Подвигом сестёр милосердия отмечены страницы Русско-турецкой и Русско-японских войн, высшей же точки своей он достиг в годину Второй Отечественной войны 1914 года, когда многие знатные дамы и интеллигентные барышни посвятили себя заботе о раненых, не боясь ни ужасов войны с её страданиями и болью, ни грязи, ни тяжелейшего физического труда, ни даже самой смерти, всецело отдавая себя подвигу любви к ближнему.
С таким самоотвержением в первые дни войны на фронт уехала Великая Княгиня Ольга Александровна, сестра Императора Николая Второго. Из поезда она писала своей племяннице, Великой Княжне Татьяне Николаевне: «Была толпа – из знакомых сестёр и родственники их – и когда наконец мы тронулись все нас крестили в открытые окна. Спала я не особенно хорошо, так как нас всех клопы заели! Мерзость такая – ба! Татьяна Андреевна очень милая и весёлая. Затем рядом со мною монашенка очень симпатичная простая – мы с нею клопов ловили сегодня утром и она чистила диван мой своей головной щёткой. Такая трогательная, но меня этим смутила ужасно!
Едем в вагоне 2-го класса – коридор по середине – купэ с одной стороны, а кресла с другой, в которые на ночь делают тоже постели. Мылись мы по очереди. Все со мной ужасно милы».
Условия, в которых пришлось служить Великой Княгине, были нелегки, но Ольга Александровна никогда не жаловалась на них, хотя и выражала радость, что племянницы всего этого не видят. «Наш госпиталь считается раем, - писала она им из Ровно. – Военные госпиталя довольно плохи, ничего у них нет; кормят плохо не перевязывают по 8 дней, потому что материала нет. Перевели 2 госпиталя вперёд, а их больные попали к нам. Они и рассказывают…
…Офицеры угрюмы и озверелые когда приносят – но быстро тают в нашей обстановке и делаются ручными через день. К некоторым приезжают родные – и это тоже душераздирающе видеть как несчастная жена видит своего любимого мужа в бессознательном положение, который не может с нею говорить даже! Это ужаснее всего для меня…» Страдания раненых августейшая сестра принимала близко к сердцу, переживая за каждого из них: «Умерло 10 человек и один офицер (28 лет). Я плакала над каждым – ужас как это раздирает душу, ведь привыкаешь и любишь тяжело больных как ребёнка – и вдруг он умирает. Но, конечно, много отрадного в тоже время. Первые 5-6 дней мы почти совсем не спали и было очень много тяжёлой работы – теперь же как-то меньше или мы попривыкли. Возят их всё по ночам – в 3-4 часа и мы встаём и идём принимать их с носилок, раздеваем, одеваем в чистое бельё и укладываем в кровати, напаиваем чаем или молоком, а затем по 2 несут на перевязки, а там, Боже, как приходится их, - бедных ангелов, мучить! Несчастные ноги и руки перебиты, животы, груди и головы прострелены и надо всё это чинить кое-как. Если очень плохо и терпеть им нет сил – усыпляем хлороформом, - тогда легче всё делать и не боишься им больно сделать. Почти целый день не выходя бегаю по госпиталю – иногда днём хожу на вокзал в вагон дяди Сандро и мы чай пьём вместе и до этого я купаюсь в его ванне – у нас нет ванны вовсе – только одна в госпитале. Пошла раз до приезда больных в баню с Татьяной Андреевной и мы скребли друг другу спины мочалкой – очень трогательно. Вообще ужасно дружно живём. Иногда вечером собираемся в кучку на кровати уже лежащей сестры – и долго разговариваем уютно, но это редкое удовольствие. Обыкновенно мы все спать хотим до бешенства и кидаемся на постели, засыпая моментально…
Меня ангелы – наши, правда, любят! Ах, какая радость! Если я как-нибудь редко подхожу к кому-нибудь, они мне же жалуются: «Почему же сестрица вы, ко мне давно не приходили посидеть – посидите у меня на койке». (…) Уезжая, все говорят, что ужасно грустно прощаться, что так привыкли и любят – а я то как привыкаю и люблю их! Ужасно всё-таки отрадно здесь работать и у меня чувство полного удовлетворения…»
Присутствие в госпитале сестры Императора вызывало любопытство. «Было очень смешно, потому что многие спрашивали: «Сестрица, которая из вас сестра Государя?» и мне пришлось ткнуть себя в грудь с виноватым видом!»
Сестра Государя трудилась в лазарете наравне со всеми. Она не только ходила за ранеными, подчас самостоятельно делая даже мелкие операции, но в свободные минуты шила чехлы на их искалеченные ноги. У неё практически не было свободно времени, и потому даже письма её обычно написаны наспех, украдкой. В одном из писем Татьяне Николаевне Великая Княгиня привела поразившее её письмо матери сыну-офицеру, напечатанное во фронтовой газете: «”Твой отец был убит далеко от нас за Ляояном, тебя я отдала святому делу, на защиту нашей милой родины от близкого и страшного врага. Помни, что ты – сын героя! Моё сердце сжимается и глаза плачут когда говорю тебе «Будь его достоин!». Ведь я знаю роковой ужас этих слов и всё-таки в муке за тебя, повторяю их. Нас всех не будет, что наша жизнь? Это – капля в океане прекрасной России. Нас всех не будет, но пусть цветёт и радуется она. Я знаю, мы будем забыты, наши счастливые потомки и не вспомнят тех, кто истлеет в братских могилах… Целуя и благословляя тебя – я простилась с тобою. Когда тебя пошлют на подвиг, не помни моих слёз, помни только моё благословение… Да хранит тебя Бог, мой дорогой, светлый, любимый… ещё одно: ВРАГИ, везде пишут это, ЗЛЫ И ДИКИ, НО НЕ ПОДДАВАЙСЯ СЛЕПОЙ МЕСТЕ. НЕ ПОДЫМАЙ РУКУ НА ЛЕЖАЧЕГО И БУДЬ МИЛОСТИВ К ТЕМ КОГО СУДЬБА ОТДАСТ В ТВОИ РУКИ”… Письмо это найдено на замученном сыне…»
Письма в условиях войны доходили трудно. Письма из Царского села однажды шли 27 дней, шесть писем Государя, отправленные им подряд, не дошли вовсе. «Вообще письма не доходят, - жаловалась Ольга Александровна. – Наши сёстры и доктора совсем не получают, а когда получат, оказывается, что им пишут чуть ли не ежедневно».
Через год самоотверженного служения накопленная усталость стала сказываться на здоровье Великой Княгини. Явилась бессонница, и силы временами изменяли ей. Но Ольга Александровна сохраняла бодрость и не оставляла своих трудов. «Мои больные меня любят, - писала она Татьяне Николаевне, - и никому ни за что не даются перевязывать – если кто подойдёт с этим намерением – подымается вопль: «Оставьте меня пожалуйста – только желаю чтоб сестричка меня перевязала, она легко делает и потом не болит» - и манят меня рукой. Я очень бываю довольна.
Правда ведь – это самая большая награда – и если было бы наоборот – я бы уехала отсюда!»
В Киеве Великая Княгиня открыла свой госпиталь. Здесь она также трудилась наравне с другими сёстрами: «Мы тут имеем много работы и вчера днём около 6 ч. привезли нам 50 человек. Я их мыла, скребла и одевала вместе с 2-мя другими сёстрами и женой одного из наших санитаров…
…Мы час работали усиленно затем тащили их на носилках – или кто пешком – наверх и клали в кроватях и давали ужинать. Вот хорошо ели! Голодные были очень. Некоторые прямо из окопов, другие из Госпиталей Проскуровского и Винницких (Государ. Думы). Такие милые все и несчастные – некоторые.
Теперь давно я одна работаю в нашей перевязочной, т.к. сестра одна больна плевритом и долго лежала. Мне было очень радостно что её не было и мне было много работы и время быстро летит…»
Великий Князь Александр Михайлович писал об Ольге Александровне, что даже заклятые враги династии «не могли сказать ничего, кроме самого хорошего о её бескорыстной работе по уходу за ранеными. Женщины с душевными качествами великой княгини Ольги представляют собой редкое явление.
Всегда одетая как простая сестра милосердия и разделяя с другой медсестрой скромную комнату, она начинала свой рабочий день в 7 часов утра и часто не ложилась всю ночь, когда надо было перевязывать вновь прибывших раненых. Иногда солдаты отказывались верить, что сестра, которая так нежно и терпеливо за ними ухаживала, была сестрою государя и дочерью императора Александра III».
После революции и прихода к власти в Киеве большевиков госпиталь Великой Княгини Ольги Александровны был разгромлен. По воспоминаниям начальника находившегося рядом госпиталя Красного Креста Ю.И. Лодыженского, в больницу «ворвались красные, убили нескольких раненых офицеров и, раздев, избили сестёр на глазах старшего врача, который тщетно пытался защитить и сестёр и больных. Доктор Николай Степанович Мокин поплатился тяжёлым нервным расстройством. Приютив его позднее в своём госпитале, едва его с женой выходили». По счастью, самой Великой Княгини в Киеве в ту пору уже не было.
Из очерка Е.В. Семёновой "Милосердные сёстры Августейшей семьи" |
