 Вряд ли кто-то из пассажиров рейсовых автобусов, подъезжающих к евпаторийскому автовокзалу, успевает обратить внимание на улицы, мелькнувшие за окном. Утомившиеся в дороге курортники ждут окончания путешествия, а местные жители — те у себя дома, и этот городской пейзаж им давно примелькался. В том числе и улочка, на крайнем доме которой виднеется табличка: «ул. Немичей». Названа она была в честь одной евпаторийской семьи. Советская власть считала этих людей героями. А очевидцы событий 1918 года в Евпатории видели в них жестоких палачей, по заслугам получивших за свои преступления.
За народное счастье
Жил в Евпатории самый обычный полицейский урядник по фамилии Немич — небольшого чина человек. Полагалось ему по должности присматривать за работой сотников и десятников, а также следить за проявлением разных «действий и толков, направленных против правительства, власти и общественного порядка». Как уж там Немич справлялся со службой, сказать трудно, а вот в собственной семье те самые «проявления» не увидел. Старший сын, Максим, первым не захотел той жизни, что устраивала отца. В 15 лет он стал работать писцом и в конторе познакомился с человеком, который растолковал ему, каким должен быть новый мир и как за него предстоит бороться. Идеями Максим поделился с сестрой Антониной — ту тоже не устраивало прозябание в швейной мастерской и перспектива «обабиться и провести свой век за самоваром». То ли дело борьба за народное счастье!
Максим Немич умел находить общий язык с «народными массами», он какое-то время трудился на евпаторийском чугунно-литейном заводе Кацена, рабочие оттуда и составляли его «ударную силу». К слову, городскому голове Семену Дувану устроенные с легкой руки Максима волнения не раз наносили урон. В 1905 г. он привел на дувановскую паровую мельницу рабочих с чугунно-литейного, и те потребовали, чтобы «мельничные» прекратили работу, хотя последние ничего против своего хозяина не имели, оплатой труда были довольны. Через год собранные и сагитированные Немичем крестьяне сожгли и саму мельницу — а та стоила около 100 тыс. рублей. Спустя несколько дней после этого Максим явился к городскому голове — нет, не извиняться, а… требовать хлеба для безработных и освобождения из тюрьмы политических заключенных.
В 1906 году брата и сестру Немичей арестовали. Антонина отделалась легким испугом — слишком мало оказалось доказательств того, что она причастна к революционной работе, ее выпустили очень быстро. А Максим сбежал из симферопольской тюрьмы, не дожидаясь суда. Но его все-таки нашли, снова арестовали — и будущее было определено окончательно: бессрочные каторжные работы. Но до отправления в Сибирь он не дожил, его убили в тюрьме. Как и за что — дело темное, по одной версии, при попытке побега, по другой, чтобы не выдал провокатора и не провалил операцию охранного отделения.
Кто знает, не случись переворот, потрясший до основания всю Российскую империю, возможно, жизнь Немичей ничем не отличалась бы от той, что вели рабочие и мещане в Евпатории. Второй сын, Семен, в 1914 году ушел на фронт и с войны вернулся прапорщиком, полным георгиевским кавалером, его брат Сергей учился в школе, сестры — Евдокия, Варвара и Юлия — зарабатывали на жизнь в той же швейной мастерской. Да и Антонина вроде бы с революцией завязала: вышла замуж, родила детей. Вряд ли ее знакомые и товарки по работе представляли, что пройдет совсем немного времени — и они будут ее бояться…
Семейный подряд
Долгожданную революцию все молодые Немичи приняли с радостью. Антонина тут же с головой окунулась в борьбу за права женщин, организовала кружки и объединения, столовую для рабочих и их детей. В помощь городскому приюту, куда в это смутное время все чаще поступали отбившиеся от мам и пап малыши, придумала «экспроприацию молока». Вместе с единомышленниками в базарные дни подстерегала крестьян, ехавших на рынок, и «убеждала» их поделиться.
А в январе 1918 года дошла и до Евпатории «зачистка города от чуждых элементов»: в порт вошли два военных судна — «Трувор» и «Румыния» с севастопольскими моряками и «сознательными рабочими». Десант в полторы тысячи вооруженных людей фактически был в те дни единственной властью в городе. Они вламывались в дома в поисках оружия и ценностей, а сопротивлявшихся просто убивали на месте. По составленным большевиками спискам арестовывали дворян, офицеров, купцов, просто состоятельных или заметных в городе людей. Несчастных свозили на корабли и заталкивали в трюмы.
Этот эпизод из жизни Немичей советские биографы скромно опускали, упоминая только, что на тот момент Антонина была общественницей, депутатом городского совета, ее сестра Варвара работала в следственной комиссии, секретарем в совете рабочих и солдатских депутатов, Юлия распределяла конфискованную у «нетрудовых элементов» одежду и продовольствие.
Все три сестры, после того как на корабль потащили первые жертвы, оказались в составе судебной комиссии, заседавшей прямо на «Труворе» и разбиравшей дела арестованных. Кстати, тут же находились супруг Юлии, солдат Василий Матвеев, и, как бы сейчас сказали, гражданский муж Антонины, Феоктист Андриади. Такой вот семейный подряд. Обязанности распределяли так: Юлия допрашивала заключенных и оценивала степень «контрреволюционности», а ее муж определял «буржуазность». Остальные члены комиссии тоже вносили свою лепту в вынесение приговора. Убивали приговоренных на обоих кораблях, и Антонина даже присутствовала при этом. А какие крепкие нервы или садистские наклонности для этого были нужны, можно судить по цитате из дела №56 особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при главнокомандующем вооруженными силами на юге России.
«Вызванного под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных красноармейцев и вели на так называемое лобное место. Тут жертву окружали со всех сторон вооруженные матросы, снимали верхнее платье, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки и в таком виде жертву бросали в воду. После этого палубу смывали водой и таким образом удаляли следы крови. Казни продолжались целую ночь, на каждую казнь уходило 15 — 20 минут. Во время казней с палубы в трюм доносились неистовые крики, и, для того чтобы их заглушить, транспорт «Трувор» пускал в ход машины и как бы уходил от берегов Евпатории в море. За три дня, 15, 16 и 17 января, на транспорте «Трувор» и на гидрокрейсере «Румыния» было убито и утоплено не менее 300 человек».
Тюремный год
Еще одна цитата, уже из одного из очерков о сестрах Немич, написанных в советское время: «Все они были прежде всего красавицы. Высокие плоеные прически, мягкое выражение задумчивых глаз, нежные щеки…» Эти строчки должны были подчеркнуть все извечно женское в сестрах, придать нотку горечи — вот таким красивым и молодым (а было им, погодкам, около тридцати) не довелось дожить до светлого будущего. А могло ли оно, женское, остаться после тех январских дней? После осознания своей власти над жизнью и смертью, окровавленной палубы, 15 — 20 минут нечеловеческих мучений каждого из осужденных?
Их брат Семен Немич «очищал город» уже на берегу — после ухода кораблей продолжались аресты и расстрелы, он лично выдавал исполнителям списки обреченных. Правда, в городе Семен оставался недолго: ушел с отрядом к Перекопу, там получил серьезное ранение и вынужден был вернуться.
А в апреле 1918 г. власть в городе сменилась. Снова пошли аресты, немало людей припомнили семью Немич. Антонину, Варвару, Юлию и Семена посадили в евпаторийскую тюрьму, сохранились архивные свидетельства, что там они «содержались первоначально в весьма неплохих условиях, включая качественную еду, собственные постели, встречи с посетителями». Согласитесь, все-таки существенное отличие от корабельного трюма, где люди прислушиваются к страшным воплям с палубы. Большая разница между смертью без суда и следствия и почти годом в заключении, пока следователи ищут свидетеле
й и доказательства. Потом Немичам пришлось сидеть уже в симферопольской тюрьме до марта 1919 года. Они еще успели узнать о смерти самого младшего брата, Сергея, зарубленного прямо в доме, и о том, что повесился их отец…
О смерти трех сестер и брата Немичей в советское время писали как о зверской расправе: их вместе с другими заключенными вывезли из симферопольской тюрьмы, без еды и воды продержали три дня на станции Ойсул, что под Керчью, а затем изрешетили закрытый вагон пулями, выживших добили. Странно, правда, что для такой изощренной казни понадобилось везти их так далеко.
Правда, сохранившийся рапорт начальника конвоя, который сопровождал этих 20 арестантов, вроде бы подтверждает, что заключенных всего-навсего предполагалось переправить в керченскую тюрьму, но «все были убиты при попытке обезоружить конвой. Трупы сложили в двух вагонах и опечатали».
Из всей семьи в живых осталась только Евдокия, которую сестры попросили сохранить их детей. Остался дом, где жила эта семья, фотографии в местном музее, памятник, где перечислены фамилии четверых Немичей. Улица, названная в их честь.
Какими они все-таки были? Жаль, что сейчас не в моде копаться в подобных биографиях. Когда это поощрялось, доступ ко многим архивным документам был закрыт, а после развала Советского Союза к этому просто пропал интерес. Может быть, именно поэтому такой черно-белой, без нюансов, и представляется сегодня эта семья.
фото: Евпаторийские палачи Сергей и Антонина Немичи
НАТАЛЬЯ ЯКИМОВА
|
