «мотивированное обвинение»: «Торговец, фабрикант».
    Таким образом, советское правительство, изыскивая новые доходы для коммунистической пропаганды, с одной стороны якобы приветствует развитие частной торговли и промышленности, а о другой стороны считает советских купцов и фабрикантов классом, как нельзя больше подходящим для заселения Соловков.
    Весной 1925 года в Петербурге возникло громкое дело бывших воспитанников Александровского Лицея, некогда привилегированного учебного заведения, давшего стране ряд блестящих представителей науки, искусства и литературы. Незадолго до того ГПУ было осведомлено о существовании в красной армии обширного антисоветского заговора. Несмотря на тщательные поиски, раскрыть заговор, не удалось (пострадал лишь командующий петербургским военным округом Гитис, смещенный со своего поста).
    Предупреждая возможное со стороны центрального ГПУ неудовольствие, петербургское Госполитуправление создало «дело лицеистов» в доказательство того, что петербургские чекисты не даром получают деньги. Лицеистам было предъявлено явно дутое обвинение в «сношениях с белогвардейской эмиграцией» и служении панихид по императору Николаю II. Необходимо подчеркнуть, что «Общество бывших лицеистов» существовало в Петербурге вполне легально, как преследующее исключительно цели материальной поддержки своих членов; устав общества был утвержден советской властью.
    По делу лицеистов 64 человека было расстреляно, около 50 отправлено на Соловки, сроком от 2 до 10 лет, в их числе: братья Шильдер (сыновья директора Лицея, известного историка Шильдера), Голицын, Михневич, Остен-Сакен, Арнольди и др. Всех их я видел в лагере.
    Что из себя представляло дело лицеистов, видно из следующего. В числе других на Соловки прибыль бывший лицеист Дягтирев, сын небезызвестного музыканта, осужденный на 10 лет. По специальности он агроном. До революции Дягтирев долго жил в Америке, затем прибыл в советскую Poccию и, сняв под Петербургом участок земли, пытался развести огороды в большом масштабе.
    Дело не клеилось, из-за того же самодурства советских властей, которое глушит всякое живое дело. Дягтирев решил уехать обратно в Америку и запросил своего друга, сколько стоит билет на пароход до города Вера-Круц, в котором жил его друг, причем город для краткости был обозначен лишь двумя буквами — ВК.
    Это было в момент возникновения «процесса лицеистов».
Письмо Дягтирева как-то попало, вместо Америки, в ГПУ. И вот на допросе арестованного Дягтирева следователь заявил ему, что Дягтирев «несомненно хотел бежать заграницу к белогвардейцам, в буквы ВК означают — великий князь».
    Этот трагический фарс закончился ссылкой Дягтирева в Соловки только на 10 лет. Говорю «только», ибо сам агроном ожидал, судя по царившему на процессе лицеистов настроению, что его расстреляют за Вера-Круц, показавшийся чекистам «великим князем».
    Во всем мире ответственность за те или иные поступки несет тот, кто эти поступки совершал. Для Соловков это тоже «буржуазный предрассудок». В лагере общее внимание обращает на себя графиня Фредерикс, глубокая уже старуха. За что же она попала в соловецкую каторгу? Единственно справедливым и отвечающим действительности «обвинением» является следующее место в ее «деле»: «Родная сестра кровожадного бюрократа графа Фредерикса, бывшего министра двора Николая II.
    Но помимо самого факта преследования сестры за прошлое брата, характерно и знаменательно то, что самого «кровожадного бюрократа» (кстати мягкого человека, никогда не имевшего какого бы то ни было отношения к царской политике) ГПУ оставило спокойно умирать в его квартире.
    В Соловках можно встретить целый ряд отцов, матерей, жен, дочерей и сестер, попавших в «концлагерь» за деяния своих сыновей, мужей и братьев. В среде этих совершенно невинных людей большая часть —так называемые «заложники», жизнь которых ГПУ берет в обеспечение лояльного отношения к советской власти их родственников.
    Особенно часты случаи ссылки на Соловки по 66-ой статье (шпионаж). Сюда часто относятся лица, верой и правдой служившие делу укрепления советской армии и флота и брошенные в тюрьму только потому, что их подчиненным — коммунистам хотелось выслужиться перед ГПУ или самим запять их посты. По такой причине попал в лагерь, например, бывший командир советского дредноута «Марат» Воплярлярский (на 3 года), советский военный специалист, бывший генерал генерального штаба Якимович и др.

Приобрести книгу можно в магазине "Слобода "Голос Эпохи""
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15099/