Поводы для арестов и расстрелов подчас бывали просто смехотворны.
Вина некоторых казненных на полигоне заключалась лишь в том, что они хранили переписанное от руки стихотворение Есенина, направленное против «придворного поэта» Демьяна Бедного («антисоветская агитация!»). Или книгу С. Нилуса «На берегу Божьей реки» («национализм, антисемитизм, церковное мракобесие!»). Или, не дай Бог, у кого-то припрятан был портрет последнего царя («диверсия, монархические настроения!»). Иных привели в Бутово невинные шутки, которые они позволяли себе (иногда даже в стихах), в адрес прославленного летчика Водопьянова. Это тоже почему-то не прощалось. Попал на полигон наборщик 1-й Образцовой типографии, допустивший непоправимую ошибку в своей многотиражке «Правда полиграфиста»: вместо «троцкистской нечисти» набрал – «советской нечисти». Он и женщина-корректор поплатились за это жизнью. В Бутове окончились дни одного райкомовского работника; войдя в раж на демонстрации, бедолага что есть мочи крикнул в громкоговоритель: «Да здравствует Гитлер!» – вместо «Да здравствует Сталин!» (Ну, его, конечно, под белы рученьки увели куда следует, и сколько он потом не оправдывался, что это получилось «нечаянно», «не знаю как», никто ему не поверил.) Некоторые оказались в бутовских рвах лишь потому, что их захудалая комнатенка в коммуналке приглянулась соседу или жене соседа. (Хорошие отдельные квартиры после ареста их жителей предназначались серьезным людям. Как правило, это были сотрудники НКВД. Хотя и комнаты в коммуналках чаще всего доставались им же; тому есть множество примеров...)
Есть в бутовских рвах музыкантыcv – композиторы, певцы, пианисты, скрипачи, есть артисты драматических театров, цирковые артисты, есть даже артист эстрадного жанра. Но из деятелей искусства и культуры больше всего здесь художников – около ста. В числе погибших – художники на любой вкус: и авангардисты, и соцреалисты. Есть живописцы, графики, скульпторы, миниатюристы и прикладники, есть иконописцы, модельеры, художники по тканям и по росписи посуды. Большую группу художников, пострадавших в Бутове, составляют латыши. Многие из них прибыли в Москву в составе Сводной роты красных латышских стрелков, жили в Кремле, там же, в свободное от основной работы время творили, устраивали шокирующие выставки абстрактного искусства.
Есть среди художников, расстрелянных в Бутове, такие, чьи произведения теперь составляют славу русского искусства. Это прежде всего Александр Древин, чьи работы, чудом спасенные от конфискации, находятся теперь в постоянной экспозиции Третьяковской галереи и в лучших выставочных залах мира. Судьба произведений другого замечательного художника Романа Семашкевича сложилась так же трагически, как и судьба самого автора; около трехсот его картин, приготовленных для персональной выставки, было изъято при обыске. Немногие сохранившиеся произведения Р. Семашкевича также находятся в Третьяковке, путешествуют с выставками по всему миру. Широко известно в среде профессионалов имя Густава Клуциса, живописца, дизайнера и проектировщика, родоначальника советского фотоплаката.
Особое место в списке погибших художников занимает 23-летний Владимир Тимирев – сын контр-адмирала С. Н. Тимирева, пасынок другого адмирала и бывшего «Верховного правителя России» – А. В. Колчака. Обвиненный в шпионаже в пользу Германии, он, конечно, поплатился за свое происхождение: за отца-адмирала, эмигрировавшего в Японию, а затем в Китай, за мать, А. В. Тимиреву, возлюбленную Колчака, добровольно последовавшую за ним в тюрьму. Около сорока лет провела потом Анна Васильевна Тимирева в изгнании. Все эти годы она разыскивала своего единственного сына. А он 28 мая 1938 г. был расстрелян на Бутовском полигоне. От Оди Тимирева (так звали его близкие) остались чудесные акварели, полные света, воздуха, неторопливо плывущих по морю кораблей – мира покоя и ничем незамутненной радости жизни. Более ста работ В. Тимирева находится в музеях Москвы, Пензы, Нукуса и других городов.
Художник и иконописец Владимир Алексеевич Комаровский, по происхождению граф, был связан родством со многими известными дворянскими фамилиями. Им расписано несколько храмов, созданы прекрасные иконы, поражающие силой религиозного воздействия и какой-то особенной возвышенной простотой. В. А. Комаровский был не только художником, но и теоретиком иконописного искусства, основателем общества и журнала «Русская икона». Его заботило распространение знаний о древнерусском искусстве и воспитание вкуса в деле иконописного убранства храма – деле «церковной богослужебной красоты». Художник подвергался арестам пять раз. Наконец, после пятого ареста его приговорили к высшей мере наказания. Он был расстрелян в Бутове 5 ноября 1937 г.
Первым помощником В. А. Комаровского во всех его трудах был двоюродный брат и старший его товарищ, граф Юрий Александрович Олсуфьев, много потрудившийся для открытия и прославления древнерусского искусства. Ю. А. Олсуфьева расстреляли на Бутовском полигоне 14 марта 1938 г.
В одной из своих теоретических работ В. А. Комаровский писал: «Мир духовный, истинный – прост, бесконечность его реальна». Но, вступая в непримиримое противоречие с высшей жизнью духа, «в одебелевшем греховном мире» «одебелевшие человеческие существа» (выражения Комаровского) безнаказанно истребляли себе подобных. Вместе с жизнью уходили в небытие труды художников, литераторов, ученых...
В числе расстрелянных в Бутове немало выдающихся деятелей прошедшей эпохи: председатель Государственной Думы второго созыва Федор Александрович Головин, члены Государственной Думы четвертого созыва – уездный предводитель дворянства, М. Х. Готовицкий и священник Алексий Мешковский. Лежат в земле Бутова: бывший предводитель Тульского дворянства граф А. В. Бибиков, камергер двора государя Николая II, сенатор Временного правительства П. Н. Рекшинский, граф Б. В. Ростопчин (перед арестом – преподаватель в Литфонде), князь Н. М. Чегодаев, поручик царской армии князь Л. А. Шаховской, бывший надворный советник, товарищ прокурора Смоленского окружного суда К. П. Ястребов. Здесь же – товарищ министра внутренних дел при Временном правительстве в 1917 г. Д. М. Щепкин. Из женщин мы видим в списках жену начальника царской охраны и учительницу царских детей в Тобольске и Екатеринбурге – К. М. Кобылинскую, Н. В. Никитину, урожденную княгиню Вотбольскую. Все из вышеперечисленных были расстреляны в Бутове в декабре 1937 г.
Наконец, мы находим в списках пострадавших имя московского губернатора и товарища министра внутренних дел, шефа корпуса жандармов В. Ф. Джунковского. Это имя дорого для всех, кто любит Москву и интересуется ее историей.
Московский губернатор
Это был один из самых благородных и примечательных людей в Москве и Петербурге начала XX века. Еще в XVIII веке роду Джунковских был пожалован герб и девиз: «Deo et proximo», что означает – «Богу и людям». Последующие поколения Джунковских жили и умирали в соответствии с этим девизом. Владимир Федорович был адъютантом великого князя Сергея Александровича и жил вместе с сестрой, Евдокией Федоровной, в Николаевском дворце Московского Кремля (она была придворной дамой при великой княжне Марии Павловне). После убийства великого князя Сергея Александровича в феврале 1905 г. Владимир Федорович был назначен сначала вице-губернатором, затем губернатором Московской губернии. В том же году он стал флигель-адьютантом государя и был определен в его Свиту.
С 1909 г. в течение четырех лет Джунковский был губернатором Москвы. Кроме исполнения основных своих обязанностей, он был попечителем множества благотворительных организаций. Но особенно много сил он отдавал борьбе с одним из главных, по его мнению, зол русского народа – пьянством. Он был учредителем, а с 1905 г. стал председателем Московского столичного попечительства о народной трезвости. Были открыты в Москве первые наркологические лечебницы для алкоголиков, а для досуга малоимущих – библиотеки, читальни, народные дома, где ставились благотворительные спектакли с участием лучших московских артистов.
Император высоко оценил деятельность В. Ф. Джунковского на посту губернатора – он был произведен в генерал-майоры. В 1911 г. В. Ф. Джунковский вместе с большинством русских людей оплакивал гибель П. А. Столыпина. В своих воспоминаниях Владимир Федорович называл его «вечным рыцарем России». В. Ф. Джунковский писал о Столыпине: «Он вступил на свой трудный ответственный пост в годы великого испытания и показал, как надо жить для России и умирать за нее». Эти слова можно с полным правом отнести и к самому Джунковскому.
С особым размахом и торжественностью в 1912 г. праздновалось столетие со дня Бородинского сражения. В Бородинском музее на Чистых прудах в Москве, в сооружении которого Джунковский принимал живейшее участие, был «на вечные времена» помещен его портрет. Следующий 1913 г. остался в истории как год празднования 300-летия Дома Романовых. Хлопоты по проведению празднеств, охрана государя и его семьи во время их поездок по стране легли на плечи Джунковского.
23 января 1913 г. Джунковский был назначен на пост товарища (помощника) министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов. Москва торжественно проводила своего недавнего губернатора.
В 1913-1914 гг. В. Ф. Джунковский провел реорганизацию органов сыска. Он попытался избавиться от провокаторов и провокации как таковой, считая ее безнравственной. Джунковский вынудил уйти из Думы и покинуть пределы Российской империи провокатора Малиновского, об истинной роли которого стало известно лишь после 1917 г.cvi Ему была отвратительна роль и другого известного провокатора – Азефаcvii. Одним словом, это был, как тогда писали, «такой нетипичный жандарм». (Некоторые профессионалы до сих пор обвиняют его в излишней мягкости и благородстве в те предреволюционные годы.)
С началом 1-й мировой войны деятельность В. Ф. Джунковского еще более расширилась. Он отвечал теперь за набор и распределение новобранцев. В его ведении была также служба военной контрразведки в приграничных районах и в тылу врага. В поле его внимания неизменно находилась ожесточенная антивоенная и антиправительственная деятельность революционных партий. Кроме того, Владимир Федорович постоянно сопровождал государя в его посещениях Ставки Верховного Главнокомандующего, лазаретов для раненых, военных заводов и предприятий.
И вот столь обширные и ревностные труды его пошли прахом в одно мгновение.
15-го августа 1915 г., в самый разгар войны карьера В. Ф. Джунковского неожиданно оборвалась. Причиной тому стал Г. Распутин.
К началу 1912 г. Распутин приобрел огромное влияние при дворе. Про него стали ходить самые фантастические слухи, которые, как пишет Джунковский, «в основе своей были верными, хотя и сильно преувеличенными». «Относительно него, – продолжает Джунковский, у меня составилась… тактика моего поведения – без всяких компромиссов…»..Находились смелые люди, пытавшиеся просить государя для пользы Отечества удалить Распутина от двора. Но все было бесполезно.
В самых консервативных кругах, писал Джунковский, существовал взгляд, что было бы правильным физическое устранение Распутина, так как влияние этого человека опасно для России. Но сам В. Ф. Джунковский считал такой взгляд «фальшивым» и говорил, что не влияние Распутина страшно для России, а то страшно, что «общество само создало условия, при которых возможно» влияние такого человека как Распутин. «Если бы в обществе было поменьше истеричных и неудовлетворенных женщин, ищущих особых ощущений, – писал Владимир Федорович, – если бы среди занимавших высокие посты и окружавших государя было поменьше лакеев, а побольше честных людей, то распутинцы не могли бы иметь влияния. Все зло в том, что люди предпочитают молчать или лгать, чем говорить правду»cviii.
«Всеподданнейшая записка» – отчет о похождениях Распутина – в июне 1915 г. была представлена государю. В. Ф. Джунковский сам изложил содержание «записки». Государь внимательно выслушал Джунковского и поблагодарил его. Распутин был удален от двора. Но ненадолго. Через два месяца «старец Григорий» вновь занял прежнее место вблизи Высочайших особ. Зато Джунковский лишился всех постов. Он получил отставку без объяснения причин и даже без обычных в этих случаях слов благодарности за верную службу. Единственно, чем был утешен Владимир Федорович– это огромным количеством писем, присланных ему со всех концов России – с выражением любви и сочувствия.
Осенью 1915 г. Джунковский по прошению был назначен в действующую армию на Западный фронт. Февральская революция застала его в должности командира 15-й Сибирской стрелковой дивизии. Но звание генерал-лейтенанта В. Ф. Джунковский получил все-таки после падения монархии – в апреле 1917 г.
В июне 1917 г. генерал Джунковский был отозван с театра военных действий и предстал перед Чрезвычайной комиссией по расследованию нарушений среди высших должностных лиц. Но «она не нашла в его действиях на посту товарища министра внутренних дел и командира Корпуса жандармов ничего противозаконногоcix. 26 апреля 1918 г. В. Ф. Джунковский вышел в отставку. По сведениям близко знавших его, он говорил, что не хочет участвовать в развале русской армии.
Джунковского арестовали в сентябре 1918 г. по дороге в Оршу. Он был заключен сначала в Смоленскую губчека, затем доставлен в Москву в тюрьму ВЧК, после чего перемещен в Бутырскую тюрьму. Началось его хождение по мукам. В Управление делами Совнаркома поступило письмо от прославленных мастеров русской сцены, в котором было свыше ста подписей. Выдающиеся деятели культуры перечисляли все его заслуги и достоинства и просили освободить В. Ф. Джунковского из-под стражи. Кроме актеров, за Джунковского ходатайствовало много и других известных людей. К делу подшиты прошение швейцарского посланника, просьба об освобождении от имени Королевского Норвежского посольства, даже записка Н. И. Троцкой (Седовой) Дзержинскому и др.
К ходатайствам об освобождении Джунковского из тюрьмы присоединились крестьяне деревни Владимиро-Джунковки (близ ст. Сходня Октябрьской, ныне Ленинградской ж. д.). Они сообщали, что узнали об аресте Джунковского из газет. От имени сорока восьми семей, когда-то получивших землю под заселение благодаря хлопотам губернатора, председатель комитета бедноты писал: «...Мы доводим до сведения о гражд. В. Ф. Джунковском, что он заслужил от нашего общества глубокую благодарность, которая запечатлена в наших сердцах на все поколения наших детей».
Многочисленные ходатайства послужили не столько на пользу, сколько, пожалуй, во вред узнику. Дзержинский послал 20 февраля 1919 г. записку «товар. Ксенофонтову», члену Коллегии ГПУ: «Ввиду того, что друзьями Джунковского ведется целая кампания с целью добиться его освобождения, – прошу без моего ведома его никоим образом не освобождать»cx.
Всеми хлопотами по сбору ходатайств занималась сестра Джунковского Евдокия Федоровна. О самой горячей и трогательной любви между братом и сестрой говорит небольшая записочка Евдокии Федоровны от 7 сентября 1919 г., подшитая к следственному делу.
«Дорогой мой чудный Вадя. Поздравляю тебя с днем твоего рождения. Молюсь и благословляю тебя, мой хороший. Храни тебя Бог. Мы будем молиться за тебя 7-гоcxi, и всегда и везде мы с тобой. Мой хороший Вадя. Верю, Господь будет с тобой и охранит тебя. Целую крепко-крепко. Твоя Додо».
Дело В. Ф. Джунковского рассматривалось в московском Ревтрибунале 6 мая 1919 г.
После совещания судей Петерс зачитал приговор, в котором говорилось, что Джунковский, «по своему служебному положению своими действиями и распоряжениями противодействовал проявлению в рабочей среде революционного движения». Он был приговорен к расстрелу, «но ввиду некоторых заслуг перед народом» смертная казнь была в тот раз заменена заключением в концлагерь «до конца гражданской войны»cxii.
Джунковского поместили во Внутреннюю тюрьму ВЧК, затем перевели в Таганскую тюрьму. Его неоднократно перевозили из тюрьмы в тюремную больницу, из больницы – снова в тюрьму. В Таганской тюрьме ему поручено было заниматься перевоспитанием малолетних преступников, затем – ухаживать за кроликами в тюремном подсобном хозяйстве. Персонал тюрьмы относился к Владимиру Федоровичу необычайно почтительно. Когда В. Ф. Джунковского наконец-то в апреле 1922 г. освободили, все сотрудники тюрьмы вышли проводить его за ворота...
В 1928, 1932 и 1933 гг. В. Ф. Джунковского вызывали в ГПУ, где сотрудники ведомства расспрашивали его о порядке приема иностранцев, о структуре Министерства внутренних дел и организации охраны Николая II. Среди историков бытует мнение, что положение 1932 г. о паспортном режиме было разработано если не лично Джунковским, то, во всяком случае, с его помощью.
Но надо было чем-то жить, содержать себя и сестру. Какое-то время он смиренно работал церковным сторожем, давал уроки французского языка (по 9–11 часов ежедневно), трудился над своими воспоминаниями. Их собирался напечатать в своем издательстве М. В. Сабашников. Но издательство закрыли. В 1934 г. издатель вернул автору почти готовую к печати машинописную копию рукописи. Владимир Федорович, по совету М. В. Сабашникова, передал Воспоминания в Литературный музей. Тогдашний директор музея, управляющий делами СНК В. Д. Бонч-Бруевич, прекрасно понимавший ценность этих материалов, заплатил автору большую по тем временам сумму – пять тысяч рублейcxiii. Это дало возможность В. Ф. Джунковскому прожить последние несколько лет жизни, не думая о заработке.
Ходили упорные слухи, что Владимир Федорович принял тайное монашество, но никаких документальных подтверждений этому факту конечно нет. Известно только, что в 1930-х гг. духовником его был священник (ныне священномученик) Сергий Успенский, вернувшийся тогда из ссылки и проживавший в Москве нелегальноcxiv.
В 1935 г. В. Ф. Джунковский похоронил горячо любимую сестру. После этого он поселился у племянницы – Надежды Николаевны Шебашевойcxv, которая жила на Беговой улице в дачном поселке. В двух комнатах домика № 4 Владимир Федорович прожил последние три года жизни. Никто никогда не слышал от него ни единого слова жалобы. Любимую женщину, с которой он находился в бессрочной разлуке, он утешал в письмах словами: «Радуйся же, чувствуя на себе Крест, ибо это знак, что идешь вслед Господу путем спасения в рай. Потерпи немного! Будет конец»…
А конец, действительно, был уже близок. Люди из окружения Джунковского стали исчезать один за другим. Первым в конце августа 1937 г. арестовали бывшего адъютанта Джунковского, опытного царедворца, острослова и рассказчика, проживавшего в последние годы жизни в крайней нищете, генерал-майора В. С. Гадона. Спустя месяц того же года арестовали московского вице-губернатора в 1910–1916 гг. А. М. Устинова. На допросах Устинова с пристрастием расспрашивали, почему он общается с Джунковским, на что тот отвечал: «Мы знакомы. Он просто хороший человек». За несколько дней до ареста бывшего московского губернатора был арестован и пропал бесследно его духовник священник Сергий Успенский. Все эти люди были также расстреляны в Бутове.
Самого В. Ф. Джунковского арестовали 3 декабря 1937 г. Во время обыска была конфискована бесценная переписка, книги, фотокарточки. В архивно-следственном деле подшито письмо племянницы Джунковского. В письме, адресованном Сталину, она просит освободить Джунковского, «т. к. он старый больной человек и не может причинить вреда советской власти»cxvi. Но тройкой УНКВД по Московской области «старый больной человек», всю жизнь думавший только о пользе Отечеству, – был приговорен к высшей мере наказания.
26 февраля 1938 г. Владимира Федоровича Джунковского расстреляли...
Бывшие офицеры и др.
Помимо В. Ф. Джунковского и В. С. Гадона, в Бутове казнено девять бывших царских генералов. Не пощадили стариков – участников нескольких войн, когда-то с честью защищавших Отечество. Здесь расстреляны: генерал-лейтенант царской армии М. Ф. Кригер, генерал-лейтенант А. Г. Лигнау, генерал-лейтенант Е. И. Мартынов, генерал-майор А. И. Беляев, генерал-майор А. Я. Гусев, генерал-майор Н. С. Елизаров, генерал-майор В. А. Константинов, генерал-майор В. И. Николаев, генерал-майор Б. И. Столбин. Все они были Георгиевскими кавалерами, имели множество боевых орденов и медалей, в том числе и от иностранных государств, пятеро награждены золотым Георгиевским оружием. За неимением другого, всех их обвиняли в пресловутой «антисоветской агитации», двоих – в шпионаже. Бывшие царские генералы не признали себя виновными. А ведь к моменту ареста всем им было под семьдесят или за семьдесят лет, в этом возрасте (как, впрочем, и в любом другом) нелегко устоять перед грубым насилием. Безоружные, лишенные возможности защищаться, старые генералы с тем же христианским смирением, как и простые русские мужики, приняли мученическую кончину на Бутовском полигоне. И только спустя шестьдесят с лишним лет над их телами, сброшенными в длиннейшие черные рвы, пропели «Со святыми упокой» и «Вечную память»cxvii.
Страшной трагедией в XX веке стала судьба русского офицерства, которое на протяжении веков объединяло все лучшее, что было в обществе, и служило опорой Российского государства. В кадетских корпусах и военных училищах офицеры воспитывались в представлении о том, что им всегда и везде следует быть образцом честности, храбрости, защищать Отечество, не щадя живота своего. Революция 1917 г. обернулась национальной катастрофой для русского офицерства, которое в последующие годы стало одним из главных объектов преследования большевиков. Десятки тысяч офицеров погибли в подвалах тюрем и расстрельных рвах ГПУ-ОГПУ-НКВД.
После гражданской войны тысячи офицеров оказались в эмиграции, а те, что не захотели расстаться с Родиной и пошли служить в Красную армию, подверглись нескольким волнам репрессий, в результате которых лишь немногие дожили до предвоенных лет, но затем и эти последние были уничтожены. В Бутове убито более пятидесяти полковников и подполковников, всего – около ста семидесяти царских офицеров.
Конечно, не меньше пострадали представители жандармерии и полиции. На Бутовском полигоне расстреляно около сорока городовых. Должность бывшего городового в обвинительном заключении звучала как приговор. Таким же приговором была должность начальника царской тюрьмы, тюремного надзирателя.
Если можно увидеть хоть какую-то звериную логику в уничтожении представителей царской армии, политического сыска и полиции, то что же сказать о спортсменах? Они-то чем провинились перед советским режимом? Как правило, все они были искренне преданы советской власти, народ их любил, их достижениями гордилась вся страна.
Из спортсменов больше других пострадали альпинисты и сотрудники различных туристических организаций и объединений. По «альпинистско-туристическим» следственным делам проходит более 150 человек. Не все расстреляны в Бутове, большинство из них по 58 статье отправились в места не столь отдаленные на 5–8–10 лет. Но на Бутовском полигоне под пулями палачей полег весь цвет альпинизма тех лет, первовосходители, покорители и открыватели высочайших вершин и целых неисследованных еще в то время горных хребтов.
Горы, как известно, находятся у нас в приграничных районах; для восхождений необходимы карты. Все это послужило поводом обвинить альпинистов в шпионаже. К тому же, по разрешению властей, лучшие альпинисты-инструкторы совершали совместные восхождения с иностранными мастерами, по необходимости общаясь с ними и даже, рискуя жизнью, спасали их в экстремальных ситуациях. Отношения с иностранцами также вменялись в вину нашим спортсменам. Это не исключало и банальных обвинений в участии «в контрреволюционной фашистко-террористической организации, существующей среди альпинистов и туристов»cxviii.
В Бутове расстрелян заслуженный мастер альпинизма, председатель секции альпинизма при ВЦСПС В. Л. Семеновский (он был известен отечественным и зарубежным географам, топографам и альпинистам, его именем назван красивейший пик в горах Тянь-Шаня). Семеновский проходил по делу альпинистов как основное лицо. Ему вменялось в вину, что он завербовал в организацию лучших альпинистов тех лет, мастеров альпинизма «немцев» Зауберера, Заричняка, С. Слуцкина, за плечами которых были восхождения, вошедшие в историю отечественного альпинизма, врача Г. Розенцвейга, человека незаменимого на сложных горных маршрутах, студента Московской консерватории Г. Харлампиева и др. В один день с Семеновским были расстреляны молодые альпинисты-инструкторы О. Корзун, Л. Каминкер, художник-график по профессии, 28-летний В. Русанович. Герой гражданской войны, военный инженер 1-го ранга А. И. Гланцберг был одним из первых организаторов армейского альпинизма, получившего широкое распространение в середине 1930-х гг.; по постановлению «двойки» также расстрелян в Бутове. Почти все казненные альпинисты были высокообразованными людьми, прекрасными специалистами в своей основной профессии. Так, был арестован и расстрелян в Бутове потомственный дворянин, сын царского генерала и первый в стране ученый-африканист – альпинист высокого класса Г. Е. Гернгроссcxix.
Все альпинисты, люди сильные и мужественные, не боявшиеся ни высоты, ни глубины в дни победных своих восхождений, на следствии признали себя виновнымиcxx.
Тем удивительнее наблюдать сопротивление и понимание сложившейся ситуации в стране со стороны простого рабочего паренька. Шофер при райздраве, Коля Ремизов, пишет письма в концлагеря своему отцу и трем дядькам, арестованным и сосланным за «контрреволюционную деятельность». Он пишет иногда в прозе, иногда в стихах, отвечая на письма родных и даже их солагерников:
Прими ответ, незнаемый мой друг,
На присланное Вами горестное пенье.
Я ныне услыхал его хотя и слабый звук,
Мне прозвеневший в отдаленье.
Узнав о смерти отца на каторжных работах в Сибири, Коля пишет дядьке:
«Дорогой дядя Вася! Сообщаю тебе очень печальную весть: наша семья лишилась отца, а ты лишился брата – он умер... Прощай, отец! Ты умер вдали от родного дома... Кто вас обрек на эту медленную мучительную смерть? О, сколько вашими силами вырублено непроходимых лесов и проведено железных дорог! Вашими черепами замощены русла вырытых вами каналов. На ваших костях строим мы воображаемый социализм. И все это скрывается за плотной стеной лжи... Правда всюду безжалостно душится, но придет время, найдется великий смелый человек, который выставит напоказ эту истину, и ужасна она будет в своей наготе, и удивятся, отворачиваясь, те, по чьей вине произошли эти ужасы»cxxi.
Дядя Вася не получил этого письма. Оно было переслано лагерным начальством прямо в Московское УНКВД. Колю нашли, арестовали, обвинили в «высказывании резкой злобы по адресу руководителей партии и правительства» и 14 сентября 1937 г. расстреляли на Бутовском полигоне.
В Бутове лежат останки правнука Кутузова и одновременно родственника Тухачевского – профессора церковного пения М. Н. Хитрово-Крамского и правнучки Салтыкова-Щедрина – Гладыревской Т. Н., члена экспедиции О. Ю. Шмидта, чеха по национальности – Я. В. Брезина. Занесло к нам в недобрый час уроженца Венеции итальянца Антонино-Бруно Сегалино, работавшего с генералом Нобелем в конструкторском бюро по строительству дирижаблей (на полигоне захоронено несколько дирижаблестроителей). Здесь расстреляны десять летчиков; в их числе один из первых русских летчиков – Николай Николаевич Данилевский и другие, положившие основание русской авиации, полковники: П. К. Вологодцев, П. И. Аникин-Обрезков, летчик морской авиации, делавшей тогда первые шаги, О. С. Бильченкоcxxii.
В мирное время здесь полегли под пулями чекистов представители старинных русских дворянских родов: два брата-студента Гагарины, Шаховские, Оболенские, Бибиковы... Поистине, в святой для нас земле Бутова лежит целый народ – все его представители.
|
