Приобрести книгу можно в нашем интернет-магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15457/

Одели нашего сержанта-пулеметчика в итальянское обмундирование, предлагал деньги. Вчера с Барком приехал Гончаренко. Ночью в нашем районе опять летал дребезжащий красный авион и где-то вдали от деревни бросил несколько бомб. Арестованные красные петардисты были захвачены сержантом гверильщиков Сантияго, у которого красные убили 2-х братьев. Со своими гверильщиками он убил двух красных петардистов и захватил 12 человек и двух баб. За каждую взорванную петарду будут расстреливать двух красных петардистов. У одного из них нашли записку крестьянам ихней деревни Хуэрто-Фернандо: в случае обстрела деревни красной артиллерией, чтобы левые уходили в лес, который обстреливаться не будет. Пока что взрывы петард на шоссе прекратились... Красная артиллерия обстреляла деревню Хуэрто-Фернандо и три снаряда попали в самую деревню.

Пылаев ездил в Молину лечить зубы и вернулся, привез к нам Рашевского и двух юношей — барона Остен-Дризена и Вейнера. Рассказывал, что в Париже французские власти сделали обыск в полку. Трошина, среди конфискованного находились и мои документы, а также копии моих докладов о масонстве, и что французское Сюрете (тайная полиция) завела на меня досье, как на «активного врага масонства». Эти сведения подтвердились, и мое военное начальство в Париже писало мне, чтобы я после испанской войны не возвращался в Париж.

Часть наших ушла на позицию Аль-Петеа. У нас собрались гости: тениенте Кастильо, четыре офицера кавалерийского полка «Роблес» с капитаном, они прибыли с фронта из Астурии.

6 февраля. На Аль-Петеа ушло терсио Нумансия, а нам подали четыре камиона. Жители Кобеты сердечно прощались с нами, так как мы сжились с ними на фронте, с гверильщиками. Вечером прибыли в деревню Тара-вилью — по шоссе на хутор Эль Терсагилья, откуда идет проселочная дорога, километра четыре. Расположились в пустой поповской хате. Достали большую чугунную печку, устроили подобие кроватей, а испанцы в соседней комнате развели костер прямо на полу, без печки. Мы, видавшие много на свете, быстро приспосабливались к обстановке на удивление туземцам. В Таравилье два взвода нашей роты — Кастильо и Фернандеса («Борода» и «Крыса»), один взвод в деревне Баньос, километра четыре от нас, там альферес «Дунька». Ночью к нашим караулам прибыло подкрепление, по три местных крестьянина на каждый караул.

Вечером прибыл из Легиона Константинов (Евгений Владимирович), мы его прозвали впоследствии «вредитель». Был в Легионе ранен, под Теруэлем и обморожен. С ним был в Сарагоссе некто Бонч-Бруевич, но тот остался в Сарагоссе устраивать свои дела, и мы больше о нем не слыхали. Константинов приехал ободранный, в одной шинелишке, без сапог, ноги обмотаны тряпками, его в Легионе обокрали. Он ложится спать и все веши привязывает к себе веревочками, а остальное за пазухой. Он очень был удивлен, что у нас не воруют, что у нас это не принято.

11 февраля. Наш взвод прошел километров пять до реки Тахо. Кухарь был с нами и приготовил хороший обед: яичницу, мясо и жареный картофель. После обеда наши пытались ловить в реке рыбу, но ничего не поймали. Ночью вернулись на парапет в Таравилье.

Сальников и Ильин ездили за обмундированием в Молину для вновь прибывших, заодно привезли ящик продуктов из нашего запаса. Ильин потребовал свою порцию и ему выдали шоколад, банку ананасов, конфеты и одну селедку. Ананасы в консервах были из парижского русского магазина «А ла виллье де Петроград», ни вкуса ни запаха, вроде редьки. Сели обедать. Утром занятия — словесность, мы язык плохо понимаем, но присутствуем. Сговорились с протопопом Хозе-Мария, чтобы он нам давал уроки испанского языка, он объясняет нам по-французски, но понятно. Под Теруэлем наше наступление — взято 10 тысяч пленных и освобождено тысяча квадратных километров территории.

С нами приехавшие с Рашевским из Франции Вейнер и барон фон Остен-Дризен, Илья Анатольевич. Он никогда не служил на военной службе, телосложения худенького, ноги как палочки. Он рассказывал, как Рашевский, Вейнер и он поступили в Терсио Пиляр, но дезертировали и их выручил Болтин. Рашевский в Париже собирал деньги на русских добровольцев в Испании. Даже ухитрился получить 50 пезет от светлейшего князя Горчакова, отличавшегося феноменальной скупостью. В мавританские части его не приняли, но он продолжает носить феску и восемь нашивок за ранения. В Бургосе он пропил 200 пезет, но за него заплатил Болтин и Ергин, который к нам не попал, а уехал во Францию — он оказал какие-то услуги испанским националистам.

Николай Николаевич Вейнер опоздал к ужину, сидел в кабаке, а за ужином делают перекличку. Белин вызвал его в отдельную комнату, Вейнер вошел, приложив руку к пустой голове. Белин ему объяснил, что к пустой голове рука не прикладывается. Вейнер («бенгальский улан», как мы его называем) ответил, что он красный берет головным убором не считает, что он приехал сюда воевать месяца на полтора, но он здесь нашел скаутскую организацию, которая охраняет «овцов и коров» и что он раза два в месяц будет ездить в Сарагоссу. Мы надрывались от смеха. Сам он сын русской, вышедшей замуж за англичанина, нам он не подходит. Он прошел допризывную подготовку, пробыл месяца два в Индии и получил звание офицера запаса. Пока что по ночам несем караулы, через день ходим в разведку. Из-под Теруэля прибыл Павел Зотов, поручик Алексеевского конного дивизиона, как будто из кубанских иногородних. Отпраздновали 20 лет Первого Кубанского похода. Купили 20 литров вина, из остатков консерв приготовили бутерброды, испанцев не приглашали, все было тихо и чинно. Нас теперь 27 русских, сила изрядная. После обеда ходили на разведку к речке Кабрильо, до вечера просидели на горе, потом зажгли кусты, чтобы попугать красных и к вечеру вернулись в Таравилью.

23 февраля. Выпал большой снег, играли в снежки и слепили две больших бабы — верно первые за все существование Таравильи. Барк (племянник министра Петра Барка, его отец в Польше был директором Беловежской Пущи, а сам он служил на Мадагаскаре и оттуда приехал в Испанию воевать). Барк пошел на парапет за лопатой, но не заметил, что канава занесена снегом, прыгнул на камни и сломал ногу. Его на носилках отнесли на хутор Терсагилью, за 4 километра по шоссе, там случайно проезжал верхом доктор из соседней деревни, который поскакал в деревню Терсу и оттуда прибыл автомобиль, который отвез Барка в Молину в госпиталь.

Получили парижскую газету «Возрождение», там имеется мое письмо Рождественскому в Париж, но без указания автора. Масса чепухи, отсебятины (от редакции) — автор остался неизвестен (я). Ильин возмутился, что не были упомянуты «боевые подвиги, но все нашли, что написано хорошо.

На стенке сарая вывешен плакат «монструо русо» — русское чудовище, горилообразное существо. Пожаловались отцу протопопу, который обещал написать куда нужно, чтобы эти оскорбительные вещи не появлялись. Болтин тоже обещал нажать связи. Потом подобных плакатов мы не встречали.

Получили почту через наших мадрин в Сарагоссе. Мне письмо от капитана Григуля. Пишет, что все мои письма были получены и прочтены на собраниях Корниловцев в Париже. Григуль ругает однополчан, так как записалось ехать в Армию генерала Франко более пятидесяти человек, а поехало двое — я и поручик Боярунас.

26 февраля. Прибыл Пантелеймон Иванов (Панфилов), был в Марковском полку, потом в 5-м артиллерийском дивизионе в Галлиполи, из молодых, кажется Константиновского военного училища в Галлиполи. Из молинского госпиталя прибыл Налетов. Барк в госпитале — два перелома и вывих, за ним ухаживает жена Порховича. Порхович ругается — отпуска запрещены, и он не может поехать в Молину навестить «хозяйку». Выдавали подарки — ящик на четырех человек, нам выдали на каждых пять, а испанцам на шесть человек. В каждом ящике бутылка анисовой водки, шоколад, туррон, папиросы и варенье.