Приобрести книгу можно в рамках проекта издания Юбилейного Врангелевского сборника на Планете.ру: https://planeta.ru/campaigns/vrangll

Имя сраженья. И это красиво звучит: По-королевски.
А для нас и на самом деле это самое простое и самое обыкновенное место над речкой Харамой, на нашем высоком берегу. Самое незаметное, даже бугром нельзя назвать. На нем, на Куэста де ла Рейна стоит белый разбитый войною дом, а кругом окопы.
Замечательно лишь то, что именно здесь мы вцепились таким глубоко укусившим зубом в самое тело товарищеских бригад: долезли до реки. По бокам же и направо и налево товарищи. Тоже на нашем боку речки, так что им не надо ничего переходить. И Куэста де ла Рейна отмежована от них только оврагом.
Все — совсем близко от Аранхуэса (южнее Мадрида), верстах в семи. И товарищеские батареи бьют от самого невидного для нас города.
Бьют и сейчас.
Много и плохо.
И сейчас, как вчера и позавчера солнце. Хорошее осеннее солнце. И голубое, голубое небо.
 

***
Так здесь между Куэста де ла Рейна и всячески изничтоженной деревушкой Сесенья все эти дни, и вчера и позавчера шел бой.
Идет и сейчас.
Бой может быть и не огромный. Но для нашей, — для моей бандеры, — строгий.
Но, — победоносный для всех нас бой,
Я его видел и был в нем. Был и видел почти на Безуховский манер: почти как Пьер Безухов под Бородиным.
Я и расскажу о нем попросту. Без всяких тактик и стратегий.
Да и что в них… Это такое замечанье в скобках. Замечанье по четвертой моей войне.
И я пишу сейчас, в окопах. В опорном пункте. С проволокой. Он зовется Liano de Escartinas — Эскартинский низ или подошва. Сейчас здесь наш штаб, и по нас бьют их батареи. Все вправо и все влево.
Два ж дня тому назад здесь было всего человек сорок наших пехотинцев. И прорывавшиеся товарищи подходили шагов на сто-полтораста; а отдельные люди подлезали под самую проволоку. Товарищи почти окружили окоп.
И наши, самые обыкновенные регулярные солдаты, самого обыкновенного сегодняшнего полка все-таки удержались.
Не сдались и не ушли.
Ими командовал альферес, — по-нашему подпоручик или прапорщик, — Авелино Руис. Молоденький альферес в каске.
Сейчас он спит.

***
Прорывавшиеся товарищи... Да сраженье начали они.
Не знаю зачем: почему им было важно. Но они захотели наступать и большими силами, двумя бригадами пошли 12 числа после полудня и вправо и влево от Куэсты де ла Рейна. Пошли и прорвали нашу паутинку и окружили Куэсту.
Атаковывать ее не стали. К чему?.. Выдохнется и пропадет сама, — отрезанная.
Они просто ломились дальше.
Сраженье...
Мы, наша бандера, — одна из бандер нашего Испанского Иностранного Легиона — были в то время в Толедо на отдыхе.
И вдруг, по самому неожиданному, пришло приказание выступать. Сборы. Автомобили, грузовики.
Нас везли ночью. Бессонная ночь.
Выгрузка.
Не в Сесенья, — в другом месте, в очень целой и очень населенной деревне. Мы офицеры ужинали или утрени-чали под электрической лампочкой у секретаря деревенской мэрии; а сам мэр — алькальд принес вино в таком большущем кувшине.
Вино, красное. Ветчина. Хлеб.
Шумно.
Я подумал тогда, что вот вероятно кто-нибудь из нас здесь сидящих будет завтра убит...
Кто и кто?

***

Но судьбу на лице не прочтешь.
Утро. Солнце.
Тридцатое число...
Сесенья. Белые и серые дома. Разбитые. Половина без крыш и стены в отметинах пулевых и от осколков. Колокольня церковная. Две каплицы. В одной из них перевязочный пункт.
Где-то по близости батареи, — наши.
И уже большой гул.
Орудийный.
А впереди поля. Голые и заброшенные. И темные пятна масличных рощ, людьми посаженных. В них все деревья стоят такими правильными шеренгами геометрическими.
Только отсюда сейчас не видно геометрии.
Много пуль. Свистят, свистят и свистят оттуда.
Сейчас в наступление. Отбирать все, что удалось забрать красным товарищам.
В наступление, в контратаку. Мы, наша бандера, и мавры-марокканцы. Их зовут «regulares» алые фески и серые колпаки-тюрбаны.
Никаких касок, — ни у нас в Легионе ни у мавров. Тяжело носить… И кроме того традиция, — широкая традиция.
Над всем и всеми наш командир бандеры, майор Хозе Пеньярредонда. Наголо бритое лицо с соколиным средневековым профилем, И у угла рта шрам от раны; от африканской.
Манера блестяще командирская.
Объяснение, — отдельное для каждого командира.
Мелко и зелено-серо по серо-зеленому. И сильно, — сильней, — забили наши батареи.
Потом Легион: наша бандера. Тоже вперед, вдоль полевой дороги, узенькой. Разворачивается по-ротно. И каждая рота не цепями, а малыми пачечками.
По новому, по-сегодняшнему.
Впрочем, это все равно: под огнем, через четверть часа будут те же старинные цели...
Легионеры в коротеньких зимних куртках, каздорах. Удобные. И расстегнуты вороты, и выпущены наружу широкие воротники зеленых рубашек.
Те ж, кто по-летнему, в одних рубашках, у тех засучены выше локтей рукава. Здешняя манера. Руки бронзово-загорелые.
Идут в бой, и в ротах поют:

Legionario, Legiotiario,
De bravura sin ignal,
Si en la guerra ballas la muerte
Tendras siempre рог sudario
Legionario,
La Bandera Nacional.

Простые слова: о славной смерти в бою; и о том, что славною смертью цветет Испанское знамя.
Легионная песня... Идти с ней в атаку блестяще.
Пошли. Одна, вторая и третья. Все роты. Все наравне. Все с пулеметами.
Пошли. Уже без песни. И пули, пули, пули.
А поле, — такое, что нет нигде ничего, что могло бы хоть чуточку задержать хоть одну бьющую оттуда ружейную или пулеметную пулю.
И еще артиллерия: наша и их; и всех калибров, от трех до шести с половиной дюймов.
Все гранаты. Шрапнели, — ни одной.
Носилки с ранеными.
Отовсюду.
Больше от нас. Из бандеры.

***
Огонь, огонь и огонь.
Как? Все бои в конце концов похожи друг на друга.
Или, вернее сказать, все на войне в двух стилях: в удачном и нет.
Поля и стрельба. Поля, с прошлого года заснувшие. Пустые, в колючках. И кусочки такие, где как-то растут еще нищие бедные остатки овса. Заморыши изсохшие.
Прокопанная дорога с насыпью.
Прижавшиеся к насыпи люди. И пули, пули, без конца...
Что вышло?
Товарищи сразу и всюду остановились. По всему полю; по всем полям и рощам.
Мавры атаковали в легкую, выручили нашу теперешнюю Эскартискую подошву.
Гонят пленных.
Их первые партии подводили к нам к командиру.
Скверно одетые. Никак не выправленные. У всех лица, старающиеся быть довольными.
Вправду? Или правило игры?
И наша бандера атаковала в самую вражескую гущу, — в самый огонь, в трудное.
Атаковала кроваво. Особо для самой себя: шесть офицеров и человек полтораста легионеров.
Носилки,. И на спине у здорового... И сами по себе, на своих двух ногах.,
И все-таки наша бандера взяла у красных Casa Colorada и окопы около.
Взяла ее все-таки бандера.

***
И теперь главное. Человечески главное.
Я знаю, что такого войска, где все бы подряд были храбрыми, нет на свете. Хорошо знаю.
Но вот слушайте, в этом бою, 13 октября около Куэста де ла Рейна, я не видал ни одного легионера, который шел бы назад здоровый и зря, под каким либо предлогом. Ни одного!
И раненые — ни одного почти стона. Только один просил жалобно:
— Посмотрите на меня!
А офицеры: командир одной из наших рот, поручик Рольдин, был сильно ранен в ногу и не позволил себя вынести и продолжал командовать,
И, — был убит.
Другой, — поручик Вийальба. У него свое особое несчастье: имеет отца генерала, который служит товарищам — красным; ваное лицо у них. Несчастье.
Так Вийальбу ранило в ноги. Двумя или тремя пулями. В обе ноги.
Его перевязывали при мне. И когда санитары подняли носилки, чтобы нести в тыл, то Вийальба прокричал громко, так что слышали все:
— Viva la Legion!
Наши раненные... Наша бандера...
Славная.

***
И еще совсем особое. Мною, во всяком случае, невиданное.
Наш священник — капеллан, падре Валь. Он молодой. Всегда в очках. Мало видный.
Или нет, наоборот: очень видный. И это очень странно звучит для русского уха, — очень рыцарственный. Исключительно рыцарственный.
Священники здесь носят офицерскую форму: то же хаки и та же шапочка — горро — на голове. И крест наперстный.
Так этот крест с распятием, — все из черно-белого металла, — крест на груди, наполовину спрятанный и на половину наружу, мне видится так как будто бы он на броне...
Иоанниты, тамплиеры и здешняя испанская Кала-трава…
Падре Валь иезуит. Испанский иезуит, приехавший сюда из Бельгии.
Добровольно.
Очень напряженный. Очень сдержанный — может быть своим собственным над собой насилием. Очень священник.
Особенный.
И вот сейчас в бою, он всюду. Во всех ротах, в самом большом огне.
При смерти...
Всюду ходит один, — без спутников и без провожатых!
Да, падре Валь в бою напутствовал и причащал, — под десятками тысяч пуль.
И кроме того, помогал еще иначе, по самому земному; как брат милосердия, как санитар.
Выносил раненых, успокаивал, поил. Вот Вийальбу принесли с его помощью. И его падре Валя легионный мундир, совсем новенький, позавчера сшитый, сейчас весь в крови, В нашей, в легионерской, — в крови тех, кого он, падре Валь вынес.
Священник!
Я никогда не видел ничего хоть отдаленно похожего на это. Не видел прежде.
Знаю, что не видели и вы.

***
У красных товарищей танки. Столько то: три или четыре советских танка.
Только они осторожные, боязливые. Боятся бутылок с бензином что ли?
Боятся и не лезут вперед. Сам, своими глазами я не видел ни одного. Не видел, — но слышал их выстрелы; и пулеметные, и пушечные. Быстро шипучие.
Танки... А у нас пехота. Бандера и мавры. Винтовки, и гранаты, и вот бутылки воспламеняющие.
Бой.
Победный, — против всего!
Мавры там налево взяли еще совсем коренные товарищеские линии.
И мы, — часть своего.

***
Это было 13 октября.
И следующий день, -— четырнадцатое. Наш Покров. Когда-то это был праздник моей батареи.
Русской.
Сегодня вышел тоже, — для меня, — артиллерийский день: почти сплошной стрельбы, их и нашей. И все гранаты. Против окопов хорошая вещь... А против людей? Против развернутых в Кастильской степи, наступающих батальонов?
Сейчас получены известия: все взято; все товарищи отброшены; Куэста де ла Рейна выручена.
Ура!

***
И вот последнее.
Те товарищи, которых сегодня смяли: коммунисты.
Партийные коммунисты из 14-й Интернациональной бригады.
Их побили вместе с их танками.
Победа. Начавшаяся победа.
Но это еще не конец. Будет продолжение.

С поля боя 14 ноября 1937 г.

Н. Белогорский (Н.В. Шинкаренко)