На следующий день по городу распространился слух о том, что убито несколько тысяч человек, а трупы вывозят на кораблях флотилии и топят в море.

К командующему явилась делегация за разъяснениями.

Сам я при этом не присутствовал, но офицеры, там бывшие рассказывали, что командующий вице-адмирал Ляшенко предложил им пойти на любой по их выбору корабль и самим убедиться в отсутствии там трупов.

- Те корабли уже в море, - заявили ему.

- Я сейчас передам на все корабли в море приказание лечь в дрейф, - сказал им адмирал, зная, что любые попытки убедить их бесполезны, - и вместе с вами на ракетном катере отправлюсь к ним. Но предупреждаю, что если трупов там не найдете, я буду считать вас провокаторами и прикажу утопить!

Может показаться, что подобное заявление было слишком жестким, но Ляшенко понимал, что перед ним провокаторы, и иначе их не остановишь.

Бакинская бухта отлично просматривается из города, выйти или войти в нее незаметно практически невозможно, азеры вели за нами непрерывное наблюдение и прекрасно знали, что за эти дни ни один корабль бухту не покидал, да и фарватеры были перекрыты. Они хотели разжечь страсти на чудовищной лжи, а он пресек эту попытку.

Делегация ретировалась, но еще долго в республиканских газетах нас упрекали в загрязнении Каспийского моря трупами местных жителей.

Начали эвакуацию семей военнослужащих и беженцев.

Эвакуация шла военно-транспортными самолетами с аэродрома Кала (гражданский аэропорт не работал) в Москву и Севастополь, и морем – порт Махачкала.

Первая же группа гидрографических судов с беженцами на порту подверглась нападению в районе острова Жилой. Два мощных трубоукладчика типа «Нефтегаз» пытались таранить слабые и безоружные гидрографы, битком забитые женщинами и детьми.

В охранение гидрографам был придан артиллерийский катер (у пограничников он именуется ПСКР – пограничный сторожевой корабль, а у нас это всего лишь катер с двумя 30-мм зенитными установками АК-230), и на каждом гидрографе было по два офицера с автоматами. Мы слушали переговоры кораблей с командованием на УКВ.

- Топи этих русских собак! – орал капитан «Нефтегаза».

- У меня на борту двести пятьдесят женщин и детей! – сообщал им старший с гидрографа.

- А мне по хую! Топи!

- Меня пытаются таранить! – передавал старший командиру бригады ОВР капитану 2 ранга Виннику. – Осталось всего два кабельтова.

- Аз минуту (ждите), - отвечал Винник.

- Осталось всего сто метров. Я расстрелял все патроны. Дайте разрешение катеру на применение оружия!

- Аз минуту.

- У меня больше нет минуты. Командиру катера открыть огонь по трубоукладчикам! – взял на себя ответственность старший перехода.

Катер открыл огонь, разбил ходовую рубку одному, срубил мачту и прошил очередью борт второму. Первый потерял управление и врезался в основание буровой, второй застопорил ход и стал тушить возникший на судне пожар.

За организацию отражения нападения на гидрографические суда флотилии в море так и не принявший решения о применении артиллерии капитан 2 ранга Винник был награжден боевым орденом и ему досрочно было присвоено звание капитана 1 ранга. Все как всегда!

На блокпостах нас сменили прибывшие с Черного моря морские пехотинцы, и плавсостав вернули на корабли.

Морпехи и десантники приступили к обезвреживанию блокирующих фарватеры судов.

Делалось это так: на борт поднималась группа десантников или морпехов во главе с офицером, и капитану приказывали открыть для досмотра помещения. Если он артачился, то тут же получал в морду и приказание исполнял.

Потом об этом на Азербайджанфильме художественный фильм «Апперкот» сняли, только в нем вместо военных пионеры действовали. А тогда центральное телевидение показывало, как на этих судах находили горы оружия, сберкнижки на предъявителя по пять тысяч каждая, на миллионы рублей для оплаты бандитов и людей с бандитскими рожами.

Арестованных, как дрова, укладывали в кузова грузовиков и отвозили для разбирательства в МВД. Занималась ими большая группа офицеров КГБ и МВД СССР. Но как только они уехали, все бандиты оказались на свободе.

Мы занимались охраной пирсов, кораблей.

Офицеры несли вахту как матросы и еще сопровождали колонны беженцев на аэродром. У армейцев это было поставлено лучше: впереди и позади колонны шли БМП с развернутыми в разные стороны стволами, сопровождали БТР с автоматчиками. А у нас колонна шла без прикрытия, если не считать «уазика» с четырьмя офицерами, да еще в кузов каждой машины сажали по три матроса с автоматами. Мы матросов высаживали и занимали их место. Так было надежнее.

При отправке первой же колонны возник конфликт. Мичман дагестанец, угрожая открыть огонь по машине с людьми, стал требовать, чтобы его жену и ребенка отправили в первую очередь. Успокаивал его прибывший из Москвы капитан 2 ранга Коля Уваров. Он выпускался на год раньше меня, и мы были знакомы, но он меня, кажется, не узнал, а я подходить не стал, посчитав момент неподходящим. Коля продемонстрировал возбужденному мичману, что у него нет никакого оружия, пообещал, что следующим рейсом его семью отправят, и конфликт уладил.

Потом мы спорили по этому поводу. Многие считали, что мичман был прав, потому что в первую очередь, как всегда, отправляли семьи политработников, кадровиков и штабных начальников. Я придерживался мнения, что если каждый из нас начнет, угрожая оружием, требовать для себя особых условий, то азерам нечего будет делать, так как мы сами друг друга перестреляем.

Зато когда в теплом отсеке транспортного самолета обнаружилась мебель одного большого по нашим меркам политбойца, в то время когда женщины с детьми сидели в холодном грузовом отсеке, я с превеликим удовольствием принял участие в выбрасывании его имущества прямо на бетон.

А политбоец стоял в сторонке и смотрел, изредка говоря что-то на ухо жене, наверное: «Молчи! Они сейчас и пристрелить могут!»

Неожиданно выяснилось, что начальник тыла капитан 2 ранга Франчук наладил торговлю сухими пайками, предназначенными для раздачи беженцам. Он им их и раздавал, только за плату, и ему потом за это ничего не было. Кому война, а кому мать родная. Живут же такие суки.

Был у нас блокпост, к которому местное зверье не приближалось на расстояние видимости. Командовал им капитан 2 ранга Ванька Аветисян.

Армянского в нем, кроме фамилии, ничего нет. Курносый, рано лысеющий (остатки волос сивые), крепко скроенный, с железными кулаками любителя восточных единоборств, привыкший действовать, не особо утруждая себя раздумьями, он разгуливал по блокпосту с двумя автоматами. Когда у него спрашивали, зачем ему два ствола, он резонно отвечал:

- Один быстро нагревается! – и готов стрелять в каждого, кто приблизится к блокпосту на расстояние выстрела.

Азеры об этом знали и к его блокпосту не приближались.

А были и ухари, которые, сидя на крыше пятиэтажного дома в охранении, нажравшись водки, затеяли спор, попадут или нет из пистолета в бродячую собаку, ищущую пропитание в мусорном баке метрах в 50 от них. И, знаете, попали.

Недели через две их уволили, благо Главком здесь же находился, обставив процедуру торжественно, со срыванием погон на собрании офицеров.

А еще трое лейтенантов подъехали на машине к бане, осмотрелись и приняли приглашение напуганного банщика помыться. Автоматы побросали в машине и так хорошо помылись снаружи и изнутри, что проснулись только утром следующего дня, и то не сами, а с помощью тех, кто их всю ночь разыскивал.

Сохранность оружия и машины объяснялась только недостаточной тренированностью банщика в распитии спиртного – он вырубился первым.

На 75 ГСО внешне все выглядело благополучно. На внешние объекты посылать почти перестали, занимались охраной пирсов и кораблей. Как-то случайно узнал, что мой подчиненный Хидешели оставил пост, не дождавшись смены. Мотивировал он свои действия тем, что ждать капитана 3 ранга Дубовского бесполезно, ибо он в полной отключке, а стоять вахту за другого он не намерен.

То, что вся группа кораблей и люди на них остались без охраны, Хидешели ни в малейшей степени не волновало.

Дубовского я обнаружил в совершенно невменяемом состоянии.

Пришлось взять вахту на себя.

К этому времени бандитов выкуривали из мест, где они пытались укрыться. Паромы через Каспий стали одним из таких мест. Делалось это так: в грузовой трюм парома на полном ходу влетала БМП и производила холостой выстрел своей пушчонкой. Пустой трюм срабатывал как резонатор, эффект получался как от выстрела в бочке, и оглохшие бандиты сдавались.

Столкнувшись с силой, привыкшие убивать беззащитных людей бандиты стали действовать иначе. Теперь они нападали на отдельных военнослужащих и охотились на членов их семей, были случаи нападения на колонны с эвакуируемыми.

Блестяще работала военно-транспортная авиация.

Самолеты садились и взлетали в любую погоду и с предельной нагрузкой. До 25 января было вывезено около полумиллиона беженцев.

Несмотря на предельное напряжение сил, людям приходилось ждать самолетов по несколько часов под открытым небом, а погода, как назло, была мерзкая, мокрый снег и сильный ветер. Люди мерзли, дети плакали, некоторые готовы были вернуться домой, несмотря на опасность, лишь бы этот кошмар закончился.

- Лучше бы нас убили! – говорили нам. – Куда вы нас отправляете? Измучаете только, а нас там никто не ждет!

Они были правы. Мать потом рассказывала мне, что в Октябрьском исполкоме Самары какая-то чиновница сказала прибывшим из Баку сорока членам семей военнослужащих? «Что ж вас там всех не поубивали? Теперь возись с вами. Небось еще и на жилье претендовать будете?»

Через некоторое время мне представилась возможность убедиться, что она была не одинока в своем мнении. Когда я пришел в горисполком, при котором специально был создан штаб по делам беженцев и вынужденных переселенцев, еще одна чиновная дама, предварительно с издевкой поинтересовавшись, не я ли являюсь беженцем, на все вопросы о жилье для матери отвечала:

- По месту работы, в порядке общей очереди.

Поскольку я даже не заикался о государственном жилье, а говорил о кооперативной квартире, за которую мог и готов был заплатить, ее реакция меня вначале удивила. Постановление Правительства обязывало местные органы власти предоставлять как государственное, так и кооперативное жилье беженцам вне всякой очереди.

- На какой работе? Вы сами-то понимаете, что говорите? Моей матери под семьдесят, она потеряла все, а вы несете какую-то чушь об очереди. Или для вас постановление Правительства СССР не указ?

- Я же вам сказала: в порядке общей очереди по месту работы! – тупо повторяла она.

Пока мы совершали вояж в Самару, в Баку принялись за памятники.

Мемориал 26 Бакинским комиссаром, внесенный ЮНЕСКО в список мировых культурных памятников, был мгновенно разрушен. Потом резво демонтировали памятник Кирову. К концу дня от Сергея Мироновича одни сапоги остались. Так и стояла над городом пара сапог до самого моего отъезда. Героев Советского Союза, выходцев из Азербайджана, тоже не пощадили. С энтузиазмом сдирали портреты инородцев со стендов.

Начался массовый перевод политработников, кадровиков и обладателей «волосатых лап». Складывалось впечатление, что только они в боевых действиях и участвовали, а, может быть, они были сплошь армянами?

В первых рядах убывающих к новому месту службы был капитан 1 ранга Близнюк, и на прощание ему из бывших сослуживцев никто руки не подал.

Когда у нас отобрали оружие, я сказал командующему, вице-адмиралу Ляшенко, что не вижу смысла в службе в Баку без автомата, и он со мной согласился.

К этому времени мою квартиру не только разграбили, но и захватили, для возвращения жилья требовалось решение суда о выселении «новоселов», а в суде говорили буквально следующее: «Кто захватил? Азербайджанцы? Правильно сделали! Езжай своя Россия и там командуй, а здесь мы хозяева!!!»

Меня переводили два года. За это время мне порезали две шинели и шесть раз нож слегка задел меня.

Зато выработалась способность чувствовать опасность буквально кожей, благодаря которой удалось остаться живым. После первого нападения начальство сказало, что мне совершенно незачем выходить в город и подставлять себя под ножи и пули, в смысле давать возможность бандитам свести со мной счеты. Совет был разумным, если учесть, что сами начальники жили в охраняемом доме рядом со службой и ходили домой, не подвергая себя опасности.

Получив совет, я о нападениях больше не докладывал, но в город выходил – в основном для того, чтобы разобраться с ограблением квартиры.

В милиции тоже считали, что любой азербайджанец был прав, грабя квартиру, и добавляли, что если я буду продолжать качать права, то они организуют дело так, что виновным в ограблении окажусь я сам. По этому поводу командующий посоветовал мне с милицией не связываться, мол, все равно ничего не докажешь, надо ждать перевода, а кое-что приобрести в военторге (холодильник и машину, на которые я стоял в очереди. Машина была нужна для обмена. В то время новые «Жигули» в Самаре, куда эвакуировали мою мать, можно было обменять на квартиру).

Но сказать легко, а сделать трудно.

За холодильник грудью стали политработники, им самим не хватало, хотелось прикупить еще по одному перед отъездом. А автомашины, приходящие во флотилию, исполняющий обязанности начальника тыла капитан 2 ранга Франчук продавал азербайджанцам и имел с этого солидный навар.

С переводом тоже возникли сложности.

Примерно через год отыскалась должность в Самарском облвоенкомате.

Перевод санкционировали министр обороны Язов и командующий ПриВО генерал-полковник Макашов. Но в августе случилось ГКЧП, и мне сказали: «Язов в тюрьме, Макашова сняли, так что никого из давших «добро» на твой перевод не осталось. Будем другое место искать».

А еще неожиданно выяснилось, что мои документы утеряны, а потом пришедший к власти в России Ельцин объявил флотилию российской, но, наверное, для удобства решение дел военнослужащих россиян передал под юрисдикцию Азербайджана.

Вот это да!

Предали!

Именно в это время, пользуясь таким положением, азербайджанский суд приговорил лейтенанта общевойскового училища, применившего оружие при отражении вооруженного нападения на КПП училища и убившего несколько бандитов, к смертной казни.

Больше года парень провел в камере смертников в ожидании расстрела, пока под нажимом общественного мнения в России (в основном газеты «Советская Россия») Гейдар Алиев вынужден был передать его российской стороне.

К сожалению, фамилия этого лейтенанта в моей памяти не сохранилась.

А сколько еще таких, как он, были преданы и на Родину не вернулись? Все это осталось тайной, в том числе и число жертв резни. Обо всех не расскажешь.

В середине декабря мне отложили отпуск и отпустили в него только под елочку, так что встречать Новый год пришлось в аэропорту.

У воинских касс собралось довольно много офицеров, среди которых затесались и два милицейских старших лейтенанта из аборигенов. Два сержанта, десантники срочной службы, прибывшие с линии разделения азеров с армянами НКО, попросили пропустить их без очереди, так как их самолет улетает уже через три часа, и если они не успеют приобрести билет на этот рейс, то потеряют сутки отпуска.

Все старшие офицеры ребят пропустили, а вот местные менты стали возражать, мол, мы, офицеры, стоять будем, а эти без очереди норовят.

- Имейте совесть, - пытался урезонить его один из офицеров, - они же вас сейчас там защищают!

- Мы сами себя защищаем! – высокомерно заявил абориген. – Вон сейчас семерых наших героев, погибших в НКО, хоронят.

- Ах ты сука! – не дал ему договорить сержант. – Героев вы хороните? Так этих героев мы расстреляли! Мы армянские деревни зачищали. Армяне против русских не воевали, и при нашем приближении отходили. В деревне оставались старики, женщины и дети. Прошли мы деревню, слышим в тылу у нас стрельба. Вернулись, а эти вонючие герои грабят и женщин насилуют. Вот мы их к стеночке и притулили. Таких вот героев они с почестями хоронят.

Для меня рассказ сержанта был неожиданностью. Я считал, что войска лишь разделили враждующие стороны и не выступают на чьей-то стороне.

В этот год участились переходы десантных кораблей в Махачкалу, начальство вывозило свое личное имущество, дальше отправляя его контейнерами туда, где приобрели себе квартиры.

Простым смертным этот путь был заказан.

Мне на корабль для службы прислали двух полных уродов: азербайджанца и лезгина. Вот тут-то и началась веселая жизнь. В отношениях этих двоих между собой не было ничего человеческого.

- Запорожец не машина, лезгин не мужчина! – высокомерно заявлял азербайджанец Шахин Идрис Оглы Бадалов.

- Чушка! – не оставался в долгу лезгин Шаик Абдуллаев.

Презирая друг друга, они были едины только в мусульманской солидарности против иноверцев и отсутствии желания утруждать себя повседневной службой.

Оба в один голос заявляли, что для сдачи зачетов на допуск к самостоятельному исполнению должности им потребуется минимум пять лет, так как аппаратуру корабля они не изучали, а такие мелочи, как устройство корабля, борьбу за живучесть и прочую ерунду, вообще считали изучать для себя излишним, поскольку они и так офицеры. Вот такая жизнь.

С Бадаловым у меня еще будет история, но о ней чуть ниже.

В очередной отпуск я опять отправился в декабре. В сберкассе наличными деньги выдавать отказались, пришлось брать сертификатами.

Подъем национального самосознания к тому времени достиг апогея, и даже рецепты пытались писать на азербайджанском языке. Вот мне и достался один сертификат, в котором время вклада – июль – было написано с азербайджанским акцентом, в смысле вместо «ю» было написано «j».

У меня его потом не приняли, и десять тысяч еще советских рублей пропали. Правда, остальные тоже брать не хотели, говорили, что из-за границы бумаги не обналичивают.

Пришлось долго объяснять, что я офицер Российского флота, и пока служу за рубежом, но платит мне Россия, прежде чем бумаги приняли, но обналичить даже незначительную сумму наотрез отказались. Здесь же я узнал, что уже есть приказ о переводе меня в областной военкомат.

Зная, что отправить то немногое, что у меня осталось, будет непросто, я прервал отпуск и на десять дней раньше вылетел в Баку.

Корабль опять был превращен в общежитие для многочисленной родни Бадалова. На корабле уже находился мой сменщик, но он ничего не предпринимал, ждал, когда я сдам ему дела.

В ходе сдачи дел и обязанностей стали выясняться странные вещи.

Вдруг оказалось, что отсутствует НЗ (неснижаемый запас продовольствия).

Баталер сказал мне, что Бадалов раздал НЗ своим родственникам, а ему велел говорить, что якобы я приказал пустить НЗ в расход.

- Делай, как я говорю, - убеждал его Бадалов, - и все будет хорошо, начет на командира повесят.

Расчет его был верен. Начальники, не желая связываться с национальным кадром, пытались ответственность за НЗ возложить на меня.

Но гражданский баталер, из уклоняющихся от военной службы, оказался честней, чем офицер азербайджанец и все мои начальники вместе взятые.

Он сам пошел в прокуратуру и все там рассказал. В результате Бадалову ничего не было, а НЗ решили восстановить за счет урезания пайка экипажу.

Вот такое государственное решение.

Так что я сдал корабль и стал пытаться отправить оставшееся после ограбления личное имущество. На контейнерной очередь на месяц вперед.

Попробовал найти поддержку у командования, но ЧВС сказал, что никакого влияния на перевозки они не имеют, задерживать меня больше чем на три дня не имеют права, и даже предоставить мне очередной отпуск не могут. Вкратце его речь сводилась к тому, что это только мои проблемы.

Тут Бадалов и предложил подарить ему купленные уже после ограбления телевизор, холодильник и все прочее.

- Все равно не сумеете вывезти! – нагло улыбался он.

- Я лучше все это утоплю, чем такой мрази, как ты, оставлю!

- Еще посмотрим, удастся ли вам самому уехать, - ухмыльнулся он.

На следующий день, 31 января, я должен был улететь в Самару.

Утром командир СР капитан 3 ранга Боря Левин предупредил меня:

- Будь осторожен! Я слышал, как Бадалов звонил куда-то и сообщал о времени, когда ты в аэропорт поедешь.

Боря – бакинский еврей, знает азербайджанский язык, а вот Бадалову этот факт был неизвестен, так что он говорил при Боре, не стесняясь.

Прежде чем ехать в аэропорт, я предупредил командование и прокурора о готовящемся нападении. Наивные, мягко говоря, начальники высказали уверенность, что, мол, местные не посмеют так нагло напасть на офицера Российского флота.

О том, что я предупрежден, узнал и Бадалов, но ничуть не озаботился этим, напротив, нагло заявил, что узнает, кто меня предупредил, и кишки ему выпустит, что же касается начальства, то «русские свиньи не смогут помешать, потому что они не вступятся за своего».

На остановке автобуса, следующего в аэропорт, мельтешил какой-то орел в грязном камуфляже, с омерзительной, толстой и небритой рожей. Он пытался заговорить со мной, что-то бормотал о том, что я зря уезжаю, вместо того, чтобы служить свободному Азербайджану.

Я понял, что меня пасут. Но он был один, а при равенстве сил азербайджанцы обычно не нападают.

Подкрепление на двух «Латвиях» прибыло, когда я был уже в автобусе.

Человек пятнадцать вооруженных автоматами ворвались в автобус, представились национальной гвардией Азербайджана и потребовали, чтобы я следовал за ними.

Я отказался, сказав, что как офицер Российского флота не подчиняюсь национальным воинским формированиям, и если у них есть ко мне претензии, то пусть вызывают представителя командования флотилией.

Они попытались применить силу, один из них ткнул мне в лицо стволом автомата, и тут же получил от меня удар в челюсть. Судя по звуку, челюсть-то я ему сломал.

Тогда они ринулись на меня толпой, вопя непрерывно, что я – армянский террорист, в чемодане у меня бомба и я собираюсь взорвать самолет. Максимально используя то, что в узком проходе они больше мешали друг другу, я отбился от нападения.

У автобуса собралась толпа любопытных и кто-то из толпы позвонил оперативному дежурному флотилии и сообщил о нападении на офицера.

Дежурный решил, что это вне его компетенции и предал информацию в гарнизонную комендатуру, укомплектованную сплошь азербайджанцами и немедленно о звонке забыл.

В автобус забрались два милиционера, представились сотрудниками райотдела и сказали:

- Нам наплевать на то, что они собираются тебя убить, но мы не хотим, чтобы это произошло на нашей территории. Поехали в райотдел, там свяжешься со своими и нас от лишних хлопот избавишь.

Пришлось подчиниться, потому что автобус со мной бандиты не пропускали, и кое-кто из пассажиров стал проявлять неудовольствие тем, что из-за меня их задерживают.

В райотделе долго искали в моем чемодане бомбу, нашли кортик и принялись канючить, предлагая продать им его.

К телефону меня не подпускали, но обещали вызвать представителя командования. И вызвали. Только это был представитель Министерства обороны Азербайджана и, что самое смешное, приятель Бадалова, лейтенант, которого не так давно уволили с флотилии по его собственному рапорту.

Меня скрутили и силой затолкали в микроавтобус. Второй микроавтобус с бандитами, напавшими на меня первыми, стоял рядом. По дороге мне устроили экзамен по знанию азербайджанского языка с целью выявить мое «армянское происхождение».

На вопросы я не отвечал, заявив, что не знал и не желаю знать их язык, потому что не понимаю, о чем и с кем на нем можно говорить.

Привезли меня во двор клуба им. Дзержинского, там у них МО размещалось. Во дворе ждали еще с десяток бандитов, составляющих цвет их национальности гвардии. Как только я вышел из микроавтобуса, все набросились на меня.

Спасало только то, что в своем рвении они мешали друг другу, и мне только выбили пальцы на руках, так что я почти месяц не мог удержать ими ручку.

От такой толпы не отобьешься, оставалось просто прикрывать голову от ударов коваными ботинками.

Избиение прекратил вышедший на крыльцо человек в форме полковника, оказавшийся начальником разведки.

Так я попал в ГРУ Азербайджана. Полковник долго рассматривал мои документы:

- Назовите свои настоящие имя и фамилию.

Я только пожал плечами.

- Врет! – вмешался бадаловский приятель, - Я его знаю! Это Саркисян Армен Суренович! А документы ему заменили, чтобы мы его не пристрелили! Эти русские заодно с армянами.

Полковник поворачивается ко мне и смотрит вопросительно.

- Если ваша разведка будет пользоваться информацией провокаторов и подонков, то я вам не завидую, - сказал я.

Лейтенант принялся рвать из кобуры пистолет.

- Что, выкидыш ишачий, - шагнул я к нему, - очень убить хочется? Да будь у меня пистолет, ты бы сейчас в углу визжал и о пощаде молил! А против безоружного ты, конечно, герой. Так вот, я всегда говорил и теперь говорю, что армяне вас, как сраных котов, выдерут.

В кабинет вошли еще двое: один в форме полковника, второй в гражданском. Они оказались из отдела внешних связей (или что-то вроде этого) и увели меня к себе. Видимо, для разведки я интереса не представлял. Там со мной разговаривали вежливо, а полковник все повторял:

- Сука Горбачев! Какую страну развалил!

О содержании беседы предлагаю судить вам. Начали опять с обыска. Обнаружив кортик, обыскивающий немедленно его спер.

- Верните кортик! – возмутился я. – Или вы полагаете, что с ним я буду опасен для вашей национальной гвардии?!

- Не волнуйтесь, - успокаивает тот, что в гражданке. – Мы все вам вернем, если для этого будут основания.

Дальше допрос шел по накатанной колее, то есть они пытались выяснить мое происхождение. В чемодане среди документов обнаружилось свидетельство о рождении, свидетельство об окончании восьми классов, аттестат зрелости, комсомольский и партийный билеты.

И во всех в графе «национальность» стояло – русский.

Допрашивающие разочарованы, но не успокаиваются и звонят в адресный стол.

Там они получают неутешительный ответ: мать, сестра и я – все, как назло, русские.

Тут я говорю им, как бы между прочим, что о готовящемся нападении знал и сообщил о нем командующему и прокурору флотилии подполковнику Сапожникову.

После этого меня под конвоем двух автоматчиков отправляют в коридор, чтобы без помех посовещаться. В коридоре охрана затевает игру, суть которой заключается в следующем: они, по возможности незаметно, отстегивают магазины, придерживая их пальцами, передергивают затворы, целятся в меня и нажимают на спусковой крючок. Раздается щелчок. Играющие улыбаются и повторяют трюк. Опасность в том, что при недостаточном отжатии магазина может быть дослан патрон в патронник, и тогда вместо щелчка раздастся выстрел.

Они надеются увидеть на моем лице страх.

Через какое-то время меня вызывают в кабинет и сообщают, что, пока идет проверка данных обо мне, им хочется узнать, почему я не хочу служить суверенному Азербайджану, хлеб которого ел все это время.

Я им немедленно и очень кратко объяснил, что чужого хлеба никогда не ел и не считаю себя чем-то им обязанным, и на будущее их «суверенного Азербайджана» мне, как бы это помягче, плевать.

Меня снова отправляют в коридор. Охранники возобновляют игру, а их начальники в это время звонят прокурору флотилии и интересуются тем, был ли я у него и что говорил.

Сапожников заявил им, что справок по телефону не дает, спросил, не у них ли я, и, получив отрицательный ответ, повесил трубку.

Вот такие дела.

Через несколько минут меня вызывают в кабинет и говорят:

- Все подтвердилось! Расстрелять!

Меня ведут в подвал, где инсценируют расстрел холостыми патронами. Завязать глаза я не дал и пощады просить не стал. Через некоторое время инсценировку повторили с прежним результатом.

Я тогда понял, что живым они меня не выпустят, и решил показать им, что смогу умереть достойно. Около двух часов ночи меня опять передали милиции.

- Кортик верните, - потребовал я на прощанье.

- Оружие вывозить из республики запрещено! – заявили мне с важным видом. – Да и вряд ли он тебе понадобится.

- Помяните мое слово, - сказал я им, - армяне разобьют вас, потому что они воюют, как солдаты, а вы – как шпана!

Прибывший за мной широкоплечий майор угрюмого вида, фамилию которого я не стану называть, поскольку не уверен, что ему простят человеческое поведение, был начальником уголовного розыска одного из городских райотделов. В коридоре толпились напавшие на меня бандиты, и нам пришлось пройти сквозь строй. Они выкрикивали угрозы и оскорбления в мой адрес.

- Не обращайте внимания на этих скотов, - тихо сказал майор, чем очень удивил меня.

В райотделе меня сразу отвели к начальнику, вернее, к исполняющему обязанности начальника. Подполковник, фамилию которого я не стану называть по той же причине, спросил удивленно:

- Это ты, что ли, арестованный террорист?

Я кивнул. Мы несколько раз встречались с ним, когда он служил в Баиловском райотделе. Наши архаровцы время от времени попадали в милицию, приходилось ходить туда разбираться, там мы и встречались. При мне подполковник позвонил прокурору республики, сказал, что знает меня лично и на этом основании не станет сажать меня в камеру к уголовникам.

- Ты его и в тюрьму посадишь! – заявил прокурор.

- Его сажать не за что!

- Найдем за что!!! – изрек прокурор и бросил трубку.

- Не унывай, - сказал подполковник. – Завтра я сам к прокурору съезжу. А пока посиди в кабинете начальника уголовного розыска.

С майором мы пили чай, он старательно избегал встречаться со мной взглядом и наконец сказал:

- Мне стыдно за то, что творит мой народ! Как офицеру перед офицером стыдно! Не думай, что мы все такие. На, ознакомься – и протянул лист бумаги.

Это был донос, написанный Бадаловым уже после моего задержания. Он писал, что от возмездия пытается скрыться злейший враг азербайджанского народа, которого обязательно следует убить, потому что он притеснял подчиненных азербайджанцев, а честнейшего и достойнейшего азербайджанца мичмана Керимова даже пытался посадить в тюрьму по обвинению в воровстве, и что, наконец, едет сей злобный враг в Самару для того, чтобы бороться там против азербайджанцев, ну и, конечно же, там сообщалось о моем тщательно скрываемом армянском происхождении.

- Тебя никто задерживать официально не собирался, - поведал майор. – Хотели просто вывести за город и убить. Отсюда ты уже перевелся, на новое место еще не прибыл, так что не скоро хватились бы. Спасло тебя то, что ты сопротивление оказал, привлек внимание людей. А огласка им была ни к чему. Они и сейчас у райотдела пасутся, и если ты выйдешь, попытаются тебя убить.

Потом майора куда-то вызвали, и меня перевели в комнату, расположенную за дежуркой.

Там уже сидели квартирный вор, пьяный дебошир, наркоман и проститутка.

Там же заступающие на патрулирование милиционеры получали рации и оружие.

Слух о моем происхождении, видимо, получил широкое распространение. Милицейские сержанты открыто грозили мне расправой.

Но были и исключения. Мимо нас несколько раз прошел пожилой старшина; стараясь, чтобы не заметили сослуживцы, он подавал мне какие-то знаки. Я не обратил на него внимания, но, когда он ушел, проститутка шепнула мне:

- Слушай, моряк! Этот старшина что-то положил тебе в стол.

В столе обнаружился кусок хлеба с сыром. Старшина отдал мне половину своего обеда. Есть такие азербайджанцы, у них, как правило, много детей, живут они на одну зарплату, а значит, небогато. Так что его поступок дорогого стоит. Его дар мы разделили на всех сокамерников.

На следующий день ни подполковника, ни майора не было, и меня посадили в камеру.

Уголовников моя персона не заинтересовала, они даже не спросили, как я попал в их компанию.

Зато я узнал кое-что о месте своего пребывания. Оказывается, в этом здании до революции располагалась жандармерия и при ней внутренняя тюрьма.

Уголовники рассказали, что бежать отсюда удалость только однажды, и этим смельчаком был Сталин. Говорили они это с восхищением. Информация не обнадеживала, но нужно было отсюда выбираться. Ни есть, ни пить не давали.

Через сутки появился подполковник и сказал, что прокурор распорядился отправить меня в Самару, но сегодня рейса нет, так что мне придется посидеть до завтра. Я не очень этому поверил, потому что меня заперли в комнате, видимо, бывшей раньше камерой. На окне изнутри толстая решетка, снаружи ставни, толстая дубовая дверь. Судя по всему, комнату ремонтировали, из стены и потолка торчали оголенные провода, из обстановки только забрызганный известью письменный стол и старое сломанное кресло. В те годы я довольно хорошо видел в темноте. И немедленно обследовал комнату. В столе я обнаружил телефон. Он работал.

Позвонил оперативному дежурному тыла, рассказал обо всем и попросил доложить об этом командующему, прокурору и начальнику особого отдела.

Время шло – помощи все не было.

К середине дня за мной пришел подполковник. Мы вышли во дворик и остановились перекурить. Дворик глухой, выход только один – ворота, охраняемые двумя милиционерами. Незаметно не проскочить.

Тут подполковника кто-то позвал, он и пошел, а я внаглую направился к воротам. Милиционеры видели, как я мирно беседовал с их подполковником, и потому на меня внимания не обратили. Так я оказался на свободе. Не успел я отойти на пару кварталов, как возле меня резко затормозил милицейский УАЗ.

- Садись, подвезу, - предложил уже знакомый мне майор.

- Нет уж! Я лучше сам!

- Садись, садись. Я тебя до флотилии подброшу, потом твой билет на сегодняшнее число обменяю. А ты с начальством договорись, чтобы пару человек с оружием и машину дали. На тебя ведь охота не закончилась. Я тоже с вами поеду. В таком составе они напасть на нас не посмеют.

В рубке оперативного тыла моему появлению удивились. Дежурный капитан 3 ранга Винский был занят плетением сети и, оторвавшись на несколько минут, поведал, что вводную по моему звонку отработал, но результаты были неутешительны: Франчук был крайне недоволен тем, что его тревожат в выходной, сказал, что выручать попавших в неприятное положение не входит в его обязанности и рекомендовал обратиться в комендатуру. Командующий приказал разыскать прокурора и поручить ему разобраться со случившимся; прокурор долго причитал, что он не адвокат, а совсем даже наоборот, но буквально минут десять как отправился мне на выручку.

Вернулись они примерно через час, привезли мой билет на самолет. Майор сдал старый билет и, доплатив из своего кармана, приобрел новый, еще раз передав через них предложение о сопровождении меня в аэропорт.

Прокурор под мою диктовку написал рапорт о случившемся, в том числе об изъятии у меня кортика, на имя командующего (сам я из-за выбитых пальцев писать не мог).

- Скажи спасибо, что жив остался! – высказался прокурор по поводу пропажи кортика и пообещал во всем разобраться.

Еще пообещали сообщить в Самару о причине моей задержки.

Командующий распорядился отправить меня на гидрографическом судне, уходящем в тот день в Махачкалу, а добираться дальше предоставил мне самостоятельно.

- Оружие ему да еще пару сопровождающих? Еще чего! – сказал он. – А если эти все-таки нападут? Будет перестрелка. А отвечать мне? Нет уж, увольте!

Тут нелишне будет заметить, что при отправке своего личного имущества он на охрану и сопровождение не скупился.

А чтобы я не вздумал разбираться с Бадаловым, он велел сопроводить меня на гидрограф и никуда с него не выпускать. По пути на гидрограф мы и встретили ЧВСа и начальника особого отдела.

Для соблюдения формальностей меня остановили и поинтересовались случившимся. Но стоило мне сказать, что захватили меня по доносу Бадалова, как командующий перебил меня:

- Это все не важно! Вы лучше скажите, почему вы не бриты и не стрижены!

- Я, товарищ командующий, между прочим, из тюрьмы вышел!

- Ну и что? Знали, что, может быть, с командующим придется встречаться, могли бы и в парикмахерскую зайти! Может, вам денег дать, если у вас нет?

Очень хотелось в морду ему дать. Видимо, это желание явно отразилось на моем лице, и особист Гера Угрюмов, хорошо меня знавший еще по училищу, на всякий случай встал между нами.

- Иди на гидрограф, - сказал он. – Я скоро приду, и все мне расскажешь. С этим подонком мы разберемся.

- Били? – поинтересовался ЧВС, поскольку должность обязывает. Получив утвердительный ответ, он, кажется, сразу обо мне забыл.

Только к вечеру следующих суток я оказался в Махачкале. Билетов на Самару не было, удалось вылететь в Волгоград, да и то лишь на следующий день.

Здание аэропорта в Волгограде было забито людьми до отказа, присесть негде, и почти всем, как назло, нужно в Самару. Дежурный помощник военного коменданта – лейтенант из двухгодичников вначале хорохорился: «Много вас здесь, а я один», - но после того как я взял его за грудки и слегка встряхнул, пообещал сделать все возможное.

И не обманул.

Вскоре меня вызвали в кассу, где я и приобрел билет на ночной рейс.

Денег оставалось только на автобус от аэропорта до Самары. Неожиданно захотелось есть.

Пишу «неожиданно», потому что на гидрографе я ни есть, ни спать не мог, видимо, сказывалось нервное напряжение. Неподалеку, прямо на полу расположилась большая компания, человек десять мужчин и одна женщина. Они спокойно выпивали и закусывали, как на пикнике, пока не увидели, что я приобрел билет. Тотчас же трое подошли ко мне.

- Офицер не откажется уступить билет даме! – заявил один из них.

И тут меня прорвало, наступил предел выдержки, и я излил на них всю скопившуюся за последнюю неделю злость. Они явно не ожидали такой реакции, явно поняли, что имеют дело с чем-то выходящим за рамки обыденного, и повели разговор совсем в другом тоне. Узнав, что я опаздываю к новому месту службы уже на неделю, потому что сидел в азербайджанском плену, нефтяники, а это была именно бригада нефтяников-вахтовиков, возвращающаяся из Тюмени, потащили меня к себе и стали угощать. От первого же стакана голова закружилось и тело обмякло. Кажется, в таких случаях говорят, что наступил предел физических сил.

В Самару мы прилетели около пяти часов утра, и сразу выяснилось, что на оставшиеся у меня деньги нельзя купить ничего, кроме коробка спичек.

Получал я их до либерализации цен, а прилетел после.

Вот и получалось, что пока я мыкался в тюрьме и в дороге, меня в очередной раз обокрали, не оставив даже на автобус. О вкладе в сбербанке я уже не говорю. Тут вообще получилось, что двадцать лет я прослужил на кораблях, как говорится, «за компот».

Водитель автобуса, увидев выражение моего лица, когда он назвал новую цену за проезд, все понял и взял меня бесплатно.

Дома (мать тогда жила в полуподвальной квартирке, списанной как непригодная для проживания), наскоро приведя себя в порядок, я отправился в облвоенкомат.

Так эта история и закончилась.

Вот и все, что я знаю о событиях 19 января в Баку и обо всем, что было после.

В Азербайджане эта дата называется «Черный январь». В этот день принято рассказывать о «бесчинствах Советской Армии над мирным азербайджанским населением» и возлагать цветы к памятникам.

КОММЕНТАРИЙ АВТОРА:

Узнав, что мой рассказ «Черный январь» активно обсуждается в livejournal не мог не заинтересоваться мнением о нем. Не скрою, что был удивлён обилием Скинхедов в военном клубе и рад тому, что им мой рассказ не понравился. Менее всего мне хотелось, чтобы убогие фашисты записали меня в свои. Существа, сделавшие свастику своим символом в России, более всех пострадавшей от фашизма, на мой взгляд, не имеют права называться людьми. Я уже не говорю об их идеологии. Что касается их ругани в мой адрес, то я посоветовал бы им выкрикивая слово Ублюдок, смотреть в зеркало. Там они увидят наиболее полный зрительный образ этого слова. Удивило меня и заявление некой особы, по всей видимости, азербайджанки (делаю такое заключение на основании истеричности, склонности к передергиванию фактов, провокационности её заявления, свойственного представителям определенной части этой национальности при стремлении переложить вину с больной головы на здоровую. Далее я поясню это конкретней.), о том, что я, либо никогда не был в Баку, либо был там проездом и рассказ написан на основе тенденциозных слухов. Начнем с того, что я прожил в Баку 40 лет и достаточно хорошо знаю азербайджанский народ, его обычаи и нравы, положительные и отрицательные черты. Придирка к, якобы, неправильному написанию фамилии негодяя Панахова, прошедшего, кстати говоря, подготовку в разведцентрах Турции (читай документальный роман «Адмирал ФСБ» в журнале «Наш современник» кажется за позапрошлый год, посвященный Герману Угрюмову- герою России, трехзвездному адмиралу и заместителю директора ФСБ РФ, бывшему в 90 году начальником особого отдела КФ. Там же найдется множество фактов, подтверждающих написанное мной.) притянута за уши. Я специально проверил, не допущена ли опечатка в книге и убедился в том, что всё написано правильно. Ссылка на не существующий в Баку фонтан «Семь красавиц» тоже несостоятельна, возможно, что он официально назывался как-то иначе (скорей всего Фонтаном дружбы народов), но в обиходе именовался именно так как я написал. Располагался он на площади где раньше находилось известное всем по фильму «Человек амфибия» кафе «Наргиз». Потом кафе сломали, площадь выложили красноватой плиткой, построили несколько фонтанов, в том числе и названный мной. Пройти мимо него было просто невозможно, если идти от кинотеатра «Азербайджан» никуда не сворачивая. Был еще фонтан на площади перед фуникулером, изображающий местного воина разрубающего мечом дракона. Матросы называли его «Рабочий по камбузу». Под этим названием он и сохранился в моей памяти, а то, что я не помню его настоящего названия ,совсем не означает, что его не существует в природе.
Скинхеды тоже напрасно волновались насчет того, что я писал « только о азербайджанцах, армянах и военных», а умолчал о Русских. Было у меня и о русских, просто они плохо умеют читать или страдают слабоумием. Скорей всего и то и другое. Правда, при редактировании, рассказ был сокращен и многое из написанного в него не вошло. В начальный период тех событий Русских еще не трогали, только грабили квартиры уехавших. Даже на домах писали: «Русские! Не уезжайте! Нам нужны рабы и проститутки!». Согласитесь, весьма «доброжелательное» пожелание, еще грозились вешать на каждом дереве, что тоже никак не может считаться попыткой выгнать. Позже, в квартирах Русских раздавались телефонные звонки: « Ты еще живой?- интересовались звонившие- «И не уехал? Хочешь я помогу тебе отправить в Россию вещи, а ты мне оставишь квартиру? Не хочешь, тогда так заберем!». За трехкомнатную квартиру в центре города Русским тогда предлагали не больше 20000 рублей и, зачастую, оформив документы, убивали, получая и квартиру и деньги. Якорь

Позволю себе не согласиться и с теми, кто утверждает, что погромами занимались в основном еразы. Мне ни разу не приходилось слышать об их участии в погромах, среди убитых их тоже не было.., зато я был свидетелем того, как еразы просили местных громил поделиться захваченными квартирами: « У вас уже несколько квартир, а нам жить негде.- канючили они и получали отказ.
Не согласен я и с тем, что развал СССР начался с НКО. Он начался с принятия Декларации о независимости России, протащенной негодяем Ельциным. Это признано всеми и всем известно, а обвинять в стравливании народов людей в погонах просто глупо. Так что не стоит на этом останавливаться. В моем рассказе было и о роли четы Горбачевых, Старовойтовой и некоторых других политиков в создании и разжигании этого конфликта, но эта часть рассказа была исключена при редактировании.
Ничего не могу сказать о том, что происходило в Армении, поскольку никогда там не был, а писал только о том, что видел собственными глазами. Мои же познания о происходящем тогда в Армении, куда также были введены войска, ограничивались телерепортажем, в котором наши солдаты и офицеры говорили о том, как хорошо их принимали местные жители и о том, что с удовольствием приедут туда погостить. Поэтому думаю, что о происходящем там пусть напишут те, кто там был. Это будет правильно, а строить свои умозаключения только для того чтобы меня не обвинили в пристрастности, считаю для себя неприемлемым.
В том же что резня в Баку готовилась заранее, задолго до появления в городе еразов, так же верно, как и то, что в 89 году был Сумгаит. Об этом пишут в отзывах на рассказ и те, кто был очевидцем тех событий.

Благодарен тем, кто правильно понял, что рассказ не об Азербайджанском народе, а о выродках, которые встречаются в большей или меньшей степени среди любого народа. Против Азербайджанского народа направлено то, что нынешние власти Азербайджана каждый год преподносят действия Советской армии не как борьбу с этими выродками, а как преступление против Азербайджанского народа, тем самым, ставя между ними знак равенства. Полагаю, что это достаточно явно видно из рассказа и не требует дополнительных пояснений. Будет интересно получить дополнительную информацию от очевидцев, предложенную в обсуждении.
Естественно, я не имею ничего против размещения рассказа на других сайтах, о котором меня спрашивают. Я написал этот рассказ для того, чтобы тщательно скрываемая правда о тех событиях стала известна людям и чтобы подобное никогда и нигде не повторилось.
В последнее время, особенно на телевидении, участились передачи о проявлениях национализма в России. Многие озабочены большим притоком эмигрантов в основном кавказцев в крупные города России. Основания для беспокойства есть. Лично у меня Таджики, занятые на самых не престижных работах (ремонт дорог, строительство и т.д.) за мизерную плату, украинцы, молдаване… озабоченности не вызывают. Они заработают немного и уедут. А вот китайцы и азербайджанцы вызывают серьёзные опасения. Эти уезжать не собираются. Но не будем сейчас говорить о китайцах. Это тема для отдельного разговора. Поговорим по теме. Среди работающих я ни разу не видел своих бывших земляков. Они благополучно захватили все рынки России и торгуют отнюдь не привозными фруктами с юга, а местной картошкой, капустой и т.д., скупленной за бесценок и зачастую с применением насилия у местных крестьян, покупают дорогие квартиры, за взятки получают гражданство… Уже только в Москве по официальным данным азербайджанская диаспора составляет больше миллиона. Когда я слышу об этом, то вспоминаю как Бадалов и Керимов (о них упоминалось в моем рассказе) обсуждали план НФА о ползучем заселении России. « Все Русские мужики- пьяницы, а бабы- бляди!- говорил Бадалов- «Половина из них вымрет сама, а половину мы сделаем своими рабами.» Вот так, не больше и не меньше. К сожалению, пока их план вытеснения Русских успешно работает. Не стоит жаловаться на то, что приехавшие не уважают законов и обычаев коренных жителей. Это не входит в их планы. Они хотят, чтобы мы подчинялись установленным ими порядкам. Эта проблема должна решаться на высшем государственном уровне, иначе это приведет к тому, что план НФА осуществится, или громить азербайджанцев, а вместе с ними и всех кто не обладает ярко выраженной славянской внешностью, будут уже в России. И будет это не менее омерзительно чем было в Баку, и пострадают, как это обычно бывает, невиновные. Но это уже дело политиков, на здравый смысл которых трудно полагаться на современном этапе.
Чуть было не забыл. Ошибки в дате событий у меня тоже нет. Рассказ в warClub размещал не я. Я, вообще, узнал о существовании клуба несколько дней назад. Так что, по видимому, тот кто размещал, тот и допустил ошибку. Рассказ же был размещен в Литсовете, где мне открыли отдельную страничку и где кроме «Черного января» вывешены еще около 40 рассказов уже другого жанра. Якорь
Александр Сафаров.