Патриарший Местоблюститель митрополит Петр и Русская Зарубежная Церковь (к 80-летию памяти Свщмч. Петра). Ч.1.

Одним из посредников в отношениях Местоблюстителя с заграницей был прибывший оттуда в начале 1925 года и поставленный Патриархом Тихоном незадолго своей кончины во епископа Гомельского Преосвященный Тихон (Шарапов). Впоследствии в обвинительном заключении по делу митрополита Петра будет особо прописано, что он-де «имел постоянные беседы с недавно приехавшим из-за границы еписк[опом] Тихоном Шараповым, информируясь у него о положении церкви заграницей». Самого же«Шарапова К. И. (Тихона)» там же обвинили «в том, что, сносясь с заграницей, он служил постоянным информатором митр[ополиту] Петру о движении заграничных монархистов» 33. В действительности, отношения с «заграничными монархистами» у «постоянного информатора»Местоблюстителя были далеко небезоблачными. До возвращения в Россию тогда еще архимандрит Тихон (Шарапов) имел переписку с митрополитом Антонием (Храповицким), но довольно своеобразную. Как показал в июне 1925 года сам епископ Тихон, митрополит Антоний его «изобличал (не совсем понятно за что – свящ. А. М.) в сочувствии к “большевикам”, угрожая погибелью души и тела» 34. С епископом Тихоном сохранял контакт проживавший в Германии русский журналист Д. А. Ишевский, который тоже не отличался симпатиями к митрополиту Антонию и «карловчанам» 35. Как следует из письма епископу Тихону Д. А. Ишевского, последний осенью 1925 года сыграл немаловажную роль в деле признания за границей полномочий митрополита Петра. Описывая ситуацию в русском зарубежье, он писал: «[…] здесь произошли большие события, едва не повлекшие заграничную Церковь в раскол. Дело зашло так далеко, что не появись в газ[ете] “За свободу” от 2 сентября акта Местоб[люстителя] Пат[риаршего] Престола Митрополита Петра от 30/III / 12/IV, который я не преминул продвинуть во все наши газеты, в Карловцах подумывали даже и даже (страшно сказать) готовились избрать преемника почившему Исповеднику здесь, в эмиграции. Конечно, единственным кандидатом Карловцы считали митроп[олита] Антония. Владыка Евлогий стойко противился этому и, думаю, что не признал бы карловацкого раскола…»36

Одним из популярных эмигрантских изданий, опубликовавших (если верить Ишевскому – с его подачи) в сентябре 1925 года апрельское послание Патриаршего Местоблюстителя с завещательным распоряжением Святейшего Патриарха Тихона, оказалась парижская газета «Возрождение». В связи с этим в номере «Возрождения» от 12 сентября 1925 года говорилось, что «по поводу этого послания митрополита Петра, митрополит Антоний сообщил сотруднику белградского “Нового времени” следующее: “Этот документ, мне кажется, должен положить конец всем недоумениям об управлении Православной Русской Церкви заграницей, ибо в корне уничтожает подозрение о том, будто митрополит Петр объявил себя местоблюстителем в явочном порядке. Еще будучи проездом в Берлине (в середине июля) я заявил сотруднику “Руля”, что полагаю наилучшим дружно подчиниться митрополиту Петру, если он будет признан значительным числом епископов в качестве местоблюстителя, а появление помянутого документа делает его права бесспорными впредь до избрания Всероссийского Патриарха, если таковое окажется физически возможным”» 37. «Слава Богу, – комментировал ситуацию Д. А. Ишевский в письме епископу Тихону (Шарапову), – теперь мит[рополит] Антоний признал публично Высокопреосв[ященного] Петра, мит[рополита] Крутицкого за законного временного заместителя почившего Патриарха» 38.

«Должен сознаться, – писал далее Ишевский, – что отчасти в этой нашей неопределенности повинна Москва. Сюда до сих пор не прислан ни один акт Местобл[юстителя] Патр[иаршего] Престола, и только недавно в Ревеле, а затем и повсюду опубликовано воззвание митроп[олита] Петра от 29 (так – свящ. А. М.) июля с. г. Произвело оно громадное и благоприятное впечатление» 39. В действительности, к тому времени, когда Ишевский писал свое письмо епископу Тихону, митрополит Петр и издал всего два акта общецерковного значения – от 12 апреля и от 28 июля. Кроме того, берлинский корреспондент явно не понимал, в каком положении находился митрополит Петр и чего могло ему стоить любое, даже самое безобидное сношение с заграницей. Что же касается «громадного и благоприятного впечатления», произведенного за рубежом антиобновленческим июльским посланием митрополита Петра, то здесь Ишевский не преувеличивал. Оно сразу же было опубликовано большим количеством русских периодических изданий, в том числе и некоторыми церковными. В «Голосе Литовской Православной Епархии», например, оно было опубликовано уже в номере за июнь–июль 1925 года (можно предположить, что этот номер готовился в августе–сентябре) 40. Митрополит Антоний с характерной для него эмоциональностью писал архиепископу Иоанну 1 октября: «М[итрополит] Петр написал прекрасное послание, если верить газетам. Вл[адыка] Евлогий и Ко уже интригуют у него против меня, его наставника и благодетеля. Я написал в газете, что пора его признать, но члены Синода дружно запротестовали и потребовали отложить суждение до собора нашего (дек[абрь] или ноябрь) или по кр[айней] мере до собора живоцерковников, когда будет ясно, насколько сей полномочный Владыка не уподобится Чичикову, который сначала всемеренно отвергал взятки, а дождавшись “удобного времени” хапнул так, что на полжизни ему хватило. Прошлое м[итрополита] Петра нам хорошо известно, и потому осторожность членов синода не показалась мне напрасной» 41. Конечно, сопоставление митрополита Петра с Чичиковым и подозрение его в желании «хапнуть так, чтобы на полжизни хватило», не делали чести Председателю Зарубежного Синода. Вообще, следует признать, что в отношении заграничных иерархов Местоблюститель в 1925 году вел себя благороднее, чем они себя в отношении его.

Впрочем, и среди подчиненных Зарубежному Синоду архиереев были те, кто по достоинству оценил позицию митрополита Петра. Епископ Нестор (Анисимов), например, писал митрополиту Антонию из Китая 11 октября 1925 года: «Прилагаю для Вас и для Заграничного Синода послание митрополита Петра, сверенное мною с подлинником, присланным одним священником из Москвы […]. Послание написано просто и хорошо, а, принимая во внимание все неблагоприятные условия, в коих приходится жить и вести церковный корабль среди бушующих волн Совдепии и врагов Православия, – оно написано и смело […]. Да и что другое можно там сказать? Самое же главное, почему-то за границей все считали митрополита Петра соглашателем с живцами и пр., но теперь это послание рассеивает все сомнения и смущения» 42.

Окончательно сомнения зарубежных иерархов развеялись после завершения обновленческого лжесобора. 20 октября митрополит Антоний писал в Ригу архиепископу Иоанну: «М[итрополит] Петр не поколебался, слава Богу. Теперь мы бы его дружно признали, да только ранее имели неосторожность или, лучше сказать, чрезвычайную осторожность отложить это дело до заграничного собора, который будет в дек[абре] или даже в январе. Зная Петра с 1891 года, я опасался, как бы он во время лжесобора не перескочил к живцам, но затем наши опасения были им блестяще рассеяны» 43. К сентябрьскому определению Синода митрополит Антоний сделал важную приписку: «Означенное определение передано для окончательно решения Собору архиереев, так как кроме указанных (формальных – свящ. А. М.) причин оставалось некоторое опасение, как отнесется митрополит Петр к приглашениям живоцерковного лжесобора. Теперь же стало известным, что лжесобор окончился, а митрополит Петр мужественно отверг все его приглашения. Посему я лично полагал бы, что наш Синод мог бы его признать Местоблюстителем в ближайшем ноябрьском заседании» 44.

12 ноября 1925 года Архиерейский Синод принял в несколько сглаженной форме предложение своего Председателя и постановил: «Оставаясь при прежнем решении о том, чтобы окончательное признание митрополита Петра Патриаршим Местоблюстителем было отложено до Священного Собора архиереев Русской Православной Церкви заграницей и ввиду того, что срок ссылки двух указанных Свят[ейшим] Патриархом Тихоном кандидатов в Местоблюстители Патриаршего Престола митрополитов Кирилла и Агафангела уже окончился и они возвращаются в Москву (здесь Зарубежный Синод выдавал желаемое за действительное –свящ. А. М.), а с другой стороны в виду того, что срок созыва Архиерейского Собора затягивается, […] со своей стороны временно признать Высокопреосвященного митрополита Петра Местоблюстителем Святейшего Патриаршего Престола Всероссийской Православной Церкви». Формулировка «временно признать Местоблюстителем» звучала довольно странно, но Синоду надо было сохранять лицо. Другим пунктом определения от 12 ноября Синод постановил: «Предложить возносить имя Высокопреосвященного митрополита Петра за богослужением в подлежащих случаях после имени местных Патриархов или других глав автокефальных Церквей, но впереди имени местных епископов, по формуле: “О Господине нашем Высокопреосвященнейшем Петре, митрополите Крутицком, Местоблюстителе Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола”» 45.

В том же ноябрьском номере «Церковных ведомостей», что и означенное определение Синода, был, наконец, опубликован акт российских епископов о признании местоблюстительских полномочий митрополита Петра от 12 апреля 1925 года и его антиобновленческое послание от 28 июля 46. Там же была помещена статья редактора «Церковных ведомостей», управляющего канцелярией Архиерейского Синода Е. И. Махароблидзе, под названием «К признанию Патриаршего Местоблюстителя», которая была призвана разъяснить читателю проявленные Синодом колебания в деле этого признания. «Признание Местоблюстителя, – с пафосом писал Махароблидзе, – является актом всей Церкви и исходить он должен не от отдельных архиереев, а от всего Собора их, как наивысшей церковной власти (согласно определению Поместного Собора от 10 августа 1918 года, избрание Местоблюстителя должно было осуществляться на соединенном присутствии Священного Синода и Высшего Церковного Совета 47; никакойвесь Собор архиереев для его признания не требовался – свящ. А. М.). До Собора же отдельные архиереи могли лишь выражать свое мнение. […] К тому же Архиерейский Синод не имел никаких верных данных о вступлении митрополита Петра в местоблюстительство Свят[ейшего] Патриаршего Престола. Да и самый порядок назначения местоблюстителя, несоответствующий священным канонам и установленным в Русской Церкви правилам, вызвал большое сомнение».Далее шли ссылки на 23-е правило Антиохийского Собора. Едва ли Ексакустодиан Иванович отдавал себе отчет, насколько близок он был в этой своей софистике к обновленцам и им подобным. Общий вывод, однако, Махароблидзе делал вполне достойный: «Теперь […] наша страждущая Церковь и здесь за рубежом, и там в несчастной стране, объединена одним лицом – Патриаршим Местоблюстителем» 48. Действительно, вопреки злобе, обрушивающейся на нее извне, и человеческим пристрастиям, подтачивавшим ее изнутри, Русская Православная Церковь в России и за рубежом оставалась единой. Это оказалось возможным благодаря самоотверженности митрополита Петра, которую постепенно стали оценивать и те, кто поначалу был способен лишь на колкости по отношению к Местоблюстителю.

Вскоре после признания Архиерейским Синодом полномочий митрополита Петра митрополит Евлогий еще раз обратился к Местоблюстителю с письмом. Содержание этого письма каким-то образом стало известно ОГПУ. В следственном деле митрополита Петра хранится копия с копии этого довольно интересного документа. Письмо имело надписание: «Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Петру, Митрополиту Крутицкому, Местоблюстителю Престола Патриарха Московского и всея России» (управляющий западноевропейскими приходами словно соревновался с Зарубежным Синодом в вычурности титула митрополита Петра, сам он обычно подписывался гораздо проще: «Патриарший Местоблюститель»). «Ваше Высокопреосвященство, Милостивейший Владыко, – писал митрополит Евлогий. – Я снова имею надежный случай, чтобы поблагодарить Вас за полученные указания и сообщить Вам некоторые свои соображения». Видно, таким образом, что переданные на словах указания дошли до управляющего Западноевропейскими приходами.

Первое «соображение» митрополита Евлогия касалось отношений с православным Востоком. Второе «соображение» относилось уже к русским зарубежным иерархам: «Больше для курьеза, чем по существу, сообщу Вам о том, как они думали – гадали о Вашем признании или непризнании. Все хотелось самим возглавлять Русскую Церковь. Но потом благоразумение победило, и они потому Вас признали, как будто Вы, коему поручено возглавление всей Русской Церкви, нуждались в нашем признании масонской (? – свящ. А. М.) кучки заграничных, бескафедровых архиереев, а не мы, наоборот, нуждаемся в Вашем признании». (Причем здесь масонство,связь с которым «карловчанами» открыто осуждалась, не совсем ясно. По этой части, скорее, сами «евлогиане» были не без греха. Впрочем, может быть, сотрудник ОГПУ, делавший копию с письма митрополита Евлогия, просто неправильно разобрал слово и надо читать не «масонской»,а «маленькой кучки».)

Третье «соображение» митрополит Евлогий имел относительно американских дел. Суть его сводилась к призыву «поддержать как-то Американского митрополита Платона», поскольку тот «держится правильной канонической патриаршей ориентации, несмотря на устройство американской автономии». Зная на каком счету был митрополит Платон у ОГПУ, можно представить, как бы оно прореагировало, если бы митрополит Петр прислушался к этому совету своего бывшего однокашника.

Напоследок парижский митрополит возвращался к больной для него «карловацкой» теме, пытаясь показать, как неправы были в Карловцах, и как прав был он сам: «Там все хотят подчинить меня своей власти и вовлечь церковь в политику, от которой я ее всячески оберегаю» 49.

Митрополит Петр узнал о признании его полномочий Зарубежным Синодом в том же ноябре 1925 года или в начале декабря. Это следует из показаний Местоблюстителя от 18 декабря: «Говоря с Иваном Гавриловичем Соколовым (благочинным) и с Димитрием Боголюбовым о “признании меня заграницей” – я имел в виду случай, происшедший со мной  в одной из церквей осенью или зимой с[его] года: ко мне подошел какой-то средних лет человек, среднего или немного выше, роста, просто одетый; он мне сказал: “Вас поминают заграницей”. Этот-то случай я и говорил в ироническом тоне. Фамилию этого человека вспомнить не могу, а так знаю» 50. В показаниях упомянутого благочинного протоиерея Иоанна Соколова этот эпизод описан так: «Митр[ополит] Петр, не ссылаясь на источники, откуда он имеет эти сведения, сообщил в моем присутствии Боголюбову, что эмигрантские церковники заграницей вначале относились к нему, Петру, отрицательно, лишь затем признав его, после того как до них дошли сведения об апробации патриаршего завещания о местоблюстительстве рядом епископов» 51.

В этот момент образец «правильного» поведения в отношении заграничного духовенства решили продемонстрировать обновленцы. 21 ноября 1925 года в «Известиях» было опубликовано «сообщение» обновленческого «Синода», названного почему-то не «Священным», а «Святейшим» (видимо, редактор был не очень силен в церковно-протокольных тонкостях). Публикация гласила: «Святейший синод просит Народный Комиссариат иностранных дел довести до сведения всех иностранных правительств и иноверных церквей, что духовенство, бежавшее из России или оставшееся за границей в церквах при посольствах или миссиях, не имеет права говорить от имени православной русской церкви, так как у него нет на то никаких полномочий от центральной церковной власти.Вмешательство в политику епископов, утративших свои кафедры, и следующих за ними священников, которые стали орудием заграничных монархических организаций и ведут всюду агитацию против своей родины и народного правительства, является каноническим преступлением, за которое они подлежат церковному и гражданскому суду и запрещению. Церкви, церковные земли и церковные дома, приобретенные в свое время за границей российским правительством, св. синодом или пожертвованные частными лицами, составляют собственность советских республик, которые передают их святейшему синоду. Св. синод требует от всех заграничных священников и церковнослужителей немедленного заявления через генеральные консульства СССР о том, что они признают политическую власть советского правительства и церковную власть св. синода. При этом они должны представлять подробный отчет их деятельности за годы с начала русской революции» 52. Если заявление о том, что эмигрантское духовенство не имеет права говорить от имени Православной Русской Церкви, звучало как уже вполне обычное (об этом и Патриарх Тихон в свое время писал), то требования передать церковную собственность «советским республикам», а также «признать политическую власть советского правительства» и «представлять подробный отчет» были новыми (и, естественно, для абсолютного большинства эмигрантов совершенно неприемлемыми).

Митрополит Петр, конечно же, с такими продиктованными ОГПУ требованиями к русскому зарубежью обращаться не мог. К тому времени его скорый арест был уже практически предрешен. Связь «тихоновских верхов» с «зарубежной контрреволюцией» на обновленческом лжесоборе Введенским уже была «доказана» (для тех, кто искал подобного рода «доказательств»).

Клеветы Введенского, однако, ОГПУ показалось мало. За дополнительным обвинительным материалом на митрополита Петра оно обратилось к еще одному расколотворцу – епископу Борису (Рукину). Только ему, в отличие от «митрополита-благовестника», не пришлось выступать со своей клеветой публично, свои показания он давал непосредственно на Лубянке. Звучали они так:

«Вопрос: Что вам известно о связях митрополита Петра с заграничными монархистами, в частности, что вам известно относительно посылки письма на имя Марии Федоровны и посылки письма с признанием царем Кирилла Владимировича или Николая Николаевича, так как нам известно, что вы об этом должны знать.

Ответ: Относительно связи с заграничными монархистами митрополита Петра прямых данных у меня нет и не могло быть, так как я в этих делах никакого участия не принимал и принимать по своим убеждениям не мог. Но я действительно слышал приблизительно в мае месяце от митрополита Тверского Серафима сообщение, что патриархом, по-видимому, при участии митрополита Петра было послано какое-то благословение на царство, но кому именно, я этого точно не помню. Это сообщение заставило меня быть чрезвычайно осторожным с митрополитом Петром и как можно дальше держаться от всего того, что происходило, хотя за достоверность или недостоверность этого я ручаться не могу. Тем не менее, многих епископов я решительно предупреждал также быть осторожными и страшно боялся какого то ни было вмешательства церкви, да еще в таком совершенно не допустимом виде.

Что же касается посылки письма на имя Марии Федоровны, то об этом я не имею никакого представления» 53.

Однако и эти измышления епископа Бориса мало что дали в итоге ОГПУ (тем более упомянутый здесь митрополит Тверской Серафим на очной ставке с ним эти показания категорично опроверг: «Никогда ни от кого не слышал и никогда никому не говорил» 54.

Более всего против митрополита Петра было использовано то, в чем действительно выявилось его отношение к зарубежным иерархам: его фактический отказ от намеченного в подложном «Завещании Патриарха Тихона» суда над ними. При этом особо в вину Местоблюстителю было поставлено то, как им был решен вопрос о замещении Киевской кафедры, которую продолжал формально занимать глава зарубежных иерархов митрополит Антоний 55. На первом же допросе митрополита Петра 12 декабря 1925 года «киевская» тема стала главной. На двенадцати страницах стенограммы из тринадцати в центре внимания был вопрос об увольнении митрополита Антония 56. Митрополит Петр по-разному объяснял свое поведение, в том числе указывая и на недостаточность своих полномочий: «Я один не полномочен и со дня на день ожидал Синода». Следователя такое формальное объяснение не удовлетворило и, в конце концов, митрополит Петр согласился на другое: «Антоний же Храповицкий канонов не нарушал, и, с точки зрения церковных дел, за ним преступлений нет» 57. «Какое же показание Ваше следует считать правильным, так как в показаниях по отношению к Антонию Храповицкому имеются противоречия о возможности и невозможности церковного суда над Антонием за политические преступления?», – допытывался следователь. «Еще раз повторяю, – твердо ответил Патриарший Местоблюститель, – что судить Антония Храповицкого за политические преступления я и церковь не можем» 58. Фактически митрополит Петр подтвердил позицию даниловских иерархов: греха под названием «контрреволюция» в Церкви нет. Конечно, Первоиерарх Русской Православной Церкви с такими взглядами был для ОГПУ неприемлем.

Пробыв, правда, затем в заключении более месяца, митрополит Петр изложил свою позицию в отношении зарубежных деятелей в менее вызывающем для власти виде: «Их контрреволюционную деятельность и вообще антисоветскую пропаганду я всегда осуждал. Эта деятельность слишком тяжело и печально отражается на нашем благополучии и причиняет ненужное беспокойство Правительству. Они должны дать ответ пред судом церковным, так как нарушают заветы Церкви о том, что последняя аполитична и ни в каком случае не может служить ареной для политической борьбы» 59. Но это были лишь слова, подобные которым ранее неоднократно озвучивал под давлением и Патриарх Тихон. Важно то, что, как и его святой предшественник, митрополит Петр так и не предпринял никаких реальных мер против русского зарубежья, хотя и находился в более тяжелом положении, чем Патриарх.

В составленном в мае 1926 года обвинительном заключении по делу митрополита Петра «заграничная» тема заняла одно из главных мест. Местоблюстителю припомнили, что он не стал проводить суда над заграничниками, и вообще, «подчинившись руководству монархистов, […] и всю церковную политику построил по двум направлениям: 1) упорная работа по переводу церкви на положение нелегальной, враждебной по отношению к Соввласти организации и 2) улучшение отношений с заграничной эмигрантской частью церкви и подыгрывание под нее». Особо, конечно, Местоблюстителю припомнили митрополита Антония и даже митрополита Евлогия: «[…] он, начиная с осени 1925 года, перешел к проведению линии черносотенцев и в области политической. Первым его шагом в этой области было оставление Киевской митрополии за главой эмигрантского русского духовенства, черносотенцем Антонием Храповицким. […] Помимо утверждения Антония митрополитом Киевским, он подтвердил полномочия управляющего эмигрантской церковью во Франции, митрополита Евлогия, снесшись с ним через неустановленного передатчика, которому Петр на словах и дал это поручение, в чем признался сам […]. Заграница не осталась в долгу у митрополита Петра, и поспешила его признать, о чем Петр получил сообщение опять-таки от неустановленного следствием лица […]. Это сообщение окрылило Петра к дальнейшей деятельности» 60.

В русском зарубежье примерно представляли характер обвинений против митрополита Петра и со своей стороны постарались их опровергнуть.«Большевики ставят ему в вину непризнание советской власти, контрреволюционную пропаганду и сношения с русскими заграничными иерархами», – писал в «Церковных ведомостях» Е. И. Махароблидзе и далее по-кавказски темпераментно восклицал: «Конечно, это чушь. Никакой контрреволюционной пропаганды митрополит Петр не вел и не мог вести при большевистском режиме, равно как не был и не мог быть в сношениях с зарубежной иерархией» 61.

Получив скорбную весть об аресте митрополита Петра, Архиерейский Синод попытался выступить в его защиту, подобно тому, как в 1922 году заграничное Высшее Церковное Управление выступало в защиту арестованного Патриарха Тихона. 16 января 1926 года Синод принял определение «по поводу ареста большевиками Местоблюстителя Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола Высокопреосвященного Петра, митрополита Крутицкого и новых гонений на Церковь и духовенство в России» и постановил: «Обратиться с соответствующим протестом к Главам и Правительствам государств всего мира и Лиге Наций и просить их своим влиянием остановить гонение на Русскую Православную веру и Церковь» 62. 28 февраля Председатель Синода митрополит Антоний выпустил указанное обращение, в котором призвал мировых политических лидеров: «Возвысьте Ваш голос за освобождение Главы Русской Православной Церкви из уз и прочих православных епископов и священнослужителей, ввергнутых красными палачами в тюрьмы. […] Пусть не останется обращенный к Вам голос русских голосом вопиющего в пустыне» 63. Насколько известно, этот призыв действия не возымел,возвышать голос за освобождение Главы Русской Православной Церквиполитическая элита мира не стала.

Архиерейский Собор, на окончательное решение которого Зарубежным Синодом был оставлен вопрос о признании Местоблюстителя, состоялся только летом 1926 года. Его определение от 26 июня было весьма лаконичным:

«Слушали: постановления Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей о состоявшемся признании Всероссийской Православной Церковью и Русской Заграничной Церковью Высокопреосвященного Петра, митрополита Крутицкого, Местоблюстителем Святейшего Всероссийского Патриаршего Престола.

Постановили: Синодальные постановления по сему предмету утвердить» 64.

Этим актом несколько затянувшийся процесс выяснения взаимоотношений между зарубежной частью Русской Православной Церкви и ее всероссийским главой завершился. Эмигрантская Россия преодолела возникшее после кончины Патриарха Тихона искушение, сумев почувствовать исповеднический дух Патриаршего Местоблюстителя и увидев в нем достойного преемника его святого предшественника. Заключенный митрополит Петр стал для русского зарубежья символом страждущей Православной Российской Церкви. Такое отношение к нему еще более усилилось, когда его заместитель в 1927 года после колебаний начал-таки проводить тот политический курс, к которому власть безуспешно ранее пыталась принудить Местоблюстителя. Программным документом этого курса стала печально известная декларация митрополита Сергия и его Синода от 29 июля 1927 года. Митрополит Петр к тому времени был изолирован от внешнего мира высылкой в глухой приполярный поселок Хэ в Обской губе. Переживаемый тогда Церковью момент очень ярко обрисован замечательным церковным историком М. Е. Губониным: «Начавшаяся тяжелая полоса внутренних церковных отколов и отходов от Заместителя, явно превысившего свои временные полномочия и ставшего теперь (в вопросе о “Декларации”) на путь самочиния, характерна тем обстоятельством, что все отделяющиеся от него, – кто бы они ни были, – считали своим непременным долгом декларировать верность и преданность законному священноначалию Русской Церкви в лице единственного тогда неоспоримого для всех авторитета – Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Петра. […] Во всеуслышание отрясая сергианский прах от ног своих, все таковые, с тем большим рвением прилеплялись в своем духовном общении к Исповеднику – Патриаршему Местоблюстителю, светившему им из своего далекого изгнания светом Правды, Чистоты и Верности заветам Русского Православия» 65.

Первой на путь, описанный М. Е. Губониным, встала Русская Зарубежная Церковь. 9 сентября 1927 года Архиерейский Собор, собравшийся в Сремских Карловцах, заявил своим окружным посланием, что «заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить административные сношения с Московской церковной властью […] ввиду порабощения ее безбожной советской властью». При этом административный разрыв с Патриархией митрополита Сергия вовсе не означал разрыва с Русской Церковью вообще. «Заграничная часть Русской Церкви, – говорилось далее в окружном послании, – почитает себя неразрывною, духовно-единою ветвью Великой Русской Церкви. Она не отделяет себя от своей Матери Церкви и не считает себя автокефальною. Она по-прежнему считает своею главой Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя за богослужениями» 66.

Поминая Патриаршего Местоблюстителя в своих молитвах, Русская Зарубежная Церковь сохраняла свою незримую связь с Церковью в Отечестве и тогда, когда заместитель митрополита Петра, уступив нажиму богоборческой власти, от Московской Патриархии ее административно оттолкнул. Во многом, благодаря подвигу Патриаршего Местоблюстителя, объединявшего две части Русской Православной Церкви при своей жизни, много лет спустя, в мае 2007 года, смогло состояться и их воссоединение.

Ссылки:

    Кончина Святейшего Патриарха Тихона // Голос Литовской Православной Епархии. 1925. № 4. С. 55. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 9–10. С. 5. ↩
    См.: Мазырин А., иер. Поместный Собор 1917–1918 гг. и вопрос о преемстве патриаршей власти в последующий период (до 1945 г.) // Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. 4 (29). С. 35–39. ↩
    Митрополит Петр замещает патриарха // Сегодня. 1925. 21 апр. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 15–16. С. 3. ↩
    Там же. С. 4. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 9–10. С. 2. ↩
    Цит. по: Кострюков А. А. Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов: Организация церковного управления в эмиграции и его отношения с Московской Патриархией при жизни Патриарха Тихона. М., 2007. С. 213. ↩
    Сидяков Ю. Из архива архиепископа Иоанна (Поммера): Письма митр. Антония (Храповицкого) к архиеп. Иоанну // Альманах Гуманитарного семинара. 2009. № 18. С. 128. ↩
    Так, например, бывший обер-прокурор В. Н. Львов после освобождения Патриарха в июне 1923 года разъяснял корреспонденту центральной советской газеты: «Тихон – сын псаломщика, а известно, что дети псаломщиков всегда были в рядах русской радикальной общественности. И эта традиция, и семейное воспитание Тихона должны сделать его восприимчивым влиянию обновленческих идей» (К покаянию б. патриарха Тихона // Известия ВЦИК. 1923. 29 июн.) ↩
    Письма митр. Анастасия к Г. Н. Трубецкому // Вестник РХД. 1987. № 151. С. 229–230. ↩
    Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1925. 15 апр. ↩
    См.: Сафонов Д. В. К вопросу о подлинности «Завещательного послания» св. Патриарха Тихона // Богословский вестник. Сергиев Посад, 2004. № 4. С. 265–311. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 9–10. С. 3. ↩
    Письма митр. Анастасия к Г. Н. Трубецкому // Вестник РХД. 1987. № 151. С. 229. ↩
    Братство Святой Софии: Материалы и документы. 1923–1939 / Сост. Н. А. Струве. М. – Париж, 2000. С. 79. ↩
    Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. док. по материалам ЦА ФСБ РФ. М., 2000. С. 404–405. ↩
    Цит. по: Дамаскин (Орловский), иером. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Кн. 2. Тверь, 1996. С. 477. ↩
    Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания. М., 1994. С. 557. ↩
    Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого). Джорданвилль, 1988. С. 188. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 21–22. С. 4. ↩
    Сидяков Ю. Указ. соч. С. 128. ↩
    «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). Т. 3: 1925 г. М., 2001. Ч. 1. С. 307. ↩
    ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 4. Л. 78. Подчеркнуто в протоколе. ↩
    Там же. Л. 82. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 213. ↩
    Там же. Т. 4. Л. 138. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 215 об. – 216. ↩
    Там же. Т. 4. Л. 51 об. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 243. ↩
    Там же. Т. 4. Л. 117. ↩
    Там же. Л. 118. ↩
    Там же. Л. 256. ↩
    Там же. Т. 7. Л. 36. ↩
    См.: Косик О. В. История сбора и распространения церковных документов (1920–1930-е гг.): (К постановке проблемы) // Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2010. Вып. 3 (36). С. 54. ↩
    ЦА ФСБ РФ. Д.Н–3677. Т. 5. Л. 296. ↩
    Церковная жизнь: Послание Местоблюстителя Всероссийского Патриаршего Престола // Возрождение. 1925. 12 сент. ↩
    ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 5. Л. 296–296 об. ↩
    Там же. Л. 296 об. ↩
    Воззвание Местоблюстителя Патриаршего Престола // Голос Литовской Православной Епархии. 1925. № 6–7. С. 84–87. ↩
    Сидяков Ю. Указ. соч. С. 128. ↩
    Вернувшийся домой: Жизнеописание и сборник трудов митрополита Нестора (Анисимова). В 2 т. / Авт.-сост. О. В. Косик. М., 2005. Т. 2. С. 255–256. ↩
    Сидяков Ю. Указ. соч. С. 129. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 21–22. С. 4. ↩
    Там же. С. 4–5. ↩
    Там же. С. 1–4. ↩
    См.: Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. М., 1994. Вып. 4. С. 7. ↩
    Церковные ведомости. 1925. № 21–22. С. 14–15. ↩
    ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 5. Л. 286–287. ↩
    Там же. Т. 4. Л. 118. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 155. ↩
    Св. синод и заграничное духовенство // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1925. 21 нояб. ↩
    ЦА ФСБ РФ. Д. Н–3677. Т. 4. Л. 26 об. – 27. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 204. ↩
    Подробнее см.: Мазырин А., иер. Вопрос о замещении Киевской кафедры в 1920-е годы // Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2007. Вып. 3 (24). С. 118–131. (Доклад, сделанный в 2006 г. в Свято-Троицкой Семинарии на конференции, посвященной 70-летию кончины митрополита Антония.) ↩
    Там же. Т. 4. Л. 110–115 об. ↩
    Там же. Л. 115. ↩
    Там же. Л. 109. ↩
    Там же. Л. 122 об. ↩
    Там же. Т. 5. Л. 243, 250, 252. ↩
    Церковные ведомости. 1926. № 5–6. С. 6. ↩
    Там же. С. 3. ↩
    Там же. С. 2. ↩
    Церковные ведомости. 1926. № 15–16. С. 1. ↩
    Губонин М. Е. Современники о Патриархе Тихоне. Машинопись. (Готовится к изданию в ПСТГУ.) ↩
    Церковные ведомости. 1927. № 17–18. С. 3. ↩

Священник Александр Мазырин (Mocква, ПСТГУ)

Источник