Приобрести книгу можно в магазине "Слобода "Голос Эпохи""
http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15099/
В это время организовалась «Живая церковь», ее вдохновители и главари известны. Вот история роковых их шагов. Двенадцатого мая 1922 г. Патриарх был арестован и приехавшим к нему на Троицкое подворье трем-четырем лицам (Введенский, Калиновский, Красницкий, Белков — протоиереи) Патриарх выдал записку с «поручением Введенскому, Калиновскому и Красницкому привести в порядок канцелярию. Нумерову — дела по Консистории, Леониду (Скобееву), епископу Верненскому — дела по епархии». Пишу по памяти. Точного текста сейчас не помню. Но он мне был точно известен и в его смысле я не ошибаюсь.
О праве этих лиц на управление церковью Патриарх не высказывался. Для этой цели им особым письмом вызывался из Ярославля в Москву митр. Агафангел. На этой записке, вырванной притом у Патриарха почти насилием и обманом в присутствии члена ЧК и под его, конечно, давлением, «тройка» обосновала свое мнимое право управления Русской Церковью. Из временного случайного поручения канцелярского характера, до приезда митр. Агафангела из Ярославля, «тройка» злодеев, из белого духовенства, вывела право распоряжения судьбами Православия.
В Ярославль к митр. Агафангелу поехал Красницкий и так посредством провокаций там обработал дело, что Ярославский владыка, неосведомленный и неискушенный, отказался от управления Русской Церковью. Священный Патриарший Синод оказался устраненным от управления церковными делами, притом он не проявил никакой инициативы, как и все проживавшие в Москве архиереи.
Вошли в сношение с лишенными сана «протоиереями» Леонид, еп. Верненский и отставной еп. Антонин (Грановский). Оба они, обманутые искаженной копией Патриаршей «записки», принялись управлять Церковью. В ЧК эти «иереи» дали подписки быть верными ее слугами. Эта их подписка была опубликована в большевистских газетах, я сам читал. Нельзя думать, что она им была навязана. Дачей этой подписки надеялись устранить монашество от полуторатысячелетнего управления Церковью, и дать верховенство белому духовенству в лице женатого епископата. Конечно, их выходка позорно провалилась.
В Русской Церкви свершился раскол: с одной стороны Патриаршая церковь с верным ей епископатом, с другой стороны — «Живая церковь», с двумя неверными епископами (Антонин и Леонид), притом обманутыми. Скоро к ним присоединится третий — архиепископ Евдоким, весьма «знаемый» мной по Московской Духовной Академии. Немедленно были поставлены два епископа «живцами», Леонидом и Антонином: для Петрограда — женатый протоиерей Николай Соболев (без принятия монашества и оставления жены), для Москвы в качестве викария какой-то Иоанникий. Скоро же «живцы»-отщепенцы поставили епископами еще двух женатых петроградских протоиереев Иоанна Альбинского и Е. Белкова. Титулов их не помню. Значит, благодаря обманутым епископам Леониду (Скобееву) и Антонину (Грановскому), появилась в Русской Православной Церкви новая самочинная «отщепенческая иерархия».
Епископы Антонин (магистр богословия) и Леонид, конечно, кругом виноваты. Они знали отрицательное отношение пребывавшего в Москве епископата к самочинным выходкам «тройки», связавшейся с ВЧК, знали и ... творили злое дело. Они — отщепенческие архиереи — отлично знали, что в Москве они не имели права творить хиротонию вопреки воле Святейшего Патриарха, притом лишенного свободы. Оба эти архиерея были чужими для Московской кафедры. Они должны были по советам самоустранившегося, к сожалению, епископата быть сугубо осторожны с новоявленной «тройкой» законодателей, Москве чуждых и ей неизвестных. Всё это Антонин и Леонид знали и творили зло по недовольству Святейшим Патриархом.
Епископ Леонид вынужден был по указу ВЦУ выехать в Верный: он больше «главарям» был не нужен. Епископ Антонин с титулом митрополита возглавил ВЦУ. Горькое было время. Возмущению церковных масс не было границ. Взволновалось всё церковное море: в Церкви, Божественной Христовой Церкви появились предатели, обязавшиеся верной службой безбожникам-коммунистам. До самых глубин, до последней деревушки необъятной России взволновались русские люди. И сколько было жертв, ненужных жертв.
У меня было на шести листах сочинение одного из ректоров академии, где была исторически шаг за шагом, канон за каноном прослежена полная антиканоничность «Живой церкви» с ее обновленческими устремлениями и доказана неверность ее догматических установок. «Обновленцы» принизили, обмирщили небесный идеал христианства. Видный этот иерарх теперь в ссылке, а его труда мне никогда больше не увидать. Да подкрепит Господь надломленные силы этого святителя.
Как произошло изъятие церковных ценностей в моей церкви? Оно состоялось в конце апреля 1922 г. Пришел какой-то рыжий мужик с каким-то военным и забрали все ризы с икон, все венчики, все напрестольные кресты, все Евангелия, все священные сосуды — всё, что было из серебра. Составлен был акт, который мной, был подписан, как свидетелем: «при сем присутствовал». Видел я в окно, что около церкви собралась верная мне группа христианок со скорбными лицами, с ненавистью в глазах. Стоило только дать знак и дверь церковная полетела бы со своего места, верующие ворвались бы в храм и в клочки разорвали бы бандитов. Но долг послушания воле митр. Вениамина победил во мне дух сопротивления. Запечатанный мешок с ценностями был грабителями унесен благополучно. Всё же мы, спрятав опись, спрятали самый ценный евхаристический прибор и самое ценное Евангелие.
Я знаю, у кого они находились, но теперь, вероятно, продано на слом. В июне по распоряжению из районного управления была произведена новая опись церковного имущества (из меди и олова), а 16 июля 1922 г. церковь была закрыта, святой антиминс мной вынесен, верхняя престольная доска взята на хранение самым благочестивым христианином и после опечатывания дверей церковь отошла из ведения христианской общины. Прекратились пока мои проповеди против обновленцев-«живцов». Но отголоски ее отразились в обстоятельствах отобрания у тихоновцев обновленцами петроградских церквей: Варшавской, Воскресенской и Измайловского собора.
По Забалканскому проспекту расположено много церквей: от Сенной площади до конца построек за Московскими воротами. Во всех сих храмах мне пришлось служить в качестве приглашенного предстоятеля. Всегда мое служение сопровождалось проповедями и против большевиков, и против предателей «живцов-обновленцев-отщепенцев». Не был я первым оратором по Петрограду, но в юго-западной части его известность моя среди верующих была очень велика.
Нужно отметить мое выступление на диспуте в саду одной петроградской фабрики. Народу собралось достаточно, хотя объявления о диспуте были расклеены только по ближайшим к фабрике улицам. Выступал Покровский, лектор по Петрограду довольно известный. Я застал только конец его речи. Говорил он вяло, видно отбывал повинность. После него выступил «агитпроп» — агитатор-пропагандист местного большевистского комитета. Это было в июле 1922 г. Речь его бездоказательная, бессодержательная, неподготовленная, но нахальная, прямо рассчитанная на невежество слушателей. Я не собирался выступать, да меня и просили не выступать, опасаясь за мое благополучие. Тут меня все знали, и мое выступление могло кончиться для меня худо.
Но выступил один дьякон — из предателей. Я его знал лично. Он из рабочих одного из близлежащих заводов. Кажется, был даже помощником мастера. Очень не любим рабочими. Его несколько раз большевики бранили в «Красной газете». Желая примазаться к коммунистам, он в своей речи начал критиковать церковные непорядки, в которых обвинял духовенство: «Я был послушником, посещал монастырь и видел все монашеские безобразия. Меня сделали дьяконом, я был в алтаре и видел, как «попы» смеются во время службы, сидя в алтаре и пр.» Тут я не выдержал. Было поздно, и мне не хотели дать слово. Однако по требованию народа, меня знавшего, распорядители разрешили мне говорить столько времени, сколько потребуется. Мне достаточно было двенадцати минут, чтобы разделаться и с иудушкой-дьяконом, и с «агитпропом».
Обличить выходку дьякона было нетрудно. Я ему заявил, что мирянам у нас дозволен вход в алтарь на практике, так что, и не принимая дьяконское служение, можно знать о поведении духовенства в алтаре во время богослужения. Это — иудин поступок: сначала высмотреть всё, а потом разглашать врагам. Пусть помнит, что предательство всегда и везде позорно, что предателей все презирают — даже те, которым предают, что и исполнилось на Иуде.
«Агитпроп» выразился: «Вы знаете, что такое пролетарская наука? О, вы не знаете, что такое будущая пролетарская наука!» — Силился разъяснить различие между буржуазной и пролетарской наукой, но, конечно, не смог. Я ему показал в своей речи, что нельзя противопоставлять буржуазную науку пролетарской: якобы низшую, якобы высшей. Да науки, как таковой, нет, в наличии имеются только разнообразные до противоположности и противоречия мнения ученых. Нет двух ученых, которые по кардинальному вопросу имели бы тождественные решения. Мнения ученых часто противоречат, как собственным построениям, так и построениям других авторитетов. Существует одно только божественное христианское знание, а люди дают только мнения, как бы они оригинальны не были. Что сегодня превозносится как научное открытие, то завтра встречает резкие возражения. Само собой разумеется, что все мои тезисы были подтверждены примерами.
«Агитпроп» утверждал, что люди ученые не верят в Бога. Мною были приведены на основании известной статьи протоиерея-профессора П. Я. Светлова точные сообщения (по памяти, конечно), что все корифеи биологии, ботаники, зоологии, минералогии, астрономии, физики, химии и проч. верили в Бога. Даже Дарвин. Выпустив свой нашумевший труд «Происхождение видов», Дарвин не хотел печатать другой своей работы «Происхождение человека» и оно, вопреки его воле, было напечатано после его смерти не в меру ретивыми учениками. Впрочем, говорят, что на смертном одре согласие у него было всё-таки вырвано.
После воодушевленного заключения о следовании за Христом, а не за Лениным, за Крестом, а не за молотом, которое было произнесено приподнятым тоном, раздались громовые рукоплескания. Отказавшись отвечать на записки, которые были заготовлены «агитпропом», а не публикой, я сошел в толпу. Мне целовали руки. У многих были слезы на глазах. Митинг был сорван мной. Поражений на диспутах я не знал, хотя не всегда, конечно, результаты были так поразительны. Долго рассказывали в нашем большом доме о моем выступлении.
Изъятие ценностей стало фактом прошлого. Энергия народного гнева обрушилась на обновленцев, которые при содействии милиции силою у патриаршей церкви захватывали храмы. Трудно уже нам по слабости памяти по годам расположить события этого рода. Речь идет о 1923-1927 годах.
В Троицком (Измайловском) соборе митрофорный настоятель Николай Сахаров, женатый протоиерей, принял от «живцов»-отщепенцев архиерейство (в возрасте около 70 лет). Дотоле полный собор опустел. Все уважение к маститому протоиерею Сахарову у христиан пропало. Начались стычки.
После его смерти настоятелем был поставлен протоиерей Соколов, когда-то уважаемый законоучитель в г. Смоленске. Про него в «Красной газете» писали: «этот поп пробовал за всех молиться и никого не проклинать — народу в церкви мало. Стал «живцом» — народу еще убавилось. Стал проклинать «живцов» — народ не пошел в собор. Хоть пивом торгуй». Не понимаю я, какую надо иметь совесть, чтобы так кувыркаться. Умер Соколов. Собор взяли представители Патриаршей церкви. Протоиерей Флоровский стал настоятелем. Собор снова стал действительно центром для всего района.
В Варшавской Воскресенской, церкви до захвата ее «живцами» мне приходилось часто служить и проповедовать. Любил я этот храм — высокий, светлый, просторный, без колонн. Посвящен Восресению Спасителя. Однопрестольный. Ужасные столкновения в нём и около него разыгрались, когда его «брали живцы». Священника-«живца», начавшего вечерню, вытащили из храма и бросили в Обводной канал, еле спасся. Дьякон на коленях вымолил у толпы себе прощение и дал обещание не показываться более в эту церковь. И милиция не помогла, хотя и старалась. Лишь через полтора-два месяца «живцы» открыли в нём богослужение. Храм опустел и из-за отсутствия доходов начал разрушаться. Теперь совсем закрыт, как и Измайловский.
Вознесенский храм на проспекте этого имени после закрытия других церквей собрал в себе цвет духовенства. Академики. Лучшие проповедники Патриаршей церкви. Чудное пение хора. Простая будняя вечерня всегда имела не менее 200 молящихся. Там кормились до 16 священников. Какие бои разыгрались около этого храма при его защите от наседавших «живцов». Милиция проявила дикое насилие. Она считала этот храм гнездом контрреволюции. Не давали верные производить передачи имущества. Не позволяли его описывать. Не давали «живцам» служить. Три раза и не в один день милиция ходила в атаку. Все разбивалось об энергию христиан. Терпение у исполкома (исполнительного комитета рабочих и солдатских депутатов) лопнуло.
В третий раз — это было летом, когда народ живет вне Петрограда — дошло до того, что районный начальник милиции на лошади въехал в храм. Тут он был встречен свистками. Его приспешники, очищая храм от верных, избивали их замкнутыми револьверами. Раздавались ругательства, крики, плач, истерики. Этот храм уже был последним, который отбивали у «тихоновцев». Оставались в этом районе только маленькие церкви, которыми владела Патриаршая церковь. Слезы, стон и горе. О, Церковь моя родная, до чего ты дожила!
Сенновская Спасская церковь, руководимая умным «живцом» Боярским, давно стала обновленческой и переход этот совершился безболезненно. Причин тому много. Обновленец Боярский учел, что Сенновские торговцы, во-первых, не станут из-за непонятных им богословских учений копья ломать, ибо им некогда заниматься церковными делами — с утра до ночи торгуют, покупают и продают; во-вторых, люди, материалистически настроенные, не желали подвергать себя риску, когда провалился «военный коммунизм», и после Кронштадтского восстания стала работать свободная торговля-конкуренция; в третьих, духовенство Сенновской церкви совсем не стояло на высоте боевых задач момента: оно тоже работало только кадилом да кропилом.
Был там о. Алексий Заборовский, враг своего родного брата Иоанна Заборовского — обновленца, настоятеля закрытой теперь Иоанно-Предтеченской церкви, древнейшей в Петрограде. Священник А. Заборовский с семинарским образованием, сравнительно авторитетный проповедник, но он умер очень молодым, и его похороны ярко свидетельствовали о силе Патриарших течений. Он был тихоновец. После смерти Заборовского имели в виду взять в Сенновскую церковь меня, но моя кандидатура была неприятна настоятелю храма протоиерею-профессору Петровскому и она отпала. После не то ухода, не то смерти протоиерея Петровского, там и водворился протоиерей А. Боярский.
Также примирились и прихожане Андреевского собора со своим настоятелем протоиереем Николаем Платоновым, который умело лавировал между подводными камнями церковной жизни своего прихода. Это даровитейший проповедник Петрограда, ярый обновленец, но всегда прятавший свой лисий хвост. Он и «отщепенческий» собор «живцов» 1923 г., лишивший сана Патриарха Тихона, осуждал и клялся в своей верности Православию, и предавал ЧК виднейших церковных работников Петрограда. Когда выявилось перед всеми его обновленчество, его собор только наполовину опустел. Ушли от него только непримиримые. Церковноприходской совет оставил собор Платонова и ему пришлось собирать новый из почитателей второго сорта. Кажется, Андреевский собор еще не закрыт.
Протоиерей Введенский Александр до открытия возглавляемой им «живой» церкви, священствовал в церкви Захарии и Елизаветы на Захарьевской улице. Говорят, что он из евреев, но это неважно. Он окончил университет. Принял священство в революционные годы. Был мнимым другом Петроградского митр. Вениамина, а затем, по общему отзыву, его главным предателем. Знаток новых языков. Очень сведущий в западной богословской литературе. Бойкий и плодовитый писатель, единственный у «живцов» отличный проповедник. Говорит театрально. Однажды даже по окончании проповеди упал навзничь, что, по его мнению, должно было быть очень эффектным. Имел до отступничества массу последовательниц по Петрограду, из интеллигенции, конечно. Отлично воюет с безбожниками. У него было несколько победоносных диспутов с А. Луначарским, большевистским комиссаром народного просвещения. Глава «живой» церкви, а потом обновленчества. Друг ЧК. Главный предатель духовенства. Враг Патриарха и патриаршества.
Много ему досталось от верных христиан за его Иудину работу. Предал своего помощника по церкви прот. Пищулина. Он за сопротивление Введенскому, основавшему «живую» церковь, послан был в ссылку, испугался, повинился, был с пути возвращен. В Москве «живцами» сделан епископом, по возвращении в Петроград был осмеян и отвергнут верующими, покаялся и принят был патриархией обратно без митры в прежнем сане протоиерея. «Живцы»-обновленцы в Петрограде чрезвычайно злились: почему патриархия не признает ихней хиротонии. Это не единственный факт, мне хорошо известный. Со мной в Соловках был заключен еп. Антоний Панкеев, принявший монашество и архиерейство от «живцов», потом от них отрекшийся, покаявшийся и принятый патриархией в православие с вторичной патриаршей хиротонией во епископа.
Тот дом, где я прожил десять лет революции, принадлежал к приходу Екатерининской церкви. В ней я часто проповедовал (1918-1920 гг.). Первая моя петроградская проповедь была произнесена в этой церкви при протопресвит. А. Васильеве (духовник Их Величества, расстрелян). Когда-то он был настоятелем помещавшейся неподалеку церкви аристократической Крестовоздвиженской общины. Это — чудный проповедник, ученик С. А. Рачинского. Тогда этот район Петрограда его прямо на руках носил. Однако в Екатерининской церкви ему удалось утвердиться лишь после расстрела священника Успенского, бегства прот. Федотова и сумасшествия третьего, что случилось всё почти в одно время. Обстоятельства были ужасные.
После протопресвит. Васильева здесь устроился очень деятельный протоиерей, не раз сидевший в тюрьме, руководитель «патриархистов» в этом районе. Не называю его фамилии. А может быть его уже нет на свете. Быть может он в ссылке, да и наверно так. Я действовал за Нарвской заставой. У этого протоиерея Екатерининская церковь была отобрана «живцами», захирела от отсутствия доходов, брошена ими, перешла снова к Патриархистам, совсем закрыта и теперь срыта до основания. Все это было до 1929 года.
Перехожу к трагической гибели Путиловского храма. Он закрытию не подлежал, если следовать даже большевистскому декрету. Он был всегда приходским, а не домовым. Путиловские рабочие были как раз теми элементами, которыми держалась советская власть. Во время НЭПа завод насчитывал от 16 до 20 тысяч рабочих. Ведь и в 1905 году во время бунта рабочих путиловцы играли важную роль, но верующими они всегда были в своей массе — стоит вспомнить 9 /22 января, когда они шли к Престолу с крестами, хоругвями и иконами просить о реформах. Ведь Путиловский храм предполагалось не передавать из рук «Патриархистов» в руки обновленцев, а решено было сразу же храм превратить в «клуб Ленина». В Петрограде к тому времени, кажется, еще не было такого факта, чтобы храм — видный, большой храм — прямо закрывали, приспособив его к осуществлению целей безбожия. В чём тут дело?
По марксистско-ленинскому мировоззрению полагается думать, что рабочий по своей психологии рьяный противник религии, которая своими путами, своим туманом держала рабочий класс в рабстве капиталистам и фабрикантам. Нужды нет, что рабочий класс в действительности отвергает эту теорию, что он в своей тяжелой доле считает религию единственной на земле отрадой. Нужды нет, что мы учим и рабочих верить Апостолу говорящему: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван». Рабом ли призван, не смущайся, но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христова» (1Кор. 7, 22; Еф. 6, 5-9; Кол. 3, 22; 4, 1; 1Пет. 11, 18-25). Мы, конечно, не отождествляем рабочих с рабами, но указываем у Апостола только те мысли, которые устанавливают разницу социального положения людей на земле с постепенным преодолением этой разницы на протяжении веков христианской истории. Значат ли эти цитаты, что рабство извечно должно существовать в Церкви Христовой? Ни в каком случае. Значит ли, что нужно ускорить исторический процесс освобождения людей от непосильного труда? Да, нужно. Но какими мерами? Конечно, не дикой ломкой сложившегося уклада жизни, а лишь постепенным выравниванием его ненормальностей.
Рабочий знает, что от дикой ломки современного уклада он больше всего пострадает. Нужно было доказать, что путиловский рабочий ненавидит свой храм, горит желанием превратить его в клуб. Удалось ли это доказать? Никак не удалось инсценировать согласие рабочих закрыть свой храм, построенный на их трудовые гроши. Все улицы за Нарвской заставой поселены путиловскими рабочими. Если не считать химического завода (75-100 чел.), за Нарвской заставой и фабрик больше нет. И вот всё население тех мест, взволнованное слухами о готовящемся закрытии храма путиловцев, бросилось на защиту своего чудного великолепного храма, И духовенство тут ни при чём.
Еще при изъятии церковных ценностей рабочий Крылов П. И. еле унес ноги из Путиловского храма, опершись руками о плечи настоятеля о. Зимнева (Крылов был во главе комиссии отбиравшей золото и серебро). А духовенство путиловского храма по своему авторитету было ниже всякой критики. Протоиереем там был Александр Молчанов. Ни Зимнев, ни Молчанов проповедей не говорили, действовали только кадилом и кропилом, выпивали да закусывали, а о. Зимнев был большой мастер рассказывать анекдоты, чем рабочим и нравился.
И отцы и дети, и матери и дочери, и молодые и старые — все оказали сопротивление. Много значила тут и моя пропаганда. Но больше тут заслуг протоиерея Клеандрова, мученика. Сколько собраний на заводе не назначали, сколько голосований не производили, всё получались результаты нежелательные: не отдают рабочие храма под клуб. Пустили в ход Евдокимова, члена Петросовета, рабочего экспедиции заготовления государственных бумаг. Вновь созвали собрание. Пропускали только по билетам, а билеты выдавали только коммунистам и сочувствующим. Мало голосов за закрытие.
И вот взволнованные христиане видят, что идут целые тучи грузовиков: наполненных молодежью с возбужденными лицами. Решили, что едут оцепить храм и оттеснить верующих от храма. Женщины стали молиться посредине дороги наперерез машинам. Произошло замешательство. Грузовики снова тронулись. Милиция энергично действовала. Кое-кого задавили. Стоны, крики, ужас. Полетели камни. Вмешалась конная милиция. Грузовики проехали. Комсомольцы со всех концов города на собрании неистовствовали. Евдокимов ругал защитников храма «белой сволочью». Нескольким христианам, бывшим на собрании вопреки всем кордонам, почти не давали говорить, а над говорившим издевались. Атмосфера была грозовая. Все были наэлектризованы. При голосовании тысячи комсомольских рук поднялись за закрытие храма. А комсомольцы эти не имели никакого отношения к Нарвскому району и Путиловскому храму. И храм не для неверующих, а для верующих. Проголосовали обращение храма в клуб. Но надо решение провести в исполнение, т. е. фактически закрыть. Не дает народ: тут грузовики не помогут. И день, и ночь народ стеной сторожил церковь. Около нее молитвы, пение. Около трех месяцев прошло, пока народная энергия пошла на убыль. Закрыли святое место. Устроили мерзость запустения. Говорят ухлопали двести тысяч рублей на переделку под клуб. Я его видел, хотя и противно было видеть. Занятия в клубе долго не начинались, все боялись народного гнева.
Итак, рабочий народ ярко показал, какой он правды хочет: марксистской или христианской. Нельзя говорить, что церковь защищал рабочий по невежеству. Народ рабочий лучше нас знает свою пользу, ибо душа человека по природе христианская. Церковь защищал не народ, одурманенный «попами», а народ, сознающий свою государственность христианской. И опять по сему делу аресты, тюрьмы, суд, ссылки и даже расстрелы. И где теперь Иван Петрович Зимнев, и Александр Алексеевич Молчанов — иереи путиловские? Чем они кормят своих уже поднявшихся многочисленных детишек? Горе! Горе! Спасли жен и детей, но погубили церковное дело.
Теперь (1931 г.) уже за Нарвской заставой нет ни одной христианской церкви. Кажется, еще существует чудный Чугуевский храм со своими много раз кувыркавшимися протоиереями Эльтековым и Медведским: ускользнули ведь от тюрьмы и ссылки. Чай, думают, что дело сделали: в бороду ухмыляются.
От трусов, от никчемных рясоносцев перехожу к архиереям, достойно носящим свои шелковые мантии, к иереям, смело и бодро смотрящим в глаза смерти, к мирянам, честно исполнившим свой христианский долг защиты дорогих святынь. Перехожу к борьбе с обновленчеством.
Весь август-декабрь 1922 г. шли переговоры с вождями «отщепенцев-живцов» и обновленцев всех толков и видов, на которые они тогда (1922-23 гг.) поделились. Это были:
а) Союз общин древлеапостольской церкви — СОДАЦ;
б) Трудовое христианство во главе с Трегубовым. Переговоры имели целью объединение отщепенцев с патриархией. Нас, защитников Патриаршей церкви, они считали и называли автономистами, а себя — правящей церковью. Обе стороны и угрожали одна другой расколом и опасались довести дело до раскола. В виду общего врага (атеизм в форме коммунизма) Патриаршая церковь добросовестно шла к объединению с отколовшимися от нее церковными группами, но, конечно, под условием принятия ими всей догмы, морали и каноники без изменения. С нашей православной стороны в переговорах участвовали 1) прот. Ивановский Петр; 2) прот. Беляев (Никольский собор), прот. Сокольский (с Васильевского острова), еп. Венедикт (еп. Алексий Симанский был, кажется, сослан), прот. Тихомиров (Преображенский собора) и др.
Помню собрание в деревянном храме Екатерининского прихода, где наш представитель благочинный прот. Ивановский докладывал двенадцать пунктов достигнутого соглашения. Тут присутствовал и районный представитель гражданского управления по церковным делам, но в прения не вмешивался. Собрание состояло из местного духовенства и представителей церковно-приходских советов благочиния. Многие высказывались против объединения с «Живой церковью», хотя ее представители и приняли все выставленные нами требования. Вопрос о порядке управления Петроградской митрополией тогда еще не был особенно боевым. Таковым он стал после собора обновленцев 1923 г., когда «живцы» потребовали главенства в Петроградской церкви. Я подал голос за то, чтобы принять отщепенцев в общение после публичного покаяния. Затем эта практика и утвердилась в русской церкви по отношению к обновленцам, как естественно согласная с канонами церкви.
Мы даже не признавали их архиерейских рукоположений, если в них не принимал участия хотя бы один из иерархов старого посвящения. Мы указывали на неискренность действий «живцов». Но я тогда (1922 г.) еще верил им. Хотя собрание приняло мою примирительную точку зрения, но объединения не состоялось. Все наши члены согласительной комиссии пошли в ссылку. Протоиерей П. Ивановский был сослан на три года в глухой угол Зырянского края, откуда вернулся еще, кажется, при жизни Патриарха Тихона. Беляев, протоиерей, по возвращении из ссылки больным и разбитым недолго прожил. Сокольский, протоиерей, утвердился, в церкви св. ап. Матфея. В ссылку не попал. Это магистр богословия. Мы с ним недолго вместе работали на военном поприще. Где он теперь, не знаю, но о прот. Ивановском знаю, что он, приглашенный в греческую церковь в Петрограде, по доносу настоятеля грека-архимандрита этой церкви, снова попал в ссылку в 1928 г.
Обновленцы, сослав наших боевых руководителей, думали устранить нас и царить в Петроградской митрополии без помех; они думали, что сопротивление тихоновцев сломлено. Обновленцы очень хотели участвовать с нами в совершении литургии и других церковных служб, но мы решительно отказались от общения с ними. Умер протоиерей Введенского собора Егоров, очень талантливый проповедник и ученый богослов. Патриарх Тихон признавал его православным, однако в своих мнениях он бывал очень оригинален, но в чём именно — не помню.
Протоиерей Боярский хотел служить панихиду, но нашими не был допущен, из-за чего разыгрался скандал.
После ссылки наших отцов, участвовавших в согласительной комиссии, повелась борьба по всей России между отщепенцами и патриархией не на жизнь, а на смерть. Все фиговые листочки с обновленцев были сброшены. Ясно было, что наши сосланы по ихнему доносу. Потом Святейшим Патриархом были поставлены для Петрограда епископами архимандриты: Иннокентий; магистр богословия Николай (Ярушевич). Скоро они пошли в ссылку. За ними пошел Николай (кажется, Клементьев) епископ Охтенский. Снята была с поля борьбы вся наша Петроградская верхушка. «Живцы» хотели, чтобы епископами в Петрограде оставались только их ставленники. За нашими епископами в ссылку пошли еще несколько боевых протоиереев. Был дважды сослан даже протодьякон Михаил Лебедев. Николай, епископ Охтенский, по возвращении умер. Был дважды арестован епископ Григорий (Лебедев), но он в ссылку не попал, хотя он, конечно, и не предатель.
Вернувшись из ссылки, еп. Иннокентий выступил с резкой отповедью зачинщикам нового объединения с отщепенцами-протоиереями: Чукову, Акимову и Чепурину. И снова пошел в ссылку. Епископ Венедикт по возвращении из ссылки года два управлял епархией, затем снова пошел в ссылку. На пять лет сослан в Туркестан мой приятель протоиерей Б., давший мне свое сочинение — подробный очерк смерти и погребения Патриарха Тихона и выборов местоблюстителя.
Когда во всех ссылках были наши пастыри и архипастыри, стала слишком очевидна рука «живцов», когда ими были отняты у нас главные петроградские храмы; когда из деревень в Петроград приехало сельское духовенство, выгнанное из приходов «живцами»; когда на церковных папертях появилось нищенствующее духовенство: когда оно стало по домам ходить и просить милостыню; когда у нас обновленцами были отняты доходные петроградские святыни (Пантелеймоновская часовня, например) — тогда стало ясно, что церковь лежит в развалинах, но не в параличе. Христиане с нами и против обновленцев.
Стало совсем тяжело проповедовать. Проповедуешь, а сам твердо знаешь, что тут где-нибудь обновленческая ищейка, ловящая каждую неосторожную фразу. Ссылки, отобрание церквей, закрытие их — это одна сторона дела. Теперь другое.
При военном коммунизме (до 1922 г.) было время, когда в городских домах все жили бесплатно, без различия сословий, классов, богатства и общественного положения. Плата, впрочем, была, но настолько ничтожная, что о ней и говорить не стоит. Комната в месяц стоила не больше фактической цены фунта черного хлеба. Разница была лишь в том, что в домах, преимущественно населенных рабочими, государство помогало дровами, ремонтом, а в домах, населенных другими элементами населения, этой помощи не было. И дома эти гибли. Развал жилищ дошел до крайней степени. Из пятнадцати тысяч домов в Петрограде осталось годной для жилья только половина. Я сам видел на Петроградской стороне шестиэтажный дом новой стройки необитаемым, с разбитыми стеклами: нельзя было пустить центральное отопление.
По части жилищ духовенство тогда не преследовали. С объявлением НЭПа (новой экономической политики) духовенство, наряду, конечно, с другими имущими классами, стали преследовать, как по части квартир, так и по части налогов и политических прав. Одно время духовенство причислено было к нетрудовым элементам и ему было очень тяжело выносить этот гнет, а в другое время большевики считали его свободной профессией. Иногда духовенство квартирную плату и налоги платило по своему званию «служителей культа», а иногда по степени доходности своей должности.
Сначала и для духовенства считали гражданскую работу обязательной, как и военную повинность в тылу, потом с 1922 г. до 1924-25 гг. на гражданской работе его едва терпели, а приблизительно с 1925 г. бесприходное духовенство лишено было «права» гражданской государственной работой зарабатывать себе кусок хлеба. Впрочем, «право» на государственную работу духовенство никогда юридически не имело, как контрреволюционный класс, если бы вопрос об этой государственной работе был поставлен широко и открыто. Работать для государства имели право только члены профессиональных союзов, но для духовенства туда вход был закрыт. Правда, в силу зигзагов советской политики по культовым и профессиональным делам, когда она проводилась то строже, то мягче, мне, как специалисту-педагогу с 1919 г. за малыми перерывами удалось состоять членом профессионального союза работников просвещения до 1927 г. и даже получать пособие по безработице, но это удалось мне лишь вследствие отличного знания советских законов и то в виде счастливого исключения.
Вообще-то, дабы удержаться на поверхности бурной советской жизни, нужно было отречься от священного сана, да и этот роковой шаг не всегда спасал от бед. Сними сан, отрекись от Христа, тогда получишь государственную службу, да и то только до первого «сокращения штатов», иначе говоря, до первой кампании по увольнению нежелательных элементов из государственного аппарата. Лишь в 1927-28 гг. вышел декрет, по которому лица лишенные политических прав (не имеющие активного и пассивного избирательного права), не могут поступать на гражданскую службу, так как на ней могут состоять только члены профессиональных союзов. Еще давно в союзных профессиональных уставах было проведено постановление, что нетрудовые элементы не могут состоять членами союзов, как и служители культов — они указаны прямо и точно.
Советское законодательство на пространстве десяти годов революции (до 1928 г.) чрезвычайно колебалось по части ущемлений в правах служителей культа. Лишь Сталиным проведены были после смерти Ленина (впрочем, это было бы сделано и при нём, если бы он прожил дольше) резкие законы против служителей культа всех религий. Основным стержнем коммунистической политики по государственному служебному аппарату является задача его «орабочения». Отсюда «выдвиженство» рабочих на ответственные должности, которые они должны постигнуть практикой, а не образованием.
В конце концов все государственные работники прежней царской службы и царского времени будут уволены с государственных постов. Отсюда все процессы о «вредительстве». Почему-то во «вредители» всегда производят только тех, кто имел какое-либо отношение к государственному аппарату императорского времени. Когда на съезде Союзов кого-то из главарей спросили: «Куда же деваться сокращенным? Чем им жить? Ведь у них дети?» Дан был циничнозверский ответ: «Пусть живут по волчьему паспорту, нам до их бедствий дела нет». Это было приблизительно в 1925-1926 гг., когда еще всего было довольно, и была свободная торговля. А с того времени много воды утекло.
В 1928 году вышел приказ выселить всё духовенство из городов и прежде всего из столиц, но сначала его не смогли осуществить из-за трений на низах власти. Конечно, он будет осуществлен. Вот поэтому-то и приходится возмущаться политикой митр. Сергия, заместителя Местоблюстителя Патриаршего престола в России, который писал в своем «интервью», что духовенство в России не преследуется за свои религиозные убеждения. Ведь он на себе испытал всю силу большевистских законов «о лишенцах», которыми теперь остались в России только «недобитые попы». Так как духовенство имеет глубокие корни в народной толще, с ним труднее всего бороться. Нужно его в глазах народа всячески очернить.
Знаю (за 1929 г.) по Лубенскому уезду Полтавской губернии, что там из 192 приходов половина закрыта. Духовенство нищенствует. Верующие сами голодают. Около десяти-двенадцати лиц отреклись от духовного сана, но, конечно, государственной работы не получили, как не состоящие членами профессиональных союзов. Производится насильственное физическое уничтожение религиозных элементов страны, начиная с духовенства: негде жить и нечего есть.
И напрасно общеевропейская общецерковная кампания против русских гонителей-атеистов закончилась. Ее нужно было довести до крестового похода западных народов против большевиков. Когда капиталисты поймут всю реальную силу наших утверждений, тогда они согласны будут отдать половину своих капиталов на погашение русской революции, которая хочет и грозит сделаться всемирной. Только поздно уже будет. Впрочем, эта политическая тупость правящих классов не впервые проявляется в истории человечества. Культуры гибнут. Культуры нарождаются. Молодые капиталисты легкомысленны, а старики надеются умереть до революционных бурь, громов и молний.
С 1923 года я снова стал пасторствовать за Нарвской заставой, имея исходным пунктом С-скую церковь. К этому времени из-за различных стеснений по части квартиры, налогов и прав приходилось работать вдали от места жительства, так как к нему именно приурочивались всякие стеснения. Нужно было действовать так, чтобы в доме не знали, что я занимаюсь пастырской работой: ведь всякого рода очень многочисленные удостоверения требовались именно за подписью управдома (управляющего домом). Считаясь безприходным, я оплачивал комнату по ставке своей двоюродной сестры-рабочей. Как безприходный, я не платил налогов, ибо по всем документам обозначался педагогом. Вот почему я не брал прихода, а был только проповедником в разных церквях, а если и служил литургию в качестве почетного гостя, то только за Шлиссельбургской заставой, в Саблине, Чудове, Тосно и далее... или нередко сослужил архиереям.
Меня арестовали однажды за день до того дня, когда я приглашен был служить в Троицкую церковь. Там ждут ко всенощной, а я уже сижу в ГПУ. Таким путем за все десять лет революции я ухитрился не заплатить ни копейки налогу. Советские законы я знал отлично и умел отлично лавировать. Мне часто приходилось писать верующим заявления в советский суд по уголовным и гражданским делам — у меня были все советские «кодексы» последних изданий. Не было случая, чтобы я проиграл какое-либо дело, начиная с собственных столкновений, хотя, впрочем, я и брался только за надежные дела.
Теперь, особенно с 1925 года, проповеди мои стали умереннее, осторожнее, гораздо осторожнее. Дело в том, что сами большевики в церкви не заглядывают: им это строжайше запрещено под угрозой исключения из партии. Но приходилось бояться и беспартийных безбожников. Обновленческие шпионы приучили меня к осторожности и умеренности. А за мной очень охотились. Приходилось постоянно держать в секрете место будущей проповеди. Правда, осторожность могла и не спасти: могли умышленно исказить речь. Спасался я тем, что умышленно избегал больших храмов и старался проповедывать там, где меня не знают. Больше всего любил проповедывать о Воскресении Спасителя, разбирая этот вопрос с самых разнообразных точек зрения и всегда направляя речь против безбожников.
Большевистская конституция 1918 года разрешала религиозную пропаганду наравне с антирелигиозной. Их конституция 1929 г. разрешала только антирелигиозную пропаганду, умалчивая о религиозной. Тем самым последняя приравнивалась к контрреволюции, чего я скоро и испытал на себе. Как всегда у большевиков неписаная, неузаконенная практика шла впереди и раньше декрета. Меня обвинили в агитации против советской власти еще в 1927 году, имея ввиду мое звание служителя культа.
До 1927 г. в Петрограде закрыты Исакиевский, Казанский соборы, храм Воскресения на крови царя Освободителя. В 1928 г. закрыта Покровская большая церковь и обращена в склад картофеля. В ней всегда была масса молящихся, чудный хор и отличные проповедники. Церковь св. Михаила Архангела была закрыта раньше.
Обновленцы-живцы к августу 1923 года добились своего: все тихоновские епископы были в ссылке, и в Петрограде не было ни одного епископа. Для Петрограда нужно было Святейшему Тихону поставить епископа, притом стойкого, умелого и тактичного. В Москву к нему ездила из Петрограда особая делегация, которая представила Святейшему Тихону кандидатом иеромонаха Мануила. Он не окончил академического курса и до архиерейства мне не был известен. Теперь ему около 47 лет. Епископ Мануил повел широкую и умелую организационную работу, энергично борясь с обновленцами. Выдвинувшее его духовенство его поддерживало. Проповеди его не отличались осторожностью, но «Патриархистов» он объединил. Его, конечно, засадили в тюрьму, из которой, просидев в ней пять месяцев, он в 1924 году поехал в Соловки, где я и застал его оканчивающим в 1927 году трехлетний срок каторжных работ. В декабре 1927 г. епископ Мануил с последним пароходом из Соловков уехал. Он мне жаловался, что петроградские христиане, усердно молившиеся с ним в храмах Петрограда, в Соловки не прислали ему ни денег, ни посылок. Ему помогали только мать и брат. Испытал и я со стороны петроградцев полное равнодушие к своей судьбе, когда страдал в Соловках. А ведь епископ Мануил сидел в лагере в самое жестокое время, которое я почти не захватил уже. В Соловках он вел свой дневник, который он при отъезде поручил какому-то столяру из заключенных заделать между стенками чемодана. Кто-то из «шпаны» видел эту работу и потребовал денег за молчание, в чём, конечно, было отказано. По доносу чемодан арестовали, направили в Соловецкую цензуру, вскрыли, нашли дневник, прочитали и от партии, которая должна была грузиться в октябре, отставили до последнего парохода. Нужно было, очевидно, снестись с Москвой. Что было в дневнике мы не узнали и еп. Мануил никому не сказал. Отвезенный с последним пароходом из Соловков он был направлен прямо в Москву и был выпущен, свободно служил в Москве и Можайске, потом снова был арестован и мы потеряли его из виду. Видимо, отойдя от Патриаршей церкви, он исчез с горизонта.
Одно время и я был наречен в епископа в П., но большевики не позволили совершить хиротонию. Дело окончилось сидением в тюрьме. В это время со мной в тюрьме сидели архиеп. Гурий, еп. Николай (впоследствии в тюрьме и скончавшийся), митр. Серафим, еще еп. Николай, еп. Борис и еп. Феодор. Епископы Феодор и Николай (умерший) великие подвижники. Не состоялась моя хиротония во епископа Каргопольского и во епископа Красноярского. Первую кафедру предвосхитил другой, а вторая предлагалась мне во время болезни Святейшего и нужно было ждать выздоровления его в Москве, но жить в ней не было у меня ни денег, ни возможностей (паспорт).
ГПУ в отношении Патриаршей церкви с 1927 года взяло суровый курс. Хотя в Петрограде тихоновских церквей оставалось все меньше, но епископов было больше, чем когда-либо. Перечисляю: 1) Архиеп. Гавриил (Воеводин), бездарный, Петроградской академии выпускник 1895 г.; 2) еп. Николай (Ярушевич); 3) еп. Сергий, из малообразованных настоятелей Сергиевой пустыни; 4) еп. Григорий (Лебедев), очень ценимый проповедник, но осторожный администратор; 5) еп. Серафим (Колпинский — уже умерший); 6) еп. Димитрий (Любимов), крайне правый. Доходами он пользовался от Покровской церкви, (впоследствии закрытой), занимая вторую вакансию при настоятеле протоиерее В. Акимове, никогда не говорившем проповедей, но бывшим профессором Богословского института, управлявшегося прот. Чуковым, потом закрытым. Попытка еп. Димитрия стать настоятелем Покровской церкви потерпела поражение. Протоиереи Акимов, Чепурин и Казанский (первый и третий уже в могиле) не уступили ему настоятельства, вопреки желанию народа.
Святейший Патриарх Тихон умер 7 апреля /25 марта 1925 года восемь лет тому назад. Великая печаль для Русской Православной Церкви. По его смерти церковное стадо разбрелось по горам, вертепам и пропастям земным. Вся Москва провожала Святейшего в могилу. Он был символом духовной мощи верующей России. Большевики неистовствовали от злости.
Чем была вызвана смерть Святейшего — умер ли он 62-64-х лет? Несомненно, что он умер от отравления, но не от приступа астмы. Его верный врач, давши распоряжение об уходе за больным, должен был отлучиться на сутки или сам добровольно, или ему это приказано было сделать теми, которые замышляли по приказу большевиков, убийство. К нему был приставлен другой неизвестный врач. И в полночь Святейшего не стало. Это было неожиданно и горько: ведь он был не стар, а болезнь не смертельна. При погребении его было много речей. Особенно выдавалась речь еп. Бориса. Увы, этот еп. Борис потом стал столпом «григорианства», отделившегося от Местоблюстителя митр. Петра на политической почве.
Местоблюстителем Всероссийского Патриаршего престола, согласно воле покойного Патриарха, сделался Петр, митр. Крутицкий. Я его хорошо знаю. В дни моего студенчества он был помощником инспектора Московской духовной академии, в которой я учился. Ничто тогда не предвещало его высокой миссии. И, по старым впечатлениям, нельзя было ожидать от него такого подвига, который он совершил в своей старости.
Твердо правил Церковью митр. Петр (Полянский) в должности Местоблюстителя. Не уступал он Е. А. Тучкову, уполномоченному ГПУ ни в чём. Над Церковью сгустились тучи, скоро должна была разразиться буря. И она не замедлила. В декабре 1925 года митр. Петр, Патриарший Местоблюститель, был посажен в тюрьму, а потом бессрочно (срок, конечно, был указан, но с определенным решением его нарушить, — Местоблюститель и сейчас в ссылке) сослан на остров Хэ в устье Сибирской реки Обь — в пределах Северного Ледовитого океана — больной и с надорванными силами. Но тверд он, если жив и поныне.
Первыми после смерти Патриарха Тихона откололись григорианцы. Это ряд епископов — десять их всего во главе с Григорием (Яцковским), архиеп. Екатеринбургским, бывшим ректором Рязанской духовной семинарии. Тучков их соблазнил только обещаниями легализовать Церковь — созвать собор, дать разрешение на устройство центрального и епархиального управления, освободить из Соловков, ссылки и тюрем епископов и духовенство, урегулировать налоговое бремя и вопрос о политических правах и т. д. Григорианцы попались на эту удочку и издали политическую декларацию, состряпанную в ГПУ, в которой резко и решительно отмежевались от так называемой контрреволюции и обещали полную лояльность Советскому правительству.
Раньше григорианцев этот политический опыт проделали живцы-обновленцы, а после них окончательно и бесповоротно митр. Сергий (Страгородский) — и все с одним и тем же отрицательным результатом. Из заключенных никто освобожден не был, собор епископов не разрешили и проч. Народ за григорианцами не пошел, хотя они заявили себя строго православными и не ввели в церковную практику никаких новшеств. Снова начались взаимные отлучения, запрещения и т. д.
До 1927 года Москва и Россия шли за митр. Сергием, а со времени (июль 1927 г.) издания им постыдной «декларации», отдавшей Церковь под большевистское иго, у него осталось не более половины прежней паствы. Хотя митрополит православен, но за ним идти нельзя, ибо он служит сатанинской власти, которая никогда не даст свободы христианской Церкви.
Беда, главная беда в том, что с конца 1927 года, когда меня уже сослали в Соловки, в России нет главенствующего церковного центра. «Живцы» отцвели, не успевши расцвести. Обновленцев никто не признает, хотя у них архиереев несметное количество. Григорианцы имеют очень мало епископов, и немногие церкви их пустуют. По Сибири их главным представителем является бывший председатель учебного комитета при Святейшем Синоде «митрополит» Димитрий (Беликов). Истинная Церковь в развалинах. Она не имеет на свободе общепризнанного руководителя. С Местоблюстителем (с о-вом Хэ) нет никакой возможности вести сношения: они прерваны. Да и средств не хватило бы ездить к нему в пределы Ледовитого океана получать указания. Многие признают главой митр. Иосифа (Петровых), но он тоже лишен возможности проявлять себя.
В ноябре 1926 года митр. Сергий (еще до издания, значит, декларации) назначил Иосифа митрополитом Петроградским. Все в Петрограде восторжествовали. Известный аскет, профессор академии, плодовитый духовный писатель. Первое всенощное бдение он совершил 23 ноября в день памяти св. Александра Невского в Лавре. Все туда устремились. Религиозный подъем был невиданный: ведь стал на свою кафедру преемник священномученика Вениамина. Народу — масса. Отслужив литургию с прекрасной проповедью Владыка уехал в Ростов попрощаться со своей паствой — и в этом была его роковая ошибка. Большевикам не понравилась его заслуженная популярность, вдруг проявившаяся. С дороги телеграммой ГПУ потребовало его в Москву, откуда он водворен был в монастырь около Устюжны. Владыка Иларион, последний ректор Московской академии, рассказывал мне в Соловках, что митр. Иосиф не попал в ссылку только из-за ласковых своих писем к Тучкову.
Митрополит Петр поминается всеми группами, кроме обновленцев: сергианами, григорианцами, православными по всей России и за границей. Но ему до смерти не уйти из ссылки. О митр. Никандре (Феноменове) ничего не известно. Митрополиты Кирилл и Арсений отошли в сторону от церковных дел и относятся отрицательно к политической позиции митр. Сергия, первый больше, второй меньше, но точных сведений об этом не имею. |
