Опубл.: Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы: сборник материалов франко-российского семинара (Париж, 29–30 ноября 2010 г.) – Новосибирск, 2011. С. 141–154.
 
При рассмотрении трагических событий эпохи 1937–1938 гг. актуально выглядит вопрос о воздаянии тем, кто уничтожил и превратил в лагерную пыль полтора миллиона сограждан. Историк А.Ю. Ватлин пишет, что Сталин на исходе Большого террора ужаснулся деяниям чекистов[1]. На деле вождь, прекрасно знавший, на что способен НКВД, ощутил, что общество не только подавлено, но и возмущено действиями властей, поэтому сделал козлами отпущения ряд «плохих чекистов». И даже велел – в отдалённой Сибири – провести открытый и единственный процесс над теми, кто «перегнул» и, таким образом, особенно скомпрометировал власть. Этот процесс над рядовыми участниками террора прошёл в феврале 1939 г. в Новосибирске, коснувшись троицы чекистов из г. Ленинск-Кузнецкий современной Кемеровской области – начальника ГО НКВД А.Г. Лунькова, его помощника А.И. Савкина, оперативника А.И. Белоусова и исполнявшего обязанности городского прокурора Р.М. Клиппа. Газета «Советская Сибирь» в трёх номерах опубликовала довольно крупные по объёму материалы судебного заседания и приговор. Далее была тишина [2]. Однако напечатанные в «Советской Сибири» фрагменты стенограммы процесса, в которых откровенно говорилось о фабрикации политических обвинений против детей и подростков, запомнились современникам.
Первое известное упоминание о процессе над чекистами Кузбасса встречается в появившейся в США в 1953 г. книге советского резидента НКВД и невозвращенца А.М. Орлова: «В конце февраля 1939 года в советских газетах появилось сообщение об аресте некоего Лунькова, начальника управления НКВД в Ленинске-Кузнецке, и его подчинённых за то, что они арестовывали малолетних детей и вымогали у них показания, будто те принимали участие в заговоре с целью свержения советского правительства. Согласно этому сообщению, детей держали в переполненных камерах, вместе с обычными уголовниками и политическими заключёнными. В газетах был описан случай, когда десятилетний мальчик, по имени Володя, в результате допроса, длившегося всю ночь, сознался, что в течение трёх лет состоял в фашистской организации»[3]. Это сообщение в целом довольно точно передаёт смысл публикации в газете «Советская Сибирь», хотя обвинение в свержении правительства детям не предъявлялось.
Историк Р.А. Медведев, перенося сведения из «Советской Сибири» в свой известный труд о Сталине, резко увеличил количество арестованных и сроки их содержания под стражей: «…в городе Ленинск-Кузнецкий арестовали 60 детей 10–12-летнего возраста, якобы создавших «контрреволюционную террористическую группу». Восемь месяцев этих детей держали в городской тюрьме. Одновременно были заведены «дела» на ещё 100 детей. Возмущение этим в городе было столь сильно, что пришлось вмешаться областным организациям. Детей выпустили на свободу и "реабилитировали”, а работников НКВД… привлекли к судебной ответственности»[4].
Р. Конквест в «Большом терроре», ссылаясь на публикацию «Советской Сибири» от февраля 1939 г. и материалы самиздата, совершенно некорректно сообщает, что «сто шестьдесят детей, главным образом в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, были арестованы и, после строгих допросов, признали себя виновными в шпионаже, террористических актах, измене и связях с гестапо». Между тем в газете говорилось, хотя и не вполне чётко, о том, что, по мнению чекистов, «детский заговор» включал до 160 участников (из которых, как говорят цитируемые ниже документы, на деле было арестовано порядка 10%, в основном старше 14 лет). Таким образом, в зарубежной литературе с выходом знаменитого труда Конквеста появилась авторитетная точка зрения о массовом репрессировании детей в Ленинске-Кузнецком[5].
Опубликованные в 1988 г. сенсационные «Ненаписанные романы» популярного писателя Ю. Семёнова, выданные за откровения старых большевиков, на деле в основном восходили к всё тому же А. Орлову: это и подробности московских процессов, и легенда о расстрелянном в 1933 г. замнаркоме земледелия СССР Ф.М. Конаре как якобы замаскированном польском шпионе, и рассказ о жестоком следователе И.И. Чертоке, и уверения, что маршала Тухачевского вместе с подельниками казнили без всякого суда… Один из героев книги Семёнова якобы рассказывал автору: «Когда Ежов исчез, после Восемнадцатого съезда уже, я прочитал в газетах отчет о судебном процессе над Луньковым, бывшим начальником НКВД в Кузбассе, который арестовывал малолеток и выбивал из них показания, что они, мол, готовили теракт против товарища Сталина. ...Вот после того, как открытый суд приговорил Лунькова к расстрелу, я и решил вернуться в Москву...»[6]. От себя романист добавил к информации Орлова обвинение детей в подготовке теракта против Сталина и уверенность, что фальсификатор Луньков был приговорён к расстрелу, а также перенёс процесс на период после XVIII партсъезда.
В современной литературе о так называемом «детском деле» упоминается обычно кратко. Единственная небольшая публикация, посвящённая делу целиком, тоже эмоционально преувеличивает его масштабы: «В считанные дни в Ленинске-Кузнецком все кутузки забили ревущими, матерящимися благим матом детьми. Чумазый шахтерский городок обуял страх»[7]. Документы Новосибирского обкома ВКП(б) и управления ФСБ, а также некоторые опубликованные материалы позволяют уточнить обстоятельства фабрикации «детского дела», выяснить численность репрессированных подростков, имена части из них, а также проследить судьбы чекистов-фальсификаторов. Понимание причин возникновения данного дела требует нескольких предварительных замечаний.
Для 1930-х гг. был характерен очень высокий уровень преступности, в том числе детской. О ситуации с дисциплиной в учебных заведениях наглядно говорит список 23 учеников, исключённых из школ Новосибирска в начале 1935 г. за следующие проступки: «покушение на убийство ученика»; «в школе порезал ученика»; «нанесение ножевой раны»; «поножовщину [и] за попытку изнасилования ученицы 6 кл.»; «нападение с ножом на ученика»; «нанесение раны»; «выход с ножом и наганом на улицу, нападение с шайкой хулиганов на одного гражданина и избиение его»; «организация шайки»; «торговля на толкучке крадеными вещами»; «хождение с ножами»; «школу превращал в уборную»; «распространение порнографической литературы среди учащихся» и т. п. Тем не менее Запсибкрайком ВКП(б) осенью 1935 г. относил исключительно к проискам классового врага многочисленные факты «создания хулиганских шаек из учащихся, убийство и запугивание лучших учеников пионеров... в некоторых школах гг. Новосибирска, Сталинска, Бийска, в Тогучинском и Старо-Бардинском районах, наглые преступления и насилия над девушками в Алтайской средней школе»[8]. Мнение о школьном хулиганстве как результате влияния антисоветской агентуры было характерно для позиции властных структур данного периода.
До 1937–1938 гг. пресловутая ст. 58 УК РСФСР, насколько можно судить, не применялась к лицам моложе 16 лет. Как известно, ЦИК и СНК СССР 7 апреля 1935 г. постановили несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличенных в совершении краж, в причинении насилий, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к суду с применением всех мер уголовного наказания. Но распространительному толкованию данный закон не подлежал, поэтому по другим видам преступлений несовершеннолетние до 16 лет не привлекались к уголовной ответственности. Таким образом, и ст. 58 УК по закону также не могла быть применена к лицам моложе 16 лет.[9]
Между тем хулиганские выпады с политической подкладкой со стороны школьников были обыденностью того времени и отслеживались чекистами повсеместно. Вот примеры середины 1930-х гг. по Барнаулу. Ученик 7-го класса школы № 22 Г.П. Кольцов, разорвавший осенью 1935 г. перед группой учащихся портрет Ленина, был арестован чекистами и привлечён по ст. 74 УК, каравшей за хулиганство. В январе 1936 г. была арестована ученица 10-й барнаульской школы Киселёва (дочь учительницы), которая в течение последней недели 1935 г. распространяла в школе «контрреволюционный нелегальный» журнал "Не сдадимся”». В том же январе 1936 г. к судебной ответственности были привлечены ученики 2-й неполной средней школы братья Александр и Иван Репины: 17-летний Александр – за порчу портретов вождей, а ученик 4-го класса Иван – за попытку сорвать траурное заседание памяти Ленина, с которого по его громкому призыву убежало более 15 учеников. В конце 1936 г. горотдел НКВД вёл расследование по делам учащихся школы № 5 Карпова и Неразик, изорвавших сталинский портрет.[10]
Но в 1937 – 1938 гг. чекисты расширительно толковали закон от 7 апреля 1935 г., и аресты подростков по самым тяжёлым пунктам ст. 58 УК являлись нередким делом. Так, чекистская сводка, отправленная в Новосибирский обком ВКП(б), гласила, что в школе на ст. Новокузнецк 5 ноября 1937 г. 14-летний ученик 6-го класса Храмцов разложил по партам десять листовок следующего содержания: «Внимание, нашей партией под начальством меня будет писаться каждый день "Да здравствует Гитлер – наш луч”. Отец Храмцова в 1905 г. принимал участие в подавлении восстаний революционных рабочих. Отец и сын арестованы». А, например, начальник Беловского РО УНКВД по Новосибирской области М.М. Портнягин в 1938 г. разоблачил «молодёжную контрреволюционную террористическую группу» на курсах ясельных сестёр[11]. Высокая преступность среди подростков подвигла чекистов Ленинск-Кузнецкого ГО НКВД (под давлением областного начальства, заинтересованного в максимально большом количестве разоблачённых «организаций») на поиски политической подкладки в эпизодах хулиганства и поножовщины – с целью вскрытия очередного контрреволюционного заговора. «Детский процесс», готовившийся к судебному рассмотрению, должен был продемонстрировать особую бдительность кузбасских чекистов.
Большой террор в Ленинске-Кузнецком, как и в других городах Новосибирской области, отличался крайней жестокостью, причём репрессиям подвергались и сами проводники террора. В результате кадровой чехарды за 1932 – 1936 гг. в горотделе НКВД сменилось шесть руководителей – за пьянство, служебные проступки и т. д[12]. Работавший с ноября 1936 г. начальником горотдела НКВД И.Ф. Золотарь был арестован в феврале 1938 г. за целый ряд должностных преступлений (он обвинялся не в арестах сотен людей, а в конвоировании арестованных в баню днём по городу в открытых машинах, из-за чего на улицах собирались толпы родственников; в избиении сотрудников ГО и работников телефонной станции; незаконном аресте двух милиционеров, интимных связях с подчинёнными сотрудницами; присвоении ружья фирмы «Зауэр» и пр.) и осуждён на 5 лет заключения[13]. О том, что чекисты горотдела не всегда успевали зарывать трупы своих жертв, показал сам начальник УНКВД по Новосибирской области Г.Ф. Горбач, заявив, что в Ленинске-Кузнецком «приговора в исполнение были приведены в таком месте и так, что на второй день какой-то человек натолкнулся на место, где был обнаружен труп»[14].
Сменивший опытного чекиста Золотаря 35-летний А.Г. Луньков имел не менее богатую биографию: с 16 лет участвовал в Гражданской войне, командовал эскадроном ЧОН, работал нарсудьей и участковым прокурором. В 1929 г. из прокуратуры перешёл в ОГПУ, в 1935 г., будучи уполномоченным ЭКО УНКВД ЗСК, был под следствием по ст. 193-17 УК «за неправильные оперативные мероприятия по вскрытию контрреволюционной группы». В 1937 г. в качестве старшего оперуполномоченного УНКВД ЗСК-НСО продолжительное время фактически руководил Куйбышевским оперсектором НКВД, организовывая террор и массовые расстрелы на севере Новосибирской области[15], затем – начальник 4-го отделения контрразведывательного отдела УНКВД НСО. С февраля по декабрь 1938 г. работал в Ленинске-Кузнецком, был удостоен высшей ведомственной награды – знака почётного чекиста (май 1938 г.). По характеристике секретаря ГК ВКП(б) М. Творогова, «с приездом т. Лунькова… горотдел стал работать значительно лучше и четче. При его участии была ликвидирована… недисциплинированность и распущенность среди младшего и старшего нач. состава… парторганизация горотдела… решительно очищала свои ряды от случайно пробравшихся людей…» Сам Луньков уверял, что его несомненное достижение – «приближение аппарата к рабочим-шахтерам», среди которых проводились беседы о бдительности и зачитывались соответствующие доклады. В 1938 г. Луньков был введён в состав ревизионной комиссии Новосибирского обкома ВКП(б)[16].
Прибыв в Ленинск-Кузнецкий, Луньков немедленно вскрыл несколько крупных «организаций», в т. ч. среди подростков. Как впоследствии показал на суде основной следователь по «детскому делу» А.И. Белоусов, «Луньков сказал мне, что нигде не берутся за дело так, как мы. И если мы проведем это дело, то авторитет наш поднимется высоко»[17]. Ближайший куратор Белоусова, начальник секретно-политического отделения (СПО) горотдела А.И. Савкин, был под стать Лунькову. Ещё летом-осенью 1937 г., привлекаясь для помощи следствию в аппарате СПО УНКВД по Запсибкраю, Савкин не жалел усилий для разоблачения врагов народа. В 1956 г. этот чекист, вспоминая проведённые им следственные дела, показывал, что арестованных держали сутками сидя и стоя без еды и сна, и что он не помнит ни одного из них, кто бы подписал признание без физического и морального воздействия. Не менее откровенно Савкин заявил, что переутомлённые допросами следователи, страдая от бессонницы, «доходили до такого состояния, что не могли здраво рассуждать, и лично я был в таком состоянии, что своей жене не верил, что она советский человек»[18].
В письме из тюрьмы от 26 марта 1939 г. осуждённый Луньков, как и годом ранее, уверял партийное начальство, что в городе активно действовали взрослые уголовные и антисоветские элементы, «используя в своих целях ранее исключенных за проступки и преступления бывших учащихся детей репрессированного органами НКВД элемента». Следствием вражеской работы и «засоренности» школ, по мнению Лунькова, стала очень низкая успеваемость в 1937/38 учебном году – всего 20–25 %. В конце февраля 1938 г. Луньков доложил свои соображения относительно разгула антисоветской работы среди несовершеннолетних начальнику УНКВД Горбачу, а 3 марта поставил этот вопрос на бюро горкома ВКП(б), попросив помощи в налаживании школьной воспитательной работы. Тем не менее за март, согласно сведениям Лунькова, преступная деятельность только усилилась: были зафиксированы несколько ранений пионеров, избиение комсомольцев. И тогда Луньков обратился в управление НКВД с информацией о вскрытии им большого «детского заговора»[19].
В спецсообщении от 4 апреля 1938 г., подписанном Луньковым и исполнявшим обязанности начальника СПО горотдела А.И. Савкиным, которое адресовалось Горбачу и начальнику СПО УНКВД К.К. Пастаногову, говорилось, что в феврале-марте 1938 г. в Ленинске-Кузнецком была вскрыта контрреволюционная организация, планировавшая расширяться за счёт вербовки учащихся, агитировать «за срыв занятий в школах и оставление учебы», терроризировать лояльную к власти молодёжь и «передовиков учебы», осуществлять моральное разложение молодёжи «путем втягивания в пьянки, половое сожительство и совершения хищений», а также внедрять в её ряды фашистские лозунги, популяризировать «методы троцкизма» и клеветать на вождей. Организация состояла из четырёх групп и насчитывала свыше 60 участников.
В первой группе состояло до 25 учеников четвёртых-шестых классов школ № 2, 3, 4 во главе с 14-летним А.Г. Курбатовым, сыном репрессированного «врага народа», исключённым из школы за хулиганство. Второй группой руководил исключённый из школы за хулиганство 12-летний Паршин-Соколов, организовавший в своей квартире притон, посещавшийся двумя десятками учеников шестых-восьмых классов школ № 10 и № 11. Третья группа состояла из десятка учеников восьмых-десятых классов школы № 2 и школы горнопромышленного ученичества; лидер – 17-летний ученик горнопромышленной школы Ф.П. Шутов. Ещё до десяти учеников седьмых-десятых классов разных школ города составляли четвёртую группу, о руководителе которой у чекистов не было сведений.
Этим группам приписывались активные антисоветские действия: например, в школе № 2 «имеют место факты рисования на стенах в карикатурном виде СТАЛИНА и других вождей», а в начале марта в той же школе обнаружилась вырезанная на дереве «физиономия Троцкого» с надписью «друг народа». Приведя эти и подобные им факты, чекисты подытожили: «Ведем следствие с задачей вскрыть к-р центр и руководящую головку, т. к. есть предположение, что инициатива создания [организации] принадлежит взрослым из числа родственников репрессированного нами элемента»[20].
Начальник УНКВД немедленно поддержал инициативу чекистов. Уже 5 апреля 1938 г. Горбач позвонил Лунькову и предложил арестовать пятерых, включая троих несовершеннолетних, «за проведение прямой контрреволюционной деятельности». Горбач подчеркнул, что подобная деятельность ведётся в остальных городах Кузбасса и Новосибирске. На спецсообщении он наложил следующую резолюцию: «Сегодня же послать Шапир[а], нужно всю группу ликвидировать»[21]. Сотрудник областного аппарата СПО М.М. Шапир – активист террора, участник в декабре 1937 г. фабрикации расстрельного дела на врачей Новосибирска – в 1938 г. осуществлял агентурное «обслуживание» объектов народного образования и детских учреждений. Прибыв в Ленинск-Кузнецкий, Шапир всемерно помогал, по чекистскому жаргону, «развернуть дело», составив списки подлежащих репрессиям подростков и проведя ряд арестов. Первых арестованных обвинили в том, что они хотели сорвать празднование Первомая, рвали лозунги и портреты вождей, избивали тех школьников, которые собирались идти на демонстрацию.
Тем временем 19 апреля 1938 г. бюро Ленинск-Кузнецкого горкома ВКП(б) обратилось в обком с просьбой организовать в городе показательный процесс над классовыми врагами, пытавшимися развалить воспитательную работу в школах. 20 апреля Шапир увёз обвинительные материалы в Новосибирск, где они поступили в распоряжение аппарата СПО. Три дня спустя в Ленинск-Кузнецкий пришла директива из областного центра: предать суду 11 чел., в том числе семерых несовершеннолетних[22].
Минский исследователь И.Н. Кузнецов, процитировавший обвинительное заключение на осуждённого в 1940 г. бывшего начальника СПО УНКВД НСО К.К. Пастаногова, приводит оттуда следующие факты: Пастаногов в конце 1937 – начале 1938 г. выезжал в Колпашево и города Кузбасса (Анжерку, Ленинск, Прокопьевск) для проведения оперативных совещаний по вопросу активизации «массовых операций», где давал работникам НКВД провокационные установки на аресты граждан; также обвинялся в том, что по указанию начальника УНКВД Горбача в апреле 1938 г. дал распоряжение Лунькову арестовать 60 детей в возрасте до 12 лет и оформить на них дела как на участников контрреволюционной фашистской организации, в результате чего репрессированные дети находились под стражей почти 8 месяцев[23]. Обвинительные материалы на чекистов в те годы оформлялись не с намного большей точностью, чем на остальных репрессированных. На деле 60 детей были не арестованы, а на них подготовили материалы и, возможно, справки на арест, а в перспективе готовились материалы на организацию в составе 160 чел. Среди арестованных было «только» несколько детей моложе 12 лет. И восьмимесячный срок предварительного заключения отбывали не 60 детей, а «лишь» несколько из них.
Чекистско-милицейская информация о высокой преступности в школах Ленинска-Кузнецкого использовалась для внедрения во властную верхушку мнения о разлагающем влиянии на детей представителей семей арестованных «врагов» и необходимости их разоблачении. В письме начальника УРКМ С.С. Семёнова в обком ВКП(б) от 20 октября 1938 г. говорилось, что среди причин, способствующих большой преступности среди несовершеннолетних, является «влияние классово-чуждого и к-р элемента, особенно членов семей репрессированных врагов народа, умышленно толкающих детей на совершение уголовных преступлений». Так, в школе № 8 Ленинска-Кузнецкого учитель Манчук «внушал детям упаднические настроения, постоянно цитировал им Есенина. Под влиянием Манчука двое школьников начали воровать… Обнаглевший Манчук повел открытую к-р агитацию, извращенно толкуя Сталинскую Конституцию, за что и был арестован милицией». Была найдена возможность обвинить и тех, кто оформлял школьные помещения: «Комнаты отдыха по отдельным школам оборудованы вредительски, например, в школе № 18 стены обиты чёрным материалом, преобладают наглядные пособия по анатомии, которые производят удручающее впечатление на детей... Не случайно среди учащихся школ г. Ленинск-Кузнецкого была вскрыта и ликвидирована к-р группа молодежи из 14 чел… у большинства арестованных участников… [к-р группы] родители оказались еще ранее репрессированными как враги народа». Далее начальник областной милиции сообщал, что за апрель – сентябрь 1938 г. всего был привлечён к уголовной ответственности 541 несовершеннолетний, в т. ч. 149 учащихся[24]. Речь шла, разумеется, о репрессированных почти исключительно за общеуголовные преступления.
 
[1] Ватлин А.Ю. Террор районного масштаба: «Массовые операции» НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937 – 1938 гг. М., 2004. С. 118.
[2] В региональной прессе того периода были единичные случаи появления умеренно подробных сообщений о разоблачении отдельных работников НКВД, допустивших «перегибы» в отношении коммунистов, как, например, начальника Ишимского РО УНКВД по Омской области Н.А. Бараусова. См. Клеветник Бороусов // Омская правда. 1939, 30 июня.
[3] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991. С. 170–171.
[4] Медведев Р. О Сталине и сталинизме // Знамя. 1989. № 3. С. 158.
[5] Однако важно, что Конквест отмечает также факты содержания малолетних под стражей в других регионах, приводя воспоминания заключённого Вайсберга, который в харьковской тюремной больнице видел детей, в том числе 9-летнего мальчика. Конквест Р. Большой террор. Т. 2. Рига, 1991. С. 24–25.
[6] См. Семенов Ю. Собрание сочинений. Т. 8. Ненаписанные романы. М., 1994.
[7] Антонов Б. Заговор детей // Разыскания. Историко-краеведческий альманах. Вып. 2. Кемерово, 1992. С. 70.
[8] ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 258. Л. 118 – 119 об., 136.
[9] Известия. 1935. № 81. 8 апр.; Советское уголовное право. Библиотечка районного прокурора. Вып. III. / Под ред. А.Я. Вышинского. М., 1939. С. 7–8.
[10] Тепляков А.Г. Опричники Сталина. М., 2009. С. 182.
[11] ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 31. Л. 37; Оп. 18. Д. 9627 (л. д. М.М. Портнягина).
[12] ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 76. Л. 77.
[13] Павлов С.М. Кузбасская Голгофа. Кемерово, 2008. С. 213–214; РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 810. Л. 2.
[14] АУФСБ по НСО. Д. П-6195. Л. 171–173.
[15] Там же. Д. П-8139. Л. 281, 300–305.
[16] ГАНО. Ф. П-4. Оп. 18. Д. 7332 (личное дело). Л. 1–6; Оп. 34. Д. 74. Л. 77.
[17] Советская Сибирь. 1939. 23 февр. С. 4.
[18] АУФСБ по НСО. Д. П-4421. Т. 5. Л. 422–423; Тепляков А.Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929–1941 гг. М., 2008. С. 352, 538.
[19] ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 74. Л. 77 об., 78.
[20] Там же. Д. 66. Л. 1–6.
[21] Там же. Д. 74. Л. 78; Д. 67а. Л. 26.
[22] Там же. Д. 74. Л. 78; Антонов Б. Заговор детей... С. 71.
[23] Кузнецов И.Н. Знать и помнить. Историческое исследование массовых репрессий и реабилитации жертв террора 30-х годов. Томск, 1993. С. 46–48.
[24] ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 68. Л. 7–9.