Купить печатную версию

Что без сомнения умел Сергей в жизни, так это отсекать – собственные чувства, дела, людей – всё, что в тот или иной момент могло помешать делу, которое он видел для себя главным. Так и Альку отсёк когда-то… Да, в общем, она и сама в этом умении не уступала ему. Может, оттого и не смогли ужиться друг с другом, что слишком похожи были, как два магнита с одним полюсом: сколько ни своди их вместе – всё одно не соединятся.

Они встретились, когда Сергей только-только начинал службу, имея за плечами опыт участия в локальных конфликтах на территории бывшего СССР в качестве добровольца, а Алька училась во ВГИКе. Перспективы обоим не казались радужными: «на руинах нищей страны» не уцелело ничего – ни армии, ни кинематографа. Но отчего-то оба были убеждены в том, что им удастся воплотить свои мечты, а, если и не удастся, то всё равно нужно идти выбранными стезями, потому что в иных нет смысла.

Она была другой в ту весеннюю пору. Тонкая, хрупкая, нежная – почему-то её сразу хотелось защитить… Отчего? Да Бог знает, от чего… От всего мира этого с его злобой и ложью. Она играла на фортепиано и прекрасно пела, знала на память фильмы, пьесы, стихи… Памятью и Сергей не обижен был, оттого и повелась их игра в цитаты, так полюбившаяся Альке. Она училась на режиссёра, но талант её был много шире: чувство слова, звука, врождённый артистизм… В ней всего было с избытком, и оттого она сетовала, что, имея многочисленные таланты, не может воплотиться в одном – главном.

Сергею она казалась ребёнком, барышней, слетевшей со страниц русской классической литературы, и это очаровывало, в этом был идеал женственности, чистоты, красоты внутренней и внешней в его понимании.

Увы, ничего нет безнадёжнее, чем, создав в своём воображении некий идеал, попытаться уложить в это прокрустово ложе живого человека… Уже вскоре после свадьбы Сергей понял, что его «барышня» не так уж беззащитна и мягка. У неё, как оказалось, тоже были вполне чёткие представления о жизни и своём месте в ней, о том, что она должна делать, а чего нет. И тут тоже сходство характеров сказалось: упорство и упрямство обоих не знало компромиссов.

Сергей мотался по командировкам, а Алька раздражалась от постоянной вынужденности ждать мужа, не имея от него вестей. Когда же он возвращался, на съёмки уезжала она… Или в лучшем случае, сутками «зависала на монтаже». Это в свою очередь выводила из себя Сергея. Так начались первые ссоры…

Удивительно, но за время совместной жизни единственным, из-за чего они не поссорились, был быт. Оба питали к нему аскетическое равнодушие, а потому не смущались ни месяцами не горящими лампами, ни пустым холодильником, ни прочими «мелочами жизни».

Алька, впрочем, готова была изменить свою жизнь, отказаться от своего дела. Но только при условии разделить хоть отчасти дело мужа, быть с ним. Она, действительно, любила его и готова была к любым трудностям и лишениями – лишь бы рядом, вместе. Но такое расклад менее всего входил в планы Сергея, ломал все его представления о жизни. Служба и дом – две разные вещи, которые не должны пересекаться. Он даже говорить о работе дома не любил. А Алька его закрытости не понимала. Не понимала, что он просто не хочет, чтобы её касалась вся та грязь, жестокость, с которой приходится иметь дело ему, что он просто хочет уберечь её от всего этого. Не понимала и обижалась, думая, что он не доверяет ей, не любит. И сама всё меньше рассказывала о своих киношных делах. Так возникала отчуждённость…

В его идеале мужчина должен был служить, а женщина ждать его дома, оставаясь мягкой, нежной, всё понимающей без слов. Но на пороге 21-го века такого, пожалуй, и быть не может. Ещё один недостижимый идеал…

Есть редкие женщины, органически способные сочетать в себе две ипостаси: жены и соратницы. Алька очень стремилась воплотиться во второй, не слишком заботясь о первой. А он всеми силами защищал её от этого воплощения… Так и сталкивались лоб в лоб.

Когда началась 2-я Чеченская, она заявила, что сменит свою мирную стезю на опасную работу военкора. «Может, хоть так о твоей жизни что-то узнаю». Сергей воспротивился такому повороту категорически: для него сама мысль, что жена окажется на войне, будет рисковать жизнью, была нестерпима. «Если ты это сделаешь, то больше меня не увидишь!» Он сказал сгоряча, а она ответила, как отрезала:

- Тогда я уеду по контракту в Италию, и мы, действительно, не увидимся.

- Что ж, поезжай – дело твоё.

Почему он был уверен, что это лишь угроза? Что она не уедет в Рим, а будет покорно ждать его из бесконечных командировок? Нет, он не был самоуверен, не считал себя неотразимым, даже совсем наоборот. Просто не верил, что его Алька может уехать…

А она уехала, и из Чечни он вернулся уже в опустевшую квартиру. Потом она звонила и писала из Италии. Но Сергей ни разу не ответил ей, перевернув эту страницу своей жизни, отрезав, как казалось, навсегда…

С той поры минуло почти пятнадцать лет. За это время многое изменилось в жизни Сергея. Оказавшись «на улице» в результате реформ «мебельного генерала», он вынужден был несколько лет существовать в чуждой для себя мирной жизни. Но едва первый дымок долетел с Украины, как была брошена она безо всякого сожаления. И началась новая война… Война иная, чем прежние. Война – так похожая на ту, без малого столетней давности, которую знал столь детально, как если бы сам сражался в Добровольческой армии или у Каппеля.

Отдельные не ведающие истории «публицисты» уподобляли донбасское восстание революции. Глупее и невежественнее можно ли что-то придумать? Революция во всей мерзости своей совершилась в Киеве в роковом для России месяце – феврале. На Донбассе же в ответ началась самая, что ни на есть – контрреволюция. Донбасс 2014-го обратился подлинной русской Вандеей, сражавшейся за свои традиции против беснующихся «якобинцев», желавших навязать своё беснование всем. Впервые за целый век маленькое русское войско, новая Добровольческая армия вновь сражалась под знаменем с ликом Христа, чувствуя над собой простёртую Господню десницу, созерцая Его чудеса. Иногда казалось, будто грань между мирами сделалась тоньше, чтобы взыскующие души могли увидеть Свет, недоступный взору в обычную пору. Оттого, может быть, дотоле не веровавшие бойцы принимали крещение. И не только русские, но и приехавшие на помощь им из других стран.

Много было страшного в эти огненные недели, много и чудесного. Было, о чём подумать, о чём написать, если Бог судит дожить до мирных времён. А пока ни на что практически времени не доставало. Разве что «на бивуаках» бойцам рассказывать разное… У ребят много вопросов было. Больше по нынешнему положению, а у некоторых – и о делах минувших дней, и о предметах духовных. Сергей отвечал охотно, чувствуя себя ответственным уже не только за жизни своих подчинённых, но и за души их.  

И тут вдруг эта встреча нежданная… Кто бы мог подумать, что Алька всё-таки исполнит давнюю «угрозу»! Но Сергей не был бы самим собой, если бы позволил чувствам долго владеть своим сердцем. В разгар войны, имея в подчинении людей, за каждого из которого должно отвечать, не хватало ещё отвлекаться на давно отгоревшее… Отсёк и на этот раз. Приехала и приехала Агния Сергеевна. Пусть занимается своим делом, а он будет заниматься – своим.

А заняться было чем. Уже следующая ночь обернулась трагедией. Машину с новобранцами, которые должны были пополнить поредевшие в последнюю неделю ряды, укры «накрыли» на пути из города. Двое бойцов погибли на месте, ещё двое, включая сопровождавшего пополнение ополченца, получили ранения. Уцелел лишь один новичок, к которому тотчас пристала кличка «Фартовый», совсем не вяжущаяся со строгим обликом молодого добровольца.

Сергей увидел его впервые над телом погибшего друга, положенным в здании бывшей школы. Парень был из Питера, за ним из Донецка должен был приехать человек, которому предстояла тяжёлая миссия вывезти тело убитого воина, которому недобрая судьба даже не позволила хоть раз сойтись в бою с врагом, на родину и передать родным.

«Фартовый», светловолосый молодой человек, подтянутый, с лицом сосредоточенным и скорбным, стоял на коленях возле погибшего. Сергею сразу бросился в глаза нашитый «на имперский манер» георгиевский шеврон и «имперская» же кокарда на камуфляжной кепке. «Свой», - подумалось сразу. Такие же шеврон и кокарду носил и он сам, а с ними – георгиевский крест, полученный ещё лет двадцать назад, когда Сергей был, пожалуй, в летах этого юнца…

Сперва показалось, что «Фартовый» молится. Но нет: чуть покачиваясь, бормотал он, сжав зубы, словно бы сдерживая крик:

- Не бойся милый это я,

Я ничего тебе не сделаю,

Я только обовью тебя,

Как саваном, печалью белою.

Я только выну злую сталь

Из ран запекшихся… Не правда ли,

Ещё свежа клинка эмаль?

А ведь с тех пор три года канули.

Запнулся, сглотнув судорожно, склонившись ещё ниже, докончил:

- Не бойся в ночь ушла семья.

Ты в дом войдёшь никем не встреченный.

Не бойся, милый, это я

Целую лоб твой искалеченный…

Удивился Сергей: не больше двадцати пяти парню, а он по памяти не кого-нибудь, а Ивана Савина читает. Тут иные хлопцы при фамилиях Симонова и Твардовского глаза таращили, что уж о «белых» поэтах говорить…

Между тем, Фартовый, наконец, заметил его, вскочил быстро, надев головной убор, отдал честь:

- Здравия желаю… - и как-то само у него выговорилось вместо до сих пор общеупотребительного «товарищ», - …господин капитан!

- Вольно, вольно, - махнул рукой Сергей. – Можно и по имени отчеству: Сергей Васильевич. А вас… - помедлил и в тон новобранцу обратился: - …вольноопределяющийся, как именовать?

- Юшин, Николай.

- Петербуржец?

- Нет, из Москвы.

- Значит, земляки. Ваш друг? - Сергей кивнул на погибшего.

- Да. Мы вместе проходили краткий курс добровольца в Петербурге, - отозвался Николай, стиснув зубы. – У него мать и младшая сестра остались… Если вернусь, буду помогать им. А я, - он прищурился, - вернусь. Поквитаюсь с этими гадами за Максимку и за всё и вернусь.

Он напряжён был – этот юноша. Да и как иначе? Чудом уцелев, потеряв товарищей…

- Вы ведь не служили в армии, верно?

- Не служил. Я после школы сразу в МГУ на истфак поступил.

- МГУ… - протянул Сергей. – А что, в университете теперь белоэмигрантских поэтов изучают?

- Какой там! – махнул рукой Николай и сразу оживился: - Это не университет, это – семья. А вы знаете эти стихи?

- Я, Николай, много чего знаю на эту тему. Тем более, что после того, как несколько лет назад меня вышибли со службы по сокращению штатов, я имел достаточно времени, чтобы заниматься изучением полюбившегося с юности предмета… - помолчав, Сергей добавил: - За ним, вероятно, скоро приедут. И вместо стихов помолимся лучше за упокой его души. Священника у нас, к сожалению, нет и не предвидется.

У Николая и молитвослов в рюкзаке был, и в совершенстве знал он, какие молитвы и псалмы когда полагается читать. Да и, вообще, редкая собранность отличала этого парня. Он и экипирован был отменно: в Луганске обзавёлся всем необходимым. И как было не оценить этого, когда из Донецка редкие пополнения прибывали иной раз в шортах и шлёпанцах на босу ногу, будучи уверены, что на месте им выдадут всё необходимое, и не загружая себя вопросом, откуда бы взяться необходимому в осаждённом городе.

В следующие дни Сергей с любопытством наблюдал за новобранцем. Он начинал и завершал день молитвой, не вздрагивал при взрывах и стрельбе, хотя это было бы естественно для человека, впервые попавшего на войну, чётко выполнял все приказы. В нём, несмотря на сугубо мирную доселе специальность, явно угадывалась военная косточка. Через поколения ли передалась она ему? От пращуров - императорских офицеров?

По правилам новички сперва должны были рыть окопы, дожидаясь своей очереди на получение оружия и проходя таким образом проверку. Но этого молодца жаль было томить так долго, и Сергей уже спустя три дня исходатайствовал у Сапёра «льготу» для Фартового. В конце концов, людей не хватало отчаянно, а в своём протеже Сергей был уверен.

Так началась служба Николая Юшина. Ополченцы сперва отнеслись к нему с некоторой настороженностью: уж слишком отличался от них этот молодой московский историк. Но вскоре она прошла. Николай легко сходился с людьми, воевал не хуже других, а потому насторожённость скоро сменилась искренней дружбой и уважением. Во время передышек Николай вёл блог, пользуясь планшетом, с которым не расставался, читал прихваченных из дома «Дроздовцев в огне», которых вскоре, впрочем, позаимствовал у него Таруса, давно бывший правой рукой Сергея. Правда, читать было особо некогда, но Таруса старался выкраивать время.

Между тем, обстрелы становились всё ожесточённее, и укры уже несколько раз пытались прорвать линию обороны, стягивая несметные силы против маленького гарнизона. Этого им, впрочем, не удавалось. Трусы умеют уничтожать, давить массой, выжигать огнём, но не воевать. И потому терпели поражения от вооружённых рухлядью вплоть до ППШ времён ВОВ ополченцев, сражавшихся и готовых умереть за свою землю и идею. В этой невиданной по неравности сил схватке Бог явно был на стороне последних.

Пришёл, однако, день, когда противник, разгромив передний блокпост, подогнал два танка столь близко к основным позициям ополчения, что каждый снаряд попадал в цель, методично круша укрепления. Их работа дополнялась уже привычными ударами артиллерии с господствующей высоты. Вертолёты, уже не раз потрёпанные ополченцами, теперь не решались приближаться к их позициям – а то ведь недолго украинской армии вовсе без «коров» и «крокодилов» остаться. Впрочем, их отсутствие положение не облегчало.

Прибывший на позиции Сапёр, в отсутствии журналистов скрывавший лицо лишь большими тёмными очками и козырьком кепки, долго изучал в бинокль расположение «осиного гнезда», не обращая внимания рвущиеся совсем рядом снаряды.

- Черти! – ругнулся зло. – Ведь учатся, учатся воевать… Посмотри, Васильич, как точно танки поместили. Хлещи и хлещи прямой наводкой по нам. А мы и ответить не можем, потому что наша рухлядь на такое расстояние не стреляет. Кабы чуть ближе пододвинулись, можно было бы попробовать – но они точно всё рассчитали. Эх, нам бы сюда хоть одну самую плохонькую самоходку! Помину бы от их «гнезда» не осталось… Вот что, капитан, звони нашему «десанту», чтоб возвращались. Перед «соседями», конечно, неудобно – обещали помочь, но ПТУРСы нам сейчас и самим понадобятся.

Десант – это Таруса, Фартовый, Дед и ещё пара бойцов, которых Родионов накануне снарядил на подмогу «соседям», у которых, согласно полученным разведданным, ожидалась танковая атака укров.

На звонок Сергея тотчас ответил Николай.

- Юшин, что у вас там?!

- Палят, - лаконично отозвался «вольноопределяющийся». – Танков покамест не видать. Сидим, ждём.

- Хорош сидеть, срочно возвращайтесь назад! – крикнул Родионов, зажимая ухо от нарастающего гула. – У нас того гляди укры прорвутся!

- Есть, господин капитан!

В этот момент очередной взрыв грохотнул совсем рядом.

- Проклятье, если рванёт ещё ближе, то этот окоп станет нашей братской могилой! – сказал Сергей, пряча телефон и потирая заложенное ухо. – Знать, обманулась разведка наша, а, вернее, нарочно обманули её, чтоб мы не там наступления ждали. И, оставив официальный тон, негромко заметил Сапёру: - Ты бы, Игорь, возвращался в комендатуру. Сдаётся мне, что они знают, что ты здесь, а оттого ещё больше свирепствуют. Какой прок будет, если накроют всех?

Командир чертыхнулся – не привык он за спинами подчинённых прятаться, тошнило от этого. Но согласился, скрепя сердце. Напоследок добавил:

- Из укрытия никому не высовываться. Если пойдут напролом, грудью на амбразуру не кидаться. Сметут блокпост – чёрт с ним. Как зайдут, так и обратно отвалят. А жизни бойцов надо беречь! Приказ Первого!

Что и говорить, Первый – человек. Не «по-советски», не «по-жуковски» воюет – для него жизнь каждого бойца из всех ценностей ценнейшая. Родионов и сам от него на одном из совещаний слышал: «Не камни беречь надо, а людей». Сергей и сам такого же принципа придерживался.

- Сергей Васильевич, а как бы… помолиться нам, а? – было первым, что он услышал, вернувшись на позиции.

- Я, в общем, неверующий, а сейчас, чувствую – надо… - поддержал смущённо озвучившего просьбу Кургана Дениро.

Эти ребята ещё толком не знали молитв, их не учили им в детские годы, не заставила учить до сих дней и жизнь. Они ещё стеснялись молитвенных слов, произносимых вслух. Но в сердцах их молитва уже жила. Жил Бог, ещё незнакомый, но уже простёрший над ними свою отеческую длань.

- Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного, - молитесь так и не ошибётесь, - сказал Родионов, а сам принялся читать про себя псалом-«бронежилет»:

- Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится, речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит мя от сети ловчи, и от словесе мятежна: плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его…

И, вот, очередной грохот. Сергей почувствовал, как подбросило его в воздух и обратно ударило о землю. Очнувшись, он понял, что засыпан землёй, и стал быстро «откапываться». На счастье слой земли был невелик, и через несколько минут можно было уже вновь дышать полной грудью. Отплевавшись от земли, забившей рот, Сергей с радостью обнаружил, что бойцы его также как и он, невредимы. Зато картина, открывшаяся окрест, была почти апокалипсической. Полыхали несколько домов и хозпостроек, догорал стоявший неподалёку внедорожник, на котором обычно вывозили раненых.

- Вот же ж… - ошарашено прошептал Каркуша, теребя рыжеватую щетину. – Там всё смело, а нам хоть бы хны…

- Ладно, - решил Дениро, - если живой останусь, покрещусь, пожалуй. Если…

Он не успел докончить свою мысль, как очередной взрыв сотряс воздух.

Получив приказ срочно возвращаться, Николай сотоварищи проворно погрузили оружие в машину и помчались выручать своих. «Соседи» посматривали на них косо. Хотя обещанные танки так и не нарисовались, но огонь укры вели совсем не слабый, да и атака ещё вполне могла начаться. Уход же группы Тарусы срывал весь ранее намеченный план действий. Олег коротко объяснил местному командиру сложившуюся ситуацию, и тот, хотя и не обрадован был неожиданным поворотом, всё же отнёсся с пониманием:

- С Богом, ребята! Может, укры сюда и не полезут, коли ваших месят. Проводника дать вам?

- Спасибо, я и сам тут каждую тропинку знаю!

Бронированная «Нива» - подарок ополчению от неравнодушных людей из России – стремительно неслась по дороге. За рулём – Дед, ополченец лет шестидесяти пяти из местных, за окладистую седую бороду величаемый также Дедом Морозом, рядом с ним – Таруса, позади - Олег с бойцами. Все раздражены, все на нервах. Всегда неприятно, когда намеченная стратегия полностью меняется во мгновение ока. Да и перед «соседями» неудобняк! Как раз когда отъезжали от них, вертолёты замаячили в небе. А уж пули строчили неумолчно. Что если всё-таки попрут укры? А у мужиков фланг открыт оказался, и взамен намеченной стратегии никакой иной нет? С другой стороны – а свои там как же? Расслышал Николай, когда с капитаном говорил, какой у них грохот стоял – едва перекрикивал его Родионов хрипнущим от напряжения голосом. Не опоздать бы на выручку!

Николай в десант этот случайно попал. Новичков на такие задания не посылают. Но боец, который должен был ехать, буквально за полчаса до отправления получил ранение, и возглавивший группу Таруса с Родионовым решили дать «вольноопределяющемуся» случай проявить себя, за что тот был им безмерно благодарен. Правда, отличиться так и не вышло: просидели несколько часов в зелёнке в ожидании противника и «снялись»… Обидно!

Нива то и дело подскакивала на ухабах так, что лязгали с риском прикусить язык зубы. Скоро должны были вырулить «на магистраль», как солидно именовал её Таруса. Но на повороте Дед вдруг резко вдавил тормоза:

- Твою мать!!!

Было, отчего ругнуться непечатно: прямо по шоссе пёрла, что по своему плацу, колонна укров. Не ахти, конечно, какая мощь: бронированный джип впереди, пара БТРов да самоходка «Нона» – но «тоже зверь»!

- Куда ж они ползут-то?.. – прищурился Дед.

- Похоже, к нам гости, - отозвался Олег. – Во фланг, видать, метят, суки!

- И чего делать будем? – озадаченно спросил один из бойцов.

- Чего-чего… Валить будем, - ответил Николай, уже доставший подробную карту местности, которую раздобыл ещё по пути на передовую и теперь не расставался с ней, как заправский командир.

- Ишь ты пострелец какой! – хохотнул Дед, поглаживая бороду. – Как мы их валить-то будем?

- Просто, Борисыч, просто. При помощи быстроты и натиска, как учили наши великие полководцы от Суворова до Каппеля!

Это в крови у него было – в самых критических ситуациях время точно замедляло свой ход, мысли обретали кинжальную оточенность, а глаза – звериную зоркость. Он уже не помнил, что является в этой группе младшим, мальцом-новобранцем, что решения по праву старшего должен принимать Таруса. Он знал, что делать, а, значит, не задавал вопросов, не мямлил, не отвлекался на субординацию, а уверенно диктовал, точно бы говорил в нём теперь дух предка-генерала:

- Если я правильно понимаю, они пойдут по кругу по шоссе. Наша задача перерезать им путь. А для этого мы должны домчаться до этого поворота, - Николай ткнул пальцем в карту, - раньше их.

- Гляди-ка, какой генерал народился! – Дед с усмешкой покачал головой.

- Погоди, Борисыч! Фартовый, может статься, дело говорит, - остановил его Таруса.

- Можем мы напрямик на эту точку вырулить? – спросил Николай.

- Можем, - ответил за шофёра Олег. – Есть тут тропинка одна. Правда, «американские горки», но ништяк – прорвёмся!

- Тогда чего ж мы ждём? Погнали! - воскликнул Николай. – Они на средней скорости ползут, а мы рванём на максимуме. А дорогой решим, что дальше будем делать.

- Чего-чего… - пробурчал Дед. – Домчаться раньше их до наших и упредить…

- Борисыч, не рассусоливай, гони скорей! – распорядился Олег, хлопнув шофёра по плечу.

- Как скажите, ребятки. Только головы берегите и языки на наших «горках», - пожал плечами тот и, круто развернувшись, рванул, съехав с обочины, в лес.

«Американские горки» оказались и впрямь нелегки для путешествия по ним. От такой тряски Николая даже замутило маленько. А Дед – ничего, привычный – песню насвистывал времён отечественной войны.

- Гляди-ка, заяц! – тыкнул один из бойцов пальцем в окно.

- Какой на хрен заяц, твою мать?! – грозно рыкнул Таруса. – Сафари нашли, придурки!

- Лес у нас хороший, - невозмутимо, ласковым тоном заметил Дед. – Тут тебе и зайцы, и лисы, и…

- Много диких укров! Борисыч, за дорогой следи!

- Я за ней и вслепую услежу! Сорок лет по этим дорожкам катаюсь! Не стремайтесь, ребятки.

На шоссе они выскочили, опередив укров, и Николай, за время пути окончательно обдумавший план, распорядился:

- Машину кинем прямо посреди дороги…

- Командир нам за машину голову оторвёт и не только! – возразил Дед.

- Скорее, наградит, если всё получится.

- А если нет? – прищурился Борисыч.

- А такого быть не может! – уверенно отрезал Николай. – Я залягу прямо за машиной. Когда укры остановятся и выйдут, начну палить по ним. Одновременно подключитесь вы. Вас четверо: займёте позиции по обеим сторонам дороги в зелёнке и начнёте их крошить. Постарайтесь самоходку не покалечить! Нам необходимо её захватить, а не уничтожить!

- Немного-немало… - озадаченно хмыкнул один из бойцов.

- Ну, точно генерал народился! – снова усмехнулся Дед.

- Не рассуждать! - оборвал Таруса. – План хорош, но, - обратился к Николаю, - мне не нравится твоя позиция. Укры тебя враз зашибут!

- Меня не зашибут – я заговорённый, - чуть усмехнулся тот.

- Ишь ты, заговорённый! Без году неделя на войне, а туда же! – развёл руками Борисыч.

- Ты или герой, или сумасшедший, - заключил Таруса. – Как бы то ни было, ты мне нравишься. Борисыч, машину на позицию!

Дед нехотя развернул Ниву на дороге. Бойцы проворно выгрузились из неё вместе с оружием и поспешили занять намеченные позиции.

- Ещё одно забыл! – крикнул Николай им вслед. – Когда укроп крошить начнёте, орите погромче «Аллах-Акбар!». Укры страсть как чеченов боятся – пусть им ещё стрёмнее будет!

Таруса покрутил пальцем у виска:

- Всё-таки ты придурок! – но отказаться от затеи «придурка» не подумал и с остальными бойцами исчез в зелёнке.

Николай залёг позади машины, вслушиваясь в приближающийся ропот ползущей по дороге вражеской техники. Вот, она вырулила из-за поворота и, уткнувшись в нежданное препятствие, остановилась. Жаль, растяжку грамотную для неё сделать времени и умения не было… Когда б ещё бойцов побольше… Хотя пятерых на свидомых вояк хватит! Перемоги им ждать неоткуда.

Из передней машины осторожно вылез нацгвардеец и, шаря в воздухе автоматом, двинулся к Ниве. Николай приподнялся и первым дал по противнику автоматную очередь:

- Аллаху Акбар!!!

Этот же крик раздался из лесу, и по стоящей колонне заработали гранатомёты ополченцев.

Падая на землю, спасаясь от ответной очереди, «вольноопределяющийся» успел швырнуть ручную гранату в Джип, и тот загорелся. Из него выскочили трое охваченных пламенем нацгвардейцев, и сразу были расстреляны вновь поднявшимся из своего укрытия Николаем. Ответным огнём была поднята на воздух и Нива, а сам «вольноопределяющийся» - отброшен взрывной волной в сторону и, ударившись головой об асфальт, ненадолго «выпал в иное измерение».

Когда он пришёл в себя, бой уже заканчивался. Оба БТРа полыхали, и огонь уже подбирался к самоходке:

- Борисыч! Борисыч! – заорал Николай. – Нону уводи!!!

Он бы и сам кинулся уводить столь драгоценную технику, но долго было бежать, да и не достало бы книжных знаний, чтобы сообразить, как с этой техникой сладить. А Борисыч – с любой техникой «на «ты»».

Дед мгновенно смекнул, что к чему, и уже через несколько мгновений, самоходка дала задний ход, отодвигаясь из опасной зоны.

Обойдя обгорелую Ниву, Николай остановился перед телами четырёх убитых нацгвардейцев. Первых убитых им людей. Пусть врагов, но всё-таки людей. В бою, стреляя по ним, он не чувствовал ничего, кроме желания – уничтожить. Ибо иначе уничтожат они. Но теперь, после боя, тяжело было смотреть на них. Были ли они идейными нацистами или же просто призывниками? Где-то у них тоже остались семьи, матери, дети…        

Николай перекрестился и, переходя от тела к телу, стал каждому из убитых закрывать глаза, читая молитвы.

- Фартовый, ты чего делаешь-то? Долбанулся окончательно уже, что ли? – раздался прямо над ухом голос Тарусы. - Давай живо, сваливаем отсюда, а то ещё какая-нибудь тварь наедет!

- Погоди, Олег, хоть это враги, а тоже люди. Тоже по-человечески надо.

- Может, ещё панихиду отслужишь и прикопаешь их?!

- Это было бы правильно, но на это времени у нас нет, - тихо отозвался остывший от недавнего боевого задора Николай. – Но глаза убитым надо закрыть и… простить их…

- Ты точно псих! Полный! – заключил Таруса.

- Возможно, - не стал спорить Николай. – Но зачем ты тогда последовал моему плану сегодня? Ты ведь командир нашего отряда, мог отказаться.

- На хрена ж отказываться, если план дельный? Ты лучше скажи, как это ты так влёт сориентировался? Ты ж не воевал, почитай, ни дня!

- Это правда, - согласился Николай. – Зато очень много читал о войне. Практика, конечно, важнее теории, но иногда и теория бывает полезна.

- Теоретик, - усмехнулся Олег. – А ведь ты, видать, и впрямь заговорённый! Смотри-ка, цел и невредим. Одно слово - Фартовый!

- Просто укры – мазилы и воевать не умеют, - отозвался Николай, выпрямляясь.

- Эй, ребятки! Сколько вас ждать, мать вашу?! Ну, быстро на броню! Наши, небось, уже помощи заждались! – крикнул Дед.

- Вот, ещё один командир! – улыбнулся Таруса. – Но и он прав! Айда! До наших позиций тут уже недалече! А наш трофей для них куда как кстати будет! Насыплем укропам перцу под хвост! Аллахакбарнем по самое «не могу»!