«Мокрые» дела Саенко любил выполнять сам, но для массовости, которой от него требовали, нужны были исполнители. Они подбирались по принципу личной преданности из бывших красногвардейцев с Ивановки и Павловки, германских военнопленных, китайцев, предпочтение отдавалось людям с уголовным прошлым.
Сильвестр Иванович Покко, возглавивший в январе 1919 Харьковскую губернскую ЧК вспоминал: «Организацию ХГЧК я быстро покончил, ибо время не терпело... Подбор работников для ХГЧК никаких затруднений не представлял, ибо на сей счёт у меня и приехавшей со мной из Саратова Группы товарищей харьковчан имелся опыт. Со мной прибыли: т.Судаков В., Боярский К. и т.Циклис, являвшийся моим заместителем. Да и харьковская организация не являлась бедной в части подбора работников для Губчека».
Действительно, команда, которую привёз Покко, отлично зарекомендовала себя в Саратове. Именно во время пребывания Покко на посту председателя Саратовской Губчека террор в городе достиг своего апогея. Жуткие факты об этом сохранил в своём труде «Красный террор» историк С.П.Мельгунов. «В Саратове за городом есть страшный овраг, — передавал он слова очевидцев, — к этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь, идут группами и в одиночку родственники и знакомые расстрелянных. Вначале за паломничество там арестовывали, но приходивших было так много... и несмотря на аресты, они всё-таки шли... Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика, вниз по оврагу на протяжении сорока-пятидесяти сажен, группами навалены трупы. Сколько их? Даже сама чрезвычайка не знает. За 1918 и 1919 было расстреляно по спискам и без списков около 1500 человек».
Расстрелянные в 1918 на счету Покко и его команды. Без передышки они принялись готовить бойню в Харькове. Команда Покко заняла руководящие посты в ХГЧК, команда Кина-Саенко взяла под свой контроль места заключения, батальон Губчека, интернациональный полк. Вероятно, между двумя командами велась скрытая война, которую Покко в определённом смысле проиграл. Во всяком случае, в декабре 1919 он вернулся в Харьков уже председателем Ревтрибунала — организации в значительной мере подконтрольной ЧК.
Не последнюю роль в победе в административной войне, сыграл Степан Саенко и его комендантский взвод, о зверствах которого ходили легенды. Имя Саенко стало широко известно и даже популярно. О нём знали и на Украине, и в Москве. Он превратился в символ власти Советов, власти Чека, власти тайного братства.
В комендантском взводе насчитывалось 37 человек. В конце июня 1919 комендантский взвод ЧК был преобразован в отряд особого назначения, который проведя ликвидацию следственной тюрьмы и концлагеря, последним покинул город и практически без потерь прибыл в Сумы.
Фронт между наступающими полками Доброармии и отступающими Советскими войсками стабилизировался по линии Богодухов-Ахтырка. Хотя в условиях гражданской войны понятие стабилизации было весьма условным. Линия фронта была очень подвижна. На 2 месяца харьковские власти обосновались в Сумах. Павел Кин собрал губисполком, а Саенко был назначен 5 августа помощником коменданта г.Сум. Весь отряд особого назначения он оставил при себе. Вот, их поименный список по состоянию на 29.08.1919, когда под натиском армии Деникина пришлось отступать через Белгород, Курск, до Орла:
Саенко Степан — комендант.
Гревцев Александр — секретарь.
Вольбедахт Эдуард — пом. коменданта.
Логутяев Александр — регистратор.
Игнатенко Матвей — завхоз.
Гончаренко Сергей — нач. пулемётной команды.
Иванов Иван — сотрудник поручений.
Горбач Григорий — нач. команды.
Данченко Павел — каптенармус.
Иванов Алексей — красноармеец.
Квашин Вольдемар —»—
Артёмов Александр —»—
Васильев Трофим —»—
Вайс Даниил —»—
Вайс Иван —»—
Данильченко Мирон —»—
Иванов Тихон —»—
Огородников Даниил —»—
Авраменко Михаил —»—
Ручкин Пётр —»—
Лобченко Степан —»—
Комаров Матвей —»—
Москалев Иван —»—
Логин Николай —»—
Явников Николай —»—
Мирошниченко Григорий —»—
Рудняк Иван —»—
Светличный Авраам —»—
Таргонский Константин —»—
Богуславский Цудик —»—
Середа Иван —»—
Кениг Альберт —»—
Лупан Юлиус —»—
Стогниев Илья —»—
Цеханский Антон —»—
Бондарев Василий —»—
Легут Стефан —»—
В послужном списке этих солдат сотни погубленных жизней в Харькове, Луганске, Сумах, Белгороде, Курске, Орле. Все они подсудны суду истории. Отряд держался вместе вплоть до декабря 1919, когда советские войска вернулись в Харьков. В Сумах остались работать в местной ЧК красноармейцы Логутяев, Кононенко и Дверников.
Только в Харькове отряд Саенко уничтожил физически более ста заключённых следственной тюрьмы и концлагеря на Чайковской. Трупы убитых были сброшены в яр и слегка присыпаны землёй. Деникинская комиссия три дня извлекала их из земли для передачи родственникам и перезахоронения. Причём всё это снималось на плёнку и фрагмент съёмок в Харькове у здания следственной тюрьмы использован Станиславом Говорухиным в фильме «Россия, которую мы потеряли».
Роман Гуль писал, что среди подручных Саенко выделялся своей жестокостью матрос Эдуард. Фамилия его Вольбедахт, а по должности он значился как помощник коменданта.
С.П.Мельгунов сохранил описание зверской казни заключённых Пшеничного, Овчаренко и Белоусова, в которой кроме Саенко принимал участие австрийский штабс-капитан Клочковский: «Пьяный и накокаиненый Саенко явился в 9 часов вечера в камеру в сопровождении австрийского штабс-капитана Клочковского. Он приказал Пшеничному, Овчаренко и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с товарищем Клочковским рубить и колоть их кинжалами, нанося удары сначала в нижние части тела и постепенно поднимаясь всё выше и выше. Окончив казнь, Саенко возвратился в камеру весь окровавленный со словами: «Видите эту кровь? То же получит каждый, кто пойдёт против меня и рабоче-крестьянской партии». Замечательное соседство: Рабоче-крестьянская партия и «Я — Саенко», причём даже не так, а сначала «Я — Саенко», а потом уже «рабоче-крестьянская партия». Видно, через кровь и смерть людей происходит самоутверждение ничтожеств. Я — есть, только в том случае, если тебя нет. Мнение о патологическом идиотизме лиц типа Саенко верно только отчасти, потому что ставит их вне человека, ищет и находит идиотизмом оправдание всему, одновременно представляя возможность самомнению идиота представлять себя надчеловеком, и стремиться им стать, презирая жизнь других, топча и терзая судьбы.

6. Саенко. Заложники Пуришкевича.

1 мая 1918 в соответствии с Декретом Петроградского совета об амнистии политических заключённых из Петропавловской крепости был освобождён бывший член Государственной Думы, известный монархист Владимир Митрофанович Пуришкевич.
4 мая он поместил в газете «Новая жизнь» заметку, в которой утверждал: «Я остался тем же, кем был, само собой разумеется, не изменившись ни на йоту».
Человек деятельный и решительный, Пуришкевич отправляется на юг, где формируется армия Деникина. 7 июля Пуришкевич и ряд видных монархистов, членов Государственной Думы — Замысловский, Булацель, обер-прокурор Литовченко, камер-юнкер граф Давыдов и другие прибыли в Киев, сделав небольшую остановку по пути в Харькове. Для ряда известных харьковчан это событие стало роковым.
Пришёл человек на вокзал, встретил другого человека, сфотографировался и забыл, но Чека не забыла. Было бы ошибкой считать, что аресты происходили хаотично. Существовал точный план уничтожения научно-технической интеллигенции, представителей торговой и промышленной буржуазии. Когда последние поняли, что с ними не шутят и стали покидать страну, то пришёл черёд мелких чиновников, студентов, ремесленников. Вот характерный эпизод из заявления в Харьковский Губюротдел от Фанни Ефимовны Бейрак и Раисы Самуиловны Муравиной от 5 мая 1920: «Постановлением Харьковской Губчека от 3.03 с.г. наши мужья, Иосиф Михайлович Бейрах и Хацкель Менделевич Муравин присуждены к году принудительных работ за «паразитизм», как сказано в постановлении. Никакой вины за нашими мужьями не было и нет, они всегда были лояльными гражданами, никакого обвинения им не предъявлялось и такого преступления, как «паразитизм» советское законодательство до сих пор не знает». Их обвиняли в спекуляции козырьками, но Бейрах и Муравин были шапочными мастерами и ничем другим заниматься не могли.
И всё-таки лучшим обвинением было обвинение в контрреволюции, в подготовке контрреволюционного заговора. Именно это обвинение было выдвинуто перед многими известными в Харькове людьми, неосторожно показавшимися в обществе Пуришкевича. Аресты были произведены в мае-июне 1919 накануне отступления из Харькова. Павел Кин после этого публично пригрозил, выступая в Харьковском Совете: «В случае, если буржуазный гад поднимет голову, то прежде всего падут головы заложников».
Прежде всего в число заложников попали члены Русского собрания во главе с профессором Вязигиным, представители аристократических фамилий, семьи купцов и промышленников.
Заложников вывезли из города вместе с эшелоном ЧК. Отряд Саенко нагнал их в Сумах. После этого судьба заложников всецело зависела от него. В Сумах к группе харьковских заложников присоединили несчастных из Изюма и Змиева. Все они были обречены, но Саенко хотел наиграться с ними вволю. По дороге для устрашения он устраивал расправы над отдельными из них, пытаясь посеять страх в душах других, особенно он рассчитывал на женщин, а их среди заложников было много. Расчёт оказался точным. Уже 2 июля заложники написали коллективное письмо коменданту Харькова: «Мы, нижеподписавшиеся, группа заложников из среды жителей г.Харькова, обращаемся к Вам с нижеследующим заявлением и просьбою. Мы все отправлены теперь из г.Сум в г.Орёл, причём нам объявлено, что дальнейшая наша судьба и наша жизнь зависят от того отношения, которое создаётся между занявшею г.Харьков новою властью и оставшимися в г.Харькове коммунистами, рабочими и членами их семей. Какие-либо насилия, репрессии или эксцессы, по адресу последних гибельно отразятся и на нас, что уже и произошло на самом деле в Сумах, перед нашим отъездом, (дальше зачеркнуто — А.3.) со многими из заложников, ввиду полученных советской властью сведений о таких эксцессах в Харькове, по занятии этого города Вашими войсками. Убедительно просим Вас для спасения нашей жизни и во имя наших семейств принять решительные меры к устранению каких-либо насилий и репрессий над коммунистами, рабочими и их семьями, а также возбудить вопрос об обмене заложников, вывезенных из Харькова. Судьба наша в Ваших руках!»
Далее следовали подписи. Всего 25 человек приехало в г.Орел, где Саенко быстренько организовал концлагерь, но из Харькова выехало тридцать восемь человек по списку и один купец Жевержеев, плюс 13 человек, из Змиева из Изюма, — без списка. Жевержеева последний раз видели в эшелоне ЧК при подъезде его к Сумам. Дальнейшая судьба его неизвестна. Таким образом, в Сумах были казнены лично Саенко и его командой 22 человека. Сравнивая список авторов письма и список вывезенных из концлагеря в Харькове легко можно определить имена тех, кто был расстрелян и замучен, ибо Саенко в таких случаях редко пользовался огнестрельным оружием. Его коньком был кинжал. Скорей всего жертвы были зарезаны на глазах у всех.
Список лиц, подписавших письмо:
Калашникова Софья Александровна
Хитрово Мария Георгиевна
Крижевич Лидия Ивановна
Приходькова Татьяна Евстафьевна
Лунина Людмила Ивановна
Симонова Нина Захарьевна — группа лиц судебного ведомства
Болтип Аполлон Васильевич
Крылов Александр Алексеевич
Резников Сергей Артемьевич
Сидоров Алексей Михайлович
Мономахов Александр Владимирович
Монахов-Богомолов Николай Иванович
Пашовкин Иван Васильевич
Кудрячевский Георгий Иосифович
Стелецкий Николай Семёнович (профессор-протоиерей)
Сарапов Пётр Семёнович
Кобцев Владимир Николаевич (чиновник ж.д.)
Леонов Дмитрий Петрович
Тимофеев Иван Дмитриевич
Виречин Андрей Сергеевич
Веселый-Весели Иосиф Иосифович
Денисов Яков Андреевич
Трепке Павел
Кусаков Александр Павлович
Стокосимов Александр Павлович
Из 13 заложников из Змиева и Изюма, присоединённых к харьковчанам, в живых в Орёл добрался только один Кусаков Александр Павлович. Его подпись есть в письме.
Погибли в дороге:
Абаринов Константин Львович — г.Змиев
Гуткин Алексей Владимирович —»—
Чугаев Роман Андреевич — г.Изюм
Горбатов Сергей Михайлович —»—
Тагаев Василий Яковлевич —»—
Львов Николай Владимирович —»—
Зинчевский, Семён Олимпиевич —»—
Чернов Николай Ильич —»—
Королёв Семён Михайлович —»—
Скичко Сергей Петрович —»—
Ильинский Иван Николаевич —»—
Скляров Тимофей Иванович —»—
Отдельно стояли в списке заложники, числившиеся лично за товарищем Саенко. Их десять человек. Пятеро из них казнены в Сумах: Яресько Прокофий Петрович, Падалка Степан Моисеевич, Кондратенко Ефим Емельянович, Янушанс Владимир Казимирович, Сниденко Алексей Спиридонович. Таким образом в Орловский концлагерь Саенко привёз пятерых женщин, числившихся лично за ним. Можно представить их состояние, когда они поняли, что находятся в полной власти человека, прославившегося своей звериной жестокостью.
После получения в Харькове коллективного письма заложников, фабрикант Бурас предложил генералу Май-Маевскому восемь миллионов рублей, лишь бы в городе не было еврейских погромов. Генерал взял деньги и одновременно взял в Валках заложников из числа лиц еврейской национальности: Майю Фридлер, Мордуха Абрамовича Панизовского, Берту Брандис, Ицхока Эйбера, Пинхоса Каца, Лейбу Розеншток, и Абрама Варшавского. После гибели части заложников в Сумах, все эти семь человек были расстреляны. Впоследствии тела их и некоторых других погибших во время пребывания в Харькове Добровольческой армии были захоронены перед кафедральным собором, причём братскую могилу рыли новые заложники из буржуазии, которые позднее тоже были расстреляны.
Так две враждующие стороны перемалывали между своими жерновами жизни тех, кто не хотел быть ни белым, ни красным, кто хотел просто жить, жить без надзора или при минимальном надзоре властей.
В Орле с заложниками продолжали вести политику устрашения. От женщин требовали писать письма в Харьков родственникам, почти все мужчины были привлечены к следствию по делу о Русском Национальном Собрании.
Вот характерное письмо заложницы Нины Симоновой. Её взял в заложницы комендант Саенко за братьев офицеров, служивших у Деникина. «Если вы не будете обо мне хлопотать, — обращалась девушка к родственникам в Харькове, — и если я не вернусь в Харьков, то я от всех родных отказываюсь и проклинаю, и помните, счастья вам не будет! Все, кто меня любит, должны энергично хлопотать обо мне. Я не хочу погибать безвременно, я жить хочу! Поймите, мне двадцать лет».
Кроме самих родственников мало кто это понимал. Души оделись в броню и жаждали возмездия. Никто не услыхал крика, отчаяния Нины Симоновой.
Следователь Губчека Фельдман активно проводил допросы заложников. В центре следствия была фигура профессора Вязигина и Русского национального собрания. Вот выдержка из протокола допроса доктора греческой словесности, профессора Харьковского императорского университета Якова Андреевича Денисова. Подследственному пятьдесят восемь лет. Кроме 7 десятин земли никакой другой собственности не имел, а весь его грех состоял в том, что был несколько лет назад членом Русского национального собрания и в 1918 сфотографировался вместе с Пуришкевичем на харьковском вокзале. За это и ответ пришлось держать, и извиваться, и лебезить, а что делать? Жить и в 58 лет очень хочется.
«В политической жизни, — отвечал следователю Денисов, — разочаровался. Засилье бюрократии было для меня очевидно и засилью его и капиталистов я не сочувствовал. ...Большевиков признаю, как власть и распоряжениям её, как верующий человек, подчиняюсь.
Пуришкевича, с которым снят вместе, серьёзным человеком не считаю. Считаю, что он далеко не оправдал той репутации, которой он пользовался. Принципа «бей жидов» я никогда не держался. Я вообще не сторонник преобладания какой-либо нации».
Гражданская война до невозможности заострила национальный вопрос. Принадлежность к той или иной нации часто становилась поводом для стрельбы. Так было в случае с харьковскими заложниками, так было и в других случаях. Вот пример из 20 года. Атаман Переяславского повстанческого отряда Чёрный пишет письмо чекисту Ивану Каляеву с требованием освободить взятых заложников. «Крім того зауважаю, — с угрозой пишет Чёрный, — оповістити жидам міста Переяслава, що тяжко будуть відповідати за старих. Взагалі за яких би то нi було заложників за своїх синів. Коли я прийду до міста, хотя вони тоді і будут каятись, но буде пізно... Прошу вiдпустити старика, а як тільки я почую, що старик не буде випущений, пощади не буде нікому із тих, хто служить в м.Переяславі, а жидам безумовно буде переборка...»

Эти «переборки» оставили след в памяти многих поколений.
7. Саенко. Юбилей кровавой бани.