Из четырёх князей Михайловичей лишь вице-адмиралу Великому Князю Александру суждено было спастись из лап большевиков. Как и другие Романовы, он не остался сторонним наблюдателем в дни разверзнувшейся Мировой войны. Именно Александру Михайловичу Россия, во многом, обязана возникновению своего воздушного флота.
Свою службу Великий Князь начинал во флоте морском, куда пошёл по своей охоте, наперекор родительскому желанию и благодаря помощи Государя Александра III, считавшего, что поступление его двоюродного брата на морскую службу станет хорошим примером для молодёжи и убедившего в этом его родителей. Всерьёз увлёкшись морем, Александр Михайлович стал собирать книги по истории флота. Поражаясь бесчисленном количеству доставляемых фолиантов, Великий Князь Михаил Николаевич удивлялся:
- Разве ты прочтёшь все эти книги, Сандро?
- Не все. Я просто хочу собрать библиотеку, посвящённую военному флоту. Такой библиотеки в России ещё не имеется, и даже морской министр, когда ему нужна какая-нибудь справка по морским вопросам, должен выписывать соответствующую литературу из Англии.
Михаил Николаевич обещал сделать всё, чтобы помочь сыну в этом благом начинании. Судьба библиотеки сложилась несчастливо. «Накануне революции эта библиотека состояла из 20000 томов и считалась самой полной библиотекой по морским вопросам в мире, - писал Александр Михайлович. – Советское правительство превратило мой дворец в клуб коммунистической молодёжи, в котором из-за неисправности дымоходов возник пожар. Огонь уничтожил все мои книги до последней. Это совершенно невосполнимая потеря, так как в моей библиотеке имелись книги, полученные мною с большим трудом от немецких и английских агентов после долгих и упорных поисков, и восстановить эти уникальные издания не представляется возможным».
Морской службе Великого Князя положила конец Русско-Японская война и революция 1905 года. Войну Александр Михайлович предвидел загодя, понимая ошибочность многих действий России в регионе, который был ему хорошо известен. Великий Князь долгое время служил в Японии, а за несколько лет до войны Император Николай II попросил своего друга и свояка (Александр Михайлович был женат на Великой Княжне Ксении Александровне) принять участие в крупном предприятии, замышлявшемся на Дальнем Востоке. Тогда группа предпринимателей получила от корейского правительства концессию на эксплуатацию корейских лесов между российской границей и рекой Ялу. Кроме лесов, по многочисленным сведениям, собранным посланными в регион людьми, можно было сделать вывод, что данная местность богата не только лесом, но и золотом. Александр Михайлович вспоминал: «Я опасался бестактности нашей дипломатии, которая, преклоняясь перед западными державами, относились к Японии высокомерно. Совершенно не отдавая себе отчёта в военной силе Страны восходящего солнца, русские дипломаты, восседая за столами своих петербургских кабинетов, мечтали о подвигах Гастингса и Клайва». Великий Князь опасался, что при такой политике дело кончится вооружённым столкновением, и говорил об этом августейшему свояку:
- Разве мы хотим войны с Японией? Если мы её действительно хотим, то должны немедленно начать постройку второй колеи Сибирского пути, сосредоточить наши войска в Восточной Сибири и построить значительное количество современных военных судов.
Государь считал серьёзность положения преувеличенной и был твёрдо убеждён, что войны не будет.
В течение года Александр Михайлович возглавлял дело по эксплуатации концессии. Когда же появились сведения, что российское правительство вознамерилось продолжить Сибирский путь до границы Кореи и объявить аннексию этой страны, Великий Князь отошёл от дела, в резких выражениях объявив, что не желает иметь ничего общего с планами, которые неминуемо приведут к войне. Чтобы не оглашать разногласий с Государем, что могло иметь нежелательные последствия для дел на Дальнем Востоке, оставление Александром Михайловичем поста руководителя концессии было скрыто от общества, и о нём знали лишь близкие родные и друзья.
Не желая оставаться в праздности, Великий Князь обратил свой взор на нефтяную промышленность и предложил Императору создать общество по эксплуатации нефтяных промыслов в Баку. Прибыль от продажи нефтяных продуктов должна была с лихвой покрыть расходы по осуществлению широкой программы коммерческого судостроения. Это предложение неожиданно вызвало бурю протестов. «Меня обвиняли в желании втянуть правительство в спекуляцию, - вспоминал Великий Князь. – Про меня говорили, что я «социалист», разрушитель основ», «враг священных прерогатив частного предпринимательства» и т.д.
Большинство министров было против меня. Нефтяные земли были проданы за бесценок предприимчивым армянам. Тот, кто знает довоенную ценность предприятий «армянского холдинга» в Баку, поймёт, какие громадные суммы были безвозвратно потеряны для русского государственного казначейства».
Тем временем, приближалась война. Государь был до последнего уверен, что её удастся избежать, но, увы, случилось иначе.
Узнав о нападении японцев на Порт-Артур, Александр Михайлович срочно возвратился из-за границы, где находился в тот момент. «Моё личное участие в войне 1904-1905 гг. оказалось весьма неудачным. В феврале 1904 года государь возложил на меня задачу организовать так называемую крейсерскую войну, имевшую целью следить за контрабандой, которая направлялась в Японию. Получив необходимые данные из нашей контрразведки, я выработал план, который был утверждён Советом министров и который заключался в том, что русская эскадра из легковооружённых пассажирских судов должна была наблюдать за путями сообщения в Японию. При помощи своих агентов я приобрёл в Гамбурге у «Гамбург-Американской линии» четыре парохода по 12 тысяч тонн водоизмещением. Эти суда, соединённые с несколькими пароходами Добровольного флота, составляли ядро эскадры для «крейсерской войны». Они были оснащены артиллерией крупного калибра и находились под начальством опытных и бравых моряков.
Замаскировав движение избранием направления, казавшегося совершенно невинным, наши флотилия появилась в Красном море как раз вовремя, чтобы захватить армаду из 12 судов, нагружённых боеприпасами и сырьём и направлявшихся в Японию. Добытый таким образом ценный груз возмещал расходы, понесённые при выполнении моего плана. Я надеялся получить высочайшую благодарность. Однако наш министр иностранных дел бросился в Царское Село с пачкой телеграмм: в Берлине и Лондоне забили тревогу. Британское министерство иностранных дел выражало «решительный протест», Вильгельм II шёл ещё дальше и отзывался о действиях нашей эскадры «как о небывалом акте пиратства, способном вызвать международные осложнения».
Министр иностранных дел настаивал на необходимости принесения извинений. Александр Михайлович недоумевал:
- С каких пор великая держава должна приносить извинения за то, что контрабанда, адресованная её противнику, не дошла по назначению? Зачем мы послали наши крейсера в Красное море, как не с целью ловить контрабанду? Что это, война или обмен любезностями между дипломатическими канцеляриями?
Государь, однако, принял сторону главы дипломатического ведомства и приказал немедленно освободить захваченные в Красном море пароходы и воздержаться в дальнейшем от подобных действий.
После этого Великий Князь, хотя и оставаясь на службе, с которой не мог уйти в тяжёлый для Родины и Государя момент, не принимал участия в войне. Лишь единственный раз он был призван за советом, когда встал вопрос об отправке на театр военных действий Тихоокеанской и Балтийской эскадр. Александр Михайлович был категорически против этого плана, считая его гибельным. Но после долгих колебаний план адмирала Рожественского был всё же одобрен на высочайшем уровне, и русские эскадры устремились навстречу Цусиме…
Поражение в войне и революция, итогом которой стало учреждение парламента, произвели на Великого Князя впечатление полной и непоправимой катастрофы. «Сын императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и тайных агентов департамента полиции, - ужасался он по объявлении Манифеста 17 октября. – Это был конец! Конец династии! Конец империи!»
Последней каплей стала измена команды собственного судна, постановившей взять августейшего командира в заложники. Даже спустя много лет Александр Михайлович с болью вспоминал об этом моменте: «Военные поражения, полный крах всех моих усилий, реки крови и – в довершение всего – мои матросы, которые хотели захватить меня в качестве заложника. Заложник – такова была награда за те двадцать четыре года, которые я посвятил флоту. Я пожертвовал всем – моей молодостью, моим самолюбием, моей энергией – ради нашего флота. Когда я разговаривал с матросами, я ни разу в жизни не повышал голоса. Я радел о их пользе пред адмиралами, министрами, государем! Я дорожил популярностью среди флотских команд и гордился тем, что матросы смотрели на меня, как на своего отца и друга. И вдруг – заложник!!! Мне казалось, что я лишусь рассудка…»
В полном отчаянии Великий Князь оставил флот и уехал за границу. От затянувшегося уныния его пробудила прочитанная в газете новость об удачном полёте Блерио над Ла-Маншем. «Будучи поклонником аппаратов тяжелее воздуха ещё с того времени, когда Сантос-Дюмон летал вокруг Эйфелевой башни, я понял, что достижение Блерио дало нам не только новый способ передвижения, но и новое оружие в случае войны, - писал Александр Михайлович. – Я решил немедленно приняться за это дело и попытаться применить аэропланы в русской военной авиации».
От собранных в своё время по всенародной подписке средств на строительство минных крейсеров после гибели российского флота у Великого Князя оставались два миллиона рублей. Через газеты он обратился к жертвователям с вопросом, не будут ли они против траты этих денег на авиацию. В ответ пришло тысячи положительных ответов. Государь также поддержал инициативу. В Париже Александр Михайлович заключил договор с Блерио и Вуазеном, по которому они обязались поставить аэропланы и инструкторов, а Великий Князь должен был организовать аэродром, подыскать учеников и обеспечивать финансовую сторону дела.
Военный министр Сухомлинов отнёсся к задуманному предприятию насмешливо:
- Вы собираетесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать через Ла-Манш, или они должны забавляться этим здесь?
- Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство. Я у вас прошу только дать мне несколько офицеров, которые поедут со мною в Париж, где их научат летать у Блерио и Вуазена. Что же касается дальнейшего, то хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
Великий Князь Николай Николаевич также отнёсся к затее пренебрежительно, но Государь дал разрешение на командировку избранных офицеров.
«Первая группа офицеров выехала в Париж, а я отправился в Севастополь для того, чтобы выбрать место для будущего аэродрома, - писал Александр Михайлович. – Я работал с прежним увлечением, преодолевая препятствия, которые мне ставили военные власти, не боясь насмешек и идя к намеченной цели. К концу осени 1908 г. мой первый аэродром и ангары были готовы. Весною 1909 г. мои офицеры окончили школу Блерио. Ранним летом в Петербурге была устроена первая авиационная неделя. Многочисленная публика – свидетели первых русских полётов – была в восторге и кричала «ура». Сухомлинов нашёл это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы.
Три месяца спустя, осень 1909 года, я приобрёл значительный участок земли к западу от Севастополя и заложил первую русскую авиационную школу, которая в 1914 году стала снабжать нашу армию лётчиками и наблюдателями».
Как и накануне войны с Японией, летом 1914 мало кто верил в неизбежность войны. И посол России в Париже Извольский, 30 лет отдавший дипломатической службе, с удивлением спрашивал заторопившегося в Россию Великого Князя:
- Отчего Ваше Императорское Высочество так спешит вернуться в Санкт-Петербург? Там же мёртвый сезон… Война? Нет, никакой войны не будет. Это только слухи, которые время от времени будоражат Европу. Австрия позволит себе ещё несколько угроз. Петербург поволнуется. Вильгельм произнесёт воинственную речь. И всё будет через две недели забыто.
Александр Михайлович думал иначе и успел возвратиться на Родину перед самым объявлением войны, названной им самоубийством целого континента.
Война подтвердила справедливость оценки Великим Князем роли авиации. Вопреки прежнему скепсису руководителей военного ведомства, в войне нового типа она стала весьма значимой силой. В качестве шефа Императорского ВВФ Великий Князь отправился на фронт. Накануне революции он писал о состоянии авиации: «Если о нашей боеспособности можно было судить по развитию воздушных сил, то дела наши на фронте обстояли блестяще. Сотни самолётов, управляемые искусными офицерами-лётчиками и вооружённые пулемётами новейшего образца, ожидали только приказа, чтобы вылететь в бой. Летая над фронтом, они видели за фронтом противника признаки отступления и искренно желали, чтобы Верховный Главнокомандующий одержал наконец победу в собственной столице. Это были прекрасные молодые люди, образованные, преданные своему делу и горячие патриоты. Два с половиной года тому назад я начал свою работу в салон-вагоне, в котором помещались и моя канцелярия, и наши боевые силы. Теперь целый ряд авиационных школ работал полным ходом, и три новых авиационных завода ежедневно строили новые самолёты в дополнение к тем, которые мы непрерывно получали из Англии и Франции».
Всему этому положила конец революция, которой так опасался Александр Михайлович. В то время, когда армия мечтала о победе над врагом, политиканы грезили о революции, и успехи армии были им не нужны. «Можно было с уверенностью сказать, - отмечал Великий Князь, - что в нашем тылу произойдёт восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар». Тяжело переживая исполнение самых мрачных предчувствий, Александр Михайлович вначале всё же надеялся продолжать свою службу: «Я любил родину и рассчитывал принести ей пользу, будучи на фронте. Я пожертвовал десятью годами жизни для создания и развития нашей военной авиации, и мысль о прекращении привычной деятельности была для меня нестерпима». Этому желанию не суждено было сбыться. Великому Князю пришлось вначале бежать из Киева, где располагался его штаб, затем пережить арест в собственном имении вместе с женой и тёщей, вдовствующей Императрицей Марией Фёдоровной, у которой большевики при обыске отобрали Библию, и, наконец, чудом избежав смерти, покинуть пределы Родины. За рубежом Александр Михайлович занимался археологией. Он состоял Почётным Председателем Союза Русских Военных Лётчиков, Парижской кают-компании, Объединения чинов Гвардейского экипажа и был покровителем Национальной Организации Русских Разведчиков (НОРР).
Из очерка Е.В. Семёновой "Князья Романовы на фронте Великой войны" |
