Купить печатную версию
Пока Курамшин беседовал с обретённым из небытия другом, Агния успела побывать на позициях ополчения, пообщаться с некоторыми бойцами, сделать приличное количество фотографий и навестить семью Луговых. Это многострадальное семейство, действительно, почти не покидало погреба, кое-как обустроенного «для жизни». Дом их соседей был разрушен ещё два дня назад, и Луговые при всяком обстреле с ужасом ждали, что очередной снаряд обрушится и на их крышу.
- Мы так долго копили на этот дом, так долго строили его. Чтобы детям было, где жить. Огород опять же, две козы, курочки… Думали, так и прокормимся. А теперь как жить? Куда деваться? – горько причитала хозяйка, дородная женщина лет сорока с мягким усталым лицом.
На вопрос о родных Марина лишь махнула рукой. Можно считать, что и нет. Родная сестра честит её сепаратисткой и говорит, что она получает то, что заслуживает. И вместе с мужем доносы на соседей пишет – «кто не скачет». И гордится своим патриотизмом!
Конечно, есть знакомые… Но с пятью детьми к кому на шею свалишься на неопределённый срок? Младшенькая Оля к тому же болеет. А из-за войны теперь даже у врача наблюдаться нет возможности. Раньше в Пригороде была больничка, но теперь она наполовину разрушена. А то, что не разрушено, выполняет функции военного госпиталя. Да и то сказать – работают в нём только один хирург да медсестра. Остальные уехали в город. А теперь, говорят, и оттуда бегут. Ещё помогает волонтёр Татьяна Ивановна. Пожилая женщина приехала из Саратовской области, где работала нянечкой в больнице.
- А вот там ниже по улице дедушка с бабушкой жили. Обоих разом накрыло… Такие добрые, сердечные были люди. Тётя Клава детей всегда в гости зазывала, угощала их. Дядя Лёша болел, ему в подпол тяжело было спускаться. Он её гнал, а она не могла его оставить. Так и погибли.
Марина рассказывала буднично, отрешённо, уже свыкнувшись с каждодневным ужасом. Лишь правая щека её иногда подрагивала от нервного тика, и время от времени она опасливо озиралась, проверяя, все ли дети рядом.
Марина вела дневник и, следуя её примеру, вела его старшая дочь Катя. Военный дневник 14-летней девочки… «Самое страшное, если маму убьют. Пусть лучше убьют меня. Тогда Толя, Митя, Саша и Оля останутся с мамой. А если её не будет, мы погибнем все…» Страшно, когда ребёнок в такие годы так спокойно и рассудительно пишет о самых жутких вещах… Эта девочка уже видела смерть, она каждый день ходит рядом с ней, но боится не за себя – за младших, за мать. А её братья уже разбираются в оружии, уже на звук определяют, какие орудия работают, по осколкам в воронках – какие разрушили очередной кусочек их привычной жизни.
А жизнь, судя по обломкам её, была уж, во всяком случае, лучше, чем в русской средней полосе, в той же Тверской или какой ещё области. Не примечала здесь Агния наших рассохшихся избушек прошлого столетья, нашей гнетущей нищеты. Хорошие крепкие дома с садами и огородами, нормальный (по нашим меркам), устроенный быт… И, вот, истреблялось это всё без всякой жалости под киевские заклинания о «единой Украине». Единая – на костях? На крови детей? На всём этом ужасе, боли, ненависти? Нет, уже не склеить этого. А даже если на время и получится, то лишь ненадолго, потому что такое не забывается и не прощается никогда. И не должно прощаться.
Агния тщетно пыталась представить себя на месте Марины и других немногочисленных теперь уже жителей. Да где уж… У неё никогда не было ни дома, ни семьи. Марко – не в счёт. Хотя и прожили вместе десять лет, а что толку? Именно что – жили вместе, оставаясь в глубине души чужими людьми. Впрочем, неправда, что дома не было. У неё был Дом. Дом, где прошло её детство, где она единственный раз в своей жизни любила, где была счастлива. Старый, мудрый Дом, он ещё и сейчас стоит, покинутый, потемневший от обиды, позволяющий злым дождям и снегу сочиться сквозь его крышу. Если разобраться, только он и был у неё – Дом. А всё остальное – сплошной сон, пустой и ничего не значащий…
Внезапно представилось, как какая-то злая сила стирает с лица земли не эти дома, которые видела она теперь, а её собственный Дом, её память, всё, что было ей дорого. Замутилось в глазах… Да, вот тогда бы она точно оружие взяла и убила бы любого, кто попытался бы… И тотчас другая мысль горечью подступила: безо всякой злой силы это чёрное дело могли уже сделать дожди, снега и ветра. Дому нужны хозяева, нужна забота, как живому существу. А она не была там… Без малого пятнадцать лет! И тут же решилось – если только не убьют нечаянно здесь, непременно нужно будет поехать и привести в порядок Дом, покаяться перед ним за предательство…
- Агния Сергевна, а хотите нашу школу посмотреть? Её на прошлой неделе разбомбили! – это уже теребил её за рукав резвый Сашка, младший маринин сын, тот самый, что всё рвался воевать.
- Саша! – сурово одёрнула его мать. – Сколько раз говорить – со двора ни ногой? Представляете, три дня назад убежал – я чуть с ума не сошла. И прямиком к нашему блокпосту направился, даже автомат игрушечный прихватил, вояка. Ну, ребята его привели домой через час, конечно… А он всё равно за ними рвётся. Глаз да глаз нужен! Уж отцу сказала – последи! Всё равно ведь уследить не может!
- Сань, первая заповедь бойца – слушайся старшего по званию, - весело прищурился Олег. – Я тебе, как старший по званию, приказываю охранять мать и сестёр. А школу Агнии Сергевне я сам покажу.
- Есть, - понуро согласился малец, прикладывая ручонку к кепке.
Школа находилась неподалёку от дома Луговых. Точнее, её руины. Более или менее цела осталась лишь левая часть здания. Агния осторожно ступила внутрь, попутно фотографируя всё, что открывалось глазам.
- Аккуратнее, не споткнитесь, - предупредил Олег.
Пройдя по усыпанному осколками стекла и пылью коридору, Агния очутилась в актовом зале. Стена его была пробита снарядом, часть кресел выворочена, но фортепиано осталось на месте. Его лишь засыпало пылью. Агния подошла к инструменту и, открыв крышку, наугад наиграла первую пришедшую на ум мелодию:
- Расстроено, - заметила с сожалением.
- А вы играете?
- Раньше играла… Когда-то я училась в музыкальной школе, но это было очень давно, - всё-таки она придвинула табурет и заиграла вторую часть второго рахманинского концерта. Инструмент безбожно фальшивил, но почему-то жалко было прерывать игру.
Внезапно послышавшийся голос, прозвучавший особенно гулко под этими сводами, вывел её из равновесия:
- А что, Тарусевич, разве у нас открылись музыкальные сезоны?
- Никак нет, Сергей Васильевич, - при этом имени перед глазами Агни пошли круги. - Просто провожу экскурсию для представительницы СМИ. Её коллега сейчас у командира…
- Вот как? Мир перевернулся?
- По-моему, они просто оказались знакомы.
- Любопытно… - высокая, подтянутая фигура, появившаяся из темноты коридора, приближалась.
- Ну, а я взялся организовать «культурную программу» для Агнии Сергевны. Вот, познакомьтесь, Агния Сергевна, это командир нашей роты капитан Родионов.
Фигура замерла в проходе между кресел. Агния подняла голову, не находя в себе сил встать.
- Агния Сергевна… - медленно повторил негромкий, спокойный голос. – Рад познакомиться с вами и, надеюсь, смогу быть вам полезен. Тарусевич, вас там разыскивают ваши друзья Дениро и Каркуша. Вы можете быть свободны, а госпоже Калитиной я сам покажу всё, что её ещё интересует.
- Вы тоже, что ли, знакомы? – удивился Олег.
- Ефрейтор, соблюдайте субординацию.
- Слушаюсь!
- На выход шагом марш.
Ополченец поспешно удалился, несколько раз любопытно оглянувшись. Сергей медленно подошёл к фортепиано и, облокотившись о него, внимательно посмотрел на Агнию:
- «На дороге, здесь, богиня грёз, мечта феерий… Иль это сон?» - в голосе звучало с трудом сдерживаемое раздражение.
- «Мила мне лесть. Да, это я…»
Сергей ударил ладонью по крышке фортепиано, отчего инструмент жалобно скрипнул, спросил усталым тоном после непродолжительной паузы:
- Можно поинтересоваться, зачем ты приехала?
- Я приехала, чтобы помочь… Я не знала, что встречу здесь тебя…
- А если бы знала, не приехала бы помогать? – Сергей усмехнулся, затеребил ус, что всегда являлось верной приметой его раздражения.
- Послушай, мне не кажется, что сейчас подходящее время и место для выяснения отношений.
- Выяснения отношений? Бог с вами, Агния Сергевна. Для того, чтобы выяснять отношения, их надо иметь, а мы с вами, слава Богу, люди посторонние.
- Так уж и слава Богу? – Агния, наконец, поднялась. – Может быть, и так… Только ты сам всегда говорил, что в природе не бывает случайностей. И если судьба нас здесь свела, то в этом есть какой-то смысл.
- Ты давно переквалифицировалась из кинематографистов в журналисты?
- Дня три назад.
- Всего-навсего?
- Серёж, зачем этот тон? Если между нами, как ты сказал, ничего нет, то давай говорить, как посторонние люди.
- Что ж, можно попробовать.
- Я привезла в город гуманитарную помощь. Одним из моих попутчиков был журналист Валерий Курамшин, и он предложил мне работать вместе. Всё-таки что такое камера мне объяснять не надо. Я согласилась.
- И надолго к нам приехала ваша съёмочная бригада?
- Насчёт Валеры не знаю, а я насовсем.
- Насовсем?
- Да. Того, что я успела сегодня увидеть, мне достало, чтобы понять, что моё место здесь.
- А я думал твоё место в Италии?
- Оно никогда не было моим. Я лишь занимала чужое…
- Допустим. Но что ты собираешься делать здесь? Здесь война, ты это понимаешь?
- Если бы не понимала, не приехала бы.
- И что ты собираешься делать на войне? Ты же ничего не умеешь! Не то, что медицинскую помощь оказать, но – элементарную похлёбку сварить! Извини, Аля, но, как говорилось в известном фильме «без такой подмоги мы перешибли б Бонапарту ноги»!
- «А если ум, сердце, силы, нервы – всё просит за тебя, страна, мать-Родина, отдать всё без остатка»?
- «От глупостей штабных довольно вянут уши!»
- Я смотрю, моей любимой игры ты не забыл…
- Да уж, приклеились твои цитаты, - вновь усмехнулся смягчившийся Сергей. - Но «в игру я эту не играю больше». Ты всерьёз считаешь, что сможешь быть полезна в этом аду?
- По крайней мере, я должна попробовать. Обещаю, что хлопот тебе со мной не будет. К тому же пока Курамшин здесь, я буду работать с ним.
- Курамшин – человек серьёзный, - сказал Сергей. – Вероятно, один из лучших военных журналистов. И, что совсем редкость, честный. Я рад, что он приехал к нам. По крайней мере, напишет всё, как есть. Что ж, Агния Сергевна, пойдёмте. Если не начнётся обстрела, то я покажу вам наш лазарет, где особенно не достаёт рабочих рук. Впрочем, полагаю, что часов до девяти вечера время у нас есть.
- Почему до девяти?
- Укры – товарищи пунктуальные. В девять часов они начинают пальбу практически всегда. Видимо, желают нам таким образом спокойной ночи.
Агния послушно последовало за Сергеем. В висках лихорадочно стучало. Этой встречи не ждала она, не могла себе даже вообразить, и никак не могла понять теперь, что же делать дальше? Изображать, что и впрямь – посторонние? А, если разобраться, разве не так? Столько лет прошло… Но с другой стороны то, как он говорил, как смотрел на неё – не об обратном ли свидетельствует? Ведь он ничего не забыл, как и она… Или же только обиду, предательство не забыл? Если так, то, может, и впрямь лучше уехать? Хотя бы в город. Там тоже руки нужны. Но ведь обещала помогать Курамшину – куда ж теперь бежать? Что ж, пусть от него пока и зависит всё. Куда он поедет, туда и она, а там всё прояснится.
Оказавшись на улице, при свете дня Агния искоса вглядывалась в казавшееся невозмутимым лицо Сергея. Годы коснулись его меньше, чем её. Та же лёгкость, оточенность, изящество во всём: движениях, чертах лица, речи… Те же ясные, спокойные глаза. Вот, разве что бороду отпустил, а волосы наоборот остриг по-военному коротко. И форма полевая очень идёт ему. Хотя она идёт, пожалуй, любому мужчине. Интересно, как прошли для него эти годы? Во всяком случае, не так безмятежно как для неё – под римским солнцем, в достатке и благополучии. А вот надо же: он и теперь бодр и уверен в себе, не идёт, а летит вперёд, поблёскивает глазами зеленоватыми – здесь его место, его стихия; а она – словно выпотрошена вся, обесточена. Какой-то она показалась ему? Впрочем, он и не смотрит на неё, лишь под ноги, на дорогу, словно нарочно.
И всё-таки не может, не может быть, чтобы такая встреча была игрой случая. И так хотелось собственным словам наперекор, не откладывая и не разыгрывая безразличия, поговорить по душам, объяснить всё, попросить прощения… А, впрочем, нашла время! Кругом люди гибнут, а у неё Бог знает, что на уме. Нет уж, никаких объяснений. Она обещала не доставлять ему забот и не доставит. А если есть какой-то смысл в их встрече, то уж как-нибудь проявится он. Нужно лишь скрепить сердце и просто делать то, что собиралась, что должна, ради чего приехала сюда. А там судьба рассудит…
|
