Многие фамилии из прошлого России нам кажутся «чужими», «нерусскими». Помните, у Лермонтова: «Его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец». Действительно, в ХIХ веке удивительным не казалось. Вот и не удивительно, что имя генерала князя Льва Яшвиля, героя Отечественной войны 1812 года, мы встречаем выбитом золотом на стенах Храма Христа Спасителя пять раз! А имя его брата, Владимира, в списке тех, кому Государь повелел не воевать; это было опалой, так как тот был причастен к убийству Павла I. При этом оба Яшвиля, как мы понимаем, являлись активными созидателями русской истории… Однако ХХ век, а именно «события после 1917-го», стёрли их имена, множество славных имён. И теперь мы с вами знаем немного «Ивановых», которые нерусские; по духу – в первую очередь. Иные «присвоили» себе русские имена, другим объяснили, что они особый самостийный народ, третьи и лба перекрестить не умеют. Русскость-то – понятие духовное.

Этой публикацией мы продолжаем серию материалов о тех, для кого Святая Русь – родное понятие.

На родине

Михаил Нестеров так писал о Н.Г.Яшвиль: «С именем княгини Натальи Григорьевны Яшвиль у меня связаны сотни самых благородных, прекрасных воспоминаний». Нестеров вспоминал: «Я познакомился с ней в стенах Владимирского собора в пору его окончания (около 1895 г. – Авт.) Тогда Наталья Григорьевна была недавно овдовевшая молодая женщина. Она была замужем за потомком того князя Яшвиль, который участвовал в убийстве императора Павла, после чего остаток жизни провёл в покаянии о содеянном.

Муж Натальи Григорьевны, полковник лейб-гвардии Царскосельского гусарского полка (Яшвиль Николай Владимирович, 1857-1893. – Авт.), делал быструю карьеру, но внезапно умер, оставив своей молодой жене двух маленьких детей... Кроме детей, княгине Яшвиль оставил большое, совершенно расстроенное имение Сунки близ Смелы, когда-то принадлежавшее друзьям Пушкина – Раевским… Молодая вдова осталась в тяжелых условиях. Одаренная волей, большим умом, Наталья Григорьевна (урожденная Филипсон - род, ведущий свое начало из Англии) не падала духом…»

***

Получилось, что имя Лермонтова мы вспомнили не случайно. Поэт служил на Кавказе в то время, когда начальником штаба и наказным атаманом одной из Кавказских линий был отец Наталии Григорьевны – русский генерал Григорий Иванович Филипсон (1809—1883).

Нестеров, как и многие русские люди, был фантастически трудолюбив и ценил это качество в других. Он пишет о трудах княгини: «Разоренное имение скоро превратилось в благоустроенное, с виноградниками, с фруктовыми садами, с огромным, приведенным в образцовый порядок, лесным хозяйством. В Сунках была построена прекрасная школа, где крестьянские дети обучались различным ремеслам, баня (в Малороссии их не знали, а с тех пор баней пользовалось все огромное село Сунки)… В имении, еще недавно запущенном, теперь цветущем, Наталья Григорьевна устроила мастерскую кустарных вышивок, образцами коим служили музейные вещи XVII-XVIII веков. Вышивки скоро стали популярны не только в России – они шли в большом количестве за границу. В Париже сунковские крестьянки получили золотую медаль. Вышивки эти давали молодым женщинам и девушкам-крестьянкам отличный заработок, особенно в зимнее свободное время... Горе, когда-то пережитое, забывалось, дети росли... Наши отношения крепли, выросли в дружбу. В Киеве мы жили визави: кн. Яшвиль со своей сестрой С.Г.Филипсон жила в небольшом особняке, наполненном художеством, музыкой, заботами о детях. Наталья Григорьевна до замужества училась у Чистякова (Павел Петрович (1832—1919), среди его учеников: В. М. Васнецов, М. А. Врубель, В. Д. Поленов, И. Е. Репин, В. А. Серов, В. И. Суриков. – Авт.), была и тут даровита, как всюду, к чему ни прикасались её ум и золотые руки… Она хорошо, строго, по-чистяковски рисовала акварелью портреты, цветы. Как-то сделала и мой портрет, но он, как и все с меня написанные, не был удачен. Дети её отлично, умно воспитывались, её радовали. Постоянным и верным другом и помощником была её сестра – Софья Григорьевна Филипсон – натура горячая, любящая».

Создавая набросок к портрету кн. Н.Г. Яшвиль, скажем, что Софья Григорьевна Филипсон – в эмиграции, в Праге – станет инокиней, примет постриг с именем Вероника. По известной причине (воспоминания Нестеров писал для советского издательства) он почти ничего не говорит о религиозной стороне жизни, которая, часто сокрытая, безусловно, в их кругу являлась доминирующей. Нестеров продолжает: «Наталья Григорьевна в моей жизни заняла большое место. Она сердечно, умно поддерживала всё то, что могло меня интересовать, духовно питать. Часто у неё я находил душевный отдых, как человек и как художник. Её богатая натура была щедра в своей дружбе, никогда, ни на один час не покидала в трудные минуты. Видя меня иногда душевно опустошенным, одиноким, она звала меня вечером к себе (в Киеве они жили «визави» - дом против дома) и, частью в беседах об искусстве, частью музыкой - Шопеном, Бахом, а иногда пением итальянских старых мастеров небольшим приятным своим голосом - возвращала меня к жизни, к деятельности, к художеству. Я уходил от неё иным, чем приходил туда. У нее были обширные знакомства, связи, по преимуществу среди киевской знати. Но я не любил бывать у Яшвиль в дни приемов. Уж очень я был несветский человек. Живя летом в своих Сунках, Наталья Григорьевна однажды, когда я был уже вторично женат, предложила мне поселиться у неё на хуторе, в четырех верстах от имения. Хутор Княгинино был уголком рая. Это был сплошной фруктовый сад с двумя прудами: в одном водились караси и карпы, в другом было преудобно купаться. Славный малороссийский домик был обставлен на английский лад. Мы прожили там с небольшими перерывами девять лет, девять прекрасных, незабываемых лет... Дети наши вспоминают об этом времени, как о счастливейшем. Славно нам жилось в Княгинине. Часто наезжали гости из Сунок в экипажах и верхами. Они пили у нас чай, насыщались и уезжали шумной ватагой домой. Я много работал…» Но вот мирная жизнь кончилась. Началась иная пора испытаний.

Война. Но ещё все живы

О жизни княгини Яшвиль в первые военные месяцы 1914 года мы в какой-то мере можем судить по мемуарам, молодого в ту пору учёного-ботаника, работавшего экскурсоводом в киевском ботаническом саду, Александра Леопольдовича Яворского (в будущем первый директор Красноярского заповедника «Столбы», 1889-1977): «Под Рождество мой патрон Виктор Иванович Казановский позвал меня пойти с ним к княгине Яшвиль и помочь упаковке подарков на фронт. Когда мы пришли к Яшвиль, он меня перезнакомил со всем их семейством. Оказалось, что он здесь у Яшвилей частый гость и, видимо, немного неравнодушен к самой княгине… Сын попал в плен и вместе с ним попала к врагам знаменитая сабля самого Яшвиля, которую во что бы то ни стало надо было вернуть назад. (Пока не ясно о какой сабле речь, о сабле убийцы Павла Первого или о сабле его брата – Льва Михайловича, 1768-1836, который дважды награждался золотым оружием; похоронен в Киевском Выдубицком монастыре). Княгиня через Красный крест вела переговоры о возвращении этой сабли… С нами она говорила на русском языке, а с гувернанткой на английском». Живую атмосферу дома передают и такие пассажи молодого мемуариста: «Дочь, которая теперь по возрасту уже вышла из повиновения, как самой княгини, так и мисс гувернантки и вела кипучую деятельность по госпиталям, небрежно бросала нам в разговоре далеко невысоко культурные слова и, видимо, внутренне была этим сверх довольна. Так она хотела показать свой демократизм как противоположность врожденного аристократизма. Все это было, конечно, шокингом для мисс и мадам Яшвиль. Первое, что было после нашего знакомства это обед. Большой накрытый всякими яствами стол был сервирован строго по-английски, как сказал мне после Виктор Иванович. Подавал лакей в белых перчатках. Когда что-то из кушаний понравилось, спросили лакея, кто заказал такое блюдо. Оказалось, что заказ был дан каким-то знакомым, сидевшим здесь же. «Качать его!» - воскликнула дочь и если бы у нее были силы, она возможно бы попыталась приняться выполнять свое же предложение (забавный, совершенно кинематографический момент! – Авт.) За обедом Виктор Иванович отрекомендовал меня… Рассказал он и то, как мы ночуем в лесу у костра и т.п. мои деяния. Княгиня решила в долгу не оставаться и рассказала, как они однажды поехали с князем на пикник и как расстелили громадный привезенный ковер и сидели на нем без стульев и как только князь не захотел сидеть без стула и он сидел на своем любимом кресле. Во время этого рассказа она всё время как бы в подтверждение сказанного апеллировала к лакею и спрашивала его: "Ты помнишь, Иван?" "Так точно, помню, ваше сиятельство", - учтиво подтверждал Иван. Для меня всё это было как во сне. Я никогда не испытывал во всем такой какой-то неловкости, благодаря такой непривычной обстановке и был страшно рад, когда Виктор Иванович повел меня к многочисленным ящикам с подарками, которые надо было запаковывать, подрезая крышки и забивая их гвоздями. Я быстро принялся за работу, и около меня появилось обслуги даже больше чем надо. Поработал я с час и как-то поторопясь, хватил пилой по большому пальцу левой руки и здорово прорезал его чуть не до кости. Боже мой, что тут было. Прежде всего, первую скрипку стала играть княжна (Татьяна Николаевна Яшвиль, 1892-1933, в замужестве Родзянко, её муж Георгий Михайлович, сын последнего председателя Государственной думы, офицер, погиб в 19 году. – Авт.), ведь она уже опытная сестра милосердия. Мгновенно вокруг меня была создана не только скорая помощь, но и прямо отдельный госпиталь. Я в полном смысле был госпитализирован. Меня положили и приказали не двигаться и лежать спокойно. Мне даны были валериановые капли, меня перевязывала княжна, хотели вызвать врача, чтобы что-то сделать от столбняка, ну, словом, все были заняты и это их, как я увидел, развлекало. Наконец после перевязки я встал и начал продолжать работу по забивке ящиков. Но тут вмешалась сама княгиня, заявив что ведь у ней с завтрашнего дня на эту упаковку придут специально свои люди и все будет сделано. Так и кончилась моя благотворительная работа в княжьем доме. Оказалось, что здесь же на юге России у княгини Яшвиль много земли и доходное хозяйство всяких профилей и что она по Киеву имеет свои госпитали и кормит в них массу раненных воинов. Так и ушли мы с Виктором Ивановичем к себе домой, не сделав ничего существенного… Когда мы возвращались, он спросил меня: "Ну как?" "Да ничего, - ответил я, - только с непривычки странно всё". Он был доволен, что удивил меня. Так я и не был больше в высокопоставленном доме Яшвиль».

За границей

Перед русскими, оказавшимися после событий 1920 года за границей, в рассеянии, встало множество проблем как материального, так и духовного плана. У них не было ни храмов, ни библиотек, ни научных кафедр. У них не было икон. У них была память о погибшей великой Родине, но и вера, и знание: Родина воскреснет. Княгиня Н.Г. Яшвиль для этого сделала всё, что смогла.

Последний секретарь Л.Н.Толстого – Валентин Фёдорович Булгаков (1886-1966) в 1923 году уезжал из Москвы в Прагу, перед отъездом зашёл к Нестерову проститься. Он вспоминал: «Михаил Васильевич просил меня передать от него особый привет проживавшей в чешской столице его хорошей старой знакомой Наталии Григорьевне Яшвиль.

- Это замечательный человек! — говорил Нестеров. — Человек большой, высокой души и крепкого, независимого, как адамант, нравственного характера. Я когда-то писал её портрет в Киеве. Правда, давно это было, в тысяча девятьсот пятом году! Теперь она, должно быть, старушка, а тогда была в полном цвету: красавица, представительная, властная!.. Она прекрасно вела свое имение, выстроила там школу, устроила мастерскую вышивок... Интересовалась искусством и сама занималась немного живописью... Пожалуйста, передайте ей мой сердечный, дружеский привет!..

Привет художника почтенной старой женщине, жившей с молодой дочерью, вдовой офицера, в Праге и занимавшейся иконописанием, я передал. Н.Г.Яшвиль действительно заметно выделялась среди русских женщин, которых можно было встретить в старом чешском городе. В течение ряда лет она была связана с Археологическим институтом имени академика Кондакова. О Нестерове вспоминала с большой теплотой…»

Кондаков… Ещё одно великое русское имя. Византинист. Из крестьян. Ломоносовский замес.

Никодим Павлович Кондаков (1844-1925) в 1895 г. был одним из организаторов Русского Археологического института в Константинополе, академик с 1898-го, автор фундаментальных трудов о русской иконе, русских древностях, во многом не известных Родине…

В 19-м году в Одессе Н.П.Кондаков вместе с Иваном Буниным издавал антибольшевистскую газету «Южное слово». И в Константинополь в 20-м они плыли в одной каюте. Семидесятипятилетний академик вёз с собой массивные чемоданы – в них были материалы к будущему фундаментальному 4-томному труду «Русская икона».

Когда-то, в 1890 году, Кондаков поддержал выдвижение одного чешского учёного на пост профессора славяноведения Санкт-Петербургского университета. А в 1922 году этот учёный, став президентом Чехословакии и узнав о бедственном положении великого учёного в Болгарии, взял его под свое покровительство. Президент Томаш Масарик назначил академику персональную пенсию. Карлов университет пригласил Н.П.Кондакова в свои стены. Академик читал лекции по-русски. Есть такое понятие «русская Прага». С момента появления Кондакова в гостеприимной Праге княгиня Н.Г.Яшвиль стала его ближайшем идейным другом. Хорошо знакомы они, судя по всему, были и ранее. Современный исследователь С.А.Беляев в статье «Семинарий имени академика Н.П. Кондакова - неотъемлемая часть русской национальной культуры» говорит о том периоде: «Н.П. Кондаков стал тем центром, около которого собирались русские учёные и русская молодежь, оказавшиеся на чужбине. Из относительно старшего поколения это, прежде всего, Георгий Владимирович Вернадский (1887-1973), Александр Петрович Калитинский (1880-1940), княгиня Наталья Григорьевна Яшвиль (1861-1939). До своего отъезда из России даже самые младшие из этих лиц уже сформировались как исследователи, и около Н.П. Кондакова они были младшими коллегами».

После смерти Кондакова княгиня приложила все свои незаурядные способности для создания научного центра Seminarium Kondakovianum (Семинариум Кондаковианум), который позже вырос в Институт им. Н.П. Кондакова. Княгиня Н.Г.Яшвиль и её дочь Т.Н. Родзянко обе были хорошими иконописцами, художниками. Семинарий во многом существовал благодаря их деятельности. Значительной статей дохода часто оказывалась выручка от продажи созданных ими репродукций икон, поздравительных открыток... Татьяна Николаевна занималась шитьем для церкви, изготовила эмалевый крест…

Княгиню Яшвиль называют душой этого невероятного научного сообщества, работавшего на будущее России. Главным изданием Семинария был ежегодник «Семинариум Кондаковианум», а с 1938 – «Анналы Института имени академика Н.П.Кондакова». К ежегоднику делались приложения – серии монографий: «Зографика» по церковной живописи и «Скифика». Особым изданием стал труд Н.П. Кондакова «Русская икона» в 4-х томах. В Предисловии сказано (похоже, голосом Яшвиль): «С глубоким волнением приступает Семинарий к настоящему изданию «Русской иконы». На нашу долю выпало счастье сделать это большое дело, дорогое каждому русскому сердцу. Особенно теперь, после всех испытаний, посланных нам Богом, радостно присутствовать при этом чуде — когда засияют наши сокровища, духовные и художественные». Издание получило мировое признание.

При всём этом сведения о пражской жизни княгини Н.Г. Яшвиль крайне скудны. Известно, после гибели сына в 1917-м и зятя в 1919-м (убиты большевиками в Киеве) она ходила в чёрном. Не так давно биограф академика Кондакова И.Л.Кызласова опубликовала в научном сборнике статью «Из истории русской эмиграции 1920-30-х годов: сестры Шабельские». Материал расширяет представление о трудах княгини Яшвиль в её пражский период. В статье раскрывается и комментируется переписка Яшвиль с сёстрами Варварой Петровной и Натальей Петровной Шабельскими, дочерями известнейшей собирательницы русской старины Натальи Леонидовны Шабельской (1841-1904), жившими в Париже. На Родине у Шабельских были мастерские подобные тем, какие завела когда-то княгиня в селе Сунки. У них был общий интерес к старине – вышивкам, дивным рукоделиям… Переписка приоткрывает разные стороны жизни, например: «Яшвиль постоянно занималась поисками спонсоров для пражского института. Несколько писем 1938 года свидетельствуют о том, что она пыталась сделать это и через сестёр Шабельских. Очень интересен их ответ: «наша эмигрантская публика совершенно равнодушна ко всему русскому и почти можно сказать и к России. Здесь есть богатые, но они все сторонятся и прячутся от общей массы…». Но при этом названы два имени, к которым имело смысл обратиться за помощью. В письмах сестёр постоянно звучит: «Ужасающая тоска по Родине душит нас и не дает ни минутки покоя...». Одна из сестёр, Варвара Петровна, восклицает, обращаясь к Яшвиль: «Завидую Вам, что Вы живёте около такого живого Русского дела, здесь же жизнь ужасно пустая…»

Как в Сербии сложилась большая русская диаспора благодаря тому, что сестра короля Александра I – Елена Петровна была вдовой князя императорской крови священномученика Иоанна Константиновича Романова (принял сан священника в 1918-м, убит в Алапаевске), так и в Чехословакии благодаря личному отношению к исторической России президента Масарика и премьер-министра Карела Крамаржа (с влиянием русской супруги последнего – Надежды Николаевны, урождённой Хлудовой (Абрикосовой) стала возможна столь успешная диаспора в Праге.

В 1920-е годы в Праге было создано Успенское братство, которое возглавила Надежда Николаевна Крамарж. Активным членом братства стала и княгиня Н.Г.Яшвиль. В 1924 году братство начало строительство Пражского Успенского храма на Ольшанах… Карел Крамарж, принявший православие и глубоко сочувствовавший Белому движению, внёс на строительство значительные личные средства и поспособствовал сбору недостающей суммы. В результате Прага украсилась замечательным русским храмом, в архитектуре которого ощущается древняя мощь Святой Руси. Под сенью его крестов – в нижнем приделе и на примыкающих кладбищенских участках – нашли упокоение академик Н.П.Кондаков, супруги Крамарж, инокиня Вероника, Т.Н. Родзянко, княгиня Н.Г. Яшвиль.

Они исполнили на земле своё живое русское дело.

Олег СЛЕПЫНИН