Близ Кемского побережья, изрытого холодными водами Белого моря, рас¬положена группа островов, заселенных частично рыболовами — русскими и различными мелкими подразделениями северных племен. Наиболее крупным и этом архипелаге является Попов остров; к югу и юго-востоку от него идет целый ряд мелких островов, в большинстве даже безымянных. На Поповом острове и расположен Кемский концентрационный лагерь, входящий в состав Соловков и подчиненный «Управлению северными лагерями особого назначения», то есть тому же Ногтеву. Официально лагерь на Поповом острове называется «Кемским пересылочно-распределительным пунктом».
Уже одно название дает понять, какие функции возложены на Кемское  отделение Соловков. Оно распределяет присылаемых из тюрем России в Кемь заключенных по различным островам и скитам на работы. На Поповом острове, имеющем характер пересыльной тюрьмы, скопляются этапы заключенных, которые, с открытием навигации, следуют дальше на Соловки. Наконец, постоянно между Соловками и Кемью происходит обмен «контрреволюционеров», в зависимости от тех или иных работ крупного мас¬штаба.
В 1922 году, направляясь в Соловки, я пробыл в Кемском лагере всего 4 дня. Присланный на работы из Кремля на Попов остров (в ноябре 1925 го¬да), я провел на нем 3 недели, вплоть до моего бегства.
Попов остров имеет форму буквы С, с утолщением посередине и из¬вилистыми углами, направленными на восток. Поверхность его равняется, при¬близительно, 15 кв.верстам. Весь остров покрыт никогда не высыхающими болотами; берега его, как и на Соловках, также весьма изрыты и извилисты и напоминают финские или шведские шхеры.
Благодаря близости к материку, климат здесь немного мягче, чем на Соловках, морозы не так суровы. Зато продолжительнее и гуще туманы, силь¬нее дает себя чувствовать сырость, периоды дождей продолжительнее. Обще-соловецкий бич — комары — здесь доставляют столько мучений, что нередки случаи умопомешательства от не дающих покоя ни днем, ни ночью насекомых.
Лагерь устроен близ южного берега. Составляющие его здания — дере¬вянные бараки — выстроены частично старой русской властью, частично англи¬чанами. Барак — тип сарая для продовольственных складов, скудно освещаемый днем небольшими оконцами, ночью тусклой лампой; печи — так называемые «буржуйки» — устроены уже в последнее время. Все бараки сооруже¬ны на болоте, а потому характерны своей затхлой, сырой атмосферой, на стенах и потолках — пятна сырости и плесени.
С южной стороны лагеря, в нескольких десятках шагов от берега, расположен большой, с многочисленными окнами и дверями, барак. Это  — «Караульное помещение», где живут красноармейцы, охраняющие лагерь. Из их числа ежедневно назначаются наряды часовых для постов вокруг лагеря (в особых будках, вдоль проволочного заграждения) и внутри лагеря — у ворот, в «Комендатуре» и пр.
За «Караульным помещением» — входные ворота, вырубленные в высоком деревянном заборе, увенчанном несколькими рядами колючей проволоки. Пройдя, мимо караульного поста, в ворота, вы видите пред собой длинный помост бревен, образующий собой нечто в роде торцовой мостовой. Такие бревенчатые дороги густой сетью покрывают весь остров, с его бесконечными болотами и оврагами.                                   
Дорога от входных ворот называется... «Невским проспектом»; она прорезывает концентрационный лагерь о юга на север. По обе стороны импровизированного «Невского проспекта» тянутся бараки, в большей части одина¬ковой величины. По правую сторону вы видите «Женский барак», барак с кан¬целяристами и чекистами, затем бараки с уголовными, по левую сторону — «Комендатуру», бараки с каэрами и «шпаной», помещение  лагерного старосты и т.д.
Направо от «Невского Проспекта» тянется ряд других, более узких деревянных помостов, ведущих к другим баракам с заключенными, к мастерским, складам, кухне, уборной и пр.
Конечно, наскоро сколоченные, расположенные не на достаточной высоте бревенчатые помосты отнюдь не защищают идущих по ним от болот. В дождливое время, осенью и весной, болота Попова острова выступает из своих берегов и заливают, как «Невский Проспект», так и лагерные бараки. Не¬однократно все заключенные выгонялись чекистами на осушку болота. Но за отсутствием опытных руководителей, дело оканчивалось тем, что деньги, отпущенные центром на осушку Попова острова, мирно успокаивались в карманах администрации.
За северной стеной проволоки расположено несколько, тоже деревянных, но значительно лучше построенных и оборудованных домов. В одном из них живет начальство охраняющего Попов остров 95-го дивизиона «ЧОН» (частей особого назначения), входящего в состав «Соловецкого полка особого назначения», в других — красноармейцы дивизиона.  Последних осенью 1925 года было около 200 человек; как и на Соловках, солдаты хорошо воору¬жены, но одеты очень бедно и неряшливо.
От расположенной на восточном берегу Попова острова пристани идет к станции Кемь железнодорожная ветка. Звеном, связующим материк с островом, является переброшенная через пролив дамба с мостом, по кото¬рому проведены рельсы. С левой стороны железнодорожной ветки (если взять направление на Кемь) расположен лесопильный завод, с правой, ближе к морю, лесные склады, затем станция Попов Остров. На севере имеется по¬повская радиостанция.
Город Кемь, раскинувшийся по обоим берегам реки с тем же названием, был некогда значительным портом по отправке в центральную Россию рыбы и пушного зверья. Огромный поток богомольцев, направлявшийся в Соловецкий монастырь также через Кемь, со своей стороны вносил в город большое оживление. Теперь Кемь — полуразрушенное село. Импорт в цент¬ральную Poccию рыбы и мехов давно уже заглох: реквизиции у местных рыбаков и охотников сетей, огнестрельного оружия, всяких иных рыболовных и охотничьих снастей разрушили окончательно эти полезные промыслы. Богомольцев нет, ибо самого монастыря давно уже нет. Медленное умирание Кеми, могильная тишина разрушенного города, нарушается лишь пьяными безобразиями чекистов концентрационного лагеря.
Высшая администрация «Кемперроспредпункта» («Кемского пересылочно-распределительного пункта») пугает уцелевших жителей города беспорядочной стрельбой по ночам, бьет стекла в единственной в городе гостинице, от¬крыто швыряет казенные деньги на вино и «шмар» (любовниц), которых многие чекисты выписывают непосредственно из Петербурга или Москвы. Все это остается совершенно безнаказанным. На жалобы граждан Кеми, на просьбы их усмирить высокопоставленных хулиганов, московское ГПУ отвечает: «По наведенным справкам указанные вами сведения не отвечают действительности...»
За трехлетнее существование свое Кемский концентрационный лагерь пережил многочисленные «смены поповских министров», как называют в ла¬гере представителей администрации.                  
Довольно продолжительное время «Комедантом Кемперроспредпункта», был некий Гладков, родом из города Калуги, совершенно безграмотный рабочий. Гладков уже в лагере еле научился подписывать свои «приговоры» и «приказы, неразборчивыми начальными буквами своей фамилии. И, несмотря на такую «образованность», этот палач около двух лет имел право казнить и миловать заключенных.                               
До революции Гладков сидел в калужской тюрьме за кражу. Там же  отбывала наказание и его жена, бывшая проститутка. После революции, вместе с политическими заключенными, были освобождены из калужской тюрьмы и «политические» Гладковы. Вступив, как и приличествует всем бандитам, в коммунистическую партию, супруги быстро сделали карьеру, а с превращением Соловков в концентрационный лагерь, попали на Попов остров в роли коммунистических губернаторов.
В особенности заметную память о себе оставила мадам Гладкова. Нена¬видя «буржуев» всей своей каторжной душой, она сразу же взяла под свое по¬кровительство находившихся в кемском лагере уголовных, то есть, таких же, как она, воров, убийц, сутенеров в проституток. Командуя своим мужем, она командовала и всем лагерем. Одного слова Гладковой было достаточно, чтобы освободить ту или иную партию «шпаны» от работ и взвалить последние на «контрреволюционеров». Гладкова неизменно улучшала питание уголовных, доставала для них спирт и пр.
В благодарность за такое во¬истину материнское попечение, уголовные в глаза и за глаза называли ее «род¬ной матерью». Да представит себе читатель, какой гнет испытывали несчаст¬ные кемские «каэры» в эпоху «губернаторства» этой малопочтенной четы!
Партийный билет дал Гладкову возможность и право открыто грабить казенные суммы. Вероятно, он и до сих пор успешно развивал бы свою деятельность в данном направлении, не освободись из лагеря один из заключенных и не донеси он в центр о гладковских преступлениях.
Но здесь снова повторилась история, чрезвычайно характерная для совет¬ской власти. В Кемь прибыла «ревизионная комиссия» (Сольц и др.). Комиссия эта, уличив Гладкова и его жену в ряде подлогов, мошенничеств и рас¬трат, все же нашла возможным их амнистировать, освободить от наказания и перевести в родной город — Калугу — для службы по тому же грабитель¬скому ведомству — ГПУ.
В начале 1924 года из Москвы в Кемь приехал новый комендант кемского лагеря некий Кирилловский, бывший унтер-офицер одного из петербургских гвардейских полков. Отличался он поразительным даже для чекиста пьянством. Через год Кирилловского перевели на Соловки на должность на¬чальника 4-го отделения лагеря.
Летом 1925 года центральное ГПУ прислало на Попов остров нового ко¬менданта, некоего Федякова. Он уроженец Сибири, по происхождению крестьянин, был долгое время сотрудником Иркутского ГПУ. Малограмотный парень (Федяков еще молод), этот комендант является непременным действующим лицом всех кемских анекдотов, характеризующих исключитель¬ную тупость этого чекиста. По единодушному мнению, такого дурака на Поповом острове еще не было.
Большое значение в каждой советской тюрьме и в каждом концентрационном лагере имеет староста. В начале старостой был Чистяков, чекист из заключенных. По его словам, он попал в ссылку за участие в кронштадтском восстании, но, насколько известно, ни один чекист на стороне восставших в Кронштадте (в 1921 году) против советской власти матросов не был. Большой негодяй и кокаинист, Чистяков жил в лагере, как ко¬роль. Мне рассказывали в Кеми, что Чистяков заставлял заключенных умывать себя!
В последнее время старостой Кемского лагеря был некто Тельнов. На нем стоит остановиться подробнее.
Иван Гаврилович Тельнов, бывший офицер, был прислан на Солов¬ки, как активный участник антибольшевицкого движения (он служил в армии генерала Деникина). Перипетии гражданской войны создали из него, так сказать, любителя сильных ощущений не без налета авантюризма. Очень ин¬тересный как мужчина, он завоевал сердце госпожи Александровской, жены чекиста Александровского, в то время еще имевшего влияние на соловецкие дела.
Благодаря протекции высокопоставленной дамы в собственной ловкости, Тельнов скоро стал старостой Соловецкого лагеря.
В этой должности Тельнов специализировался, главным образом, на преследовании т.н. «политических и партийных», которых он ненавидел больше, чем самих коммунистов, и «шпаны», всемерно защищая в то же время интересы «контрреволюционеров».  Снискав полное к себе доверие местных властей, Тельнов устраивал так, что ни одна жалоба на него со стороны заключенных социалистов не доходила в Москву.
Одновременно Тельнов подготовлял побег. О последнем узнали, Тельнову грозил расстрел. Опять таки благодаря защите Александровской и собственному умению лавировать, Тельнов не только остался жив, но и не понес никакого наказания. Желая «замазать» дело, соловецкая администрация послала его на Попов остров на должность лагерного старосты.
На Поповом остров Иван Гаврилович — «каэры» называли его в своем кругу «наш Ванька» — снова повел ту же тонкую и опасную игру. С одной стороны он вовлекал в кутежи, взяточничество и разврат верхушку кемской администрации, с другой посильно помогал «каэрам» и гнул, что называется, в бараний рог низшую администрацию лагеря. Идя ва-банк, Тельнов, на стесняясь, бил уголовных за малейший проступок или ропот и сажал в карцер рядовых чекистов.
Однажды Тельнов узнал, что на него пишется чекистами жалоба в Мо¬скву. Об этом было сообщено тогдашнему коменданту кемского лагеря Кирил¬ловскому, всецело подпавшему под влияние энергичного и бесстрашного офицера. Кирилловский, по совету и настоянию Тельнова, вызвал к себе доносчиков, жестоко избил их и посадил на месяц в «строгий изолятор». Когда чекистов вели в карцер, Тельнов крикнул им: «Еще одна жалоба и я вас, сволочи, всех расстреляю...»
Незаметно для самих себя, все главные чекисты на Поповом острове ока¬зались в руках у Тельнова, сделались его сообщниками. Постепенно привле¬кая их к ближайшему участию в дебошах, вымогательствах, подлогах и взятках, ловкий староста не только заинтересовал их денежно, во и купил их молчание и покровительство тем соображением, что если бы и нашелся среди них человек, захотевший погубить Тельнова, этим самым он погубил бы и самого себя, так как в распоряжении Тельнова было достаточно веских улик против всей кемской администрации.
Идя к намеченной цели с такой настойчивостью, подготовив нужную ему почву, Тельнов принялся за осуществление главной своей задачи: побега.
Ему не улыбался одиночный побег его самого; ему, имевшему возмож¬ность достать любые настоящие и фальшивые документы и часто по делам ла¬геря приезжавшему в Кемь, было нетрудно бежать чуть ли не совершенно ле¬гально. Тельнов хотел вывести в ближайшую к Соловкам страну — Финляндию — весь Кемский лагерь.
«Пусть потом весь север России заговорит о Ваньке Тельнове...» — говорил он не раз посвященным в его тайны «каэрам».
Тельнов предполагал, совершив все нужные подготовительные шаги, в один прекрасный день разоружить весь 95-ый дивизион. Сделать это было бы не так трудно, принимая во внимание численное соотношение охраны и заключенных безусловно в полном своем составе связавших бы свою судьбу с судьбой Тельнова. Намечалась организация особых «ударных групп», которые должны были в намеченный момент захватить склады с оружием, убить всех красноармейцев и чекистов и походным порядком двинуться к границе Финляндии. Внушительный отряд бежавших «контрреволюционеров», (в то время численность лагеря доходила до 2000 человек) имел бы все шансы пробиться, сквозь незначительные советские патрули.
Ночь накануне восстания Тельнов хотел провести на квартире у Кирилловского, собрать туда высшую администрацию лагеря и напоить ее.
К сожалению, этот смелый, хотя и выполнимый план рухнул с траги¬ческой смертью Тельнова.
Третируемые старостой мелкие чекисты, уголовные и заключенные социалисты соединили свои усилия для «ликвидации» захватившего лагерь опасного контрреволюционера. Одна из жалоб на Тельнова дошла до Москвы. ГПУ прислало в Кемь следственную комиссию.
Тельнова увезли на суд в Соловки и там расстреляли в сентябре 1925 года.
Все это рассказывало мне в Коми лицо, посвященное в планы Тельнова. По словам соловецких красноармейцев, расстрелявших кемского старосту, Тельнов спокойно выслушал приговор и умер, как герой.
Опуская целый ряд «работающих» в настоящее время на Поповом острове чекистов, столь же жестоких, тупых и вороватых алкоголиков, как и их соловецкие собратья, укажу, в качестве примера, на помощника комендан¬та Топорова. Он считается специалистом по доставке на Соловки «шмар» из числа заключенных на Поповом острове женщин. У него целый гарем. Вопиющие издевательства над женщинами не в состоянии описать ника¬кое перо.
Уже в день моего прибытия из Кремля на Попов остров, я услыхал такое приказание начальника «Караульного помещения»: «Петька, притащи мне рублевую»...
Я не понял этого приказа.   И мне объяснили, что заключенных-женщин на Поповом острове обычно не называют по фамилии, а сообразно их пригодности для удовлетворения похоти администрации — «рублевыми», «полтинишными» или «пятиалтынными», приравнивая их даже по внешним признакам к проституткам.
Работы на Поповом острове такие же, как и на Соловках. То же отно¬сится и к условиям жизни, питанию и репрессиям.
Если на Соловках промежуточной инстанцией между «изолятором» и расстрелом являются «каменные мешки», то на Поповом острове за соответствующие «преступления» — «ставят на комар».
Мне пришлось быть свидетелем применения этого наказания. Один из весьма многочисленных в кемском лагере заключенных казаков стал тре¬бовать выдачи ему полученной из дому посылки с продуктами, реквизирован¬ной чекистом Новиковым в свою пользу. Пресекая «злостную контрреволюцию» Новиков, распорядился: «На комар его».
С казака сняли всю одежду до белья включительно и, совершенно голого, привели к комендатуру. Напротив нее устроен особый помост со столбом и отверстиями для ног. Казаку выворотили руки назад и привязали его к столбу. Через полчаса все тело несчастного покрылось волдырями от укусов. Чувствуя мучительный зуд, казак кричал на весь лагерь.
Через час он чуть слышно стонал, а когда его снимали с этого чекистского креста, он был в бессознательном состоянии...
———
Соловецкие ужасы большею частью заглушают в заключенных всякую сопротивляемость, всякую энергию, а отсюда — всякое желание попытаться вы¬рваться из моря крови и человеческого горя. Только единицы выпавшими на их долю испытаниями закаляют свой дух, свою волю.
Провидению угодно было причислить к меня к таким единицам. Я все годы своего плена у чекистов боролся сам с собой, подавлял свою уста¬лость, заострял свою волю. Я хотел бежать и я бежал.
По причинам, о которых, вероятно, догадается читатель, я лишен воз¬можности рассказать, как мне удалось подготовить свое бегство и как я совершил его. Излишние подробности могли бы повредить многим там, в закабаленной моей Poccии.
Скажу только, что, сбрив бороду, которую я намеренно носил в лагере, я по фальшивым документам уехал из Кеми по железной дороге в Мурманск, пробыл там некоторое время, оделся и добыл немного денег. Из Мурманска я в форменной фуражке инженера путей сообщения проехал, тоже в поезде, через Кемь далеко на юг, затем двинулся, уже пешком, снова на север, к границам Финляндии.
Границу между сов. Россией и Финляндией я перешел 16 декабря 1925 г.

Приобрести книгу можно в магазине "Слобода "Голос Эпохи""
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15099/