Одним из многих трагических следствий большевицкого переворота семнадцатого года было истребление и лишение свободы зажиточных крестьян, которые своим трудом в поте лица добывали хлеб насущный. Для такого беспощадного наступления на беззащитных крестьян большевики-самозванцы придумали название «раскулачивание» и объявили войну против «кулаков» вплоть до полного их уничтожения. Из архивных источников известно: во время раскулачивания подверглись репрессиям не только зажиточные, крепкие крестьяне, которые всей душой, всем сердцем любили свою кормилицу-землю и лучше других знали своё дело, но и множество других крестьян – трудолюбивых, добросовестных сельских тружеников, вовсе не богатых, но не угодивших партийным приспешникам. В чудовищную репрессивную мясорубку под горячую руку попадали и сами партийные активисты, и так называемые советские работники, несмотря на то что подавляющее большинство тех и других вышло из народа, происходило из крестьянских семей. Об этом сейчас знают многие. Но всё же более глубокими знаниями трагических событий того страшного времени владеют профессионалы-историки, изучающие досконально архивные материалы. Рано или поздно тайное становится явным, как бы оно не было тщательно спрятано под грифом секретности в специальных хранилищах и в несгораемых, железных сейфах за семью печатями.
В последнее время всё больше и больше публикуется документальных материалов о раскулачивании крестьян, которое после октябрьского переворота 1917 года и братоубийственной, кровопролитной войны было продолжением варварского разрушения деревни и бандитского разорения крестьян, своими мозолистыми руками добывавшими хлеб насущный, но остававшихся без хлеба. Великое множество крестьян лишилось не только собственного хлеба, оказавшись на грани голодной смерти, не только своей земли и крова, но и свободы и даже жизни.
Репрессивное сталинское колесо раскулачивания, раскрученное с бешеной быстротой партийными вожаками и их верными служаками, прокатилось по всей необъятной русской равнине, включая самые отдалённые и глухие места. Как же этот насильственный процесс гигантских масштабов осуществлялся большевицкими вооружёнными наёмниками в каждой деревне и в каждом селе? Такое крупномасштабное разорение деревни замышлялось и тщательно планировалось самыми главными партийными вожаками, через трупы бесчисленных жертв пролезшими на самую высокую вершину власти и восседавшими на престоле в царских палатах древнего Кремля. Одержав полную победу над народом путём кровавого террора и освободившись от стыда и совести, они и знать не хотели, как жили крестьяне в деревнях и сёлах на бескрайних российских просторах и как, обливаясь потом, пахали, сеяли, жали и косили, чтобы добыть хлеб насущный, которого едва хватало их многодетным семьям до нового урожая. Поэтому все партийные распоряжения и указания, спускаемые сверху, без знаний жизни простых людей на земле были не только бессердечными и безрассудными, но и безумными, бесчеловечными и жестокими. И об этом красноречиво свидетельствует всего лишь одно из многих преступных, карательных распоряжений: в самом начале раскулачивания большевицкая верхушка предписала главному политическому управлению направить в концлагеря 60 тысяч и выселить 150 тысяч «кулаков». Планировалось высылать раскулаченных крестьян в отдалённые, в совсем необжитые места: в Северный край – 70 тысяч семей, в Сибирь – 50 тысяч, на Урал – 20–25 тысяч и в Казахстан – 20–25 тысяч семей. В первые же дни бандитского нашествия на крестьян все эти варварские, карательные планы, спущенные сверху, были не только выполнены, но и с лихвой перевыполнены, и о таких головокружительных «успехах» сразу же докладывалось по партийной вертикали на самую вершину властной пирамиды, где и знать не хотели, что за всей этой скорбной статистикой и сухими цифрами скрывается трудно вообразимая трагедия и бесконечное горе, муки и страдания каждой семьи, которыми переполнялась от края до края вся русская земля. Об этом рукотворном горе, о невыносимых муках, страданиях и несчастье людском не хотели знать не только партийные вершители судеб народных, прочно обосновавшихся за кремлёвской стеной, но вся партийная камарилья снизу доверху, которой было дано право применять «все необходимые меры борьбы с кулачеством вплоть до расстрела». И такими властными полномочиями, по сути узаконенным беззаконием, наделялась вся громадная многоступенчатая пирамида партийных чиновников разных рангов, званий и мастей, но пользовались ими прежде всего партийцы самого низкого звена, объединённые в репрессивные тройки: секретарь райкома, председатель райисполкома и служака-чекист. А чаще всего подобные карательные тройки местного покроя состояли из председателя сельсовета, засланного председателя колхоза и служаки из района. Все они, как правило, были вооружены: первые два – наганами, спрятанными под замусоленными, грязными кожанками, купленными за границей за награбленный хлеб, а человек в форме для устрашения и запугивания носил винтовку. Иногда таким вооружённым карателям удавалось привлечь на свою сторону и заманить в свою компанию кого-нибудь из местных активистов-крестьян, продавшего душу дьяволу зависти и побеждённого пьянством и ленью. В некоторых районах к ним подключались молодые, плюгавые партийцы – комсомольцы нижнего звена, готовые совершать ради славы безумные «подвиги» вместе со своими старшими собратьями с красным билетом в кармане, а по сути совершать преступления против мирных безоружных крестьян-тружеников под лукавым лозунгом непримиримой борьбы с «врагами народа» за советскую власть.
Неужели все большевицкие вожаки, партийцы, служаки и комсомольцы были настолько бессердечными, настолько жестокими и бесчеловечными, чтобы, вооружившись «единственно верной теорией» и взяв в руки огнестрельное оружие, пойти против своих же кормильцев – честных и добросовестных тружеников-крестьян? Среди партийных вожаков, служак и комсомольцев были разные люди. Одни из них, продавшие душу дьяволу, искренне верили слову, напечатанному в «Правде», но не тому Слову, которое было в начале и призывало и призывает любить друг друга, а не убивать. По своей наивности они верили в то, что чужими руками можно построить безбожный рай на земле, стоить только беспрекословно исполнять всё то, что им велено сверху, а не следовать заповедям Божьим. Другие же партийцы, метившие в наполеоны, оказавшись в плену властолюбия и тщеславия, готовы были сделать всё, чтобы, арестовывая и даже убивая безвинных людей, продвигаться по партийной лестнице, и для них главным было вовсе не подчинение доброй воле Бога и не исполнение заповедей Божьих, а совсем другое – подчинение злой воле захвативших власть партийцев-самозванцев, которые любыми средствами, мыслимыми и немыслимыми, стремились разделять и властвовать. Эти падшие люди, дети дьвола, свободные от стыда и совести, и знать не хотели, что их окровавленная карьерная лестница вовсе не поднимает и не возвышает человека, а, наоборот, опускает его на самое дно человеческого бытия, где балом правит не разум и не совесть, а ненасытный демон власти, стремящийся одержать над всеми победу всегда и всюду. Им не ведомо было и то, что не эта грязная, кровавая карьера и не власть над народом, как бы она была никем и ничем не ограниченной, а духовная лествица, ведущая к небу, поднимает человека до истинных высот. Откуда им знать и ведать эту простую, сермяжную истину, которую знал и ведал каждый благочестивый крестьянин, ведь они академий не кончали, и об этом с гордостью заявляли с высокой партийной трибуны. И едва научившись читать по слогам, они оказались у горнила власти, где подлинное образование вместе с духовно-нравственным воспитанием не воспринималось за подлинную ценность, да и оно совсем не нужно было, чтобы безумные идеи их партийных вожаков приняв на веру, претворять в жизнь без страха и сомнений сначала в отдельно взятой стране, а потом и во всём мире.
Сегодня многим известно, что в кровавую мясорубку раскулачивания попадали не только те добросовестные сельские труженики, которые своими руками построили ветряную мельницу либо за свои заработанные и накопленные деньги купили конную косилку или ручную веялку, но и многие те, кто просто не приглянулся местным партийцам, одурманенным властью и поверженным дьяволом властолюбия. Иногда местные партийные безумцы приступали к раскулачиванию самовольно, без каких-либо предписаний и указаний, спущенных сверху. Действовали безрассудно и нагло: если дом хороший – будем раскулачивать. Выгоняли из своей хаты в морозную стужу на снег всех подряд: и хозяина дома, и всю его семью, включая больных и немощных стариков, старух и малолетних детей, – с которых по-наглому снимали всё, даже рваную одежду и изношенную обувь. Выгребали из дома всё подчистую и выносили всё, что можно увезти на подводе со двора. Душераздирающие вопли и горькие слёзы беззащитных женщин, детские рыдания со слезами, призывы хозяина опомнится – всё это не удерживало и не останавливало бесцеремонных, наглых грабителей, периодически щёлкавших затвором винтовки для устрашения и запугивания своих беззащитных жертв. С такого бандитского грабёжа среди ясного дня начиналось массовое раскулачивание крестьян и сплошная коллективизация на всей российской земле.
Подобного варварского грабежа в некоторых районах не избежали середняки и даже бедняки. Выгоняли всех подряд из родного дома, отнимали скот и имущество даже у тех, кто никогда не был богат, но продавал, например, на базаре сплетённые своими руками лапти либо связанные несколько пар рукавиц и делал это не для того, чтобы нажиться и разбогатеть, а чтобы хоть как-то выжить и спасти свою многодетную семью от голодной смерти. Иногда доведённые до крайнего отчаяния крестьяне после умопомрачительных бандитских набегов и грабежей кончали жизнь самоубийством. Очень часто дело доходило до абсурда: подвергались ограблению оголтелыми тройками и те многодетные крестьянские семьи, которые имели в своём вовсе небогатом хозяйстве только по одной лошади и по одной корове и не числились в чёрных списках лишенцев, то есть не были лишены избирательных прав и не пользовались наёмным трудом, а обходились своими силами.
Какие ещё нечистые силы привлекались к разорению деревни и ограблению крестьян? К тому времени в борьбу за дело революции повсеместно включились молодёжные организации подрастающих партийцев – комсомольцев, кровавый «героизм» некоторых из них уже в полной мере проявился в братоубийственной войне и в продовольственных вооружённых отрядах. Они, конечно же, не остались в стороне от варварского нашествия на мирную деревню, завещанного «вождём мирового пролетариата».
В карательных операциях нередко дело доходило до умопомрачения, когда в арестах крестьян без суда и следствия и в их наглом грабеже принимали активное участие комсомольцы без страха и сомнений. Известны случаи, когда оголтелые, местные комсомольцы-добровольцы, овеянные большевицким дурманом, вместе со старшими партийными братьями-вожаками раскулачивали вовсе не «кулацкие» и не середняцкие, а совсем бедные семьи лишь за то, что дочери бедняков выходили замуж за «кулацких» сыновей. Иногда комсомольские безумцы готовы были идти на любую жестокость, вынося на своих шумных сборищах жестокие решения об убийстве «кулаков». Так, на одном из таких сборищ рьяных активистов-добровольцев, утративших совесть, было принято безумное решение без суда и следствия расстрелять 30 «кулаков». Спрашивается, кто этим плюгавым комсомольцем давал полномочия и право выносить такое умопомрачительное, преступное решение? Этот наглядный пример показывает, как чудовищный недуг властолюбия и тщеславия беспощадно и со страшной силой поражает людей, особенно когда они молоды и готовы на любой «подвиг», даже кровавый, и совершить любые злодеяния, которые иначе как преступления и не назовешь. По своей молодости и наивности они не могли понять, что никакое преступление нельзя оправдать лукавой борьбой за дело революции, за советскую власть. Нередки были случаи, когда якобы агитация комсомольцев превращалась в оскорбления и в открытую угрозу раскулачивания и расправы, чтобы таким насильственным способом загонять сомневающихся и сопротивляющихся крестьян в колхозы, игнорируя большевицкую установку, согласно которой вступление в колхоз якобы считалось добровольным. И обо всех этих вопиющих безобразиях стало известно самым высоким партийным и комсомольским вожакам, которые вынуждены были открыто признать истинный «героизм» своих подопечных, публично заявляя о том, что «были случаи, когда комсомольцы отбирали сапоги, шапку у кулака, выходили на улицу, одевали всё это и чувствовали себя на высоте положения … были случаи мародёрства ...».
Ужасное репрессивное колесо, приводимое в действие и махровыми партийцами, и их служаками, и наглыми до безумия комсомольцами, прокатившись по всей необъятной российской земле, достигло края света – остров Сахалин, где местные партийцы пошли дальше всех – за горизонт человеческого сознания, обвиняя крестьян в придуманной ими японофильской деятельности. Несмотря на то, что такое обвинение при расследовании оказалось ложным и незаконным и «обвиняемые» были исключены из списков на выселение, но всё же изъятое у них имущество не было им возвращено. И подобные вопиющие случаи в разных бандитских проявлениях были далеко не единичны на всей российской земле.
Основываясь на архивных материалах, некоторые современные историки утверждают, что во время раскулачивания и принудительной, сплошной коллективизации развернулась настоящая крестьянская война, объявленная и развязанная обезумевшими партийными вожаками и их наёмными служаками. С таким утверждением вряд ли можно полностью согласиться, хотя и все войны, как бы они не назывались, неизбежно влекут за собой трагические последствия – разрушение городов, деревень, сёл и массовую гибель безвинных людей. Очевидно, по таким печальным последствиям большевицкое нашествие на крестьян вполне можно было бы сравнить с военным действием. Однако в отличие от войны оно совершалось в мирное время, а война в общепринятом понимании – это борьба между вооружёнными противниками, чаще всего, между государствами. В любой войне, отечественной, гражданской или какой-то другой, противоборствующие стороны выступают с оружием в руках. И кто сильнее, кто профессионально владеет оружием, кто более подготовлен и хорошо усвоил науку побеждать, тот и одерживает победу. Кроме того, власть большевиков-самозванцев нельзя считать законной, поскольку она была захвачена в результате октябрьского государственного переворота ценой массового кровопролития и множества жертв. Поэтому наглое нашествие большевицких вожаков и их вооружённых служак на мирных, безоружных крестьян – это вовсе не крестьянская война и не война в широком смысле этого слова, а бандитизм – преступная деятельность: незаконные аресты, убийства и грабежи. И одно из многих убедительных доказательств такого явного бандитизма – признание позднее государством невиновности многих миллионов крестьян, подвергнутых репрессиям в течение долгих десятилетий большевицкого единовластия, и их полная реабилитация, которая наряду с невиновностью жертв подтверждает вину всех, кто грабил, разорял и истреблял крестьян.
Под какими бы лозунгами не совершалось бандитское нашествие на крестьян – раскулачивания ли, сплошной ли коллективизации, доведённой до стопроцентной, или построения «социализма» сначала в отдельно взятой стране, а потом во всём мире – оно нисколько не оправдывает безумные преступные действия большевиков, партийцев и служак с винтовкой в руках, которые вылились в страшную трагедию русского и братских народов: массовые аресты без суда и следствия, грабежи, расстрелы, лишения свободы и ссылки миллионов безвинных людей. Проходят годы, десятилетия, и эта прописная истина всё отчётливее и яснее проявляется, и становится всё более очевидным, кто же на самом деле совершал страшные преступления против мирных, безоружных крестьян. А в те лихие, страшные годы подавляющее большинство крестьян даже не пыталось искать правду и защитить себя, оказывая хоть какое-то малейшее сопротивление. Многие из них твёрдо знали, что они, честно добывая хлеб насущный, никому ничего плохого не сделали, никого не обидели и, тем более, не совершали никаких преступлений. Они верили, что произошла печальная ошибка при их внезапном аресте, и, находясь в холодных, сырых подвалах предварительного заключения, надеялись, что после выяснений всех обстоятельств их обязательно не сегодня, так завтра отпустят на свободу, и они вернутся домой в родную семью, но такие радужные надежды, за редким исключением, почти никогда не оправдывались.
Массовый бандитизм стремительно нарастал и репрессивное колесо становилось всё тяжелее, всё массивнее и с каждым днём набирало всё большие обороты. Такое чудовищное кроваво-красное колесо, истребляющее и давящее, прокатилось по всей русской земле. Оно беспощадно давило и подминало под себя тысячи, сотни тысяч, миллионы безвинных людей. Одни из них были полностью раздавлены, другие лишились свободы, а третьи были сосланы подальше от родной земли. Тяжелое кроваво-красное колесо оказалось настолько массивным и его обороты настолько большими, что первая попытка, предпринятая летом 1931 года якобы остановить его по отмашке сверху, не увенчалась успехом. Вторая отмашка сверху, сделанная в следующем году, тоже не дала каких-либо заметных результатов. Тогда, как и следовало ожидать, примерно через год была предпринята ещё одна попытка якобы остановить массивное репрессивное колесо. С этой целью от имени самых высоких чинов, включая партийную и исполнительную власть, была составлена инструкция о прекращении массовых репрессий в деревне. Эта «архиважное» письмо было разослано всем чиновникам и служакам огромной партийно-бюрократической пирамиды.
В спущенном сверху письме «Совместная инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 года «О прекращении применения массовых выселений и острых форм репрессий в деревне» (направлена «всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры») было написано:
«Из ряда областей всё ещё продолжают поступать требования о массовом выселении из деревни и применении острых форм репрессии. В ЦК и СНК имеются сведения, из которых видно, что массовые беспорядочные аресты в деревне всё ещё продолжают существовать в практике наших работников. Арестовывают председатели колхозов и члены правления колхозов. Арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек. Арестовывают районные и краевые уполномоченные. Арестовывают все, кому только не лень и кто, собственно говоря, не имеет никакого права арестовывать. Не удивительно, что при таком разгуле практики арестов органы, имеющие право ареста, в том числе и органы ОГПУ, и особенно милиция, теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания …
Обстоятельства создают в деревне новую обстановку, дающую возможность прекратить, как правило, применение массовых выселений и острых форм репрессий в деревне. Мы уже не нуждаемся в массовых репрессиях, задевающих, как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников.
… Было бы неправильно думать, что наличие новой обстановки означает ликвидацию или хотя бы ослабление классовой борьбы в деревне. Наоборот, классовая борьба в деревне будет неизбежно обостряться.
Инструкция допускает ряд репрессивных мер в индивидуальном порядке и устанавливает на них строгий лимит. Осуждённые кулаки направляются в трудовые посёлки, общее число заключённых ограничивается до 400 тысяч».
С одной стороны, верховные партийные вожаки, засидевшиеся в Кремле, признавали бесправные действия и разгул местных партийцев разных мастей, как будто эти вопиющие безобразия творились без их ведома, вопреки их воле и без «мудрых» указаний и предписаний сверху. С другой стороны, они призывали, не ослабляя классовой борьбы в деревне, продолжать и в дальнейшем репрессивную практику.
Двусмысленность этой «архиважной» партийной бумаги, конечно же, не останавливала репрессивную машину, разогнавшуюся с бешеной скоростью, а, наоборот, её ускоряла, так как она ещё больше развязывала руки непосредственным исполнителям репрессий, которые воспринимали всё предписанное сверху по-своему или как им хотелось: для них любой закон, что дышло – куда повернул, туда и вышло. Местные исполнители кровавых репрессий, ощутив силу своей власти, хоть и совсем не значительной, но, как им казалось, никем и ничем не ограниченной, вовсе не собирались прекращать бандитское нашествие на деревню с массовыми арестами крестьян без суда и следствия и с последующим лишением их свободы и даже жизни.
Сегодня известно, что якобы прекратить беззакония на деревне призывал Сталин, «отец всех народов» в своей статье, опубликованной в «Правде» ещё до первой партийной отмашки, оформленной в виде официального документа, принятого партийной верхушкой. На самом же деле «гениальный вождь», поражённый демоном властолюбия, вовсе не хотел признавать свои грубые ошибки, восседая в царских палатах древнего Кремля, и ему в голову не приходила мысль о прекращении разорения крестьян, оказавшихся нищими, на грани голодной смерти.
Библиографические ссылки
Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.
Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.
Карпенков С.Х. Экология: учебник в 2-х кн. Кн. 1 – 431 с. Кн. 2 – 521 с. М.: Директ-Медиа, 2017.
Карпенков Степан Харланович
Русская Стратегия
http://rys-strategia.ru/ |
