Оттенки грязного. Громкие судебные процессы второй войны

Вторая война в Чечне ознаменовалась несколькими резонансными уголовными делами против российских солдат. Эти дела и стоящие за ними трагедии интересны и сами по себе, и как характерные примеры. Чечня стала тяжким испытанием — для армии, для судебной системы, для психики и морали самих бойцов.

Дело Буданова

уд над Юрием Будановым стал первым из громких дел подобного рода. На скамье подсудимых оказался не простой солдат, не обычный уголовник, а полковник, воевавший долго и успешно, имеющий награды и ранения. Обвинение тоже не укладывалось в обычные рамки: офицеру вменяли изнасилование и убийство юной девушки. Эта история сама по себе привела к новым смертям: от рук неизвестных погибли адвокат потерпевших вместе со случайно оказавшейся рядом журналисткой, а некоторое время спустя жертвой убийцы пал и сам Буданов, и нет гарантии, что вендетта закончена. За эти годы полковник стал иконой для одной части общества и воплощением ужаса и мрака для другой.

Вечером 26 марта командир 160-го танкового полка полковник Юрий Буданов и его начштаба Федоров приехали на позиции своей разведроты. Ей командовал старший лейтенант Роман Багреев. Оба старших офицера были в этот момент сильно пьяны. Федоров решил проверить боеготовность роты и приказал обстрелять Танги. Багреев отказался выполнять приказ, не вызванный боевой обстановкой. Буданов и Федоров в ответ избили Багреева ногами, связали и бросили в яму, где тот просидел до утра.

Из показаний солдата Ивана Макаршанова: «…По команде командира полка, личный состав комендантского взвода связал командира разведроты. Багреев, командир разведроты, лежал на земле. Буданов и Федоров нанесли Багрееву по телу не менее трех ударов ногами каждый, все происходило очень быстро. После этого Багреева поместили в яму — так называемый «зиндан». Через некоторое время, когда уже стемнело, услышал крики, стоны и вышел из палатки. Увидел, что в яме, куда поместили Багреева, находятся Буданов и Федоров. Федоров наносил удары по лицу Багреева. Буданов находился рядом.

После этого Буданов выехал в Танги на БМП, сказав экипажу, что едет задерживать снайпершу. По некоторым данным, боевики действительно находились в селе, Танги нельзя было назвать спокойным местом. В доме мнимой снайперши не нашли оружия, зато нашли пятерых несовершеннолетних. Старшую, восемнадцатилетнюю Эльзу Кунгаеву, командир полка приказал захватить и увезти. Девушку поместили в вагончик, где жил сам Буданов. Потом он вызвал солдат и велел им закопать мертвое тело задушенной Эльзы.

О случившемся сообщили наверх, и наутро за Будановым приехал генерал Герасимов, и.о. командующего Западной группировкой. Отдавая Герасимову пистолет, Буданов выстрелил в землю, причем перед этим его начальник штаба Федоров поднял в ружье солдат, а те окружили полковника. В тот же день Буданов написал заявление о явке с повинной.

Дальше начался долгий и запутанный судебный процесс. Сначала Буданову инкриминировали не только убийство, но и изнасилование. Впрочем, эти обвинения он яростно отвергал, а доказать их не удалось. Это не так важно — в деле интересны не грязные подробности, а другие вопросы. Например, разбирательство сильно затянули попытки выяснить психическое состояние полковника.

В июле 2001 года Буданова направили на обследование в институт Сербского. Там он прошел первую из целой серии экспертиз, в разных местах и у разных специалистов. Первый диагноз звучит так:

«Органическое поражение головного мозга травматического генеза с психопатизацией личности, сочетающееся с посттравматическим стрессовым расстройством, состояние неустойчивой компенсации».

Никто не возражал. Все эксперты сошлись на том, что у Буданова тяжелое психическое расстройство. Спор начался вокруг способности полковника управлять собой и понимать, что происходит вокруг — то есть речь зашла о его вменяемости в день убийства. И здесь мнения специалистов принципиально расходились.

Одна из экспертиз признала Буданова невменяемым в момент совершения убийства. Другая — ограниченно вменяемым, совершившим убийство в состоянии аффекта. Обвинение настаивало на применении статьи 22 УК, описывающей уголовную ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости.

Еще один серьезный вопрос — была ли погибшая девушка снайпершей. С одной стороны, никаких доказательств нет. Характерные признаки работы со снайперской винтовкой (запах, следы на плече) у Эльзы либо отсутствовали, либо нигде не зафиксированы. О причастности жертвы или ее матери к НВФ известно только со слов самого Буданова. Уже потом, во время следствия и на суде, возникли новые подробности — полковник говорил, что Кунгаева попыталась забрать у него пистолет и обещала расправиться с его семьей. Но и об этом известно только со слов подсудимого, причем версия с пистолетом и проклятиями появилась поздно, на первых допросах Буданов ни о чем подобном не упоминал. Вообще, от допроса к допросу показания полковника становились все более вычурными, и в конце концов он начал приписывать Эльзе самые витиеватые оскорбления и угрозы. Обещания же найти вещественные доказательства, в частности, фотографию Кунгаевых с оружием, повисли в воздухе.

Менялась даже личность предполагаемой снайперши: то сама Эльза, то ее мать. Уже на суде солдаты, участвовавшие в набеге на Танги, показали, что в дороге Буданов называл снайпершей именно старшую Кунгаеву. То же самое он написал в явке с повинной и говорил на первом допросе. Судя по всему, полковник действительно верил, что едет ловить снайпера. На дом Кунгаевых указал (опять-таки со слов самого Буданова) некий местный житель. Причем произошло это так: чеченца поймали с приличным арсеналом, и тот в обмен на свободу согласился показать дома, где живут боевики. Какие именно дома он отметил, проверить теперь невозможно. Заметим только, что выдать личного врага за врага государства — старый как мир сюжет.

Правда это или нет, но, судя по материалам дела, Буданов действительно верил в то, что говорил. Что было дальше, легко себе представить: убежденность в том, что все чеченцы одним миром мазаны, отказ девушки отвечать (скорее всего, она просто не могла ничего ответить), алкоголь в крови, убийство.

25 июля 2003 года Буданова признали виновным в превышении служебных полномочий, похищении человека и убийстве. Он получил 10 лет тюрьмы с лишением званий и наград. В конце 2008 года полковник вышел на свободу досрочно, отсидев почти весь срок (с учетом времени, проведенного в СИЗО). За несколько лет до того Буданов превратился в любимый объект для пламенных обвинений Кадырова-младшего. Тот говорил, например, такое: «Если это [помилование Буданова] произойдёт, мы найдём возможность воздать ему по заслугам». Летом 2011 года Буданова застрелили на улице в Москве.

Буданов совершил преступление. То, что он сделал с Кунгаевой, на любом языке и с любой точки зрения называется убийством. Он убил не мужчину и убил не в бою. Действия полковника в мартовскую ночь 2000 года полностью дискредитировали его и как солдата. Человек, избивающий собственных офицеров, сажающий их в яму за отказ выполнять необоснованный приказ, безусловно, не может командовать полком. Выезд в Танги на единственной БМП всего с несколькими солдатами без плана и инструктажа закончился бы гибелью всех участников, если бы в селе действительно стояли боевики. Ну а стрельба при генерале — последний гвоздь в крышку гроба Буданова как офицера. Судя по всему, именно поэтому дело не замели под ковер, а наоборот — дали ему широкую огласку.

В этом месте стоит напомнить, что суд при вынесении приговора вправе руководствоваться только Уголовным кодексом и материалами дела. Если учесть еще и колоссальное давление со всех сторон, процесс и приговор можно признать почти безупречными.

Есть, однако, и другая сторона, о которой не нужно забывать. Буданов не родился преступником, и его биография до роковой ночи — это биография хорошего, честного солдата. Семья, карьера, опыт, хорошие профессиональные качества — на скамье подсудимых оказался не маньяк, не асоциальный тип, а отличный боевой офицер. Характерно, что даже избитый Багреев на суде заявил, что Буданов показал себя как грамотный и достойный командир.

Увы, к концу марта 2000 года полковник был тяжело болен. Ему еще до убийства требовалась не новая звезда на погоны, а психотерапевт, чтобы не сказать психиатр. Война в целом оказывает разрушительное влияние на психику, Буданов же успел получить за время службы не просто ранения, а серьезные черепно-мозговые травмы. Голова у него была не в порядке не только в метафорическом, но и во вполне физическом смысле. Тем более что партизанская война сама по себе провоцирует нервные срывы: непрерывное напряжение в схватке с неуловимым противником, боевики, прячущиеся среди мирных жителей. В такой атмосфере даже психически крепкий человек может сорваться и начать видеть снайперов во всех подряд.

Ситуация, когда обезумевший от войны, крови и алкоголя ветеран калечит и убивает окружающих, а то и себя — типична. Удивительно, что этого предпочли не заметить ни обвинители, ни люди, пытавшиеся оправдать и глорифицировать полковника. Даже «вменяемый» не обязательно означает «душевно здоровый». А специалисты не договорились даже о вменяемости — Федор Кондратьев, эксперт института Сербского, настаивал, что его первое заключение верно и Буданов был невменяем.

В деле Буданова и вызванных им убийствах осталось очень много неясностей крайне скверного свойства. Вряд ли их удастся полностью разрешить. Ключевые участники жуткой истории марта 2000 года мертвы, и полковника судит теперь другая инстанция, не дающая никому отчетов.

Дело Ульмана

сли в деле Буданова речь идет о безумии, то история Ульмана имеет иную природу. Операции спецназа приводят к своим, особым проблемам.

11 января 2002 года под Шатоем группа специального назначения ГРУ под командой капитана Эдуарда Ульмана устроила засаду на отряд Хаттаба. Наблюдая за дорогой, спецназовцы обнаружили «уазик», выехавший прямо на них. Люди Ульмана попытались остановить машину, но водитель дал по газам. Ульман среагировал естественным образом: по «уазику» открыли огонь, убив одного пассажира, ранив другого и подстрелив водителя. В этот момент никаких вопросов к капитану еще нет: не мог же он отпустить подозрительную машину просто так. Собственно, стрелять в такой ситуации не сразу, а сначала предупредить — уже царский подарок.

Обыскав машину, спецназовцы не нашли оружия. В живых осталось пятеро пассажиров. Солдаты отвели их в сторону, оказали раненым медицинскую помощь, капитан доложил наверх о случившемся. Важный нюанс: Ульман не просто сообщил об инциденте, а запросил эвакуацию пострадавших и продиктовал в центр паспортные данные захваченных людей.

Из штаба группу перевели в режим блокпоста, и некоторое время отряд Ульмана стоял у дороги, пропуская другие машины. Через несколько часов, уже вечером, командующий операцией полковник Плотников через оперативного дежурного майора Перелевского приказал ликвидировать захваченных людей.

Ульман отреагировал как любой нормальный человек. Услышав по рации «У тебя шесть двухсотых», он сначала решил, что неверно интерпретировал приказ. Потом Ульман передает: «Я не понял, повтори» и слышит в ответ: «Повторяю: у тебя шесть двухсотых». Изумленный капитан спрашивает: «Я не понял, мне что, всех их убить?!» — «Да».

Последние реплики слышали в эфире все солдаты группы. Сомнений после этого не осталось: капитан решил, что захватил разведгруппу противника, эвакуировать которую нет возможности.

Из чего исходил Ульман, принимая окончательное решение? Разведгруппы боевиков почти всегда маскировались под мирное население. Старик и женщина ничего не доказывали — наоборот, смахивали на стандартное прикрытие. К тому же «уазик» пытался сбежать. Ульман, конечно, знал об опыте Афганистана и Первой чеченской — даже настоящие мирные жители, отпущенные отрядами спецразведки из человеколюбия, иногда возвращались, ведя за собой «духов». Обратим внимание: капитан действует не как робот, готовый по первому слову истреблять всех подряд. Даже получив приказ, он упорно добивается формулировки, исключающей любую двусмысленность. Естественно, офицер считал, что у командования есть основания отдать приказ о расстреле — тем более что паспортные данные захваченных людей он передал.

Что касается уничтожения пленных, которых невозможно увести с собой, то это обычная — и единственно возможная — тактика диверсионных разведывательных отрядов, во всех странах, во все времена. Она не укладывается в нормы Женевской конвенции и Нагорной проповеди, но это объективная реальность, в которой живут все спецвойска мира.

По возвращении на базу полковник Плотников поблагодарил спецназовцев за службу и отправил на отдых. А 14 января Ульмана, лейтенанта Калаганского, прапорщика Воеводина (бойцы, непосредственно совершившие расстрел) и майора Перелевского (передавал приказ об уничтожении людей) арестовали.

Дальше начались чудеса. С одной стороны, спецназовцы оказались под судом за выполнение приказа. С другой стороны, виновность офицеров, отдавших этот приказ, никто не обсуждал. Полковник Плотников, допрошенный в качестве свидетеля, заявил, что не знает, кто руководил операцией. Наконец, следствие попало в правовую ловушку: формально операция в Чечне уже не считалась войной, бойцов судили по «мирным» законам, но фактически в Чечне 2002 года шли именно боевые действия.

Было очевидно, что спецназовцам досталась печальная и малопочетная роль стрелочников. Поэтому первый вердикт был оправдательным: присяжные решили, что нарушить приказ группа Ульмана не имела права. Этот судебный акт отменила военная коллегия Верховного суда, основываясь на процедурных нарушениях. 19 мая коллегия присяжных вновь единогласно признала подсудимых невиновными по всем пунктам: спецназ выполнял свой прямой долг. Человек, отдавший приказ, — другое дело, но его на скамье подсудимых как раз не было.

Увы, следствию ничего не мешало прокрутить дело до нужного результата. Второй оправдательный вердикт присяжных тоже отменили, опять по процессуальным мотивам. К этому моменту Конституционный суд уже принял положение, лишившее Ульмана и его людей права на суд присяжных. Теперь присяжных полагалось набирать в регионе, где совершено преступление, а в Чечне это было невозможно — там не работали нужные органы.

КС преподнес общественности очаровательную «вилку»: либо Ульмана судят чеченцы (которые, говоря без обиняков, любым составом вынесли бы обвинительный вердикт), либо профессиональные судьи. Заодно КС одним махом перечеркнул право на суд присяжных для всех солдат, воюющих в Чечне. До этого Военная коллегия Верховного суда комментировала домогательства адвокатов чеченской стороны так:

Принимая во внимание, что Вооруженные Силы РФ являются федеральной силовой структурой, выполняющей задачи на территории различных субъектов страны, и тот факт, что Федеральным конституционным законом «О военных судах Российской Федерации» установлена подсудность уголовных дел в отношении военнослужащих независимо от административного деления на территории Российской Федерации, назначение судебного заседания Северо-Кавказского окружного военного суда по данному делу с участием присяжных заседателей не противоречит требованиям закона.

Назначение судебного разбирательства дела в ином составе суда явилось бы существенным нарушением уголовно-процессуального закона и конституционного права подсудимых на формирование состава суда в соответствии с их волеизъявлением и права на защиту.

Довод представителя потерпевших о невозможности объективного и беспристрастного рассмотрения уголовного дела с участием коллегии присяжных заседателей из Ростовской области является предположением, не подтвержденным конкретными доказательствами.

Теперь этот вполне разумный довод не имел значения. Профессиональные судьи вынесли абсолютно предсказуемое решение: виновны. Но 4 апреля 2007 года, когда группу Ульмана приговорили к лишению свободы (все получили от 9 до 14 лет лишения свободы), спецназовцы скрылись. Местонахождение капитана и его людей до сих пор неизвестно.

Дело Ульмана — пример надругательства над институтом присяжных, здравым смыслом и справедливостью. Однако Фемиду ждало еще более серьезное испытание.

Дело Аракчеева и Худякова

ело лейтенанта Сергея Аракчеева и старшего лейтенанта Евгения Худякова отличается от прочих чеченских процессов всем. В других случаях установить требовалось степень вины — подсудимые по крайней мере что-то сделали. Аракчеев и Худяков не совершали вообще ничего, их просто принесли в жертву политическим интересам.

12 марта 2003 года старшего лейтенанта Евгения Худякова, командира роты внутренних войск, обвинили в убийстве гражданских лиц. 24 марта младший лейтенант Сергей Аракчеев, командир саперной роты, был арестован по тому же делу.

Обвинение считало, что 15 января 2003 года Аракчеев и Худяков, обряженные в черные маски, остановили легковушку, вытащили из нее четырех пассажирок и водителя и расстреляли автомобиль. Шофера они якобы загрузили в БТР, а через несколько минут остановили «Камаз» и убили троих чеченцев.

Затем они подорвали «Камаз», увезли водителя легковушки в расположение части, несколько часов изобретательно пытали, а потом вернули обратно на место расстрела машины.

Этот набор ужасов выглядит очень странно. Офицеры совершают бессмысленные маневры, не менее бессмысленные жестокости, а потом во внезапном приступе гуманности оставляют жизнь изувеченному шоферу.

Вот что известно точно: 15 января водителя и двоих пассажиров «Камаза» действительно кто-то убил. Все остальные тезисы обвинения вызывали серьезные вопросы.

Уже на суде свидетели обвинения из числа российских солдат отказались от своих показаний, данных во время следствия, объявив, что на них оказывали психологическое и физическое давление: держали за решеткой, обещали посадить в одну камеру с боевиками или незаконно оставить в Чечне, избивали, не кормили. Зато один чеченец «опознал» Аракчеева и Худякова по глазам и бровям, хотя видел их в масках, единственный раз и в темноте.

Вину офицеров опровергало множество документов воинской части. В полку хорошо вели документацию, действия Аракчеева строго зафиксированы — в момент убийства он по приказу командира полка находился в другой части Грозного на инженерной разведке. Худяков и Аракчеев выполняли две разных задачи в двух разных районах города. Журнал боевых действий подтверждал выполнение приказов. Выход БТРов с группой Аракчеева тоже был зафиксирован. Никакими документами встреча Аракчеева и Худякова не подтверждалась. Три десятка свидетелей в званиях от рядового до подполковника показали, что Аракчеев действительно был на инженерной разведке и не расстреливал там никаких «камазов». На новых процессах защита прибавляла новых и новых очевидцев, показаний уже не менявших. Баллистическая экспертиза гильз доказывает, что убитых чеченцев расстреляли не из автоматов обвиняемых.

Более того, некоторые свидетели обвинения, как выяснилось на суде, повторяли показания друг за другом слово в слово, вместе с орфографическими ошибками (так, двое солдат одинаково исказили фамилию сослуживца). Еще один свидетель заявил, что проверял некий задний отсек кабины, которого вообще не было в сгоревшей машине. Трех из четырех женщин, якобы находившихся в «Волге», просто не нашли.

Обвинение привлекло эксперта-взрывотехника Тасуханова. На суде эксперт Тасуханов пояснил, что закончил Грозненский педагогический институт по специальности «учитель труда» и больше никакой квалификации не имеет.

Суд отказал даже в эксгумации трупов — это якобы могло вызвать протесты населения, а чеченские власти не брались обеспечить безопасность процедуры. Защита уверена, что в одном из тел находится пуля неподходящего калибра, которая не могла быть выпущена из оружия Аракчеева и Худякова.

Обвиняемые потребовали суда присяжных. Учитывая сокрушительное превосходство защиты по количеству и качеству доводов, результат не вызывал сомнений. В 2004 году присяжные вынесли оправдательный вердикт. Но дело этим, конечно, не кончилось. Военная коллегия Верховного суда отменила приговор, заявив, что большая часть присяжных включена в список заседателей на 2003, а не 2004 год. Дело отправилось на новое рассмотрение, однако вторая коллегия, уже в 2005 году, вновь признала Аракчеева и Худякова невиновными.

Один из присяжных позднее рассказывал журналистам «Комсомольской правды»:

— Я не помню, давно было, но на третий день, кажется, я понял, что дело очень мутное. Начали все от своих показаний отказываться. Серега [Аракчеев] сказал, что из него выбили все. Обещали, что он пропадет, к чеченцам в СИЗО посадят. Потерпевший этот мутный какой-то. Ему ногу прострелили в трех местах, радиатор прострелили. Пытали. А потом обратно привезли, в «Волгу» посадили и отпустили. Причем по материалам дела все это время ребята были в черных масках. А этот чеченец их потом опознал по глазам и бровям! Скажите мне, как можно опознать по бровям?!

Заметим, что этот человек в начале процесса как раз не сомневался в виновности офицеров.

После второго суда решил высказаться Рамзан Кадыров. Он заявил по поводу вердикта буквально следующее:

Коллегия присяжных вновь, по непонятным мне и всему здравомыслящему обществу причинам, вынесла оправдательный вердикт, который не соответствует объективной картине происходящего. На мой взгляд, первопричиной тому послужило отправление правосудия не на территории Чеченской Республики, отсутствие в коллегии присяжных жителей Чечни, недопонимание присяжными по данному уголовному делу воли моего народа.

Присяжные вместо «воли чеченского народа» продолжали упорно руководствоваться российскими законами, и дело пришлось отдать профессиональному судье. Судья Цыбульник понял устремления чеченской нации сразу. Для начала он взял Аракчеева и Худякова под стражу в зале суда (ранее оба находились под подпиской о невыезде). Позднее их освободили до окончания процесса отдельным актом Верховного суда. Все экспертизы, на проведении которых настаивала сторона защиты, отклонялись. Не произвели даже вскрытие и внутреннее исследование трупов, только наружный осмотр, причем через четыре месяца после смерти. Пристрастность суда отмечали даже комментаторы, никакой любви к федеральным войскам не питавшие.

Характерно, что защита даже просила проверить Аракчеева на детекторе лжи. На вопрос журналиста о том, почему он так хотел провести процедуру, лейтенант с обезоруживающей простотой ответил: «А потому что я никого не убивал».

Лишить подсудимых права на суд присяжных, пройтись катком по их конституционным правам, ну и просто третий раз судить людей за одно и то же преступление — все это напоминает театр абсурда. Однако суд уже ничто не могло остановить: в декабре 2007 года Аракчеев получил 15 лет лишения свободы. Худяков, находившийся под подпиской о невыезде, вовремя скрылся.

Отметим, кстати, что Аракчеев не вел себя как преступник. Имея возможность бежать, он предпочел довести дело до конца. Приговор уже не вызывал сомнений, но лейтенант явился в суд. Офицер-вэвэшник продемонстрировал более высокий уровень правосознания, чем судейский корпус РФ.

Уже в 2015 году Аракчеев был частично реабилитирован: с него сняли обвинения в разбое и превышении должностных полномочий. Однако главный пункт обвинения сохранился: лейтенант по-прежнему официально считается убийцей.

Дело Худякова и Аракчеева оставляет исключительно сильное впечатление. На глазах у всей страны судебную систему скрутили в бараний рог и продавили демонстративно несправедливый приговор. Одна из газетных статей по этому поводу называлась «Торжество дышла», и трудно подобрать лучшую характеристику.

Аракчеев продолжает находиться в заключении, Худяков по-прежнему скрывается. Настоящие убийцы, кем бы они ни были, до сих пор ходят на свободе. Судя по репликам Кадырова, воля чеченского народа состояла не в том, чтобы посадить в тюрьму убийц, а в том, чтобы посадить в тюрьму каких угодно русских солдат. Дело Аракчеева — позор, и юридически, и с точки зрения простой справедливости.