Картина А. Ромасюкова

1917 год. Я находился в окопах 7-го Гренадерского Самогитского графа Тотлебена, полка Московских гренадер. Был октябрь месяц. Мы стояли в районе Барановичей недалеко от Несвижа, около имения князей РАдзивилл. Местность была красивая кругом, но октябрь был дождливый. Нас сменили Киевляне, а мы ушли во вторую линию. Все были очень рады такому перемещению, можно было, наконец, немного отдохнуть, питаться в Офицерском Собрании, а ночью раздеваться и спокойно спать. Братание шло по всему фронту, но до нас еще не дошло, хотя признаки уже намечались - поговаривали о выступлении большевиков, но офицеры этому не верят. Нам думалось, что не настолько глуп наш главковерх товарищ Керенский, чтобы допустить это. Мы, офицеры, да и весь командный состав чувствовали себя неважно, была какая-то тревога на душе. В полках все время неспокойно, посылают казаков усмирять, но и сами казаки уже начинают отказываться. В прошлом сентябре месяце солдатами была брошена граната в офицерское собрание Киевского полка, были даже убитые и раненые, и кто же совершил это Каиново дело? - Свои же солдаты...

Командир полка полковник Веригин относился ко мне хорошо. Он пригласил меня к себе и спросил, не хотел ли бы я поехать в командировку, в Москву и Петроград в интендантство, чтобы там кое-что достать для полка и для офицеров. Я согласился, мне улыбалась поездка в Москву и в Смоленск. Надоело сидеть в грязных окопах, которые за последнее время пришли в негодность, и никакие просьбы, ни приказы не помогали: солдаты не хотели приводить окопы в надлежащий порядок. 9-го октября я получил документы на командировку в Смоленск, Москву и Петроград, без указания срока командировки, и это меня очень обрадовало. Для того, чтобы выбраться с места стоянки полка, надо было добраться до станции Погорельцы, а там узко-колейной железкой дорогой "Дековилькой" до железнодорожной станции нормальной колеи, откуда двигаются поезда вглубь России. Погода стояла отвратительная. На временной железной дороге "узкоколейке" паровоз и вагоны были маленькие, а вагоны были - открытые вагоны-платформы. Стало вечереть и дул сильный прохладный ветер. Всего в этот маленький поезд набралось человек 80. Наконец мы тронулись в путь. От ветра все пассажиры сбились в кучу, чтобы было теплее. Около меня оказался молодой солдатик, который просто замерзал от сильного ветра. Я был одет много теплее. Из жалости я распахнул свою шинель и обнял этого маленького солдатика, накрыл его, чтобы он не простудился. Уже наступила ночь, а солдатик в свою очередь обнял меня и стал прИжиматься ко мне, чувствуя мое тепло. Очень скоро заснул. Мне было искренно жаль этого молодого солдатика. Я предположил, что он доброволец, а теперь, видно, жалеет, что пошел на войну. Таким образом, мы утром доехали до какой-то большой станции, названия которой я уже не помню. Все пассажиры бросились в буфет. Я разбудил своего дружка и сказал ему, что он достаточно поспал, и пригласил его пройти вместе со мной в буфет. Но солдатик как-то жалостно посмотрел на меня и проговорил, что он потерял свои деньги или что у него их вытащили.

- Пойдем, пойдем, не скули! - сказал я ему и спросил: - А куда ты едешь?

- В Смоленск, - коротко ответил он, - там мои родные.

Начало уже светать, когда мы подошли к буфету, там уже было много народу. Я достал два стакана чаю, хлеб и маленькая закуска были у меня в мешке. Я даже вытащил из сумки бутылку водки на всякий случай. Вместе с солдатиком мы нашли место у одного из столов, и я предложил ему поесть вместе со мной и хорошенько закусить. Тут же я откупорил бутылку водки и налил себе и ему в стаканы, но солдатик стал отказываться. Я ему заметил, что что это за солдат, который отказывается выпить, и спросил его:

- Сколько тебе лет?

- Восемнадцать, - тихо ответил солдатик.

- А как тебя зовут? - стал я дальше расспрашивать его.

- М а р у с я ! - скромно ответил солдатик.

Такой ответ меня сразу сразил, я чуть не упал со стула.

- Как Маруся? - сказал я. - И откуда ты?

- Из отряда Бочкаревой, - тихо ответила она.

Теперь я стал кое-что припоминать. Когда мой маленький солдатик прижался ко мне, чтобы согреться, я почувствовал под рукой какую-то маленькую грудь. Но тогда было так холодно, что я не обратил на это внимания. А теперь, ближе рассматривая Марусю, я заметил, что она красивая и милая девушка, а груди под солдатской шинелью не были заметны. Когда я накормил бедную Марусю, я ей посоветовал, чтобы она немного выпила для тепла. Но она как-то виновато взглянула на меня и сказала:

- Простите, что я вам сразу не сказала, кто я, но мне было так холодно, что я просто молчала и не могла выговорить слова.

- Ничего, Маруся, - сказал я ей. - Вот я вас доставлю к вашим родным, а вы больше не смейте возвращаться в отряд. Война - это не женское дело...

- Да, я с вами согласна, - тихо произнесла она, - но мне было стыдно в этом сознаться.

Мы снова сели в поезд, который нас помчал к Смоленску. Там я ее передал ее родным. И сколько было радости, что дочь вернулась домой! В Смоленске я сделал все, что мне приказал командир полка, а жил я эти два дня у родителей Маруси. Когда я уезжал в Москву, эти добрые люди перекрестили меня, а бедная Маруся даже заплакала и при прощании обнимала и целовала меня, очевидно, вспоминая мою заботу о ней во время нашего путешествия. Она все повторяла матери:

- Вот это настоящий кавалер, и я буду за него молиться!

Добрался я до Москвы 21-го октября и сразу же явился к коменданту города. У коменданта мне назначили квартиру, а на командировочном документе было помечено приказание: по тревоге явиться в управление.

Общежитие для офицеров находилось на Кудринской площади. Это был 6-этажный дом, а на самом его верху помещалось офицерское общежитие. Офицеров в общежитии было мало, в моей большой комнате находился казачий есаул, с которым я подружился. Он хорошо знал Москву и всюду меня водил. Мы с ним бывали в театрах, в музеях, в разных ресторанах.

Вечером 25-го октября мы е есаулом забрались на окраину Москвы, где, по словам есаула, можно было хорошо и дешево поесть с выпивкой. Когда мы спокойно сидели за нашим столом, вдруг - это было около 10 часов - послышалась стрельба и шум проходивших мимо грузовиков и автомобилей, наполненных солдатами, и беспорядочные выстрелы раздавались кругом.

- о -

Не успел я оглянуться, как моего есаула уже в комнате не было. Правду сказать, я растерялся, так как этой части Москвы я не знал. Я рассчитался с хозяином заведения и одновременно убедился, что мой есаул сбежал, Хозяин заведения был очень любезным человеком, он достал мне извозчика и дал ему адрес, куда я должен был ехать. Извозчик точно доставил меня к общежитию. Каково же было мое удивление, когда я застал моего есаула дома. Но я решил ему ничего не говорить и не обвинять его за его некомпанейский поступок.

Стрельба продолжалась всю ночь. На утро мы узнаем, что выступили большевики, а против них выступило Александровское Военное Училище и что бои продолжаются. Мы также узнали, что некоторые стоявшие в Москве части не вмешивались в эти бои. Но в это время выступили и кадеты Кадетских корпусов. Мы с есаулом просидели весь день дома и наблюдали (26-го) с 6-го этажа за площадью, где то и дело сновали разные автомобили, наполненные солдатами, а некоторые и юнкерами. Проходили даже санитарные машины. Как нам показалось, бои разгорались. Солдаты артиллеристы объявили нейтралитет, а также и автомобильный парк. Я не знал, что мне предпринять. Фактически я должен был явиться коменданту, но, не зная Москвы, я боялся попасть в руки большевиков. Мой есаул куда-то скрылся, а мне хотелось вместе с ним пройти к коменданту, так как он хорошо знал Москву, Таким образом, я весь этот день просидел дома. На следующий день, 27-го, мне стало как-то неудобно, что я остаюсь пассивным ко всему происходящему, и поэтому я спросил заведующего общежитием, где находится Александровское Военное Училище. Оказалось, что оно очень близко, всего в четырех кварталах. Я немедленно же отправился туда. По улицам, по которым я проходил, никаких военных действий не было. Когда я зашел в здание училища, я сразу же отправился к начальнику Училища, но его лично в училище не было, его заместителем был какой-то полковник. Он проверил мои документы и мне сказал:

- Очень хорошо, что приехал с фронта боевой офицер. Пожалуйста, спуститесь вниз, и там вы приведите в порядок штатскую публику. Это добровольцы, они еще не держали в руках ружья.

Я откланялся и пошел вниз, где во дворе нашел много всякой штатской публики, с которыми уже начали занятия юнкера и кадеты старших классов. После того, как я вошел, я приказал построиться. Были составлены роты и взводы, а затем я приказал юнкерам заняться обучением, а главное, как обращаться с винтовкой, и разным приемам. Учили их и шагистике и вообще знакомили со всем необходимым, что надо делать по приказу начальников. Юнкера стали охотно исполнять мои распоряжения. К вечеру я уже порядочно утомился. За все это время одни роты уходили, другие приходили. Наступила ночь, но спать было негде. Лазарет заполнился ранеными, и ими же были заполнены все дортуары. Тогда я решил пойти спать домой, а рано утром к 7 часам быть снова здесь.

Усталый, я сразу прилег и заснул. А утром, когда проснулся, я услышал шаги и топот многих ног, послышались даже выстрелы. В это время в комнату вбежала прислуга и сказала, что большевики ищут офицеров и оружие. Я сразу же поднялся, а минут через 10-15 вошли в комнату развязные солдаты. Меня сразу же спросили, офицер я или нет и есть ли у меня оружие. Я им показал мой командировочный билет, и один из солдат долго его читал и затем сказал другим, что это, дескать, офицер с фронта, что надо его отправить в штаб, там пусть проверят. Таким образом меня, в сопровождении двух солдат, отправили в штаб отряда. На мое счастье в штабе оказался один солдат нашего полка, даже нашего батальона, которым я временно командовал. Он объявил присутствующим, что это, мол, хороший офицер, что он меня знает и что надо меня отпустить в полк и что он меня проводит до вокзала. Когда мы шли к вокзалу, он мне сказал:

- Уезжайте отсюда, здесь больше бандитов, чем революционеров!

Стояла чудная погода, был солнечный день. Много разной публики гуляло по улицам Москвы, и среди них довольно много офицеров. Провожавший меня солдат вдруг мне сказал:

- Мальчики дерутся, а офицеры держат нейтралитет, а их здесь много тысяч.

Кажется, генерал Брусилов приказал им не драться. У меня было одно желание - как можно скорее уехать из Москвы. В этот момент я вспомнил, что у меня есть задание побывать в Петрограде. Я об этом сказал солдату.

- Господин капитан, уезжайте э полк, - ответил он. Там будет лучше, здесь везде опасно, всюду разбойники.

На вокзале он взял мне билет 3-го класса. А потом он взглянул на меня и сказал;

- Сорвите погоны, возьмите мою шапку, а то лучше поменяемся шинелями, вам будет спокойнее в поезде.

Я согласился, и мы поменялись в уборной. Солдат даже прибавил что я в таком небритом виде теперь больше смахиваю на товарища и что мне будет спокойнее.

В поезде на Петроград, в 3-м классе, народу было мало, и я разместился удобно. После того, как мы тронулись в путь и даже проехали довольно долго, в вагон вошла какая-то барышня, прошлась по вагону и в конце концов вошла в мое отделение. Она села рядом со мной стала со мной заговаривать. Не прошло и пяти минут, как она стала спрашивать, какой я части и куда еду, и почему-то все смотрела на мои руки. Все это мне показалось подозрительным. Она заявила, что она курсистка, любит и жалеет солдат, которые должны проливать кровь, а в это же время богачи-буржуи и генералы сидят в тепле, получают хорошее жалованье и живут роскошно, а бедные солдаты должны отдавать свою жизнь. Кому нужна эта война, - говорила она, - только богачам наживающимся на ней. Но я старался молчать и смотрел на нее: она была интересной девушкой.

- Вы студентка? - спросил я ее.

- Да, я медичка, - ответила она.

- Вот и хорошо послужить вам на фронте, там не хватает сестер милосердия, - возразил я.

Она прямо отшатнулась от меня, но вдруг спросила:

- Вы солдат?

- Да, я солдат, служу писарем в батальоне, - сказал я.

- Это я сразу заметила по вашим рукам и по разговору, - промолвила она. - А может быть, вы переодетый офицер? Теперь этой сволочи много развелось. Бросают солдат, бегут, а солдат заставляют воевать.

- Какой там воевать - солдаты затыкают штыки в землю и едут к себе домой.

- Нет, нет, - сказала она, - нужно с оружием в руках ехать, много дел еще дома. Надо отомстить за столетия рабства. Я вам дам прокламации, а вы раздайте их своим солдатам. Мы с вами слезем в Твери, и мы пойдем с вами ко мне домой. Я вам передам литературу. Я вижу, что вы симпатичный, развитой солдат.

Она ласково взглянула на меня и подсела ближе. Думаю, что я влип в неприятную историю, что эта девушка, должно быть, синий чулок - революционерка и, кроме того, любит мужчин. Когда поезд остановился на очередной станции, она побежала в буфет, принесла пирожки и угостила меня, как бы преграждая мне путь, чтобы я не сошел с поезда. Однако, на одной из станций мне все же удалось отделаться от нее. На этой станции поезд стоял довольно долго, и я ей сказал, что пройду в уборную, а сам пробрался к выходным дверям вагона и, когда поезд начал трогаться, я с него на ходу соскочил. Так окончилась моя дружба с этой странной особой. Со следующим поездом я поехал в Петроград и сразу по прибытии пошел в Главное интендантство.

Там я снял шинель и был в кителе и при погонах. Кругом же все офицеры были уже без погон, а некоторые подошли ко мне и сказали, чтобы я снял погоны во избежание всяких возможных эксцессов. Я спросил, где бы я мог видеть главного интенданта, но его в здании не оказалось. Его адъютант посмотрел на мое требование, покачал головой и сказал, что мне надо идти к комиссару. Я взял свое требование обратно, распрощался и ушел, ушел прямо на вокзал и решил, что я больше не вояка, что я отсюда поеду прямо домой на Кубань.

На вокзале я взял билет до Екатеринодара и сел в вагон скорого поезда Петроград - Минеральные Воды. В вагоне я забрался на верхнюю полку, хорошо, что народу было мало. Я боялся проезжать через Москву. Там может быть проверка документов. Я вообще немного беспокоился, как закончилось дело борьбы юнкеров и кадет с большевиками.

В Москву мы прибыли утром. Так как нал вагон был транзитный, то к нему никто не подошел, но все же еще раньше набилось много народу. Прибавились еще люди из Москвы и стали размещаться. Из разговоров я узнал, что на станции устроены облавы на юнкеров, кадет и молодых офицеров, что Александровское Военное училище сдалось после того, как артиллеристы присоединились к большевикам и стали громить училище гранатами. Как-будто вмешался генерал Брусилов и обещал юнкерам свободный выход, если они сдадут оружие. Сказали, что большевики обещали никого не тронуть, но своего слова не сдержали. Арестовали многих юнкеров, а также и молодых офицеров и добровольцев. Мне было очень не по себе. Хорошо, что я во-время ушел. Вот здесь сказалась судьба!

После Москвы поезд шел хорошо, только все время прибавлялось народу, все спешили на юг. Мои соседи по купе оказались настоящими буржуями, судя по их вещам. Они косо смотрели на меня, видимо, боялись, даже потихоньку принимали пищу, чтобы я не видел, и разговаривали между собой шопотом, но о событиях не промолвились ни единым словом.

В таком состоянии мы доехали до границы области Войска Донского, Я заметил, что когда поезд стал подъезжать к границе, мои пассажиры заметно повеселели и перестали бояться меня. Когда же на одной из очередных станций в вагон вошел контроль от Донских казаков, то все заговорили сразу. В наше купе вошли контролеры: один прапорщик а с ним три казака. Они начали проверять документы и отыскивать солдат. Мой сосед по купе тайно кивал прапорщику и показывал на меня. Я же продолжал лежать на своей полке. Должен сказать, что я сильно проголодался, но продолжал наблюдать за моими путешественниками. Прапорщик меня легонько толкнул и сказал:

- Эй, солдат, куда ты едешь, где твои документы?

- В Екатеринодар, - ответил я, - а документы сейчас достану.

- А что ты там забыл в Екатеринодаре? - спросил прапорщик.

- Прошу вас, прапорщик, не грубить. Получите документы, а потом будем с вами объясняться.

Прапорщик притих. Я достал документы, которые были мной спрятаны во внутренних карманах кителя. Прапорщик посмотрел на них и потом обратился ко мне.

- Прошу прощения, господин капитан, но у вас вид самого рьяного товарища.

- К сожалению, так было нужно, - ответил я.

После этого случая все мои соседи по купе объяснили мне, что они тоже сильно боялись меня и только тогда облегченно вздохнули, когда поезд стал подъезжать к области Войска донского. Вслед за этим мои соседи стали угощать меня своими запасами. По прибытки в Ростов я пересел в поезд, который шел в Новороссийск. По приезде в Екатеринодар я явился к Воинскому Начальнику (он же был и комендантом города). Он меня подробно допросил и отослал к атаману Кубанского войска полковнику Филимонову, который был уже выборным. Он был военным юристом, - очень милый и спокойный человек.

Когда он выслушал меня, он мне сказал:

- Надвигается гроза, нужно, чтобы казаки почувствовали приближение опасности, иначе будет беда, все погибнем. Желаете ли вы служить в войсковом Штабе или поедете в армию? - закончил он.

Я ему ответил, что в армию не поеду, так как армия скоро бросит вое и пойдет по домам с оружием в руках, чтобы продолжать безобразничать и грабить, что большевики прилагают все усилия к тому, чтобы уничтожить фронт. Желание большевиков - это открыть внутренний Фронт.

Атаман мне на это возразил:

- Будем надеяться на Господа Бога и на казачье чутье - не дать в обиду свои казачьи земли.

Полковник П.Т.Казамаров.

"Первопоходник" № 4 Декабрь 1971 г.