В столетнюю годовщину начала эпопеи дроздовцев, их боевого пути, читателю будет интересно ознакомиться с «Записками» ротмистра Д.Б. Бологовского. Его имя периодически встречается и в печатных изданиях и в электронных Чаще всего упоминается о том, что этот офицер, ставший рыцарем плаща и кинжала, был причастен ко многим политическим убийствам, как то большевицкого комиссара С.Г. Рошаля (1896 – 1917), лидера кубанских самостийников Н.С. Рябовола (1883 – 1919) и покушением на генерала И.П. Романовского (1877 – 1920).
В начале сего века, занимаясь в Государственном архиве РФ – ГА РФ, в фондах, где отложились документы русской белой эмиграции, я обнаружил машинописный текст воспоминаний ротмистра Б.Д. Бологовского. Меня они заинтересовали в первую очередь потому, что в них неоднократно упоминается однополчанин Бологовского по Великой войны 1914 года, мой родственник И.А. Кудряшов (1886 – 1965). Будучи действительным членом Историко-родословного общества, мне трудно было недооценить эту находку.
Большую часть этих выписок из мемуаров ротмистра Бологовского я включил в свой очерк «Русский офицер Ипполит Александрович Кудряшов», который увидел свет на страницах петербуржского военно-исторического журнала «Новый часовой» в 2002 г. С любезного разрешения главного редактора журнала К.М. Александрова, мы приводим отрывки из воспоминаний ротмистра Бологовского.
ГА РФ, фонд 5881, опись 2, единица хранения 259.
ЗАПИСКИ РОТМИСТРА Д.Б. БОЛГОВСКОГО.
Несколько слов об авторе. Увы. Не известен даже его год рождения. Можно лишь предположить, что родился в 1890-х гг. в С.-Петербурге. Как явствует из его воспоминаний, воспитывался в Воронежском кадетском корпусе и в Михайловском артиллерийском училище. В войну 1914 -1917 гг. офицер 3-го Сибирского горного артиллерийского дивизиона. Участвовал в боевых действиях на Юго-Западном и румынском фронтах Великой войны. На осень 1917 г. поручик, старший офицер 2-й батареи. С ноября 1917 г. в отряде полковника М.Г. Дроздовского. Руководил особой командой разведчиков (и контрразведчиков). Во время румынского похода числился во 2-й офицерской стрелковой роте. Во 2-м кубанском походе принял участие в рядах 2-го (Дроздовского) Конного полка. Великую войну он закончил в чине штабс-капитана. Позднее был произведен в следующий чин: капитана. Поскольку он перешёл в кавалерию, то был переименован чин капитана в чин ротмистра. Поэтому в разных изданиях он называется то капитаном, то ротмистром.
В бою под станцией Тихорецкой был тяжело ранен в правую руку, которую пришлось ампутировать выше локтя. В эмиграции проживал в Болгарии. Там же были написаны его воспоминания, напечатанные на машинке.
Осень 1917 г. застала штабс-капитана Бологовского на Румынском фронте. Он был старшим офицером 2-й батареи 3-го Сибирского горного артиллерийского дивизиона. В мирное время он дислоцировался в Приморье. После начала Великой войны 1914 года, он по железной дороге отправился на театр военных действий. Прибыв на фронт, дивизион участвовал в боях против австрийцев и германцев в составе войск 8 и 11-й армий Юго-Западного фронта. После развёртывания Румынского фронта, в составе 4-й армии.(1) После Февральской революции, с Приказа № 1 началась демократизация армии и флота России, которые на самом деле, способствовали её развалу. Особенно эти процессы убыстрились после т.н. Корниловского мятежа. В силу удаленности русских войск от главного эпицентра революции – Петрограда, разложение здесь шло медленнее, чем на Северном и Западном фронтах.
Далее, цитата из записок ротмистра Бологовского.
16ноября 1917 г. я с двумя офицерами одной со мной части и моим ординарцем приехали во временную столицу Румынии – Яссы. На фронте решительно нечего было больше делать. Войны давно уже не было: «Братские армии протягивали друг другу руки через головы правительств». Для наглядного обозначения этого радостного события в поэтической долине Сабана (?), на берегу весёлой речки, протекавшей между окопами был построен огромный круглый стол и на торчавшем из середины его длинном шесте мотался грязно-красный флаг с приличными случаю надписями. За этим столом каждый день после обеда – воочию являя евангельскую картину: волы, мирно щиплющую зеленую травку, рядом с баранами и ослами – собиралась душу умиляющая компания: австрийцы, немцы и русские. Пили чай, ром, коньяк, читали услужливо доставляемые новыми друзьями «Окопную правду» и «Солдатскую правду», из которых почерпывали точные сведения о том, что в России сейчас делят землю царских халуев и буржуев и тому, кто опоздает, не дадут ничего, о том, что Англия забирает из России всех баб и девок, рыть окопы на англо-турецком фронте и о том, что возле Волги упала с неба вороная кобыла в 20 верст длиной. Потом на стол влезал какой-нибудь поджарый «немец» с черными как смоль волосами, торчащими ушами и крючковатым носом и начинал комментировать эти сообщения на изысканнейшем Бердичевским наречии, не признающем буквы «р». «Изысканное» красноречие вдохновляло какого-нибудь вятского Демосфена и он тоже лез на середину стола и, став в гордую позу Орлеанской Девы при освящении знамён, начинал вещать: «Товарищи…. Лейб-мотив давешнего товарища…. Землю делють…. Девок забирают. До коих пор страдать будем…. Без аннексий и контрибуций….» «Правильно» - одобряла Демосфена революционная аудитория, а край грязно-красного флага, треплясь по ветру, бил по тупой физиономии «орателя». И как жаль, что это был только флаг, действовавший по воле ветра, а не древко от того же флага, действовавшее по воле чей-либо руки. Потом опять пили ром и коньяк, опять говорили и пели. И часто к нам на гору, где мы стояли долетали звуки «Wacht am Rein», смешиваясь с «саратовским страданьем», рассказывающем трогательную историю о том, что «моя милка в семь пудов не боится верблюдов», а наоборот, «испугались верблюды, разбежались кто куды».
За этим столом совершались коммерческие сделки: продавали пушку, пулеметы, лошадей, хлеб. Покупали ром и табак. Так было у нас, на фронте. Что делалось в тылу, я представлял себе смутно. Газеты доходили редко и читать их было противно: все они разговаривали только о защите завоеваний революции и о ноже в спину революции. Для меня завоевания революции олицетворялись круглым столом на берегу Сабана (ы?), а против ножа в спину революции я решительно ничего не имел. Кроме газет были ещё слухи и рассказы очевидца, но и то и другое по содержанию приближались к знаменитой вороной кобыле, упавшей с неба. Но тем не менее, несмотря на неясность обстановки, мне предстояло решить важный вопрос: что делать с собой дальше. Оставаться на фронте в части было бессмысленно. Всё вокруг спешно коммунизировалось, т.е. браталось, воровало и разбегалось и было ясно, что воевать армия не желает, не может и не будет. Солдаты нам, офицерам не верили и уже давно, ещё с августа, стало считаться признаком хорошего революционного тона чем-нибудь уязвить своих офицеров, чем ядовитее, тем лучше. Эти лягания, получаемые каждый день, в конце концов, создали презрение и ненависть к солдату.
И вот, в результате долгих размышлений, колебаний и совещаний, 12-го ноября на рассвете, мы, т.е. пожелавшие ехать со мной два поручика, мой ординарец Сергиенко и я, - спустились с горы к обозу, объявили солдатам, что уезжаем, сели верхом и, бросивши свои вещи, поехали. Целью поездки служил штаб армии в Романе, но и там не разрешили наших сомнений и посоветовали принять любое решение на свой страх и риск и поступить со своей особой по своему собственному усмотрению.
Т.о. 16-го ноября, мы, четыре новых мушкетера оказались в Яссах. (сс. 2-4)
Комментарий. Вероятно, при похожих обстоятельствах были вынуждены покинуть свои части и другие дроздовцы – первопоходники: капитан В.М. Кравченко, полковник П.В. Колтышев, генерал-майор В.Г. Харжевский и другие.
На стр. 10 ротмистр Бологовский называет своих товарищей, с кем приехал в Яссы, поименно: поручик Кудряшов, поручик Таланов, солдат Сергиенко и он сам.
Далее он пишет о том, как спустя неделю, после того, как записались в тайную организацию, предприняли удачную попытку освобождения своих однополчан – офицеров 3-го Сибирского горного артдивизиона вблизи Пашкан. В этой акции принял участие их новый товарищ. Им был военный летчик поручик Иванов. Среди освобожденных были восьми офицеров. Названо имя одного из них – Штенгер Сергей Фёдорович. (с. 10)
В сборнике «Дроздовский и дроздовцы» сказано следующее –
Позднее под командованием ротмистра Бологовского была создана «команда разведчиков особого назначения», для выполнения специальных заданий: отправка разведчиков в большевистские центры, организации засад на дорогах ведущих с фронта в Яссы. Добровольцы останавливали и забирали автомобили, едущие в тыл, отбирали оружие и снаряжение у мелких частей. Однако, главной задачей разведчиков стал индивидуальный террор. По утверждению Бологовского до выхода в поход было истреблено свыше 700 человек крупных и мелких большевиков, из которых самым видным был С.Г. Рошаль, известный революционер и участник разрушения фронта (офицеры, забрав его из-под румынского ареста, расстреляли в декабре 1917 г.). (1)
Далее, Бологовский пишет о ликвидации комиссара Румынского фронта С.Г. Рошаля, назначенного туда советским правительством.
Будучи президентом пресловутой Кронштадтской республики, он явился талантливым автором массового избиения морских офицеров и их семей в Кронштадте, а потом явился к нам, на Румынский фронт, полномочным представителем Москвы. Его сопровождала свита из 30 матросов, опытных в деле ликвидации офицеров и еврейская девица Вера Рох – для вдохновения.
Здесь надо упомянуть следующий эпизод из биографии большевистского комиссара. С.Г. Рошаль был активным участником захвата и разгрома Ставки Верховного Главнокомандования Русской армии в Могилеве. При этом был убит исполнявший обязанности Главковерха генерал Н.Н. Духонин. Эта акция была осуществлена отрядами красных балтийских матросов и революционных солдат Петроградского гарнизона под командованием большевика прапорщика Н.В. Крыленко.
На стр. 24 Бологовский пишет следующее.
Итак, нас было 14 человек. И среди нас были такие chedeuvr’ы, как например, поручик Кудряшов, у которого мать, помещица Тульской губернии была задушена крестьянами с помощью нескольких чайных ложечек, всунутых ей в горло; или подпоручик Вольский, у которого брат был убит «самосудом», а сестра изнасилована и умерла вТарнополе. (с. 24)
Из них сейчас: 6 убиты, один сумасшедший, один – Ступин у большевиков. Остальные заграницей.
Здесь же он дает пояснение. Погибли на Гражданской войне полковник Гран, поручик Таланов, поручик Несветов, прапорщик Дмитриев. Поручик Митт сошёл с ума. Подпоручик Павел Петрович Ступин во время похода Яссы – Дон сбежал к большевикам. (с. 22)
На стр. 27 Бологовский пишет о том, как в Галаце он и его офицеры расправились с восемью революционным матросами – черноморцами. Матросы прибыли на катере в порт Галаца. Туда их направил Одесский военно-революционный комитет. На улице в Галаце матросы убили двух русских офицеров. Ротмистр Бологовский из числа своих 14 офицеров отобрал 8 человек. Переодетые солдатами, они познакомились с матросами в одном из питейных заведений Галаца. Хорошо выпившие матросы пригласили новых знакомых на борт своего катера, дабы, продолжить «знакомство». По сигналу ротмистра Бологовского, его офицеры в разгар веселья, холодным оружием убили этих матросов. (с. 27)
Комментарий. В этой кровавой расправе, как в капле воды, или, правильнее сказать, не воды, а крови, отразился весь ужас и трагизм русской гражданской войны. С уверенностью на 99 % можно предположить, что убитые матросы и убившие их офицеры были чадами Российской Православной Церкви. Чуть больше года тому назад, под славным Андреевским флагом, эти матросы могли участвовать в минных постановках на Босфоре, обстреливать из орудий побережье Болгарии, или Турции, или сражались против «Гебена» и «Бреслау». А Бологовский и его товарищи участвовали в победоносном летнем наступлении русских войск на Юго-Западном фронте. При всём цинизме такой постановке вопроса, невольно задаешься вопросом, а что если бы матросы избежали знакомства с офицерами и вернулись живыми и невредимыми в Одессу? Скорее всего, они приняли бы деятельное участие в «еремеевских ночах» в Крыму зимой 1917-1918 гг. 15 (28) декабря 1917 г. принято считать началом «еремеевских ночей». И, возможно, что Бологовский и его офицеры, кому-то спасли жизнь.
А дальше, если бы эти матросы уцелели в огне Гражданской войны и пережили все катаклизмы, которые выпали на долю русского народа? Что с ними было бы? Вполне возможно, что в канун 50-летия «Великой Октябрьской социалистической революции», их приглашали бы на встречи пионерами и школьниками и они рассказывали о своих революционных подвигах подрастающему поколению.
В начале похода на Дон команда ротмистра Бологовского была включена во 2-ю стрелковую роту, которой командовал капитан Андреевский, а фельдфебелем роты был штабс-капитан Туркул. (с. 34)
В начале похода на Дон, полковник Дроздовский отправил в Ростов-на-Дону ротмистра Бологовского, для установления связи с генералом Корниловым и его армией.
Цитата из «Записок» капитана Бологовоского.
В виду важности в командировку я решил идти сам и с собой взял ещё поручика Кудряшова, с которым мы служили вместе в Германскую войну. У меня были документы на имя Василия Березина, вольнонаемного шофера Красного Креста в Яссах, уволенного по демобилизации домой в самарскую губернию. У Кудряшова тоже был какой-то документ в том же духе. (с. 45)
Роста среднего, или даже чуть ниже, с лицом отнюдь не аристократическим, при наличии ношенной солдатской формы и щетины на лице, И.А. Кудряшов вполне мог сойти за солдата старшего года призыва.
Недалеко от Апостолово, на ночлеге в одной из деревень, мы таки наткнулись на одного «батьку» и эта встреча, благодаря рассеянности Кудряшова, чуть не стала роковой для нас обоих.
Матросу из банды этого «батьки» Кудряшов рассказал о нас всё, что полагалось. Матрос не обращал на нас никакого внимания. Как вдруг, я с ужасом слышу, что Кудряшов забывшись и глядя в окно начинает напевать романс Вертинского: «Ваши пальцы пахнут ладаном». Конечно, ничего контрреволюционного в этом романсе не было, но, всё-таки для замухрышки – солдата он не подходил. Матрос сначала отнёсся равнодушно к вокальным упражнениям моего друга, но мало по малу начал навостривать уши и с удивлением поглядывать на Кудряшова. Нужно было остановить вокальный припадок, и, я крикнул через комнату: «Эй, Степан! Што воешь как собака. Замолчи, и без тебя спать хотца». Кудряшов с удивлением посмотрел на меня, потом сообразил и замолчал.
- Очень хорошо поете, товарищ, - ядовито обратился к нему матрос, - где то вы слыхали такую хорошую песню?
- Слыхал в полку – офицера пели – равнодушно ответил Кудряшов.
- Да, песня самая офицерская: нашему брату пролетарию-трудящемуся, такую деликатную песню в век не придумать. А вы куда идете, товарищ? (с. 48)
Кудряшов ответил
- Документики у вас есть, товарищ? А покажите-ка их, дозвольте полюбопытствовать.
Матрос долго рассматривал, потом обратился ко мне –
- А у ентого товарища тоже есть документы?
Показал и я. Матрос тоже долго рассматривал его, потом вернул нам документы и подошёл к батьке. Тот с неудовольствием слушал то, что шептал ему матрос. Потом посмотрел на нас, замахал руками, засмеялся и тоже стал что-то говорить матросу вполголоса. Матрос пожал плечами и отошёл опят на своё место к Кудряшову.
- Кажется, пронесло на этот раз, облегченно подумал я. Но я ошибся. Матрос подсел к Кудряшову и подверг его настоящему допросу, выпытывая мельчайшие подробности его прошлого, настоящего и будущего. На наше счастье нашим новым знакомым пора было ехать. «Батька» приказал седлать, минут через 20, напоивши коней, вся милая компания уехала.(с. 48)
Доехали мы Царевоконстантиновки, Там вышли из вагона и пошли в буфет закусить. Стою у буфета, ем пирожок и, случайно оглянувшись, вижу, что в упор на меня смотрит чья-то ужасно знакомая физиономия. Припоминаю, кто бы это мог быть – догадался: мой телефонист – по Германскому фронту, ещё, Андрей Мрозовский, отчаянный комитетчик и крикун и «народный трибун», из полуобразованных польских мещан. То есть то, хуже чего уж, кажется не придумать. Он меня конечно узнал. Значит сейчас арестуют и – прощай шофер Василий Березин. Делать нечего, доедаю пирожок и беру ещё один. Кудряшов, который стоял у другого конца буфета, тоже узнал Мрозовского и по каким-то соображениям поспешно вышел на платформу. (с. 48)
Мрозовский, вижу, ещё поспешней – за ним. Дело ясное! Я расплатился у буфета, ощупал браунинг и тоже вышел на платформу, выручать Кудряшова. Смотрю, в 10 шагах от станционных дверей, Кудряшов и Мрозовский мирно разговаривают и чем-то. Я стал за дверь, так – что Мрозовскому не было меня видно, и, жду, чем всё это кончится. Поговорили они между собой минут 10 – 15, пожали друг другу руки и разошлись, причём перед прощанием Мрозовский вынул из кармана и показал Кудряшову какую-то бумагу. Кудряшов, который видел меня у двери, уходя, сделал рукой знак подойти к нему, а Мрозовский, идя опять в вокзал и проходя мимо меня, лихо отдал мне часть. Я ему ответил и подошёл к Кудряшову. Он передал мне содержание своего разговора с Мрозовским. Мрозовский догнал его на платформе и поздоровался: «Здравия желаю, господин поручик!», но, тих, так, что бы этого окружающие не слышали. Потом он стал расспрашивать Кудряшова, как мы живём, почему так скверно одеты и куда едем. «Впрочем, - сказал он потом, - вам, конечно, лучше быть плохо одетыми, удобнее; Ия догадываюсь, куда вы идете. Но только вы напрасно туда пробираетесь: Корнилов сейчас на Кубани, он разбит, окружен и уничтожение его – вопрос двух-трёх дней. Так лучше не ходите, не застанете даже остатков его отряда». Кудряшов усомнился в этих сведениях о Корнилове и сказал, что Корнилов, - как мы думаем – в Ростове. Мрозовский засмеялся, достал из кармана свое удостоверение и показал его Кудряшову: он был командирован из какого-то там комитета или совета в Ростове. В другой комитет или совет в Киев. «Я сейчас из Ростова, - сказал Мрозовский, - Корнилов давно ушёл оттуда». Кудряшов сказал, что мы всё-таки попробуем найти Добровольческую армию. «Что ж, попробуйте, - сказал Мрозовский, - только я бы не советовал. И вы, господин поручик будьте спокойны: я вас не выдам. И командиру (мне, прим Бологовского) доложите: я всегда был честным солдатом и командира всегда уважал и теперь препятствовать вам ничем не буду. Счастливо оставаться, господин поручик!» И Мрозовский, попрощавшись, ушёл внутрь станции. Мы с Кудряшовым молча шли к своему вагону. В том, что Корнилов ушёл из Ростова и что дела его плохи, Мрозовскому можно было верить. Уже и раньше несколько раз в разных местах нам об этом говорили, но мы не придавали значения этим разговорам, считая их сплетнями. Но, Мрозовский, во-первых ехал сейчас из Ростова, что подтверждалось и показанными им документами, а во-вторых и во всем остальном, очевидно, не лгал: если бы он хотел нам солгать, направить по ложному пути или, вообще, причинить какое-нибудь зло, то он – просто арестовал бы нас и расстрелял; это было вполне в его власти. Но он, очевидно, не желал нам зла и говорил искренно. Значит, Корнилова в Ростове действительно не было. Нас с Кудряшовым предстояло решить, что делать дальше. Прежде всего мы ушли со станции, что бы быть на всякий случай от греха подальше. Было уже темно: мы шли быстро, полями, не разбирая направления».
Сев ужинать Бологовский и Кудряшов стали думать, что делать дальше.
«И было решено, что Кудряшов вернется к Дроздовскому, а я пойду к Корнилову. Кудряшов должен был спуститься к Днепру до Бериславля, там через Каховку переправиться через Днепр и идти на запад, навстречу Дроздовскому». (с. 50)
9 июня 1918 г. ротмистр Бологовский и 7 офицеров из его команды разведчиков, с разрешения полковника Дроздовского прибыли в 1-й эскадрон, куда и были зачислены. Остальные чины команды разведки получили в свое распоряжение бронеавтомобиль «Доброволец» и образовали его команду. (с. 87)
И.А. Кудряшов в самом начале 2-го Кубанского похода был тяжело ранен осколком снаряда в грудь и на несколько месяцев выбыл из строя. В дальнейшем участвовал в боях и походах Дроздовской дивизии. Командовал бронеавтомобилями, служил младшим офицером гаубичной батареи дроздовцев. Был ещё 2 раза ранен. Эвакуировался из Крыма осенью 1920 г. Далее, как у большинства чинов врангелевской Русской армии, был крестный путь: Галлиполи, Болгария, Франция. Умер в 1965 г.
Как уже говорилось выше, в начале 2-го Кубанского похода капитан Бологовский получил тяжелое ранение в правую руку. Вестовой солдат Сергиенко вытащил его ночью с поля боя. Руку врачи ему ампутировали. После этого ранения он больше строевых должностей не занимал. Его деятельность в тылу Добровольческой армии ещё ждёт своего исследователя. В книге известного московского журналиста А.Е. Хинштейна «Тайны Лубянки» говорится о том, что в 1922 г. «однорукого террориста» Бологовского захватили при переходе советской границы бойцы Погранохраны ГПУ. На советскую территорию он проник с целью убийства председателя РВС Республики Л.Д. Троцкого. Но, ещё, будучи за границей, оказался «под колпаком» ГПУ. Бологовского доставили в комендатуру ГПУ в украинском городе Каменец-Подольский.(3) О дальнейшей судьбе догадаться не трудно.
Примечания:
- Чичерюкин-Мейнгардт В.Г. Русский офицер Ипполит Александрович Кудряшов, Новый часовой, 2002, СПб, № 7-8.
- Гагкуев Р.Г. Последний рыцарь, в сборнике Дроздовский и дроздовцы, М, 2012, с. 45.
- Хинштейн А.Е. Тайны Лубянки, М, 2008, Эл. версия.
В.Г. Чичерюкин-Мейнгардт
для "Русской Стратегии"
http://rys-strategia.ru/ |
