* * *
Связан он был в первую очередь с резким ухудшением внешнеполитической ситуации и огромной вероятностью возникновения войны. Причем, военная угроза СССР в этот момент исходила, прежде всего, от Польши, не оставлявшей надежды снова завладеть Малороссией. Красноречивый факт: Польша долгое время отказывалась заключить с СССР пакт о ненападении, хотя советские дипломаты добивались этого с 1926 г. Подписать его удалось только в 1932 г., при этом поляки согласовали срок действия пакта всего на три года.
Между тем, сразу же после прихода Гитлера к власти Польша 26 января 1934 г. заключила с Германией договор о дружбе и ненападении. А когда Советское правительство в это же время выдвинуло предложение о заключении регионального соглашения о взаимной защите от возможной агрессии со стороны Германии, в котором приняли бы участие СССР, Франция, Чехословакия, Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия и Бельгия (Восточный пакт), польское правительство заявило (27 сентября 1934), что не может принять участие в Восточном пакте, если в нем не будет участвовать Германия. Таким образом, было сорвано подписание соглашения, могшего реально воспрепятствовать агрессивным устремлениям гитлеровской Германии.
Вообще следует отметить, что вся внешняя политика Польши в период между двумя мировыми войнами носила ярко выраженный антирусский характер. Несмотря на то, что по Рижскому мирному договору (март 1921) к Польше отошли обширные Русские территории (Подолия, Волынь, западная часть Белоруссии), польская правящая клика продолжала вынашивать планы расчленения России и отторжения от нее новых территорий. Она также рассчитывала расширить сферы своего экономического и политического влияния на востоке путем создания «федерации» в составе Финляндии, балтийских государств, и «отделившихся» от России, - «Белоруссии», «Украины», крымского и казачьего «государств», а также «союза государств» Кавказа. С этой целью по инициативе Варшавы только в первой половине 20-х годов состоялось около 60 различных «балтийских конференций» с участием Литвы, Латвии, Эстонии, Финляндии и Польши. Правда, создать Большой балтийский блок, направленный против СССР, Польше так и не удалось (прежде всего, из-за захвата поляками в октябре 1920 г. Вильно, ранее переданного большевиками Литве), однако сами эти попытки ясно говорили о вынашиваемых ею в отношении России экспансионистских планах.
К тому же еще в январе 1921 г. Польша заключила договор с Румынией о взаимопомощи на случай войны с СССР, а в апреле и июне были заключены пакты Румынии с Чехословакией и Югославией, что привело к окончательному оформлению Малой антанты. Дополнительно к этим договоренностям в феврале 1921 г. был заключен франко-польский, а в январе 1924 г. – франко-чехословацкий союзы, в результате чего эта сеть соглашений на западных рубежах СССР была укреплена поддержкой сильной военной европейской державы.
Понятно, что подобная дипломатическая активность польских кругов в Москве оценивалась однозначно. Так, на заседании Политбюро ЦК РКП (б) 3 апреля 1925 г. отмечалось: «Факт создания блока из Прибалтийских стран, Польши и Румынии таит в себе непосредственную угрозу безопасности СССР».
Эта обеспокоенность не исчезала и в последующем. На заседании Политбюро 19 апреля 1928 г. снова отмечается, что военная опасность угрожает стране главным образом со стороны Польши63.
Знали в Москве и о польских претензиях на большую часть Малороссии. Тем более что именно в Польше нашло убежище эмигрантское «украинское правительство». А «министр иностранных дел» этого «правительства» Р.Смаль-Стоцкий информировал в 1927-1928 гг. британского представителя о наличии разведывательной сети в УССР, которая действовала под патронажем II отдела Генштаба Польши, и базировалась, по его словам, в Церкви, кооперативных обществах и Академии наук64. Польша же содержала на своей территории украинские банды, которые на протяжении первой половины 20-х годов неоднократно вторгались в пределы Малороссии, грабя и разоряя местное население.
Так, осенью 1921 г. государственную границу СССР пересекла банда некоего Палия численностью до двух тысяч человек. Месяц она грабила край, а когда части Красной Армии прижали ее, спокойно отступила в Польшу.
Впрочем, науськиванием и вооружением украинских «повстанцев» дело не ограничивалось. Нередко поляки организовывали провокации на границе собственными вооруженными силами. При этом вели себя исключительно вызывающе и нагло. Вот лишь некоторые эпизоды этой приграничной войны (по отчетам Ямпольского погранотряда): «5 января 1925 года перешла границу группа польских солдат, около 40 чел. пехоты и три всадника, которая, обстреляв наш сторожевой наряд, прорвалась в здание заставы и управление комендатуры, обстреляла их и забросала гранатами. Ворвавшись в канцелярию заставы, захватила дела и переписку. Пограничники, приняв меры к обороне, вынудили поляков отойти в прилегающий сад». Бой затем продолжился и только после того, как был убит руководивший нападением капрал, поляки поспешно отошли на свою территорию… А через полгода новое нападение: «25 июня 1925 г. добровольно перешел на сторону СССР поручик польской пограничной охраны. 28 июня на рассвете польский офицер вызвал на границу помощника начальника заставы Бахлина и заявил, чтобы немедленно возвратили якобы захваченного поручика. Спустя некоторое время к границе подошла группа польских солдат в 120 чел. и 100 чел. конницы, перешла границу и начала организованное наступление на заставу. Застава была приведена в боевую готовность; в то время на заставе было 20 пограничников, и под давлением численно превосходящего противника застава отступила в лес. Поляки захватили переписку, зажгли заставу и продолжали перестрелку с заставой»65. И таких стычек, перестрелок и боев было множество…
И польская разведсеть в УССР существовала. В декабре 1929 – январе 1930 г. разгорелся дипломатический скандал, связанный с тем, что двух сотрудников польского консульства в Киеве обвинили в военном шпионаже. Советская сторона потребовала выслать их из СССР. Польша, в свою очередь, потребовала выезда четырех сотрудников советских полпредства и торгпредства.
И в дальнейшем ситуация только обострялась. Весной 1930 г. ОГПУ отмечало, что на территории УССР поляки усилили шпионаж и «контрреволюционную агитацию» и даже использовали в этих целях радио. К тому же с конца февраля 1930 г. в официальной польской печати началась широкая антисоветская кампания, и полпред в Варшаве должен был просить разъяснений относительно «травли СССР» и «прямых призывов к интервенции». Участились и провокации на границе. Военные сообщали о полете над Правобережьем трех польских аэропланов в ночь с 16 на 17 марта, о чем был сделан даже соответствующий запрос в польский МИД66...
Крестьянские волнения в западных пограничных округах СССР, вспыхнувшие в связи с началом коллективизации, еще более накалили обстановку. 5 марта 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о повсеместном выселении «кулацких и контрреволюционных элементов», в том числе и в двенадцати западных пограничных округах. В связи с этой акцией опасение враждебных действий со стороны Польши еще более возросло. В решении Политбюро от 11 марта 1930 г прямо указывалось: «По имеющимся данным, есть основание предположить, что в случае серьезных кулацко-крестьянских выступлений в правобережной Украине и Белоруссии, особенно в связи с предстоящим выселением из приграничных районов польско-кулацких и контрреволюционных элементов, - польское правительство может пойти на вмешательство»67.
Момент для этого казался подходящим. Развернувшаяся в СССР кампания по сплошной коллективизации крестьянства резко осложнила внутриполитическую ситуацию и грозила социальным взрывом.
Антагонизм коммунистической власти и крестьянства носил системный характер. Именно Русское крестьянство, составлявшее подавляющее большинство населения страны, с точки зрения коммунистической идеологии являлось главным препятствием на пути коренного переустройства страны. И режим, по сути, объявил ему настоящую войну. К концу 20-х годов эта война в связи с курсом на ускоренную индустриализацию достигла своего апогея, вызвав вначале продовольственный кризис, а затем и полную дезорганизацию сельского хозяйства в СССР. Между тем, экспорт зерна составлял главный источник затеянной большевиками промышленной модернизации. Однако уже хлебозаготовительная кампания 1927-1928 г. столкнулась с серьезными трудностями, вызванными полной несостоятельностью политики, проводимой коммунистами в аграрном секторе и отказом крестьян продавать государству произведенную продукцию по заведомо заниженным ценам. К началу 1928 г. государственными учреждениями было заготовлено только 300 млн. пудов зерна против 428 млн. пудов к январю 1927 г.68. Нежелание крестьян продавать хлеб государству по грабительским ценам было объявлено «кулацким саботажем». Режим прибег к террору, крестьяне ответили восстаниями. Только в конце 1928 – начале 1929 г. был зарегистрирован 5721 случай крестьянских выступлений, официально названных «кулацкими»69. К их подавлению были привлечены даже регулярные армейские части.
Начавшийся погром деревни еще более ухудшил экономическое положение. К началу 1929 г. во всех городах СССР была введена карточная система распределения продовольствия. Впрочем, и она не всегда помогала, поскольку в условиях продовольственного кризиса нормы снабжения зачастую не выполнялись.
А разразившийся в это же время мировой экономический кризис (1929-1933) сделал проблему еще более трудноразрешимой. Цены на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке падали быстрее, чем на промышленные изделия. Это было крайне невыгодно для СССР: хотя экспорт зерна за эти годы вырос, он не мог покрыть стоимость импорта, а при таком положении выполнение плана хлебозаготовок становилась для режима задачей, которую требовалось решить любой ценой.
В качестве главной меры такого решения и была разработана политика так называемой «сплошной коллективизации». Насильно загнанное в колхозы, совершенно подконтрольное коммунистическому государству, крестьянство превращалось в бесправную и фактически бесплатную рабочую силу, призванную с минимумом издержек обеспечить экономические предпосылки для большевистских планов ускоренной индустриализации. Те, кто представлял потенциальную опасность для коренной ломки жизненных устоев страны или оказывал открытое сопротивление, физически уничтожались или ссылались в неприспособленные для жизни районы, где большинство из них мученически погибало. Такими методами правящий режим подготовил почву для достижения поставленной цели, и 1932 г. был объявлен «годом завершения сплошной коллективизации». А зимой 1932-33 г., в результате успешного осуществления этого чудовищного социального эксперимента, в зерновых районах страны – Малороссии, Северном Кавказе, Поволжье и Южном Урале – разразился небывалый голод, унесший жизни сотен тысяч, а может быть и миллионов людей.
Голод не был вызван неурожаем. Беда пришла потому, что весь хлеб принудительно, «под метелку», был изъят как у колхозников, так и единоличников.
Во имя выполнения совершенно нереальных на тот момент планов государственных хлебозаготовок изымалось даже семенное зерно, предназначенное для будущего урожая. Благодаря этим мерам экспорт зерна не сократился. А миллионы тех, кто его производил, погибли от голода или в лагерях для спецпереселенцев.
Это страшное несчастье, повлекшее за собой неисчислимое количество жертв, до предела обострило политический кризис в стране, в полной мере затронув и УССР. Ситуация была настолько острой, что летом 1932 г. Сталин, оценивая обстановку в республике, выражал вообще опасение за дальнейшую ее судьбу: «Если теперь же не возьмемся за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет, его агентура на Украине во много раз сложнее, чем думает Реденс (глава ГПУ УССР. – С.Р.) или Косиор (возглавлявший ее партийную организацию. – С.Р.).
Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тыс. членов, хе-хе), обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов ... наконец – прямых агентов Пилсудского»70.
Положение требовало кардинальных мер, и они не замедлили явиться...