Приобрести книгу в нашем магазине

Герой СТрактористы и погоняльщики

Ранняя весна. У околицы села стоят два трактора. Около них во¬зятся два тракториста. Подходит группа сельских начальников: пред¬седатель и счетовод колхоза, председатель и секретарь сельсовета.
Колхозные начальники предлагают трактористам немедленно вы¬езжать в поле и начинать пахоту. Трактористы возражают, доказывая, что пахать еще рано: земля очень сырая, почва глинистая и тракторы не смогут работать, завязнут.
Начальники настаивают на своем и вынуждают трактористов вы¬ехать в поле. Те приглашают с собой начальников: убедиться, воз¬можна ли пахота.
Выехавши в поле, трактористы приступают к работе. Но на первой же борозде тракторы застревают в глине и останавливаются.
— Видите, что получается? — обращаются трактористы к колхоз¬ным начальникам...
— От нас райком партии требует организации сверхраннего сева, -— оправдываются те.
Два тракториста и четыре колхозных погонялыцика уходят домой. Завязшие тракторы остаются в поле.
Возвратившись на свою квартиру, трактористы смеются:
— Начальники пойдут сейчас на почту и по телефону отправят райкому рапорт: «Трактористы в нашем колхозе выехали в поле и приступили к пахоте. Подготовка к сверхраннему севу начата. Кля¬немся, что большевистскую весну организуем по-стахановски!.. »
— Так вот шумят и суетятся каждый год. Запланировали даже весну переделать: в большевистскую превратить. А она не желает, смеется над ними... Мобилизуются... орут... размахивают рука¬ми...  А дело стоит . Недаром колхозники прозвали их: «рукомахи»...
{175}
Комбайн МТС и «бабушкин комбайн»

Через несколько дней я увидел еще одну машину в поле. У подножья крутого холма валяется опрокинутый комбайн. Со смехом и руганью встречные колхозники рассказали историю этой машины.
В прошлом году МТС прислала в колхоз комбайн. Председатель колхоза заявил комбайнеру:
— Жать поедешь в самый дальний угол нашего поля. Туда надо прежде всего поспешить: иначе соседи-колхозники там все колоски срежут и растащат. Их бригадиры следят только за своим полем. А на чужих полях воровать колоски не воспрещают. «Нам, говорят, до чужого колхоза никакого дела нет»...
Приехал комбайнер к указанному полю. И за голову схватился:
— Да ведь комбайн — не горный баран, товарищ председатель: он по горам лазить не умеет... Председатель вспылил:
— А ты заставь его лазить, ежели ты мастер своего дела! На ров¬ной степи всякий осел, товарищ комбайнер, жать может... А ты сумей орудовать на наших косогорах. К нашему сожалению, мы не можем перетащить сюда украинские степи...  .
— Еще раз предупреждаю, товарищ председатель, что на косогорах комбайн работать не может: он тут за мое почтение опрокинется... На косогорах надо жать серпами, а на ровном поле — комбайном. За результаты вашего приказа я отвечать не могу...
— Я за все отвечаю, — заявил председатель. — А ты, дорогой, ва¬ляй скорее, а рассуждай поменьше. Это не твоего ума дело. На это есть ответственные товарищи...
— Попробуем, товарищ начальник! — козырнул комбайнер. Поехал по косогору. Комбайн опрокинулся на первом заезде. И закувыркался вниз...  Комбайнера сильно помяло, а в машине многие части были поломаны.
Приехал начальник МТС. Осмотрел комбайн и заявил:
— Сломанные части комбайна заменить нечем: запасных частей нет. Машина сломана по вине председателя колхоза. Поэтому мы передаем ее в собственность колхозу. А стоимость комбайна будем взимать с колхоза деньгами и натурой в пользу МТС: для покупки новой машины.
Свой рассказ о судьбе комбайна колхозники закончили так:
{176} — Вот это поломанное чучело и валяется тут с прошлого года. А мы, колхозники, отдуваемся за самодурство глупого начальника: за сломанный комбайн долг выплачиваем...
— Ну, а как вы жали рожь? — спросил я.
— Известное дело, как всегда: серпами, или «бабушкиными ком¬байнами». Так мы их теперь называем, — засмеялись колхозники.
— Благо еще с нэповских времен серпы остались. А то за последние де¬сять лет ни одного нового серпа колхоз купить не мог.
— Ну, не только «бабушкиными», — дополнили другие. — Много приходится теперь орудовать и «дедушкиными комбайнами»: косами. Урожай-то в колхозах, известно, сталинский; рожь дует до самого колена... Серпом-то до нее и не достанешь.

«Сенокосная кампания закончена»...

Прохожу по лугу. Весь огромный луг, лучший в селе, покрыт чер¬ными кучками прошлогоднего сгнившего сена. Все сено погнило, а сам
луг испорчен.
Колхозники рассказали, как это получилось. Чтобы похвалиться перед районным начальством, что «луг уже скошен, сенокосная кам¬пания закончена», председатель колхоза отдал распоряжение: скосить сразу весь этот огромный луг, а уже потом убирать сено. За два по¬гожих дня сплошной косовицы, в которой принимало участие все взрослое население колхоза, луг скосили. А потом наступили дожди, и сено погнило...
— Больше всего наш колхозный «голова» занимается выпивкой, — заключили колхозники свой рассказ о луге. — Но, иногда, получив приказ, схватится за колхозные дела с такой ретивостью, что, Боже упаси!... Усердие проявит не по разуму: усердие — неукротимое, а разумом Бог обидел... 
И вот результат: уничтожил горы сена за не¬делю, испортил луг на несколько лет...
Никогда такого случая в деревне единоличников не было. И быть не могло. Прежде крестьяне ранним утром косили траву, а днем сушили ее и спешили убрать сено. Даже в самое дождливое лето сено никогда не гнило: его собирали, увозили домой и сушили в сараях под крышей.
{177}
Сбор бригады

Раннее летнее утро. Еще темно.
Бригадир-комсомолец подходит к избе каждого члена своей бри¬гады, сильно стучит палкой по раме окна и кричит во весь голос:
— На ра-бо-ту!!!
Дребезжат окна. В хатах встают угрюмые колхозники. И сердито ворчат: — Проклятая каторга!..
***

Собирается колхозная бригада у околицы села. Если одна колхоз¬ница запаздывает, ее ждут все. Нередко та или другая баба изрядно запаздывает при выходе на работу. Но без нее бригада на работу не двинется. Старая пословица — «семеро одного не ждут» — в колхозе не действительна.
Бригадир встречает запоздавших руганью и угрожающе разма¬хивает палкой. Эта палка — символ его власти и постоянное оружие, подобно тому, как револьвер у председателя колхоза и сельсовета.
Но запоздавшие не остаются в долгу и «огрызаются»:
— Твоей бабе хорошо: «толстая лепеха» дома осталась. Ты ее к хорошему делу пристроил: она дома сидит, трактористам обед со сви¬ниной варит. Потом пожрет с ними хорошо да на свой огород отпра¬вится. А я дома больного ребенка одного оставила. Сама на колхозную работу идти должна... А что она мне дает, эта проклятая, каторжная работа?!.
— Ах, так ты про-ти-во-кол-хоз-ну-ю агитацию ведешь?!. Ха-ра-шо!... Придется доложить председателю, — угрожающе шипит бригадир.
Колхозница прикусывает язык, умолкает. Она хорошо знает, чем это «пахнет»: лагерь пострашнее бригадировой палки...
Когда вся бригада, наконец, в сборе, бригадир ведет ее в тюле, на работу. Колхозницы плетутся нехотя, голодные, угрюмые... За ними, с палкой на плече, выступает сердитый бригадир...
{178}

«Оправляться ходила»...

Осенний день. Бабы копают картофель на колхозном поле. Брига¬дир сидит на куче картофельной ботвы: наблюдает за бригадой, по¬крикивает.
Копают бабы колхозный картофель, а у самих беспокойные мысли в голове бродят: «...из этой колхозной картошки нам ничего не оста¬нется... Скоро ударят морозы. А свой картофель на усадьбе не убран:
нет времени... Померзнет на усадьбе картошка — помирай семья с голоду»...
Бригадиру скучно: он зевает, дремлет. Потом встал, спустился в лощину, растянулся на пиджаке и блаженно захрапел...
Одна колхозница, усадьба которой находится поблизости от кар¬тофельного поля, подмигнула своим товаркам, показывая на брига¬дира:
— Подольше тебе, дьяволу, поспать-похрапеть...  .,
На четвереньках она поползла по картофельным бороздам к своей усадьбе. Стоя на коленях, быстро стала копать лопатой картофель на своем участке. «Вечером, думает, после колхозной работы, приду, подберу свою картошку и отнесу ее домой».
Работает колхозница украдкой на своей усадьбе, а сама тревожно посматривает на лощину: не проснулся ли погонялыцик?.. Но тот всхрапнул изрядно.
Через два-три часа, увидя проснувшегося бригадира, баба лукаво присела на корточки, а потом поспешила к колхозному полю... Бри¬гадир, размахивая палкой, кричит бабе:
— Чего шатаешься по полю, как круговая овца?!. Колхозница отвечает в тон ему:
— Оправляться ходила, то-ва-риш-ш-ш- бригадир!...
Девичье сердце и неумолимый председатель...
Девушки-колхозницы вернулись с поля, как только солнышко спустилось за холмом. Поужинали. Сегодня суббота. На улицу вышли парни-односельчане. Они работают в городе. В {179} воскресенье имеют день отдыха и по субботам иногда приходят домой. Зовут девушек.
Собрались на улице девушки-колхозницы с парнями. Хоть изредка молодежи побалясничать в своем кругу хочется, почувствовать биение онемевшего сердца в груди...
Но нагрянул неумолимый начальник колхоза и грозно заорал:
— Марш по домам! Спать надо: завтра к восходу солнца все в поле должны быть! Тут райком партии приказал: «Прополочную кампанию закончить стахановскими темпами!» А они телячьими неясностями в рабочую пору вздумали заниматься... Завтра, того и гляди, на работу опоздают и государственный план важнейшей политической кампании сорвут! А мне за вас отвечать?!. Вы знаете, как нам райком голову намыливает?!. А потому: марш по домам — спать надо!...
Заворчали девушки:
— Что же это такое?!. Уж и вечером, после работы, посидеть с ребятами нельзя?!.
Они встали, глубоко обиженные, и поплелись домой... Вслед уходящему председателю раздалась неистовая матерщина парней. Некоторые юноши предостерегающе унимали своих расходив¬шихся товарищей:
— Придержите язык за зубами. А то «голова» обозлится и сле¬дующей раз не отпустит на заработки...

«Голову открутим...»

Бригадир доложил председателю, что один колхозник в воскре¬сенье на колхозную работу не вышел, а весь день работал на своем огороде.
— Мы ему голову открутим за это! — закричал колхозный «ца¬рек». — Как гусаку!..
И выразительным жестом он проиллюстрировал эту угрозу.
Эта эффектная операция так привычна для него: не один гусь и не одна курица в деревне пострадали от этого специалиста по откру¬чиванию голов, когда он был еще небольшим пареньком...
{180}

Хозяева колхоза

За десятилетний период в колхозе Болотное сменилось много пред¬седателей. Почти все они были партийцами или комсомольцами.
 Управлять государственным имением партия разрешает только ком¬мунистам. Беспартийным же она этого дела не доверяет.
Назначение колхозных председателей происходит в райкоме, иног¬да оформляется потом в райисполкоме. Через колхозные собрания эти назначения проводятся, хотя бы формально, очень редко. Райком пред¬почитает совершенно обходить эту «лишнюю инстанцию»...
Коммунисты-назначенцы плохо руководят колхозами. До своего назначения на колхозный пост опыта работы в сельском хозяйстве они не имели: происходят они, обычно, или из деревенских бедняков, у которых хозяйство было плохое, или из городских жителей. Поэтому они являются прежде всего работниками несведущими, неумелыми.
Личной материальной заинтересованности в налаживании колхоз¬ного производства у руководителей тоже мало. Прежде доход хозяина-собственника зависел исключительно от урожайности полей и про¬дуктивности скота в хозяйстве, т. е. от прилежной и умелой работы сельского хозяина. «Что стопаешь, то слопаешь», — так определяла это крестьянская пословица.
Но доход колхозного управляющего зависит от других причин. «Не возьмешь — помрешь», «Бери смелей — жить будет веселей!» — так откровенно говорят колхозные руководили об этом основном источнике своих доходов. На свою заработную плату — полтора трудодня за один день службы, или, конкретно, для села Болотное, 600 граммов ржи в день, — председатель колхоза с семьей жить никак не может. Он мо¬жет жить только теми продуктами, которые забирает в колхозе. Сам он определяет это свое действие термином «берет», а колхозники гово¬рят: «ворует»...
Размер этого «основного дохода» в бюджете председателя не за¬висит от экономического состояния колхоза. Один председатель может ограничиться скромным «доходом» даже из богатого колхоза. А другой безшабашно расхищает колхозное имущество и ведет роскошный образ жизни в самом бедном хозяйстве. Размеры этого дохода зависят не от экономического состояния колхоза, а от стяжательских аппети¬тов и мошеннической ловкости председателя.
{181} Служебные интересы колхозного председателя тоже не направляют его внимания на хозяйственное благополучие колхоза и работников. Служба и судьба председателя зависят от районного начальства. Оно назначило его на «хлебную должность» и во всякое время и по любому поводу может лишить его этой должности.
Но районное начальство прежде всего и больше всего интересуется двумя делами: колхозными (и совхозными) продуктами лично для се¬бя, во-первых; выполнением налогов и поставок для государства, во-вторых. А это тоже не стоит ни в какой связи с материальным благо¬получием колхоза. Ограбляя государственное имение и колхозников, услужливый председатель бедного колхоза может полностью удовле¬творить требования районного начальства. А руководитель богатого имения, в котором колхозники получали бы хорошую оплату за свой труд, — не мог бы долго удержаться на своем посту, если бы он не посылал колхозных продуктов районному начальству или не отклик¬нулся бы на призыв из райкома: после выполнения всех поставок, организовать дополнительно «добровольный красный обоз» с продук¬тами для государства.
Таким образом, личные интересы колхозного председателя, мате¬риальные и служебные, приводят его к тому выводу, что заботиться надо только о себе да о требованиях ближайшего, районного, началь¬ства.
С колхозниками же ему считаться совсем не следует, потому что председатель от них совершенно не зависит. Колхозники — это не хозяева колхоза, а только крепостные его батраки, бесплатная рабочая сила государства, «навечно» закрепленная для эксплуатации за госу¬дарственным имением, колхозом.
Что касается колхоза, как хозяйственного предприятии, то руко¬водителям приходится считаться с ним, но лишь «постольку-посколь¬ку». Лишь бы не допустить полного развала этого хозяйства до такого состояния, при каком он не сможет выполнять роль, которая на него возложена: «кормушки» для председателя и районного начальства, главного налогоплательщика для государства.

Тощий трудодень

За свою работу колхозники получают... «трудодни». Трудодень это рабочий день с полной нагрузкой, день, за который выполнена {182} норма работы. Колхозные бригадиры ежедневно записывают трудодни в трудовую книжку колхозника.
Оплата трудодня устанавливается в конце года. После уборки уро¬жая колхоз прежде всего сдает государству установленные натураль¬ные поставки. Затем расплачивается с МТС за машины. Потом «за¬сыпает» всякие колхозные фонды: семенной фуражный (для колхоз¬ного скота), резервный, общественной помощи и т. п.
После сдачи всех государственных поставок, отправки «доброволь¬ных красных обозов», оплаты МТС, «засыпки» всяких колхозных фондов, незаконных «фондов» для начальства, — учитывается остаток ржи и делится на сумму всех трудодней в колхозе. Так устанавли¬вается оплата трудодня для колхозников.
Остатки эти невелики, и оплата трудодня в колхозах необычайно низкая. В Болотном в разные годы она колебалась от 200 до 400 грам¬мов ржи на трудодень. В районе в качестве «образцового» прославляет¬ся один колхоз, в котором выдается 800 граммов на трудодень. Но это специальный, «показательный», колхоз, с которого органы власти бе¬рут гораздо меньше поставок. Средняя оплата трудодня в колхозах района не выше полкилограмма ржи.
Для взрослого колхозника, который летом работает на тяжелых сельскохозяйственных работах в среднем по 15 часов в день, требуется съесть килограмм хлеба, т. е. в два-три раза больше того, чем он сам зарабатывает в колхозе. Колхозник не в состоянии заработать себе в рабочую пору одного только хлеба на день...
В селе живет один вдовец, колхозник-одиночка. Работая в колхозе непрерывно, он заработал в 1940 году 200 трудодней и получил за эту работу от колхоза 5 пудов ржи (по 400 граммов на трудодень), т. е. получил хлеба только на полгода. Другую половину года он был вы¬нужден обходиться без хлеба,
Но ведь колхозники-одиночки в деревне очень редки: в Болотном этот случай — единственный.
Рядом с этим колхозником-одиночкою живет вдова-колхозница с тремя малолетними детьми. Она выработала 160 трудодней и получила за них от колхоза 4 пуда ржи. Для ее семьи этого хлеба хватает только на один месяц. А остальные 11 месяцев в году семья должна обхо¬диться без хлеба...  Или может использовать хлеб по другому:
употреблять кусок хлеба в качестве лакомства только каждое второе воскресенье...
{183}
Таков этот тощий колхозный трудодень. Работоспособный колхоз¬ник-одиночка может есть заработанный в колхозе хлеб только через день. А колхозница с детьми может допустить эту «роскошь» только по праздникам.
Ничего, кроме хлеба, колхозники на свои трудодни не получают. Колхозный картофель, овес — частью используется на корм колхоз¬ному скоту, частью сдается государству. Овощи с колхозного огорода председатель продает на рынке. Мясо, молоко, шерсть, яйца, конопля, гречиха — все это целиком идет государству.
Прежде в деревне высшую степень эксплуатации определяли так:
«работа за кусок хлеба». Это значило, что работник получает от хо¬зяина только питание и жилье: выражение «кусок хлеба» в данном случае употреблялось не буквально, а фигурально.
Но колхозный труд не дает работнику даже питания.
Хуже того: колхозный труд не обеспечивает колхозника даже «куском хлеба» в буквальном смысле слова. Чисто символический ха¬рактер трудодня колхозники разоблачают такой иронической поговор¬кой:
— За свою работу мы получаем от колхоза... тридцать дней в ме¬сяц...

Обильная работа

Колхозники Болотного имеют очень много работы.
Полевых работ они выполняют не меньше, чем прежде, в докол-хозном селе.
Но, кроме полевых, крестьяне имеют в колхозе еще много других работ.
За последние годы на пустыре разбит огромный колхозный огород. Колхозники подняли целину лопатами, сделали плетневую изгородь, а теперь они проводят все колхозно-огородные работы с ранней весны до поздней осени.
Посажен большой колхозный сад. Колхозники сделали изгородь, копали ямы, садили деревья. Теперь ухаживают за садом.
Колхозу принадлежит много скота: лошадей, коров, свиней, овец. Есть также и птицеферма. Уход за скотом и птицей производят кол¬хозники, специально поставленные на эту работу: конюхи, пастухи, коровницы-доярки, свинарки, птичницы.
{184} В селе построено очень много помещений: канцелярия колхозного правления, семилетняя школа, больница, баня, кирпичный завод, ко¬нюшни, молочная ферма, птицеферма, свинарник, овчарня, огромные амбары — зернохранилища, подвалы — картофелехранилища, овоще¬хранилища, сараи для сена и яровой соломы, склады для машин и сельскохозяйственного инвентаря, сельский магазин и т. д.
Все строительные работы в колхозе — рубка леса, перевозка строи¬тельных материалов, обработка дерева, земляные работы, само строи¬тельство от начала и до конца — все эти работы колхозники прово¬дили за обычные «трудодни» и наряду с сельскохозяйственными работами.
Из этих примеров видно, как много работы имеют колхозники, как перегружены они работой. Рабочих рук в колхозе не хватает. Немало людей за годы колхозной жизни вымерло, сослано в лагери, сбежало. Многие уходят из колхоза и теперь: в армию, в школы, на заработки.
Кроме того, многие колхозники физическим трудом не занимают¬ся, начиная от председателя и кончая звеньевым. В колхозе около полусотни лиц принадлежат к администрации: председатель, его за¬местители, члены и служащие правления, заведующие фермами, ру¬ководители предприятий, бригадиры, звеньевые и т. п.
В одной только колхозной канцелярии сидит десяток чиновников:
председатель колхоза, два заместителя, председатель ревизионной комиссии, секретарь колхозного правления, счетовод, кассир, наряд¬чик, агроном, буфетчик.
Точно по пословице: «Один с сошкой, а семеро с ложкой». Трудо¬вая нагрузка остальных колхозников от этого еще более увеличи¬вается.
Немудрено, что из-за всех этих обстоятельств колхозники обреме¬нены трудом. В селе рьяно осуществляют советские законы о кол¬хозном труде. На работу выгоняют не только взрослых, но и под¬ростков, начиная с 12 лет.
Колхозники летом работают от восхода до захода солнца, т. е. в среднем по 15 часов в день.
Все лето работают и в будни и в праздники, без выходных дней...

***
{185}
Во время коллективизации, призывая крестьян вступать в колхо¬зы, большевистские агитаторы неустанно твердили: «Вся работа будет выполняться машинами: и пахота, и посев, и косовица, и жатва, и все другие работы. Колхозники будут только управлять машинами, по¬свистывать да петь веселые песни о вольготной жизни в колхозном раю»...
Как же обстоит дело с механизацией сельского хозяйства в кол¬хозе? Облегчен ли машинами труд колхозника?
— Ни капельки! — отвечают колхозники Болотного на этот вопрос.
Поломанный комбайн валяется в поле, а рожь колхозники убирают серпами и косами.
Правда, для пахоты каждое лето из МТС приезжают два трактора и производят вспашку колхозных полей, приблизительно до одной трети их. Но две трети колхозных полей колхозники вспахивают кон¬ными плугами. А кроме того, пахотная площадь в колхозе увеличи¬лась на одну треть, по сравнению с доколхозным периодом: вместо прежнего трехполья с паровым полем, теперь в колхозе — многополье, и парового поля нет. Таким образом, практически от тракторов кол¬хозники никакого реального облегчения в пахотных работах тоже не получили.
Молотьба хлеба в колхозе производится прежним способом: кон¬ными молотилками. Посев, бороньба, прополка, пропашка, косовица, перевозки, — все эти работы производятся в колхозе так же, как и в доколхозном селе — без механизации.
Так от машин колхозники Болотного, действительно, никакого об¬легчения своего труде не получили.
***

Но зато от уменьшения конской тягловой силы в колхозе труд земледельцев стал гораздо тяжелее, чем раньше.
Конское поголовье в первые годы коллективизации уменьшилось в селе вдвое и с тех пор выше этого уровня не поднялось.
При этих условиях колхозные лошади получают двойную нагрузку в работе. Но и на колхозника, работающего с лошадью, падает такая же двойная нагрузка: если лошадь должна вспахать и заборонить вдвое большую площадь, то и пахарь тоже должен проделать двойную работу.
{186} Это увеличение трудовой нагрузки пахаря и лошади ведет к ухуд¬шению качества работы: однократная вспашка — вместо двукратной, однократная бороньба — вместо многократной, мелкая вспашка и т. д.
Прежний крестьянин превратился в безлошадного колхозника-бобыля. А из колхоза для его личных работ лошади ему не дают, моти¬вируя отказ тем, что коней в колхозе мало. И колхозники вынуждены теперь, кроме своей, выполнять еще много, как они говорят, «лоша¬диной работы». Они обрабатывают свою усадьбу с картофелем исклю¬чительно ручным способом: лопатой, цапкой. Они выносят навоз на усадьбу корзинами и ведрами. Урожай картофеля с усадьбы тоже приносят: в корзинах и мешках.
Приносят заработанное на трудодни зерно со склада: мешками, на спине. Несут рожь на мельницу и муку с мельницы тем же способом. Приносят солому с поля и даже дровишки из лесу. Отправиться в город по своим делам — что-либо купить или продать — колхозники могут только пешком, единственным, доступным для них способом, который они шутливо называют так: «на собственном единоличном коняке», или: «на персональном авто № 11»...
Так работа земледельцев не только не была облегчена механиза¬цией, но стала гораздо тяжелее: из-за недостатка коней в колхозе и безлошадности колхозников.
***

При такой тяжелой работе да жизни впроголодь колхозникам те¬перь не до песен и посвистывания. «Не до жиру — быть бы живу»... Теперь они, стиснув зубы, молчат. Или кряхтят, охают, стонут и злобно ругаются... Работают теперь колхозники очень много и тя¬жело.

Колхозные мученики

Прежде крестьянин-единоличник выполнял все земледельческие работы охотно, с радостью: он наглядно видел плоды своего труда. С веселыми думами выходил он в поле:
{187}
«Посмотрю пойду,
Полюбуюся,
Что послал Господь
За труды людям».

Любуясь на золотую ниву, он с умилением восторгался урожаем:
«Эка Божья благодать! .. Закрома хлебом наполню».
А теперь? Колхозник выполняет свою работу с озлоблением, по¬тому что она бесполезна для него, как Сизифов труд: на этой работе хлебороб не может заработать себе даже куска хлеба.
Но эта тяжелая, бесполезная для него работа вновь и вновь на¬валивается на него, словно камень, постоянно скатывающийся с горы на Сизифа. Это происходит в колхозах повсеместно. Наглядный при¬мер этого — Болотное.

Сначала там были только полевые, луговые работы и уход за ско¬том. Затем прибавились садово-огородные работы. Позже разверну¬лось строительство всевозможных помещений и предприятий в колхозе.
Потом начальство стало нагружать колхозников работой также и зимой. Колхоз берет зимой транспортные подряды на перевозку грузов (дров, картофеля, зерна, строительных материалов и т. д.) для госу¬дарственных учреждений и предприятий. Наконец, было запланиро¬вано строительство новых колхозных помещений — капитальных, кирпичных.
А если сверху будет «спущен» приказ — варить для социалисти¬ческих свиней специальные обеды, ежедневно купать их в ваннах, услаждать их радиомузыкой — колхозное начальство бездумно и не¬замедлительно начнет его «провертывать по-большевистски». При монопартийной диктатуре и «колхозных трудоднях» все возможно...
Начальники наваливают на людей работы все больше и больше. Они все больше камней сваливают на колхозного Сизифа, так как владеют безграничной властью и пользуются бесплатным крепостным трудом.
От увеличения работы в колхозе общий фонд заработной платы колхозников не увеличивается. Но оплата трудодня уменьшается: все тот же одинаковый остаток хлеба от государственных поставок делит¬ся теперь не на прежнее количество трудодней, а на большее. Стало вдвое больше работы в колхозе, вдвое больше трудодней, — значит {188} на каждый трудодень выпадает в два раза меньше граммов хлеба. Только и всего. «Проще пареной репы», как говорят колхозники...
Такова новая, колхозная, бухгалтерия. Такова новая, большевист¬ская, теория и практика «расширенного воспроизводства» в социали¬стическом земледелии.
Из-за такой практики в колхозе пропала цель труда, польза для работника. Труд приобрел характер бесполезной, бессмысленной, абсолютно принудительной работы. Пропала радость труда, осталась только мука.
Колхозная работа превратилась в Сизифов труд. Живые колхоз¬ники превратились в легендарных Сизифов.

***

Но во время уборочных работ в колхозе эти муки Сизифова труда достигают крайней степени. Пахать голодному тяжело и мучительно. Но убирать хлеб — это для голодного работника бесконечно тяжело и нестерпимо мучительно: жать, возить рожь — и не иметь хлеба, мо¬лотить — и голодать!... А именно так организовано дело в колхозе.
Во время уборочных работ единоличные крестьяне прежде, до ре¬волюции, питались очень хорошо: ели сало, мясо, яйца, сметану, ко¬ровье масло. А теперь и на уборочных работах колхозник питается только пустыми щами да картошкой, даже без хлеба, без масла, го¬лодает.
 Прошлогодний хлеб он поел еще зимою. А хлеб из нового урожая правительство воспрещает выдавать колхозникам до тех пор, пока все поставки государству не будут выполнены и все колхозные фонды не будут «засыпаны», т. е. практически до конца календарного года.
Каким большим торжеством в каждой крестьянской семье был прежде «праздник первого снопа»! Первые снопы сжатой ржи, укра¬шенные веселыми ленточками, торжественно привозили домой. Друж¬но, с песней, их обмолачивали — непременно по-старинному, цепами, — и зерно потом мололи на мельнице. А затем тут же бабы выпекали из этой муки «новый хлеб»: такой свежий, мягкий, пахучий, очень вкусный!
Ребятишки с кусками этого нового хлеба выбегали на улицу и хва¬стались друг перед другом:
{189} — Мамка уже нового хлеба испекла! Мед, настоящий!... Не ве¬ришь? На, покушай! ..
Уборочные работы прежде были праздником для всех крестьян. И у всех было радостное настроение.
Бабы с песней возвращались с жнива. Мужчины, возящие рожь, весело улыбались. Старички дома приветливо их встречали и подбад¬ривали:
— Урожай — слава Богу! Теперь день — год кормит...
А ребятишки больше всех радовались урожаю. Они лакомились зеленым горохом, поджаренными колосками ржи, печеной картошкой. На возах со снопами, сияя от радости, бывало, по крылатому слову Некрасова, каждый «Ванюха в деревню въезжает царем!... »
А теперь, в колхозе?.. Не праздником, и даже не буднем, а сплош¬ной «страстной пятницей» стало в колхозе время уборочных работ.
Евангелие воспрещает при молотьбе завязывать рот волу: в это время пусть досыта наедается работающее животное. Но в колхозах во время уборочных работ завязывают рот людям, голодным работни¬кам. Им в это время совсем не дают хлеба из обмолоченного нового урожая, ни малейшего аванса. Их отправляют в лагерь за горсть съеденных на жниве колосков...
От раннего утра до позднего вечера жать рожь на огромных кол¬хозных нивах, неделями работать над хлебом и среди хлеба во время уборки и молотьбы — и в тоже время...   голодать, быть без куска хлеба, не имея даже возможности пожевать горсть зерен!... Разве это не муки Тантала?! .
Впрочем, нет: это — нечто большее. Вода удалялась от Тантала, как только он, жаждущий, стоя в воде, наклонялся к ней, чтобы на¬питься. Ветви с фруктами моментально поднимались высоко вверх, лишь только голодный мученик пытался сорвать фрукты, висящие над самой его головой. Но колхозное жито не удаляется от земледель¬ца, когда он, голодный, хочет покушать его на жниве или на молотьбе. Нет, колхозное зерно хлещет колхозника, словно бич со свинцовым наконечником: бьет десятилетней каторгой «за расхищение священной, неприкосновенной, социалистической собственности».
Так в колхозной деревне хлеб стал врагом хлебороба, а хлебороб — врагом хлеба. Колхозный труд стал врагом работника, а работник — врагом труда. Труд стал подлинным проклятием людей...
{190} Колхозники выполняют тяжелый, но бесполезный для них Сизи¬фов труд. И в то же время они испытывают муки Тантала. Древние мифы о самых жгучих муках людей в преисподней стали живой по¬вседневной явью в «социалистическом раю»...

Ненавистная работа

Земледельцы расценивают колхозный труд не только как бес¬полезный, но даже как очень вредный для них.
— Колхозная барщина выматывает у нас все силы, — жалуются они. — Поработаешь долгий летний день — все силы иссякнут. А чем их восстановить, ежели колхозная работа даже куска хлеба не дает?!.
— Но этого мало: эта проклятая каторжная работа отнимает у нас и время. Она не оставляет нам времени для нашей работы, которая нас, хоть и плохо, а все же кормит. Огород дает нам овощи, усадьба — картошку, а коровка наша — молоко. Без этого личного хозяйства мы давно протянули бы ноги. Но это маленькое хозяйство требует много труда и времени. Без работы не будет ни картошки, ни овощей, ни молока. Одно только содержание коровы от нас требует теперь уйму времени. Прежде, в светлые доколхозные времена, наша Буренушка всегда корм имела: зимой — сено и яровая солома, а летом — свобод¬ное пастбище. А теперь? Нет у нашей коровы корма, как и у колхоз¬ника. Пастбища теперь используются только для коров колхозной фермы, а коровы колхозников пастбища не имеют.
Наша корова и летом стоит на дворе и требует корма. На зиму мы тоже должны при¬готовить корове корма: все сено и всю яровую солому забирает колхоз — для колхозной фермы, а для коров колхозников остается только ржаная солома. Но на одной ржаной соломе корова не выживет, как и колхозник на трудоднях... Вот тут и подумай: наше маленькое, нищенское хозяйство спасает нас от голодной смерти, но оно требует много времени. А где его взять?..
— Мы много раз просили и колхозное и районное начальство: пос¬ле того, как колхозник свою дневную норму, трудодень, выполнит, отпускать его домой. Пусть он после колхозного трудодня вечером свою работу делает: на усадьбе, в огороде, во дворе. При таком поряд¬ке каждый колхозник стал бы напрягать все свои силы, чтобы поско¬рее выполнить норму и иметь часок для своей работы . Такой порядок {191}
был бы полезен и нам и колхозу. Но колхозные и советские началь¬ники нас и слушать не хотят.
«Ежели, — говорят,— колхозник вы¬работал одну норму, то он должен выполнять вторую норму. Совет¬ский закон говорит точно: летом колхозники обязаны работать от восхода до захода солнца, без выходных дней! А закон подписан вож¬дем товарищем Сталиным и руководителем правительства товарищем Молотовым. Мы не можем в этом законе изменить ни одной буквы. Работайте и не ворчите: до вашего огорода и до вашей коровы нашему правительству никакого дела нет!.. »

***
Колхоз за сданные продукты получает от правительства денежную плату. Но плата эта — ничтожная. За килограмм ржи правительство платит колхозу 4 копейки, а продает потом в своих магазинах кило¬грамм печеного хлеба за рубль! За килограмм пшеницы власть платит 6 копеек, а сама продает потом килограмм пшеничного хлеба за 4 рубля!
Деньги, вырученные за продукты, поступают в колхозную кассу: в колхозный фонд, «на нужды колхоза». А колхозникам из них ничего не выдают.
Немудрено, что при такой оплате, при которой работающий не по¬лучает за свою работу даже буквально «куска хлеба», у людей нет никакого интереса к этому труду и никакого желания работать в кол¬хозе.
Колхозники стараются вырваться от государственной барщины на другую работу, в которой они материально заинтересованы. Порабо¬тать на своем личном огороде, который расположен на усадьбе и обеспечивает колхозникам овощи. Поработать на своей усадьбе, кото¬рая снабжает семью картофелем (вся усадьба, включая огород, за¬нимает 0,25 гектара и выделяется на каждый колхозный двор). На¬рвать травы для своей коровы, которая кормит молоком. Отнести в город сумочку овощей или несколько литров молока, чтобы на вы¬рученные деньги купить самое необходимое. Люди вообще стремятся уйти из колхоза на лето: в соседний совхоз или на заработки в город.
Но советское правительство обязывает крестьянина, принуждает его к колхозной работе драконовскими законами. По советским законам {192} каждый взрослый колхозник обязан выработать в колхозе свою годичную норму — 180 трудодней, а каждый подросток от 12 до 16 лет из колхозной семьи — 120 трудодней. За невыполнение этой нормы советские законы устанавливают для «нерадивых колхозников» наказание: тюремное заключение.
Для этой же цели, понуждения к труду, учреждена и многочислен¬ная колхозная администрация. Колхозники метко назвали этих чи¬новников «погонялыциками». Так называли прежде, до революции, жестоких и тупых хозяев, которые на лошадях ездили, работали, но погоняли их не овсом, а только кнутом.
Подгоняемые драконовскими законами и многочисленными по¬гонялыциками, колхозники вынуждены идти на государственную барщину. Но, голодные, истощенные и незаинтересованные, работают там вяло: равнодушно или даже с ненавистью к делу.

На уборочных работах

Прежде, когда крестьяне работали на своих полях, они работали усердно и добросовестно. Они выбирали картофель до-чиста. Они подбирали не только картошки, которые после сохи оказались наружи, но и те, которые были засыпаны землей. Крестьяне разгребали вспа¬ханную борозду руками и находили засыпанную картошку. В земле ничего не оставалось.
А теперь колхозницы собирают картошку на колхозных полях по-иному. Они собирают только ту, которая валяется наружи, а в земле ее не ищут.
Мало того. Нередко броском ноги они засыпают даже и ту, которая лежит наружи. Так противна бабам эта колхозная картошка, которая пойдет на спиртоводочный завод, на «мужицкую отраву», а у колхоз¬ниц отрывает время и не дает им возможности выкопать свою кар¬тошку, какая спасает их от голодной смерти.

***
Во время жнива на своих полях крестьянки аккуратно брали горсть ржи и осторожно подрезали ее серпом, не вытрясая зерен из колосьев. С такой же осторожностью крестьяне косили яровые хлеба.
{193} А теперь, на колхозных полях, колхозники жнут рожь и косят яровые небрежно, безо всякой осторожности, сердитыми рывками. Так ненавистна им эта работа, которую вынуждены выполнять голод¬ные люди, вопреки своему интересу, своей воле.
Безо всякой осторожности они связывают снопы, небрежно пере¬брасывают их, складывая на полях или укладывая на телеги. Много зерна осыпается во время сбора урожая и его перевозки.

***


Прежде, бывало, крестьяне своевременно свозили рожь с полей и перед обмолотом в дождливые годы сушили в овинах («ригах»). В колхозе нет овинов. Нет даже крытого тока.
Теперь рожь и яровые хлеба долго лежат на колхозных полях под открытым небом: от начала «жатвенной кампании» до конца «кампании по обмолоту».
Лежат снопы под открытым небом и гниют. В некоторые годы только по этой причине в колхозе пропадает до четверти колхозного урожая.
***

А в результате такой работы, которая выполняется колхозниками с ненавистью и нарочитой небрежностью, поля вспаханы плохо, уро¬жай собран неряшливо, много картофеля в земле остается, уйма зерна вытрясается на землю.
Когда я ходил по колхозным полям после уборки ржи и овса, то был поражен: поля покрыты мышиными норами и гнездами. Та¬кого обилия мышей никогда на крестьянских полях прежде не было.
Крепостной, принудительный труд в колхозе породил удивитель¬ные результаты: голод — для хлеборобов, изобилие — для мышей...

Трудодни и аренда

До революции по соседству с селом на помещичьем поле жила одна крестьянская семья. Происходя из дворовых крепостных, она совсем не имела собственной земли. Вскоре после освобождения крестьян от {194} крепостной зависимости эта семья получила от своего помещика уча¬сток земли — 13,2 гектара (12 десятин) — в аренду. Так она жила и работала на этом участке с тех пор до самого большевистского пере¬ворота. Земля была арендована на обычных условиях испольщины:
половину всего урожая с этого участка семья арендатора платила помещику в качестве арендной платы.
Жила эта семья неплохо. Имела хорошую двухкомнатную избу, две лошади, корову, свиней, овец и птицу. Жила без нужды.
Теперь новое поколение этой семьи живет в Болотном и работает в колхозе. Глава этой большой семьи говорил, что аренда земли у помещика давала его семье гораздо лучшие возможности для жизни, чем работа в колхозе. И заявил, что охотно сменил бы теперешний «свободный колхозный труд» на прежнюю «кабальную помещичью испольщину»...
— Прежде, — рассказывал этот арендатор, — помещик забирал за арендованную землю только половину результатов нашего труда. А теперь разве земледельцам достается половина колхозного урожая? Нет: советское правительство и всякие начальники-воры забирают из колхоза все, а нам на трудодни оставляют только крохи с их господ¬ского стола...
Расспрашивал я колхозного счетовода по этому вопросу. Тот ни одной абсолютной цифры не сообщил: «государственная тайна»... Но он сказал, что распределение колхозного валового урожая ржи про¬изводится приблизительно в таких пропорциях: больше половины сдается государству; четверть — колхозу; меньше четверти — остает¬ся колхозникам на трудодни.
А с других полей и лугов колхозники Болотного ничего не полу¬чают: ни с ярового, ни с поля кормовых трав, ни сена с лугов.
Значит, колхозники получают для себя 25 процентов валового урожая с озимого поля. А со всей земельной площади колхоза (четы¬рех полей и луга) они получают только 5 процентов урожая...
Следовательно, труд колхозника оплачивается советским прави¬тельством в десять раз хуже, чем труд арендатора помещичьей земли на условиях «испольщины»...
{195}

Барщинно-оброчная система

Колхозники — грамотные и неглупые люди. Они читали в книгах о крепостном праве. Пожилые — слышали рассказы от стариков-очевидцев. Теперь они часто сравнивают колхозные порядки с кре¬постным правом. И это сравнение говорит не в пользу колхозов.
— Колхозная барщина куда тяжелее барщины помещичьей! — говорили многие колхозники. — Можете сравнить сами. Старики нам рассказывали, что при крепостном праве в имении нашего бывшего барина, помещика, было около 1 000 десятин, а у крестьян, в трех де¬ревнях, было около 3 000 десятин земли, т. е. втрое больше, чем у помещика. А теперь? Советское государство забрало себе всю нашу землю, а нам, крестьянам, оставило только жалкие крохи: по 1/4 гек¬тара на колхозный двор. А до революции на каждый крестьянский двор в среднем в нашем селе приходилось не по четверти гектара, а по 8 десятин, или по 8,8 гектара. (Десятина равняется 1,1 гектара)
— Каково?! — вырвалось у одного колхозника. — Нашу мужиц¬кую земельку советская власть обкорнала в тридцать пять раз!..
— Земли мы теперь имеем во много раз меньше, чем прежде. А работать в советских имениях, в колхозах, мы должны гораздо боль¬ше, чем крепостные на помещичьей барщине, — вступали в разговор все новые собеседники, которым, как они говорили, «колхоз в печенки въелся»...
— Наши дедушки рассказывали, что на помещичьей барщине они работали только три дня в неделю. А мы на колхозной барщине рабо¬таем все семь дней в неделю. За все лето мы не имеем ни одного вы¬ходного дня! Работаем, как проклятые... Да, колхозная барщина го¬раздо тяжелее помещичьей! ..
— А ведь в колхозе мы не только барщину выполняем, но и гро¬мадные оброки государству платим, — дополняют другие колхозники.
— Какие оброки? — спрашиваю.
— Самые настоящие: и натуральные оброки и денежные, — по¬ясняют колхозники. — Прежде помещик принуждал своих крепо¬стных выполнять только одну повинность: трудовую — барщину, дво¬ровую службу, или оброчную — натуральный или денежный оброк. А вот советские помещики заставляют нас, колхозников, одновременно {196} выполнять барщину и платить оброк! Хозяйство у колхозника теперь нищенское: усадебный участок — четверть гектара земли, полуживая корова да пяток кур. И вот с такого-то бобыльского хо¬зяйства мы должны платить государству огромный оброк. Натураль¬ные поставки: ежегодно 2 пуда мяса, 200 литров молока, 150 яиц. А кроме того, власть наложила на нас еще громадный денежный оброк:
налоги и заем, 600 рублей на каждый двор! Под такими прессами ухитрись выжить...

— В школе, на уроках, наши дети часто читают об «ужасах кре¬постного права» и «счастливой колхозной жизни» — рассказывают колхозники. — Но мы-то хорошо знаем, на своих спинах изучили:
хоть помещичье крепостное право было для крестьян очень тяжело и очень горько, но колхозное крепостное право для нас еще тяжелее и горше...

«Отработки» и барщина

До революции в пореформенной русской деревне, кроме денежной и натуральной арендной платы, иногда практиковалась и трудовая плата, которая называлась «отработками». Крестьянин арендовал у помещика землю, а платил ему за это работой в помещичьем имении, отрабатывая определенное число рабочих дней за каждую десятину арендованной земли.
В одном районе Курской области, в большом совхозе, была вве¬дена такая система оплаты труда, которая была подобна «отработкам».
Сначала совхозные рабочие получали денежную плату: по 130 руб¬лей в месяц. А хлебный паек они оплачивали по государственной цене. Эта зарплата была гораздо выше оплаты колхозного трудодня, но ниже зарплаты городских рабочих.
А потом директор совхоза, желая больше заинтересовать рабочих в труде, сделал такой опыт: по предложению самих совхозников, он, вместо денежной заработной платы, выделил по 4 гектара совхозной земли на каждого рабочего. Совхозники стали работать в совхозе без зарплаты: только за землю, которую совхоз дал им для использования. Семья совхозного рабочего, обычно, колхозника из соседней деревни, очень прилежно работала на этом личном участке и получала хороший урожай, гораздо лучший, чем на соседних колхозных и совхозных {197} полях. Этот урожай мог сносно кормить семью рабочего. Совхозник, получив большую заинтересованность в труде, стал лучше работать в совхозе. А совхоз, резко сокративши свои денежные расходы на зарплату и получив заинтересованных рабочих, стал экономически укрепляться.
Слух об этом опыте широко распространился по колхозам и сов¬хозам соседних районов и областей. Колхозники приставали к руко¬водителям местной власти с предложением:
— Верните нам нашу крестьянскую землю. А помещичью можете оставить в государственных имениях, в совхозах. За это мы согласи¬лись бы отбывать совхозно-государственную барщину: три дня в не¬делю работать в совхозе бесплатно, как наши дедушки выполняли помещичью барщину при крепостном праве. А остальные три дня в неделю будем работать на своей земле, для себя.
Дело об этом оригинальном опыте дошло до Москвы. Центральный Комитет партии и советское правительство прислали специальную комиссию для срочного расследования этого «странного дела».
Комиссия обследовала этот опыт и резко осудила его, как «анти¬советское вредительство» и «экономическую контрреволюцию».
По заключению комиссии, этот опыт наглядно дискредитировал систему социалистического земледелия в глазах крестьянства. Во-первых, он вновь подтверждал превосходство собственного, индиви¬дуального хозяйства над социалистическим, совхозно-колхозным, и звал назад, к единоличному хозяйству, к системе столыпинских хуто¬ров.
Во-вторых, этот опыт разоблачал большевистскую легенду о «свободном колхозном труде»: в действительности, этот труд был для колхозников тяжелее «кабальных отработок» и хуже помещичье-крепостной барщины.
Как отмечалось в решении партийно-правительственной комиссии из центра, этот «контрреволюционный эксперимент возрождал среди колхозников реакционные, антисоциалистические настроения отста¬лого крестьянства о ликвидации колхозной, социалистической системы земледелия».
Инициаторы этого опыта, директор совхоза и секретарь райкома партии, местные крестьяне по происхождению, попали в тюрьму, как «враги народа», «антисоветские вредители» и «реставраторы капита¬лизма»...  Хуторки совхозных рабочих были немедленно ликвидиро¬ваны. Совхозно-колхозная социалистическая форма земледелия была {198} признана «не подлежащей никакой реставраторски-капиталистической ревизии».
Таким образом, советское правительство категорически отказало совхозным рабочим в их просьбе: заменить «свободный социалистиче¬ский труд» в совхозах системой «кабальных отработок»...
Так же категорически советское правительство отказало колхоз¬никам в их еще более оригинальной просьбе: чтобы власть, возвратив крестьянам их исконную землю, которая была отобрана у них при коллективизации, заменила бы колхозную барщину совхозной, в го¬сударственных имениях (три дня в неделю), аналогичной помещичьей барщине при крепостном праве...