 Беспощадное безумное деление всего и вся ради обретения и удержания власти коснулось всех слоёв общества, включая служителей православной церкви, не призывавших, уподобившись большевикам, бороться всех со всеми, а пробуждавших в душе человека совесть и высокие чувства любви. Разделяя церковь, оголтелые большевики-безбожники правдой и неправдой привлекали на свою сторону раскольников, продавших душу дьяволу, но чаще всего, как правило, они действовали хорошо отработанным и проверенным на практике бандитским способом: аресты, вооружённый грабёж и разрушение до основания церквей и храмов, построенных на народные средства. Большевицкие служаки, совершая варварское нашествие на церковь, после ареста священнослужителей подвергали их пыткам, а затем одних расстреливали, а других бросали в тюрьмы либо ссылали. На глазах у рыдающих богомольцев, верующих прихожан, они нагло разоряли и оскверняли храмы, срубали золочёные кресты, сваливали купола и колокола, беспощадно уничтожали иконы и грабили церковное имущество.
Подобное бандитское нашествие на русскую православную церковь совершалось и раньше. Так, во время Отечественной войны 1812 года оголтелые французы, захватившие Москву без боя, устраивали в православных храмах конюшни, а один из кремлёвских соборов превратили в скотобойню. Однако до разрушения храмов и церквей дело не доходило. Драгоценные ризы, расшитые золотой нитью, они использовали как попоны для лошадей. Разрушали иконостасы, срывали иконы и сжигали их вместо дров. Оклады икон из серебра и золота вместе с другими церковными предметами переплавляли, чтобы увезти с собой драгоценный металл. Воины французской армии под началом Наполеона, поражённого страшным недугом властолюбия и тщеславия, превратились в грабителей и мародёров. В какой-то степени такому варварскому превращению способствовало безбожное западное «просвещение», которое намеревался во что бы то не стало и несмотря ни на что навязать в православной России «всесильный» французский император, поставивший цель подчинить себе сначала Европу, а потом и весь мир. Подражая западному просвещению, под влиянием вольтеровского вольнодумия и в России, бережно хранившей духовно-нравственные ценности на протяжении многих веков, некоторые «просвещённые» соотечественники собирались чужими руками построить безбожный рай на земле. Проходили годы, десятилетия, и призрак безбожной власти, бродивший в Европе, докатился и до земли русской, где под началом полуобразованных вожаков совершился октябрьский переворот семнадцатого года, повлёкший за собой разруху, голод, гибель десятков миллионов безвинных людей и полное окончательное закабаление народа.
После большевицкого переворота на земле русской православные церкви беспощадно грабили и разоряли вовсе не французы и не чужие, а свои люди по приказу своих же безбожных вожаков, свободных от совести. В некотором смысле повторилось бандитское нашествие на церковь, совершённое более ста лет назад французами-завоевателями – чужими людьми. Следуя дурному опыту осквернения православных святынь, большевицкие воинственные безбожники пошли гораздо дальше чужеземных варваров, разрушая храмы и церкви не только в Москве, но и везде и всюду на русской земле. Кроме того, они же арестовывали безвинных священнослужителей, срывая с них облачения, а затем одних расстреливая и сваливая их трупы в канаву, а других бросая в тюрьмы либо ссылая. Такое ужасное большевицкое нашествие на церковь продолжалось долгие десятилетия, и его жертвами стали десятки тысяч, а, может быть, и больше безвинных благочестивых людей, наставлявших каждого человека любить ближнего своего как самого себя.
Непревзойдённые «герои» того времени, ставшие под кроваво-красные знамёна революции, по своей чудовищной жестокости оказались впереди планеты всей. Их больные сердца подтачивал ненасытный червь ненависти. Их разум пленила жестокость, а милосердие, сострадание и любовь к ближнему были для них пережитками прошлого, с которыми большевицкие «мудрецы» призывали покончить раз и навсегда, следуя западной науке разрушения. Ими полностью овладевали человеческие пороки, порождавшие страшный грех, который становился настолько тяжким, что своим грузом придавливал их к земле, вынуждая всё больше и больше нагибаться и по своему внешнему облику всё больше уподобляться четвероногих животных. Эти сугубо греховные люди, свободные от стыда и совести, теряли своё человеческое лицо, теряли своё человекоподобие. И в этом было всего лишь внешнее сходство таких падших людей и животных. Внутренне они настолько перерождались, что по своей жестокости превосходили всякое животное, даже хищников, которые никогда и ни при каких обстоятельствах, даже самых тяжёлых и невыносимых, не уничтожали и не уничтожают себе подобных, как это делали духовно опустошённые люди, оказавшиеся во власти дьявольских сил.
Живыми существами, потерявшими человеческий облик и даже облик человекоподобной обезьяны, были не только сначала многие большевики, а потом и партийцы, вооружённые «единственно верной теорией», но и их многочисленные служаки с оружием в руках, вынужденные вольно или невольно исполнять жестокие кровавые приказы иногда и ценой своей жизни под лживым лукавым лозунгом равенства, братства и свободы не ради спасения народа, а ради своей славы и ради власти своих обезумевших повелителей и приказчиков.
Откуда же брались такие жестокосердные, «бесстрашные» люди – верные служаки революции в потертых замусоленных кожанках и с наганом или с винтовкой в руках? Вышли все они из народа, и подавляющее их большинство – вчерашние крестьянские дети, едва достигшие совершеннолетия. Одних, с трудом овладевших простейшей грамотой в школе, лишённой спасительной духовно-нравственной основы, призывали в обязательном порядке на службу через военкоматы. Другие же по собственной воле либо по рекомендации местных партийцев-чиновников поступали в училища, где их натаскивали на вооружённый поход на мирных безоружных людей, который предстояло им совершать по отмашке большевицких и партийных вожаков, так называемых «слуг народа». Находясь на службе и приняв присягу, они обязаны были выполнять приказы своего начальства, несмотря на то, что большинство из них были безумны и, как правило, преступны. Приказ на военной или чекистской службе – это своеобразный закон для подчинённого, который не обсуждается, а исполняется. А это означает, что принявшие присягу служаки вынуждены были арестовывать родителей своих сослуживцев, их грабить, конвоировать в тюрьму или расстреливать. Если же у кого-то просыпалась совесть и он осознавал, что убивать и грабить даже по приказу – большой грех и преступление, то его ждала такая же печальная трагическая участь, как и многих невинных жертв революции, которых арестовывали и беспощадно казнили. Поэтому чудовищная репрессивная машина, изобретённая большевицкими безумцами и хорошо отлаженная, срабатывала сразу, всегда и всюду без сбоев, и под её массивные тяжелые колёса попадало всё большее и большее число безвинных и беззащитных жертв. А самозваные большевицкие вожаки при этом ликовали и торжествовали, почуяв силу неограниченной сатанинской власти.
С каждым годом самозваная безбожная власть большевиков крепчала. Её жертвами становились сначала тысячи, а затем сотни тысяч и миллионы людей. Волна вопиющего беззакония и чудовищного безумия захлестнула всю русскую землю, покрывавшуюся сетью тюремных лагерей, которые не по дням, а по часам разбухали подобно раковой опухоли. В отдалённые места Севера, Урала и Сибири, совсем не пригодные для проживания и сельского хозяйства, где свирепствуют трескучие морозы, загоняли сотни тысяч вчерашних крепких крестьян, священников, учёных, врачей, высококвалифицированных специалистов и даже опытных рабочих. Большевицким «правосудием» без права обжаловать все они признавались врагами народа и контрреволюционерами. И среди них по численности преобладали вчерашние трудолюбивые крестьяне, разорённые, ограбленные и изгнанные из своей родной земли. И таких безвинно пострадавших было великое множество – десятки миллионов.
Преступное насильственное дробление общества и семьи, раздел награбленного имущества и продовольствия, разрушение православной церкви – всё это превратились в крупномасштабное варварское нашествие на русский и братские народы, при котором одни безвинные жертвы лишились жизни, а другие свободы. И таких жертв сатанинской революции становилось всё больше и больше. Оставшиеся на свободе рабочие в городе и крестьяне в деревне оказались тоже далеко не свободными. Рабочие работали на заводах и фабриках за нищенскую зарплату, которой едва хватало, чтобы свести концы с концами и прокормить свои семьи. А крестьяне обязаны были сначала платить немыслимо большие грабительские налоги, а потом, после сплошной насильственной коллективизации, выплачивая непосильные советские оброки, они вынуждены были почти бесплатно работать в колхозе, получая за свой рабский труд не заработанный хлеб и не деньги, а пресловутые палочки.
Под лукавым лозунгом «Вся власть народу!» произошло не освобождение народа от подневольного труда, а полное и окончательное его закабаление. Большевицкие полуобразованные вожаки были не настолько наивны, чтобы не понимать простую истину: никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах даже в цивилизованном государстве власть не принадлежала полностью народу. Однако они твёрдо знали: вожделенный заманчивый лозунг «Вся власть народу!» нужен для одурманивая и оболванивания народа, а вовсе не для передачи ему хоть какой-то малейшей доли власти в «триумфальном» шествии в «светлое будущее». Под прикрытием партийных и других массовых сборищ «с единогласным одобрением» в сопровождении громкими продолжительными аплодисментами, переходящими в бросание лаптей, вся нераздельная власть оказалась только в одних нечистых руках, испачканных кровью, руках партийных вожаков, а вовсе не народа, лишённого даже самых незначительных властных полномочий.
Всеобщее восхваление самозваной власти и полное одобрение её безумных решений демонстрировались не только на больших и малых партийных сходках и сборищах, включая съезды, но и при многолюдном шествии народном на Красной площади, которая становилась не красивой в прямом смысле этого слова, а действительно красной от многочисленных развивающихся флагов кровавого цвета. С весёлыми задорными песнями демонстранты несли кроваво-красные флаги и огромные портреты давно почивших «выдающихся партийных вожаков», начертавших «единственно верный путь» в светлое будущее. Над толпой высоко возвышались и портреты здравствующих верховных властителей, ведущих народ по пути, завещанному «гениальными вождями». Некоторые шествующие на площади, заблудшие не по своей воле, всё же искренне верили, что светлое будущее скоро, не сегодня так завтра наступит, и считали за честь принять участие в мирной демонстрации с песнями и плясками. Они шли, чтобы посмотреть на живых партийных вожаков, вознёсшихся на высокую трибуну гранитной гробницы с прахом своего, не преданного земле кумира, который, по меткому слову поэта, оставался для них «живее всех живых». Верховные партийцы вовсе не думали о том, что их кумир давно помер, и прах его не приняла земля за его страшные греховные злодеяния.
Многотысячное шествие по площади было хоть и мирным, но далеко не свободным и вовсе не добровольным. Подавляющее большинство людей шло на площадь не по собственной воле, а по принуждению – партийной разнарядке или приказу партийного начальства, не выполнить который не всякий подчинённый отваживался, дабы не потерять свою работу.
Демонстранты несли не только флаги и портреты, черно-белые и многоцветные, но и большие и малые плакаты, красиво разрисованные и прославлявшие вождей и партию. Чаще других мелькал плакат «Слава КПСС!», написанный крупными буквами, чтобы было видно его издалека. Словосочетанием этих слов, мало кому понятных по смыслу, партийные «мудрецы» стремились заменить всем понятные слова «Слава Богу!», которые не писались на плакатах, а произносились и повторялись очень часто всяким благочестивым человеком. Многие здравомыслящие люди недоумевали, за что же прославлять партию, которую партийные мифотворцы по-наглому призывали называть честью и совестью народа.
Из многолюдной, шумной толпы периодически доносилось многоголосое, громкое «Ура!». Всю огромную площадь от края до края непрерывно заполняли весёлые песни и музыка громкоговорителей. Очень часто повторялись песенные задорные слова «Эх, хорошо в стране советской жить!». Внешняя весёлость толпы вовсе не отражала внутреннее состояние и настроение многих шествующих, как бы того не хотели устроители массового шумного шествия по указке партийных вожаков. И это касалось множества людей, за честный добросовестный труд причисленных к «врагам народа», и гораздо большего числа людей, чьи самые близкие родственники: отцы и матери, братья и сёстры – были расстреляны либо томились в тюрьмах или ссылках. Таким демонстрантам было вовсе не до веселья и не до смеха без причины в бурлящей толпе, которой никогда не управлял и не управляет ни разум, ни рассудок каждого из собравшихся вместе людей. И на них с высокой гранитной трибуны смотрели дряхлеющие партийные властители судеб народных, испытывая при этом чувство глубокого удовлетворения от того, что покорный терпеливый народ идёт «правильным путём».
Заканчивались весёлые шествия, которые устраивались ежегодно весной и осенью в так называемые советские праздники, введённые большевиками в честь своей победы над народом, и начинались суровые будни, когда народ страдал, терпел и безмолвствовал. И некоторые люди продолжали верить партийным властителям и надеяться, что завтра будет лучше, чем вчера. Надеялись, что совсем скоро наступит вожделенное «светлое будущее», что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме», как было во всеуслышание заявлено с высокой партийной трибуны. Чтобы радужные надежды никогда не покидали обманутых людей, на всю катушку была запущена мощная пропагандистская машина, включая прессу, радио, телевидение и локальные сборища для политпросвещения, а по сути для оболванивания народа. Приводили в действие такую машину опытные партийные бумагомаратели и демагоги, знавшие цену и силу слова, напечатанного в «Правде», в которой правдой никогда не пахло от начала её сотворения. Следуя «мудрым» заветам и наставлениям своих «гениальных вождей», они нагло и открыто отрицали Слово, которое было в начале и через любовь к ближнему своему сплачивало и сплачивает людей, спасая их от растления и духовного опустошения. Слово же партийных богоборцев, громко произнесённое и красиво напечатанное, призывало не к взаимной любви, а к классовой ненависти и беспощадной борьбе вплоть до уничтожения неугодного класса. Растлевающие пагубные слова, направленные на разобщение и разрушение семей и русской нации, как опасную заразу, разносили сначала газеты, а потом радио, кино и телевидение. И бороться с её мгновенным распространением было невозможно – раз и навсегда был поставлен крест на свободе слова. И бедный несчастный народ вынужден был довольствоваться словами, старательно выписанными и окончательно выверенными партийными безбожными борзописцами. И многие люди им верили, не задумываясь о том, что не всякому слову следует верить, если оно даже напечатано красивыми буквами в самой главной партийной газете «Правда». Те же, кто пытался подвергнуть сомнению напечатанные или громко произнесённые слова с высокой партийной трибуны, попадал под тяжёлое репрессивное колесо, лишаясь не только свободомыслия, но и свободы, и даже жизни. Под страхом такой трагической участи порабощённый народ вынужден был молчать и верить красивым утешительным словам: «Правильной дорогой идёте, товарищи!».
Со страниц многотиражных газет, центральных и местных, не сходили хвалебные статьи о «гениальных вождях», их верных последователях и об их «выдающихся» заслугах. Их портреты, большие и малые, не только припечатывалось почти в каждом номере на первой странице, но и развешивались во всех многолюдных местах, не исключая мест, куда царь ходил пешком. А для объективного правдивого освещения жизни трудового народа и о наболевших острых социальных проблемах не хватало места ни в «Правде», ни в других газетах более мелкого пошиба.
Некоторые советские писатели и поэты, затуманенные социалистическим реализмом, пели славу «великим вождям» и коммунистической партии и слагали стихи и песни о том, как «хорошо в стране советской жить». Снимались фильмы-комедии, в который одним из главных героев был, например, счастливый тракторист, устремлённый в «светлое будущее», и это демонстрировалось в то смутное советское время, когда трактор в деревне был большой редкостью, хотя и проходили десятилетия после октябрьского переворота, а за несколько лет до него первые трактора уже пахали землю на русских крестьянских полях. Однако в советском кино, признанном «вождем мирового пролетариата» важнейшим искусством, не показывали мужика с плугом, пахавшего в поте лица до изнеможения от зари до зари. Не показывали, как деревенские бабы, выбившись из последних сил, тянули плуг вместо коня, как они, обливаясь потом, жали жито серпом на поле широком, на поле чужом колхозном, и за свой тяжёлый подневольный труд почти ничего не получая.
Всё это означает, что и во всех кинофильмах, и в многотиражных газетах, и в «великих творениях» советских классиков не находилось места для правдивого рассказа о суровых буднях трудового народа. Не писали и не показывали о том, как в подавляющем большинстве колхозов и совхозов от начала их сотворения до и после смерти «гениального отца всех народов» не было не только тракторов, комбайнов и механических жнеек, но и здоровых сильных лошадей, а были истощённые и изможденные клячи, которые после зимы не могли сами встать на ноги и на которых предстояло весной пахать сырую землю, когда такая пахота не всегда была под силу даже здоровой лошади. Не писали и не вещали о том, как пахарей и сеятелей с колхозным ярмом на шее душили советские вожаки непосильными грабительскими налогами, как в крестьянских семьях не хватало хлеба до нового урожая и как крестьяне вынуждены были ранней весной выкапывать мёрзлую прогнившую картошку, а летом собирать после жатвы случайно упавшие колоски, за что их ловили и сажали в тюрьмы. Не писали и о том, как колхозницы-крестьянки жали жито на поле не барском и не на своём, а на колхозном, как они с серпом в руках трудились под палящим изнуряющим солнцем до ломоты в суставах и, выбившись из последних сил, падали в обморок.
Во всеуслышание восхвалялись везде и всюду «стройки социализма», но не говорилось о том, что они велись мозолистыми руками миллионов людей, без суда и следствия загнанных в тюрьмы подальше от родного дома, от родной семьи и оторванных от плуга и станка, от рабочего стола, от любимого дела. Тщательно скрывалось и о том, как миллионы безвинных людей подвергались зверским пыткам и расстреливались, как страдали и томились в тюрьмах и ссылках заключённые, превращённые в дармовую рабочую силу, как они жили и трудились в нечеловеческих условиях: ночевали в сырых землянках и в неотапливаемых бараках, спали на многоярусных нарах, сколоченных из неотёсанных жердей; питались баландой, от которой становилось тошно; замерзали в мокрой рваной одежде и падали в обморок с лопатой или киркой в руках. Как над ними, полуголодными и беззащитными, издевались все, кому не лень: и рецидивисты-урки, и надзиратели, и тюремное начальство. Как выбившиеся из последних сил невольники, измождённые тяжёлым трудом, умирали в муках и страданиях, не дождавшись освобождения, как их трупы сваливали в одну яму либо канаву без гробов, как тела расстрелянных топили в прорубях и болотах. Не писали и о том, что «великие стройки социализма» все без исключения усеяны костями народными, но об этом сейчас знают многие.
Народ безмолвствовал и терпел. Народ трудился, строил, пахал и сеял, а партийцы, разделяя, властвовали. В дополнение к безумному чудовищному разделению общества и семей, земли и хлеба насущного произошло умопомрачительное коммунистическое разделение труда – народ работал в поте лица, а партийцы вместе со своей многочисленной камарильей и служаками, восседая на престоле власти, пожинали плоды народного труда. Если до октябрьского переворота считалось: один с сошкой, а семеро с ложкой, то при коммунистическом разделении труда, «справедливом и свободном», нахлебников-бездельников с ложкой стало в семью семь раз больше. В этом заключалась трагическая кульминация беспощадного деления всего и вся ради власти и славы, продолжавшего сеять непримиримую вражду и ненависть в обществе. Безумное, но целенаправленное деление ради партийного единовластия приводилось в действие кровавым репрессивным механизмом, не щадившим ни честных добросовестных и благочестивых тружеников, включая убеждённых правдоискателей, ни неугодных заблудших партийцев, ни отъявленных служак-палачей. Ненасытный механизм, долго подпитывался и не сбавлял обороты. Однако прошли мучительные десятилетия, и гигантский разрушительный партийный механизм, захлебнувшись, остановился. Вчерашние партийцы, верные марксизму-ленинизму и навязавшие насильственное коммунистическое разделение общества и труда, объявили свою единовластную партию вне закона. И в конце прошлого века партийная вавилонская пирамида власти, возведенная на зыбком почве властолюбия, насилия, ненависти и вражды, рухнула, а вместе с ней рухнул и нерушимый Советский Союз.
Библиографические ссылки
Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.
Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.
Карпенков С.Х. Экология: учебник в 2-х кн. Кн. 1 – 431 с. Кн. 2 – 521 с. М.: Директ-Медиа, 2017.
Карпенков Степан Харланович |
