Приобрести книгу в нашем магазине

Материально-бытовые нужды сельской интеллигенции

 

Деревенские интеллигенты получают низкую заработную плату:

агроном и врач от 250 до 350 рублей в месяц, а учителя от 150 до 300 рублей (нетто). Председатель сельсовета, партиец с низшим обра­зованием, получает 400 рублей, то есть больше, чем получает директор школы семилетки или врач.

Чтобы учесть реальную ценность заработной платы, нужно со­поставить зарплату с ценами на продукты и товары. Государственная цена в магазинах такова: килограмм ржаного хлеба — 1 рубль, кило­грамм картофеля — 1 рубль, килограмм мяса — 20 рублей, сала или коровьего масла — 30 рублей. Но в большинстве случаев сельская интеллигенция не может купить продукты по государственной цене: колхозное начальство редко снабжает служащих продуктами. Поэтому сельским интеллигентам обыкновенно приходится покупать продукты по базарным или спекулятивным ценам и платить за продукты в не­сколько раз дороже цен государственных. Так, например, государ­ственная отпускная цена пуда колхозной ржи на месте, в колхозе, 20 рублей, а спекулятивная цена в этом районе колебалась за колхозные годы от 50 до 200 рублей, то есть она была в 2,5 или даже в 10 раз {278} выше государственной. При таких обстоятельствах семейные служа­щие могут кормить свою семью скудно.

А государственные цены на одежду и обувь еще выше, чем на продукты: ситцевая или льняная рубашка от 50 до 100 рублей; ботин­ки — около 100 рублей; костюм от 300 до 600 рублей. Но по этим, го­сударственным, ценам очень редко удается купить одежду или обувь. Чаще приходится доставать их у спекулянтов-перекупщиков или тор­говых работников и платить за это в несколько раз дороже. При этих обстоятельствах интеллигенты-одиночки живут скудно, а семейные — очень бедно.

Прежде, до революции, сельский учитель начальной школы за свою службу получал 30 рублей (в золоте) в месяц. На эту месячную заработную плату он мог купить: 75 пудов ржи, или 100 килограммов сала, или 3 костюма.

А теперь сельский учитель начальной школы за свое среднее ме­сячное жалованье, 200 рублей (нетто), может купить по государствен­ным ценам: только 12,5 пудов (200 килограммов) ржи; сала или мас­ла — только 7 килограммов. А по базарным или спекулятивным ценам он может купить продуктов в несколько раз меньше. За костюм же теперь сельский учитель должен работать два-три месяца.

Можно сравнить также денежную заработную плату учителей до­революционной школы и школы советской. Учитель начальной шко­лы в дореволюционной России получал заработную плату в размере 30 рублей (в золоте) в месяц. А учитель начальной школы в Советском Союзе получал перед войной (1941-45 года) 300 советских рублей (брутто) в месяц по высшей ставке. В те годы стоимость дореволю­ционного золотого рубля официально оценивалась в 150 рублей совет­ских. Следовательно, советский учитель начальной школы получал в те годы 2 золотых рубля, или в 15 раз меньше дореволюционного учи­теля.

Таким образом, уровень реальной заработной платы сельского учи­теля при советской власти понизился в 10-20 раз, по сравнению с до­революционным уровнем. Советский учитель живет в колхозной де­ревне, по крайней мере, в 10 раз хуже, чем его коллега в дореволю­ционной деревне.

Нередко выдача заработной платы учителям задерживается на 2—3 месяца. И тогда создается для них невыносимо-бедственное положение. В это время они голодают, ищут взаймы деньги, вымаливают взаймы {279} продукты. Некоторые вынуждены даже нищенствовать. Про одну учительницу рассказывали, что в такое черное время абсолютного без­денежья, она ходила с сумочкой от одного колхозного двора к другому, выпрашивал у колхозников по несколько картофелин, чтобы не уме­реть от голода. Хлеба она не просила: знала, что его у самих колхозников нет...

 

*  *  *

 

Но даже тогда, когда деньги есть, купить продукты, одежду, обувь для сельской интеллигенции очень трудно: в колхозной деревне мало продуктов и еще меньше товаров.

 

Чтобы купить в колхозе пуд ржи по государственной цене, за 20 рублей, учителям приходится «вымаливать хлеб, как нищим»: много­кратно упрашивать сельских начальников — и «голову» колхоза и председателя сельсовета.

Но начальники редко идут навстречу учителям. Они предпочитают продавать хлеб не по государственной цене, а по тайно-спекулятивной:

не за 20, а за 100 рублей пуд. Разница между этими ценами идет в их «личные фонды»...  А у колхозников хлеба не купишь: они сами сидят без хлеба. И остальные продукты — и картофель, и молоко, и масло — в колхозной деревне приходится разыскивать с трудом. А в город ходить — далеко.

— Продукты достать трудно, а одежду и обувь еще труднее, — говорят учителя. — В сельских магазинах, кроме водки, ничего нет. А в районные магазины товары привозят редко и в малом количестве. Как только привезут — горожане, обыкновенно, сразу же их расхва­тывают.

Об этих бедствиях товарного голода учителя рассказали порази­тельные случаи. Износились у учителя брюки: одни, ведь, бессменные, и для буд­ней, и для праздников. Протерлись, порвались. А зачинить нечем:

тряпки для заплаты нет и купить негде. Глядя на оборванного учи­теля, школьники посмеиваются, подшучивают: «Не только у нас шта­ны худые»

...Весной, в жару, учитель приходит в класс и сидит там в пальто: раздеться невозможно...

У другого учителя износилась и порвалась рубаха, заменить нечем:

она у него единственная. В магазинах районого и областного городов не мог найти ни мануфактуры, ни готовой рубашки.

— Поверите-ли, — рассказывал учитель, — за самую плохенькую рубашку согласен был бы заплатить 100, 150 рублей, даже все свое месячное жалованье 250 рублей!... Но в магазинах нет, а спекулянты не попадаются.

Тогда учитель придумал какой-то предлог, получил у начальства отпуск на три дня, съездил в Москву и вернулся с пустыми руками. Он потратил уйму денег, промучился два дня в бесконечных очере­дях в магазинах и рыночных ларьках, но не мог достать ни рубашки, ни метра мануфактуры...

А учительница из-за галош мук натерпелась. Протерлись галоши, худые стали, а за ремонт никто не берется: нет резины. Купить галош негде. А в деревне осенью, в дожди нескончаемые и грязь непролаз­ную, без галош обойтись невозможно. В школу приходит и домой воз­вращается с промокшими нотами, облепленными грязью.

Отправилась в областной город. Вернулась без галош, но с синя­ками на лице: в очередях была такая давка, учительница упала, а ошалелая толпа помяла ее, ушибла, чуть совсем не растоптала...

— Слава Богу, что сама жива осталась!...

Дела с покупками немного поправились только тогда, когда в боль­ших городах, наряду с обычными магазинами, в которых почти ни­чего не было, открылись государственные, так называемые, «коммер­ческие магазины»: там продавали товары по очень повышенным це­нам.

— Хоть в коммерческом магазине и дорого, но все же купить мож­но, — радовались учителя. — Без брюк и без рубашки, без блузки и юбки, без ботинок и галош — не обойдешься. А без масла можно по­терпеть. Теперь хоть поголодаешь, но сэкономишь денег и сможешь в коммерческом магазине купить самую необходимую вещь.

После этого учителя, чтобы сэкономить дорожные расходы, со­бирали после получки деньги и отправляли одного коллегу в большой город за покупками. Тот привозил, по заказу, самые необходимые вещи из коммерческих магазинов.

Жизнь сельской интеллигенции протекает в нужде и постоянных

материальных заботах: как прожить, накормить и одеть себя и свою семью?..

Слова Ленина, которые часто приводятся в учительской печати:

«Народный учитель должен быть у нас поставлен на такую высоту, на которой он не стоял, не стоит и не может стоять в буржуазном об­ществе», — звучат, как издевательство...

 

*  *  *

Материальное положение отдельных учителей, конечно, не оди­наково. Оно зависит не только от уровня заработной платы, от числа членов семьи, но и от характера взаимоотношений с местным началь­ством.

При неладных взаимоотношениях учителя могут бедствовать от голода и холода. Если же колхозное начальство будет благосклонно к учителю, то оно легко может обеспечить этому учителю сносное су­ществование: продуктами из колхозного склада по государственным ценам снабдит; подыщет лучшую квартиру; обеспечит дровами; ого­родный участок выделит; в город свезет учителя, когда это нужно.

Колхозные учителя жаловались на свое скудное питание. А две учительницы-комсомолки хвалились:

— А мы как сыр в масле катаемся: пшеничный хлеб, мясо, молоко, яйца, овощи...

Ларчик их благополучия открывался просто: они жили и столова­лись у колхозного кладовщика. Учительницы изрядно платили кла­довщику за квартиру со столом, а тот не жалел для них продуктов с колхозного склада и из колхозных ферм. Учительницы оптом покупа­ли у кладовщика наворованные им колхозные продукты.

Сельские начальники обычно покровительствуют тем учителям, которые «угождают» им чем-либо: взяткой, личными услугами или своей «политической активностью».

 

*  *  *

 

Часто в деревнях эта житейски-бытовая коллизия — нужда учи­тельниц и их материальная зависимость от начальников — приводит к такому результату: молоденькие учительницы выходят замуж за ме­стных начальников. А начальники, разводясь со своими женами-колхозницами, {282} оставляют у них на шее кучу ребятишек, безо всякой помощи.

Если же учительницы не хотят «идти навстречу» начальникам, то пьяные и всевластные «колхозные царьки» и всевозможные район­ные уполномоченные, словно назойливые мухи, будут постоянно до­нимать одиноких молодых учительниц своими любовными домога­тельствами, допекать их нуждой и придирками и всеми способами «портить жизнь», пока не «доконают»...

Из сельских интеллигентов сносно обеспечены только те, кому ме­стное начальство покровительствует, или те, которые имеют выгод­ную должность и покладистую совесть, — и поэтому могут брать взят­ки даже с нищих колхозников.

Рассказывали об одном враче из деревенской больницы. Эта женщина-врач и ее мамаша умело «организовали» свое продоволь­ственное снабжение. Колхозниц, которые приходили в больницу, мамаша приглашала по одиночке «заглянуть» на кухню. Там она вы­клянчивала у пациенток для врача-дочери продукты: яички, творог, овощи и т. п. Пациенток же, которые ничего не оставили на кухне, обычно постигала у врача полная неудача: лекарства «не было», дать освобождение от работы было «невозможно», характер заболевания оказывался «неясным», нужно было повторно приходить в больницу, ибо «надо...  ж... дать»...

Об участковом ветеринаре говорили, что без взятки он не выполнял никакого дела.

 

Одна учительница рассказала о своем посещении этого ветеринара. Его «помощник» встречает каждого посетителя наедине и выспраши­вает о деле. А потом говорит: «Вы должны знать, что ветеринар хо­чет жить. А сухая ложка рот дерет. За такую-то сумму все пойдет как по маслу и надлежащую бумажку Вы получите»... Сумма взятки точно была установлена чиновником-взяточником в зависимости от характера случая.

Этой учительнице нужно было взять у ветеринара разрешение на убой своей коровы. Из-за недостатка сена семья учительницы вынуж­дена была сменить корову на козу. Но продать корову было очень трудно и поэтому необходимо было резать корову, чтобы продать мя­со и потом купить козу. На убой же скота требовалось обязательное разрешение районных органов власти, официальная бумага участко­вого ветеринара. За убой своего скота без такого разрешения хозяин {283} подвергался огромному штрафу и тюремному заключению. За круп­ную взятку ветеринар выдал учительнице справку о том, что корова упала в яму, сломала ногу, и поэтому хозяйке дано разрешение на не­медленный убой скотины.

Получив изрядную взятку, денежную или натуральную, ветеринар давал частным владельцам и председателям колхозов справки о падеже скота от несчастных случаев или от «заразных заболева­ний», подписывал акты об уменьшенном количестве нарождающегося молодняка и тому подобные «филькины грамоты».

Путем таких хитроумных «комбинаций» некоторые взяточники умудряются «организовать» свое высокое материальное благополучие даже в нищей колхозной деревне.