Редко кому на долю выпадает жизнь столь же размеренная, сколь и насыщенная, в которой всё совершается в положенное время: в юности — море, дальнее плавание и пленительная только в эту пору романтика войны, в молодости — основательное и длительное путешествие в экзотические края на противоположной стороне земного шара, по его успешном окончании — слава, награды, в зрелости — руководящая должность, уважение коллег и любовь учеников, в старости — почёт, а ещё позднее — бессмертие в памяти потомков.
 

Именно такую жизнь прожил выходец из семьи обрусевших остзейских немцев русский моряк Иван Фёдорович Крузенштерн. Восемнадцатилетним мичманом, досрочно выпущенным из Морского кадетского корпуса, на 74-пушечном линкоре «Мстислав» он принимал участие в основных баталиях крупных парусников с самого начала Русско-шведской войны 1788–1790 годов. Отличился при Гогланде, Ревеле, Красной Горке, Выборге и в 1790-м стал лейтенантом.

За год до того сражался он и в бою у острова Эланд, в котором погиб командир «Мстислава» капитан Григорий Муловский. Это имя тогда было на устах у всех русских моряков-балтийцев. Ещё бы! Несколько лет под его руководством готовилось первое русское кругосветное плавание. Уже подготовили и оснастили практически всем необходимым флотилию (600-тонный «Холмогор», 530-тонные «Соловки», 450-тонные «Сокол» и «Турухан», а также транспортное судно «Смелый»), составили экипажи, из Англии пригласили кое-кого из участников несчастливого последнего плавания Джеймса Кука, в том числе его штурмана и тёзку Тревенена, носившегося с планами морского сообщения между Камчаткой, Японией и Китаем. Уже в Копенгагене дожидались британские лоцманы, когда вспыхнувшая в 1787 году Русско-турецкая война заставила, как говорилось в приказе императрицы Екатерины II, «приготовляемую в дальнее путешествие под командою флота капитана Муловского экспедицию, по настоящим обстоятельствам отложить, и как офицеров, матросов и прочих людей, для сей эскадры назначенных, так и суда и разные припасы для нее заготовленные, обратить в число той части флота нашего, которая по указу нашему от 20 числа нынешнего месяца Адмиралтейств-коллегии данному, в Средиземное море отправлена долженствует».

Как известно, средиземноморская экспедиция русского флота в тот раз не состоялась: экстравагантный шведский король Густав, решивший половить политическую рыбку в мутной балтийской воде, внезапно и ничем, кроме собственного нездорового воображения, неспровоцированно объявил нахальный ультиматум России и тут же открыл военные действия.
 

Если первая война лишь отложила, то вторая окончательно расстроила широко задуманные планы русской кругосветки. Кроме Муловского смерть похитила с поля брани многих из тех, кто должен был отправиться покорять далёкие моря. Под Выборгом пал и был с почестями похоронен в Кронштадте выслуживший золотую шпагу, почётнейший орден Святого Георгия IV степени и чин капитана 1-го ранга «за усердные труды в хранении со вверенной эскадрой поста при Гангуте» Джеймс Тревенен.

Осталась невостребованной в питерском Монетном департаменте заранее массово изготовленная в золоте, серебре и даже чугуне (на Олонецком горном заводе, где из этого металла отливали преимущественно пушки) медаль «Слава России» с профилем Екатерины на лицевой стороне и парусником — на оборотной. Медаль предназначалась вождям тихоокеанских туземцев на торжественных церемониях принятия их племён и островов в российское подданство.
 

Но, как справедливо говорится, свято место пусто не бывает. Прошло почти десять лет — и один из подчинённых Муловского подал в правительство новый план кругосветного путешествия русских кораблей. Человеком этим оказался возвратившийся после «повышения квалификации» в Англии и у восточных берегов обеих Америк Иван Крузенштерн.

Правда, тогда, в 1799 году, при императоре Павле, его проект не получил немедленного одобрения. Однако уже через три года с тем же предложением выступила торговая Российско-американская компания, и о подателе проекта вспомнили: Ивана Фёдоровича назначили руководителем экспедиции на двух приобретённых у англичан шлюпах — 450-тонной «Надежде» (бывший «Леандр) и 370-тонной «Неве» (бывшая «Темза»).

Оба корабля отплыли из Кронштадта 26 июля (7 августа) 1803 года. Плавание поначалу шло спокойно: после остановки в английском Фалмуте шлюпы вышли на просторы Атлантики и первыми под русским флагом пересекли экватор, что отмечали торжественной церемонией на борту.

Дальше начались сложности. И дело оказалось не только в том, что в забитых под завязку трюмах хрюкала, мычала и, мягко говоря, не озонировала воздух всякая живность. (Кстати, одна, простите за выражение, свинья, вырвавшись из загона, выскочила на палубу да с испугу кинулась за борт. Когда её с трудом выловили, то обратили внимание, что хавронья заодно и помылась, тогда уж догадались хорошенько окатить водой весь прочий зверинец.)
Хотя больше неприятностей доставляли друг другу люди. Так, Крузенштерну с самого начала пришлось делить шестиметровую каюту с Николаем Резановым, отправившемся в Японию в качестве царского посланника. Где-то возле бразильских берегов Резанов неожиданно объявил себя начальником экспедиции и стал, что называется, качать права. Возмущение Крузенштерна легко понять. Дальнейшее общение между соседями по крохотной каюте (Иван Фёдорович умудрялся там ещё и гири, захваченные из Петербурга, тягать) свелось к обмену записочками.

Обогнув опасный мыс Горн, русские корабли весной следующего 1804 года достигли Полинезии. Здесь, в тропическом раю, появилась наконец возможность немного расслабиться. Однако лишь чуть-чуть, ибо у всех в памяти сохранялся трагический пример Кука, съеденного гавайскими дикарями. Местные туземцы также понемногу каннибальствовали. Но против них у «Надежды» имелось шестнадцать орудий. Труднее оказалось устоять перед своеобразным обаянием и прародительской непосредственностью молодых каннибалок, использовавших вместо одежды одни татуировки.
 

Петровский Морской устав 1720 года, действовавший до конца XVIII столетия, ограничивал русских моряков в их амурных делах. Прямо пугаешься, читая некоторые его параграфы. «Ежели кто женский пол изнасильствует и освидетельствуется, за то оной живота лишен да будет, или вечно на галеру послан, по силе дела». Хотя по обоюдному согласию вполне даже можно было. После отплытия с райских островов на север многие матросы уносили на своих плечах и других частях тела такие татуировки, что мгновенно выдали бы их с потрохами, случись им однажды «освидетельствоваться».

Говорят, что некая томная нимфа пыталась соблазнить и белого командира. Но Крузенштерн не поддался, позволил только уговорить себя сделать наколку — надпись, неизвестно в точности на каком языке, — несколько тёплых слов о горячо любимой жене.

Далее отряд разделился: «Нева» отправилась на Аляску, а «Надежда» двинулась сперва на Камчатку, а затем в Японию.

На Камчатке пришлось ссадить одного из членов экипажа, буйного проказника графа Фёдора Толстого. В своё время это была знаменитейшая личность. Бретёр, картёжный шулер, Толстой сбежал в кругосветное плавание, опасаясь серьёзного наказания за очередную свою проделку. На борту вёл себя столь нахально, что в конце концов вызвал неприязнь всей команды. Так, однажды, мертвецки напоив судового священника, хулиган припечатал его бороду к палубе сургучом, да так, что пришлось потом её резать. Сделал он себе, разумеется, и туземные татуировки, которые потом с удовольствием демонстрировал приятелям в Петербурге. Неизвестно, интересовался ли дикарками, но одно известно точно: острова он покинул с орангутаном. А вот сожительствовал ли Толстой с обезьяной в действительности и съел ли её потом — это уже из области легенд, намеренно распускавшихся самим шалуном.
Медали дальних странствий-5Медаль «ЗА ПУТЕШЕСТВІЕ КРУГОМЪ СВѢТА». Реверс

Возможно, вымыслом является и его рассказ о том, как с Камчатки переплыл он на Алеутские острова и жил там некоторое время в индейском племени тлинкитов, воевавших в ту пору с русскими. Как бы то ни было, по возвращении в европейскую часть России Толстой получил в обществе неофициальную прибавку к фамилии — Американец.

Его дальнейшая жизнь оказалась полна взлётов и падений. Храбро воевал в Финляндии, разжалован за дуэль, в 1812 году пошёл добровольцем в пехоту, получил ранение на Бородинском поле, награждён «Георгием» IV степени. После войны жил в Москве, нечисто поигрывал в карты. Женился на любовнице-цыганке. Одиннадцать из двенадцати его детей от этого брака умерли во младенчестве (одна, впрочем, Сарра, скончалась 17-летней, от чахотки) — столько же людей, признавался Толстой, он убил на дуэлях.

Среди жертв этого отчаянного человека вполне мог оказаться и Пушкин. Во время бессарабской ссылки поэта Толстой из озорства распространил по Москве слух, будто бы опального стихотворца выпороли в охранном отделении.

Взбешённый Пушкин ответил эпиграммой и начал готовиться к дуэли. Вот пушкинский текст:

В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружён,
Долго все концы вселенной
Осквернял развратом он.
Но, исправясь понемногу,
Он загладил свой позор,
И теперь он — слава богу —
Только что картёжный вор.

Впрочем, общим знакомым удалось помирить этих неординарных людей. И вот уже в «Онегине» дан вполне дружеский портрет Толстого в образе дуэлянта Зарецкого:

В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского, живёт
И здравствует ещё доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картёжной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надёжный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
Но — довольно о нём.

Мы упомянули выше о воинственном алеутском племени тлинкитов. В 1802–1805 годах они предприняли ряд вооружённых нападений на российские поселения. В усмирении индейцев участвовал и шлюп «Нева» под командованием капитана Юрия Лисянского, как раз подоспевший сюда с Гавайев.
Интересный факт: русско-индейская война формально не окончилась ни в 1805-м, ни даже в 1867-м, когда Аляску продали США. И только в 2004 году состоялась церемония «заключения мира», на которой вместе с местными индейцами присутствовал со стороны России дальний потомок главы русских колоний в Америке.

Разумеется, имелись среди аляскинских чингачгуков и те, кто участвовал в той войне на стороне пришельцев. Для награждения их вождей в 1806 году и учредили медаль «Союзные России» (другое название — «Для старшин североамериканских диких племён»). На её аверсе изображены двуглавый орёл под императорской короной и щит с вензелем Александра I. На реверсе надпись: «СОЮЗНЫЕ РОССІИ». Медаль следовало носить на ленте Владимирского ордена.

Покуда «Нева» осыпала ядрами недобитых тлинкитов, «Надежда», не допущенная пристать к японскому берегу, простояла несколько месяцев на якоре в заливе у нагасакского порта Дэдзима. Посольство Резанова окончилось полной неудачей: русским возвратили подарки и посоветовали убираться подобру-поздорову. Вернувшись в Петропавловск, Крузенштерн получил за первую часть похода орден Святой Анны II степени, а незадачливый Резанов — лишь драгоценную табакерку. Не без позора оставил он «Надежду», а потом отправился с инспекцией на Аляску и дальше — в Калифорнию, чтобы установить торговые отношения с тамошними испанцами. История его увлечения 15-летней Марией Консепсьон Аргуэльо изложена достаточно подробно, хотя и с романтическими преувеличениями, поэтом Андреем Вознесенским. Положенная ещё и на музыку талантливым композитором Алексеем Рыбниковым, она до сих пор остаётся этаким слезливо-попсоватым театральным хитом. Так что задерживаться на ней не будем.
 

В августе 1806 года через Юго-Восточную Азию, благополучно миновав африканский мыс Доброй Надежды, оба крузенштерновских корабля возвратились в воды северных широт и в кронштадтскую гавань. Ивану Фёдоровичу добавили к «Анне» «Владимира» III степени, его офицеров наградили сообразно рангу и заслугам орденами и званиями. А рядовым участникам первого русского кругосветного плавания выдали три десятка памятных восьмиугольных серебряных медалей следующего вида: на аверсе — портрет Александра I в мундире Преображенского полка, на реверсе, в овале, корабль, плывущий по морю. Вокруг корабля надпись: «ЗА ПУТЕШЕСТВІЕ КРУГОМЪ СВѢТА». Сверху и снизу даты: «1803» и «1806». Кроме того, каждый мореплаватель — от простого матроса до обоих капитанов — получил пожизненный пенсион.

В дальнейшем Крузенштерн предался научной и преподавательской деятельности: в 1811 году был назначен инспектором классов, а с 1827 года — директором родного ему Морского кадетского корпуса. На историческую сцену вступило, между тем, новое поколение, выпестованное уже Иваном Фёдоровичем. Руководствуясь его инструкциями, в 1815 году отправился в следующее трёхлетнее кругосветное плавание бывший 15-летний юнга с «Надежды» — Отто Коцебу на бриге «Рюрик». А в 1819-м к неизведанным южнополярным областям двинулась экспедиция ещё одного «надеждинца» — Фаддея Беллинсгаузена (как и Крузенштерн, он был остзейским немцем). Там в январе следующего года команды шлюпов «Восток» и «Мирный» (Михаил Лазарев) открыли новый материк — Антарктиду.

С собой последняя экспедиция везла солидный запас серебряных и медных медалей с профилем императора на аверсе и надписью по окружности: «АЛЕКСАНДРЪ ПЕРВОЙ Б. М. ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.». На оборотной стороне, в четыре строки: «ШЛЮПЫ — ВОСТОК — И — МИРНЫЙ». И дата чеканки. Медали эти щедро раздавались туземцам новооткрытых островов Океании, а то, что осталось, мореплавателям по их возвращении раздали «на память».

Медалями того же дизайна, но с изменённой соответственно надписью снабжена была и другая русская кругосветная экспедиция того же года — на шлюпах «Открытие» и «Благонамеренный».

Поскольку в нашу узкую задачу не входит подробное описание путешествий, то, ограничившись первым из них и основополагающим, за подробной информацией об остальных отсылаем читателя к другим источникам, несравненно более полным. А завершим рассказ о «медалях дальних странствий» Александровской эпохи курьёзным эпизодом.

В 1815 году на Гавайские, или Сэндвичевы (Сандвичевы) острова, как наименовал их в 1778-м первооткрыватель Джеймс Кук (не потому что главный из них, собственно Гавайи, похож на фастфудное блюдо, а в честь тогдашнего первого лорда Адмиралтейства графа Сэндвича, изобретателя этого кушанья), прибыл с русской Аляски немецкий натуралист-авантюрист Георг Шеффер. Он вмешался в местные дрязги и соорудил на подаренном ему туземцами берегу форты Российско-американской компании, планируя в дальнейшем присоединить Гавайи к России. Посулив гавайскому королю покровительство русского царя, ловкач, не имевший никаких официальных на то полномочий, даже убедил его подписать прошение о протекторате Российской империи. Однако авантюра вскоре окончилась провалом, так как на острова уже посматривали с востока те, кто затем сделал их своим 50-м штатом. Вскоре вооружённые американцы при поддержке аборигенов разрушили поселения, а их жителей заставили погрузиться на русское судно и отплыть.
 

Памятью этой неудачи осталась медаль на Аннинской ленте «Владетелю Сандвичевых островов» (неизвестно, была ли она вручена) с профилем Александра I и надписью на реверсе в пять строк: «ВЛАДЕТЕЛЮ — САНДВИЧЕВЫХЪ — ОСТРОВОВЪ ТАМАРИ — ВЪ ЗНАКЪ ДРУЖБЫ ЕГО — КЪ РОССІЯНАМЪ».

Вернувшись в Петербург, Шеффер некоторое время продолжал осаждать царское правительство своими гавайскими прожектами, пока через управляющего иностранной коллегией Карла Нессельроде ему не передали окончательный вердикт:

«Государь император изволит полагать, что приобретение сих островов и добровольное их поступление в его покровительство не только не может принесть России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами. И потому Его величеству угодно, чтобы королю Томари, изъявя всю возможную приветливость и желание сохранить с ним приязненные сношения, от него помянутого акта не принимать, а только ограничиться постановлением с ним вышеупомянутых благоприязненных сношений и действовать к распространению с Сандвичевыми островами торговых оборотов Американской компании, поколику оные сообразны будут сему порядку дел».
Порядку дел оные оказались несообразны.