|
Родителю моему было тогда уж около тридцати лет, и имел он давнишний навык к торговле. При собственном капитале и посторонней доверенности ему нетрудно было вести дом. Кроме его и матушки моей Дарьи Егоровны, нас было: бабушка Прасковья Ивановна да я, от роду двух лет (родился я 5 января 1800). Твердо себя я помню с четырехлетнего возраста. С тех пор память моя все сохранила. Знал и хорошо помню наружность своих, помню свои тогдашние удовольствия, неприятности и наклонности, помню строгое преследование шалостей покойным родителем, иногда лишь делавшим мне снисхождение в уважение бабушке, которая одна могла доставить отпущение грехам моим. Матушка, бывало, говорит: «Ну что это у тебя за манера такая стращать дитя, он и так уж напуган, что боится всех». Ответ короткий: «Молчать!» С бабушкой иное дело. Говорит, бывало, отцу: «Ну уж, Митя, я натерпелась и тогда страху, как тебя школил наш покойник, так теперь не дам тебе воли. Ведь только и есть одно детище. Ну захворает и умрет...».
Отец не возражал, а только улыбался и отходил в сторону.
Одну мою тогдашнюю шалость никогда не забуду. В день сошествия Св. Духа отец с матерью поехали на храмовый праздник в другое село. Я остался с бабушкой домовничать. То-то было раздолье! Все утро земли под собою не слышал, будто по воздуху летал, и пришел мне на мысль давнишний замысел. Товарищи часто хвалились: один то нашел, другой иное, показывают, бывало, старый грош или ржавый пятак, откопанный в земле, а мне никогда не доставалось откопать и полушки: нечем похвастать. Как набегался я в тот день, пришло мне в голову: под кроватью отца лежат мешки с медными деньгами, по двадцати пяти рублей в каждом... Вытащил я один, развязал, вижу: пятаки и гроши екатерининские, все ржавые. Ладно, думаю, и беру сколько захватить могу, стараясь набрать их штук побольше. Рядом с нашим домом был пустырь, где в старину стоял дом одного зажиточного бездетного старика. Я туда, зарываю в разных местах пятаки и гроши, на каждой клаже кладу метки и иду к товарищам. Те в бабки играли. Прихожу и говорю за секрет: нашел, мол, на пустыре нашем два пятака и грош, которые налицо и показал. Те сейчас бабки бросили, все марш на пустырь, и я тоже с ними. Один там копается, другой в ином месте, все без успеха; я что ни копну, то грош или пятак: всех привел в изумление и сам пришел в какой-то безотчетный восторг. Бабушка в это время сидела на лавочке у нашего дома с другими крестьянками. Я несколько раз приносил ей свои «находки», и поднялись в этой компании толки о бывшем хозяине пустыря, который-де в самом деле мог зарыть в землю деньги. Между тем день пошел к вечеру; приехал отец. Бабушка давай хвалиться моим счастьем. Отец выслушал как-то холодно, посмотрел на меня и, должно быть, сейчас смекнул, в чем дело. Он приказал работнику убрать лошадь, а сам пошел в горницу и прямо под кровать. Потянул один мешок, другой, видит: сомнительно в завязке; сосчитал. Недочету до двух рублей. Я стою в соседней комнате ни жив ни мертв. Вдруг слышу зов. Вхожу. Отец грозно спрашивает, говорит:
— Так-то находишь деньги! Молод еще мошенничать! Сказывай, кто научил?
Слезы у меня брызнули, пал я на колени: «Тятенька, голубчик! виноват! сам сделал, никто меня не учил». И рассказал, как давно уже мне досадно было, что товарищи все что-нибудь находят, а я ничего. Но родитель мой, выслушав признание, только к бабушке обратился: «Вот, матушка, что значит без надзора дети».
Так розги и не были пущены в дело, а велено лишь положить пред образом несколько земных поклонов. |
