28 июня 2014

КЛИПСА

Встретившаяся мне в центре города, совсем юная девушка, на мой вопрос – как называется часть города, которую сейчас бомбят? – сказала, что район этот называется «Артём», и что бомбят вроде, как, троллейбусный парк, и объяснив, где парк находится, добавила, что лучше туда не идти пешком, а проехать, и показала, где я могу попытаться остановить какую-нибудь машину: «Там увидите блокпост – там наши ж мальчишки стоят! – они вам и машину остановят…» И — уже вслед мне, вдруг, с неожиданной для совершенно незнакомого человека, участливой интонацией: «Вы, давайте ж… аккуратней там…»

Меня «подбирает» пожилой мужчина на потрепанных «жигулях», предупредив, что ему — не туда, но до половины дороги он меня подбросит. Говорит на русском, разбавленном «украинизмами». Понятно, разговор сразу, с места в карьер, «за ополченцев»: «У мэнэ пятеро внуков. И я – за ополченцев. И каждый тут – за ополченцев. Я и сам пошел бы к ним, если б не работа… я тут, на железной дороге, работаю. И жинка моя пошла б, да и она тоже работает, в больнице »… Николай – так зовут водителя, все-таки, делает крюк и довозит меня до центра Артема. Возле подъезда одной из пятиэтажек сидят три пожилые женщины, около них – штук пять-шесть больших, пятилитровых, пластмассовых емкостей, наполненных водой. «Не надо нас фотографировать! Всё у нас хорошо! Одну войну пережили, и вторую переживем.»

С фотографиями в Артеме, явно, не складывается. «Фото?.. Ни в коем случае! – я и так уже со своей рыжей мордой – на всех обложках!» Женщина, лет под сорок, с большой сумкой в руке, стоит около остановки. «Давайте, помогу, сумку донесу.» «Да нет, я уже дома.» Несколько метров проходим вместе, вроде, как нам по пути. «Денег вложила столько!.. – то ли обращаясь ко мне, то ли сама с собой – разговор давний продолжает, пытаясь что-то для себя понять.. «Богатая была, красивая была, а щас что осталось? Нищая, безработная – за два месяца!..» Заметив, что я извлек из кармана записную книжку и что-то записываю: «А-а! Ты –летописец!..» — прыснула смехом. «Не обижайся, ну, ты – точно, как в мультике!» Опять смеется. Про какой мультик она говорит – непонятно. «Аксинья меня зовут. Ксюша.» По ее щекам – вдруг (только что ведь смеялась?) текут слезы. Она чуть отворачивается, плачет, я молчу. «Просто страшно. Мы жить хотим. Я – торгашка, мы торговать хотим, детей любить хотим… Какая война?.. За что вы нас рушите?.. Что мы вам должны?.. Как бы там раньше не было, но мы – выживали! А cейчас – что? Вот, мой дом – выбиты окна.» Делает несколько глубоких вдохов. «Сапоги себе, еще ведь недавно, дорогущие, покупала. В том году ездили на море, ели шашлыки, гуляли… Всё. Разбомбили дом, забрали машину, нищая осталась. Дом мой в Восточном был. Теперь нету. Пришла сюда, думала – хоть тут… а тут — вон, — балкона нет, стекла выбиты…» «Как – нет балкона?., — не понимаю я. «А ты что, не видишь? – вверху, на третьем – есть, внизу, на первом – есть, а на втором (моего) – нет… боюсь входить…» Стоим, молчим. Вдруг отбрасывает свои рыжие волосы назад, вынимает из уха клипсу — маленькую зеленую розу, — протягивает мне. «Жива останусь – вспомнишь». Взяла сумку, и пошла через дорогу, в противоположную от своего дома сторону. На середине дороги обернулась, громко: «Ксюшей зовут!..»

28 июня 2014

ВДОВА МИНЕРА

Начальник штаба обороны ДНР вручает вдове минера ЖИРНОВА Романа Владимировича орден, которым награжден ( посмертно) ее муж – Георгиевский крест IV класса — «за мужество, храбрость и отличное выполнение воинского долга, проявленные в ходе защиты г. Славянск от карательных войск.»

Роману было 24 года, он – житель Горловки, там живет его семья, там живет его 11-месячный сын, а через несколько месяцев у Романа уже будет двое детей…

29 июня 2014

«…12 ИЮЛЯ, КАФЕ «АБСОЛЮТ»!..»

Славянск тоскует по недавней мирной жизни, по нормальному городскому ритму, по той жизни, где люди утром спешат на работу, где дети ходят в школу, где бабушки присматривают в парках за малышами… Эта тоска о мире чувствуется во всем. В растерянности местных полицейских, очень редко,но, все-таки, попадающихся на глаза. Город живет по законам военного времени, и функции милиции перешли к народному ополчению. Тем не менее, они (те, кто остался) продолжают выходить на работу, бродить уныло по пустынным улицам: так, вроде и они, тоже, как бы, при деле. Они могут, даже, забывшись, спросить документы у одинокого прохожего, как это было, к примеру, со мной, и — нарваться на встречное требование предъявить свои документы, и потом не знать, как отделаться от этого въедливого прохожего, буравящего их революционно-подозрительным взглядом красноармейца с известного мооровского плаката: мол, а почему это вы, такие здоровые лбы, умеющие обращаться с оружием – до сих пор не записались в ополченцы???

Эта тоска ощущается и в неожиданной веренице машин на стоянке такси. Да-да, в пустом городе, на пустынной улице – пять или шесть машин с шашечками такси на крыше, стоят, в каждой – по спящему водителю (скажите еще, что он так же мог бы и дома поспать – нет, не так же: тут-то он – НА РАБОТЕ!). «Да что вы, какие клиенты! – говорит мне один из них, — он устал спать, решил коврик вытряхнуть. – Это мы так, чтоб друг друга увидеть, чтобы форму не потерять (!), а то ж так можно деградировать!..»

В нескольких метрах от стоянки — кафе «Абсолют». Логически – все верно: где же им, таксистам, и ожидать клиентов, как не у входа в кафе, расположенного в центре города? Но славянским таксистам придется запастись терпением: – крытая веранда кафе так же пустынна, как и эта улица… Две девушки-брюнетки, Настя и Лера, сидят за столиком, ждут возвращения мирной жизни. На вопрос, голосовали бы они на референдуме так же, за отделение Донбаса, если бы знали, что их ожидает всё это – война, блокада, лишения, обстрелы.. – отвечают хором, не задумываясь: конечно, голосовали бы точно так же! «Ну, не бывает ведь так, — объясняют они мне, наивному, — чтобы сразу всё получилось, без трудностей! А вообще-то, в этом очень много положительных сторон: интернета нет, телевизора нет — начали читать книжки. И по профессии мы много чего теперь умеем: у нас повара, официанты поуезжали, и мы – вдвоем всё делаем за всех, научились делать всё и – быстро, мы тут свой «Курс молодого бойца» прошли… Ничего, — успокаивают они меня, — скоро будем праздновать уже Победу! Вот вы знаете, когда война закончится? Правда, не знаете?.. А мы знаем! Все ждут, что всё закончится на Петра и Павла, 12 июля. Все предсказатели про это говорят, что всё закончится, так же, как начиналось: тогда проснулись, а город весь – в блокпостах. А теперь проснемся – а ничего уже нет, всё, как было. А вообще-то, мы – «Кафе-герой»: у нас , вон, взрывной волной стекла повынесло, утром пришли, а тут… И вообще, — «Абсолют» – единственное кафе, которое работает сейчас в городе. Есть правда, еще одно, возле СБУ, но это – для пенсионеров, социальное кафе, они обязаны работать. Мы тоже, в какой-то мере, социальные: мы кормим всех котов, собак, которые остались без хозяев и забредают к нам. Но к нам и люди забегают, кто к нам ходил, иногда, по привычке – пивка выпить. Еще домá вот тут, рядом, раздолбили, так люди приходят к нам, стресс снимают. Мы договорились, когда победим, наши все ополченцы собираются у нас – отмечать Победу. Не забудьте! 12 июля – Ленина, 43, кафе «Абсолют»!..»

30 июня 2014

Вернулся «домой». 6.15 утра. Только лег — начали стрелять по городу…

Уже сквозь сон, из лежбища:

«Привет бомбоубежищу…» ……………………………..

7 июля 2014

КУРГИНЯН В ДОНЕЦКЕ.

Попали на одну из (полагаю) многочисленных пресс-конференций Кургиняна в Донецке. Профессиональный провокатор. И лжец. То, что он делает и говорит сейчас — потоки воды на мельницу врагов ДНР… Если завтра будет возможность выхода в сеть — выложу фрагменты из видеозаписи этой встречи. Пока же — день был непростой — нет сил на подробный рассказ обо всем этом

8 июля 2014

Диалог:

«Кургинян — Почему вы оставили 12 000 автоматов там (в Славянске)?

Ю.Ю. — Кто оставил?!.. Вы Порошенко верите?

Кургинян — Назвать номера?

Ю.Ю. — Вы видели эти автоматы?

Кургинян — Да я их видел. Называть номера?

Ю.Ю. – Да, назовите. Вы видели эти автоматы?

Кургинян — Да я их видел!

Ю.Ю. – Вы видели автоматы, «оставленные». Значит, вам их украинцы показали?

Кургинян – Нет, не украинцы.

Ю.Ю. – А как вы их могли видеть?

Кургинян – Мне показали другие люди.

Ю.Ю. – Кто?

Кургинян – Ваши же ополченцы!

Нач. штаба – Какие «наши ополченцы»?

ЮЮ – Как они могли вам их показать, если они их «оставили»?

Кургинян – Они их оставили, они их фотографировали!

Нач. штаба – Подождите. Я вывез оттуда всё оружие.

«Ополченец» — Я был в разведке, я видел эти 12 «камазов» (??? В которых лежали 12 000 тысяч автоматов? – ЮЮ) ..»

И т. д. …

P.S. Чуть позже, когда мы уходили, начштаба попытался выяснить у «ополченца», со слов которого Кургинян повторяет историю про «брошенных 12 000 автоматов» («я видел!») – в каком именно подразделении Славянского гарнизона служит или служил «свидетель». Тот не смог ответить на вопросы, и сказать точно где, и у кого из командиров он находился, и в какой момент покинул свое подразделение – во время выхода бригады из Славянска, или задолго до этого.

14 июля 2014

Мариэтта Омаровна!

Отвечаю на Ваш вопрос, и на все другие вопросы. вроде «Вы сами видели ли что-либо подобное?» «Вы сами верите в то, что вы постите?» и т. д. и т.п.

Почему я ответил не сразу? Потому что все это время я объяснял моему непосредственному начальству — начальнику штаба (позывной «Михайло») и другим различным начальникам, ПОЧЕМУ мне необходимо попасть в Славянск. Я им говорю о Вашем «вопросе», о других комментариях, о кощунственном ерничестве Шендеровича… Они все смотрят на меня, как на идиота, я выслушиваю – соответственно – их аргументы, а именно:

а) Кому и что ты собираешься доказывать? Если им, этим людям, которым – после ВСЕГО – нужны новые (неопровержимые) доказательства, то это – бессмысленно. Они ничего НЕ УВИДЯТ и НЕ УСЛЫШАТ. Скажут, что сам же, все равно, не видел, а свидетельства очевидцев, близких родственников, могилы – это не доказательства.Ты погибнешь ни за что.

б) Попытка проникнуть в Славянск изначально обречена, при твоей «засвеченности», это – самоубийство.

в) Ты — ополченец, тебе сказали – нет. В Славянск тебе идти нельзя. Если ты, все-таки, каким-то образом, попытаешься попасть на территорию, находящуюся под контролем украинской армии – это будет расцениваться как неподчинение вышестоящему начальству со всеми последствиями, соотвествующими военному положению в Донецке.

2-я причина, по которой я не ответил (и, по сути, и сейчас – не отвечаю, т.к. это – не «ответ»): отсутствие времени.

Мне, лично, «доказательства» не нужны. Я знаю, на ЧТО способны нацгвардейцы. Мне, вообще, после Одессы — не нужно доказательств «+ одного убийства». А я их, этих «доказательств» вижу каждый день во множестве. И людям, которые не выходят на демонстарции, требуя правдивого, честного расследования одесского побоища, которых устраивает ответ Начальника Одесского областного бюро судмедэкспертизы Г. Кривды: «никто из 48 жертв трагедии в Одессе не умер от телесных повреждений. Следов побоев экспертиза не установила», и которых не интересует судьба еще чуть ли не двухсот волшебным образом исчеснувших трупов из подвала Дома Профсоюзов ( тут они верят на слово Кривде, что трупов было 48, и всё, тема закрыта), НО которые вдруг проявляют такую щепетильность и скрупулезность, когда речь идет еще об одном – достаточно рядовом в общей череде кровавейших преступлений киевской хунты – зверстве: а видел ли ты, Юра, лично, этих матерей? А если нет – как ты можешь на честных незапятнанных рыцарей бросать тень подозрения, что они на такое способны?..» — отвечать, действительно, нет смысла.

Но, тем не менее, я собирался – и собираюсь – ответить. И, чтобы сдержаться и не быть в этом ответе не очень невежливым и – все-таки (им ведь, эти строгим судьям, доказательств всегда будет мало) – доказательным, — на это нужно время. А у меня его НЕТ. Я, Маритэтта Омаровна, на службе. Я – ополченец. У меня – море невыполненной и требуемой с меня моим начальством работы. И каждый день, и каждый час – здесь – возникают новые, непредвиденные и неожиданные обстоятельства, которыми нужно заниматься. Я не могу бросить всё и отвечать НЕМЕДЛЕННО на Ваш требовательный запрос. Не все, сиидя у себя дома перед компьютером, отдают себе отчет в том, что где-то идет ВОЙНА, и условия т а м могут быть другими. У меня иногда, по три дня нет возможности выхода в сеть. А Вы посылаете гневные депеши: «Юрий, я же просила Вас ответить!..»

Я, на своей странице, размещаю информацию, которой доверяю. Я стараюсь постить только ту информацию, которая у меня не вызывает сомнений. Ошибки вполне могут быть, больше того – они неизбежны. Какие проверки не устраивай. Фальшивая информация появляется на САМЫХ проверенных сайтах и страницах. Но сути эти возможные ошибки не меняют. Эти звери месяцами обстреливают мирных жителей. За два месяца осады Славянска, они выучили прекрасно где какой объект находится в этом маленьком городке. И они кропотливо и добросовестно расстреливали школы, церкви, гинеколокическое отделение больницы, госпиталь, хлебозавод, детские сады… Я никогда прежде не видел столько детских трупов…

Они откровенно, не прячась — используют средства уничтожения, запрещенные всеми конвенциями мира. Они засЫпали дома мирных жителей, огороды – фосфорными минами с радиусом поражения в несколько сотен квадратных метров; их, эти мины, я видел во множестве.

Мне, повторяю, доказательства не нужны. Я только вчера, в Марьинке видел трупы матери и ее дочери, убитых на пороге своего дома.

Только из уважения к Вам, Мариэтта Омаровна, я три дня ищу возможности попасть в Славянск.

И не надо мне рассказывать про «массовый психоз». Слепы, к сожалению, Вы. Вы не имеете ни малейшего представления об истинном лице этих карателей. Вы не хотите видеть это лицо. «Наши» либералы-правозащитники любят говорить о зомбированности «ватников», этого «быдла», этих «совков»…

Зомбированы и ослеплены – вы.

Возвращаясь к этому, так Вас возмутившему, перепосту о матерях в Славянске. Каждый день из Славянска в Донецк приходят люди, беженцы. До сих пор, оттуда, каждый день, выходят, с боями, мои товарищи, ополченцы. Они рассказывают (и я им, простите, верю) о таких зверствах «освободителей», рядом с которыми расстрел матерей просто меркнет.

Всех, кто приходит оттуда, я расспрашиваю о женщинах из нашей солдатской столовой в Славянске. Уже неделя прошла с того дня, как я узнал о том, что их расстреляли. Эту информацию, о расстреле, со страшными подробностями, мне подтвердили и разведчики, и начальник службы связи, и начштаба, и все, каждый день выходящие оттуда, люди. Но я не верю. Я не хочу им верить. Я вижу лица этих девочек, молодых и не очень. И я вижу глаза и слышу голос усталой немолодой женщины , одной из них («Иллюзия», называлось кафе, в помещении которого была столовая), которая на мой вопрос: «Устали?» — ответила: «Нет. Нормально…», и, посмотрев на меня, добавила: «Вам – тяжелее». И я вижу девочку с раздачи, с которой у нас сложились – почему-то -теплые отношения, и которая, в последний вечер в Славянске (света не было, горели свечи столовая уже закрывалась) , спросила: «Что же будет?..» Я не мог, не имел права, ей сказать, что мы этой ночью уходим. Я был убежден, что им это скажут (в нужный момент) те, кому они подчинялись. Я молча, не отвечая, смотрел на на нее… И она вдруг прильнула ко мне, обняла. Мы постояли молча, и, так ничего больше и не сказав, я ушел. Почему они, эти девочки из «Иллюзии», решили остаться («дом, семья?..») – я не знаю. Только я вижу их всех, и снова, и снова расспрашиваю выходящих оттуда людей, надеясь на то, что эта информация однажды не подтвердится….

16 июля 2014